прилила кровь. Бред!  Эта  девчонка
ничего не может знать!
   И какое отношение она вообще имеет к ИХ МАМЕ НАДЕ?
   - Ты не хочешь мне говорить, потому что  тебе  стыдно.  Так  я  тебе  все
расскажу. Хотя, быть может, это тебя и удивит... У мамы Нади  был  муж,  его
звали Виктор. Ты могла видеть его несколько раз у  своей  сестры,  когда  он
приходил туда, чтобы помочь с оформлением квартиры. Дальше продолжать?..
   Муж Нади? В это верилось с трудом, потому что понятия "мама Надя" и "муж"
были несовместимы. И Изольда, и  Нелли  знали,  что  мама  Надя  -  одинокая
женщина, преданная ИХ семье. К тому же никто даже не представлял, сколько ей
лет... Но это, конечно, сейчас было не самым важным. Главным  было  то,  что
она жила для них, она любила их и называла своими самыми дорогими и близкими
людьми...
   - У нее не было мужа.
   И в то же мгновение в лицо Изольде полетел  неизвестно  откуда  взявшийся
паспорт. Изольда подняла и раскрыла его, и с фотографии, нет, скорее из  ТОЙ
ЖИЗНИ, на нее взглянуло такое родное и милое лицо Виктора, что она  едва  не
задохнулась от переполнявших ее чувств... Полистав паспорт, она нашла  штамп
регистрации  брака  Полетаева  Виктора  Николаевича  с  Лебедевой   Надеждой
Петровной.
   Брак был зарегистрирован задолго до встречи Изольды с Виктором.
   - У вас был роман, ты спала с мужем Нади, забеременела  от  него,  носила
под сердцем его ребенка и даже заставила эту несчастную женщину принимать  у
тебя роды... Ты, вся  такая  честная,  правильная,  а  опустилась  до  такой
низости... И что тебе стоило соблазнить мужчину?..
   По спине Изольды струился пот, а щеки просто горели. Поднимаясь сюда, она
меньше всего ожидала увидеть здесь убийцу, преступницу, за которой охотилось
столько людей, а теперь ей еще приходится выслушивать  нравоучения  от  этой
хищницы, этого безжалостного чудовища. Кошмарный сон, который должен  был  с
минуты на минуту закончиться!
   Изольда медленно доставала пистолет, и карман, в котором он лежал и  ждал
своего часа, казался бездонным, бесконечным. Прошла целая  вечность,  прежде
чем оружие в ее руке нацелилось прямо в голову Пунш.
   - Руки за голову! - медленно отчеканила Изольда. - И не  шевелись!  Я  не
знаю, кто ты и откуда взялась, но ты закончишь свои дни если не у стенки, то
уж, во всяком случае, на нарах... Скольких людей ты сгубила,  над  сколькими
глумилась,  отправляя  на  тот  свет  и  посылая  им  страшную,  невероятную
смерть...
   Мисропян  даже  умер  от  разрыва  сердца,  когда  увидел,  что  ты   ему
приготовила...
   Тебе нужны были деньги? Да чтоб ты подавилась этими деньгами,  ненасытное
отродье!..
   Пунш,  которая  и  бровью  не  повела,  превратившись  в   мишень,   лишь
усмехнулась и, уж конечно, не подняла рук.
   - Может, для тебя деньги и не имеют значения, но для нас - это вся жизнь.
Ты и сестру свою всегда ненавидела за то, что она любила деньги, за то,  что
она их добывала, пусть даже и не самым праведным способом, но  у  нее  росла
дочь, которую надо было кормить и одевать...  А  куда  ты  дела  свою  дочь?
Куда?
   - Руки за голову! - крикнула Изольда, чувствуя, как где-то у нее в глотке
образовывается и пухнет что-то горячее и душное,  мешающее  ей  дышать.  Это
были слезы, непрошеные и несвоевременные слезы, которые застилали теперь  ее
глаза, и Пунш расплывалась перед ней, как за плавящимся прозрачным стеклом.
   - Куда ты дела свою дочь? Может, ты выкормила' ее собственной грудью?
   Или у тебя не было молока? Мама Надя говорила, что  молока  у  тебя  было
много, что хватило бы на двоих, а то и на троих...
   И она вдруг поняла, что эта стерва, эта нечисть ВСЕ ЗНАЕТ! И знает не  от
кого-то, а от самой мамы Нади.
   - Кто ты? - спросила Изольда и замерла, понимая, что сейчас  она  услышит
что-то страшное и неотвратимое, проливающее  свет  на  многое.  Ее  охватило
необъяснимое чувство смутной тревоги и предчувствие скорой развязки...
   Она закрыла глаза и в  розовой  клубящейся  дымке  зрительных  ассоциаций
увидела  бегущую  ей  навстречу  маленькую  девочку  с  огромным  бантом  на
светловолос сой головке, хохочущую и показывающую редкие зубы...
   - Я твоя  дочь  Лена,  которую  ты  сама,  собственноручно  похоронила  в
посадках... И которую мама Надя,  к  которой  вы  всегда  относились  как  к
существу низшего порядка, вернула к жизни... И убери от меня свой  пистолет.
Я понимаю, что мать, которая единожды убила свое дитя, способна убить его  и
второй раз. Но если  в  первый  раз  меня  спасли,  то  теперь  уже  спасать
некому... Мама Надя умерла сегодня в три часа пополудни... Мне  позвонили...
От рака. В  Сочи...  -  И  она,  упав  на  стул,  закрыла  голову  руками  и
разрыдалась.
 
*** 
 
   Варнава, потрясенный сценой, которую ему  устроила  Пунш,  увидев  спустя
минуту перед собой другую женщину, то есть меня, наряженную в желтое  платье
Пунш, замычал, мотая головой, видимо, не в силах осмыслить происходящее.
   - Какой ты эмоциональный, однако, - фыркнула я, чувствуя поднимающееся во
мне отвращение. - Я все слышала и видела: дверь была открыта... Как  ты  мог
отпустить ее? Ты что, с ней заодно? Ты, которому она так  много  рассказала,
позволил ей уйти, чтобы она могла  спокойно  продолжать  свои  черные  дела?
Хотя, милый, тебя можно понять  -  как-никак  она  собирается  вернуть  тебе
деньги... И ты ей поверил? Да нет у нее никаких денег, а  приглашает  она  к
себе или куда там... не знаю, не видела,  что  она  нацарапала  на  бумажке,
чтобы от тебя избавиться.
   Она и любит тебя, и ненавидит  одновременно.  Это  свойственно  людям  со
сдвинутой психикой. Но ты, ты, Варнава! Как же ты мог отпустить ее? Что  это
- любовь? Ты не  решился  схватить  ее  за  руку  и  сдать  в  милицию?  Или
надеешься, что тебе удастся это сделать после того, как  Пунш  вывалит  тебе
кучу денег, вырученных от продажи твоих же  квартир  и  прочего  барахла?  Я
ненавижу вас обоих, ненавижу и презираю! Тебя - за то, что ты  мог  полюбить
такое чудовище, а ее - за то, что она убийца и  воровка!  Хотя  вы  неплохая
пара...
   У меня начиналась истерика, я говорила, захлебываясь собственным  плачем,
потому что никак не могла взять в толк, зачем я вообще здесь и какие  темные
инстинкты движут мною... Обрушивая на голову Варнавы все  имеющиеся  у  меня
наготове упреки, связанные с преступлениями Пунш, о которых он знал и мог бы
еще раньше помочь следствию (я имела в виду  предложение,  которое  она  ему
сделала перед тем, как бросить его, и которое наверняка было связано  с  той
самой партией героина, обнаруженного в адлерском аэропорту), я разве что  не
топала ногами в отчаянии от мысли, что нас с Изольдой просто использовали. А
особенно - ее. Не забыла я и про зажигалку, из-за которой моей тетке  сейчас
приходилось скрываться, как преступнице. Что я делала здесь?
   Ведь я должна была находиться совершенно  в  другом  месте,  у  Ивана,  и
слушаться во всем Изольду, чтобы помочь ей спастись...  Тем  более  что  мне
надо рассказать ей хотя бы про лилипуток,  не  говоря  уже  о  драматической
встрече Пунш и Варнавы, только что  произошедшей  на  моих  глазах...  Кроме
того, я знала, что ночевать Пунш придет к Кузьмичу в цирк и что только там и
только сегодня вечером ее можно будет схватить В принципе мне нечего  делать
у Варнавы - с ним так все ясно: пока он не получит у Пунш "своих"  денег  он
ни за что не станет действовать против нее.
   Другим! словами, сейчас, пока в крови его бурлила надежда на  возвращение
утраченного богатства, он был на стороне Пунш. Больше  того,  мне  следовало
даже опасаться его, поскольку я  сама  выдала  себя,  дав  понять,  что  все
слышала и видела.  В  сущности,  Елена  Пунш  при  мне  призналась  во  всех
совершенных ею убийствах, и будь у меня под рукой диктофон, я бы записала ее
неповторимую по цинизму речь. Да, ее монологи дорогого  стоили  и  могли  бы
запросто спасти честь и доброе имя Изольды...
   - Почему ты считаешь, что она захочет меня убить? - спросил Варнава.
   - Да потому, что ты отказался от нее... Теперь, когда она остается одна и
ты не принимаешь ее такой, какая она  есть,  ей  незачем  оставлять  тебя  в
живых...
   - Но тогда почему же она не убила меня сейчас? Что ей помешало?
   - Возможно, она была без оружия... Да и вообще, откуда мне знать?
   - А тебе не приходило в голову, что кто-то заставил ее совершать все  эти
преступления? Но я прошу тебя, Валентина, пожалуйста, не говори ПОКА  никому
о том, что ты здесь видела и слышала, помоги мне получить  от  нее  то,  что
принадлежит мне, а потом - решай сама...
   - Варнава, ты в своем уме? Ты что, действительно веришь, что  она  вернет
тебе деньги? Уверена, что, не появись я здесь сейчас,  ты  бы,  оставшись  в
одиночестве, все хорошенько обдумал и все-таки принял предложение Пунш...
   - Не правда!
   - Правда, еще какая правда! Ты - любишь ее, она - любит тебя, кроме того,
она, судя по всему, богата...
   - Если хочешь, пойдем к ней вместе, ты подождешь меня, пока я получу свои
деньги, а потом сам помогу тебе задержать ее...
   - Чтобы ты, Варнава, отдал в руки  правосудия  свою  любовь,  свою  Елену
Пунш? Да за кого ты меня принимаешь?
   Наша перепалка могла бы продолжаться долго, но надо было спешить. Мне  не
было дела до его  денег,  а  потому  следовало  срочно  возвращаться  домой,
разыскать где-нибудь  неподалеку  от  моего  жилища  Мишу  и  вместе  с  ним
вернуться к Ивану.
   - Поступай как знаешь... - Я махнула рукой и направилась к двери.
   - Так ты не  поедешь  со  мной?  -  услышала  я  вопрос  и  остановилась,
соображая, как ему лучше ответить.
   - Я не знаю, где она тебе назначила встречу и когда.
   - Думаю, это будет не раньше десяти... Адрес? Сейчас прочитаю...
   Я слушала и запоминала, не поворачивая головы, после чего, пожав  плечами
и ничего определенного не пообещав, ушла, так же, как Пунш,  громко  хлопнув
дверью.
   Я разозлилась! Мне осточертело все и все. Хотелось покоя и тишины...
 
*** 
 
   Понимая, что в желтом платье Пунш ходить по улицам небезопасно, я  решила
переодеться прямо в подъезде, причем в бешеном темпе, чтобы никто из жильцов
не застал меня за таким странным занятием.
   На такси я доехала до своего дома, и сердце мое радостно забилось,  когда
я увидела припаркованную почти к самому подъезду белую "Мазду" и сидящего  в
ней Мишу.
   - Ну ты даешь, - ухмыльнулся он и громко, с великим облегчением вздохнул,
понимая, как важно для него сейчас, что я все же  вернулась,  не  подставила
его, и по его взгляду я поняла, что уж теперь-то он меня никуда не отпустит.
- Садись и поехали. Я уж думал, все, кранты...
   - Подожди, сначала мне надо решить, куда ехать... Понимаешь, уже темнеет,
я немного не рассчитала... Сколько сейчас времени?
   - Много. - Машина уже тронулась с места и покатила по фиолетово-оранжевой
вечерней  улице,  унося  меня  от  моего  же  собственного  дома  прочь,   в
неизвестность, в нервотрепку, как бы опуская на один виток глубже в  царство
ада.
   - Да подожди ты! - Я легонько хлопнула Мишу по руке. - У  тебя  голова-то
есть или ты только часть своей машины? Ты когда-нибудь научишься думать  или
нет? Я не собираюсь посвящать тебя в свои планы, но, надеюсь, ты  понимаешь,
что мы, три женщины, появились, в доме твоего хозяина НЕ СЛУЧАЙНО. И если ты
служишь Ивану и предан ему, а мы - друзья и гости, нашедшие приют под крышей
его дома, то будь любезен, не задавай лишних вопросов и помогай нам. И  если
сегодня тебе пришлось проторчать целый день под окнами моего  дома,  значит,
так оно и было задумано. Во всяком случае, мысль о том,  что  я,  вернувшись
сюда в любую минуту, увижу твою машину, придавала мне сил и уверенности.  Мы
бы могли сейчас возвратиться в лес, в жилище твоего босса, но сегодня поздно
вечером, должно  произойти  достаточно  серьезное  событие,  и,  прежде  чем
принять решение, мне необходимо подумать, каким образом  известить  об  этом
Изольду и Екатерину Ивановну. У тебя есть какие-нибудь соображения по  этому
поводу?
   - Раций у нас нет, сотового телефона - тоже, - развел руками Миша.  -  Мы
живем замкнуто и ни с кем не общаемся. В  лесу,  как  ты  знаешь,  тоже  нет
телефона, поэтому звонить некому.
   - Есть кому. Сделаем так. Ты сейчас остановишься возле телефона-автомата,
и я позвоню одному человеку. А потом - видно будет.
   И я  позвонила  Чашину.  Услышав  мой.  голос,  он  даже  присвистнул  от
удивления.
   - Ты встретилась с Изольдой? - спросил он меня.
   - Нет, а что? Тоже начнешь воспитывать?
   - Да нет, при чем здесь  воспитание...  Ты  же  звонила  и  просила  меня
передать Изольде, что будешь ждать ее на Театральной...
   - Я?.. - От удивления я даже онемела. - Вадим, я тебе не звонила и ничего
не просила передавать...
   - Вот черт! Тогда запоминай и, если ты  не  одна  и  на  машине,  рви  на
Театральную, дом тринадцать, квартира пять... Это  я,  идиот,  поверил,  что
звонишь ты... Кто-то назначил там встречу Изольде, и она поехала туда...  Ты
меня слышишь?
   - Слышу. И все поняла... - Я хотела уже повесить трубку, но услышала:
   - Стой! Подожди! Связь держим  через  Желткова.  Это  я  так,  на  всякий
случай. Запоминай его номер... И он продиктовал.
   Вернувшись в машину, я приказала Мише мчаться на Театральную.
   - У тебя есть оружие? - спросила я. -  Да  быстрее  же  ты!  Может  быть,
Изольда в опасности. Кто-то позвонил  от  моего  имени  и  назначил  ей  там
встречу... Мне кажется, что я знаю, кто это... Я  поражалась  этой  мерзавке
Пунш, которая во всем опережала меня.  Вот  и  теперь,  пока  я,  как  дура,
выкладывала Варнаве все, что о нем думаю, осыпая его упреками, она, не теряя
времени, поехала на встречу с моей теткой! Но зачем ей Изольда?  И  как  мог
Чашин перепутать наши голоса?
   К тому же названный им адрес был мне  знаком.  Какие-то  неясные  образы,
запахи, голоса смешивались со звучанием названия улицы,  сочетанием  цифр...
Где, где я раньше могла слышать этот адрес?
   Мы ехали достаточно долго, пока машина не влетела в темный двор по  улице
Театральной,  дом  тринадцать,  и  не  остановилась  возле  подъезда,   чуть
освещенного тусклой лампочкой.
   - Смотри, Иван здесь,  -  шепнул  мне  Миша,  кивнув  головой  куда-то  в
сторону. Повернув голову, я увидела посередине двора черное большое пятно  -
"Мерседес". И почти в эту же секунду из него вышел Иван и  быстрой  походкой
направился в нашу сторону. Следом за ним бежала Смоленская.
   Иван махнул рукой, и Миша тотчас погасил фары.
   - Ты?.. Здесь? - Голова Ивана просунулась в открытое окно рядом со  мной,
и я почувствовала тонкий запах табака и одеколона. - Ничего не понимаю...
   А кто же тогда ТАМ?.. С кем же она разговаривает?
   - Думаю, что с Пунш...
   - Пунш? А ты? - услышала я взволнованный голос Смоленской. - Где была ты,
Валя?!
   - У меня были дела, - произнесла я как можно тверже, памятуя о  том,  что
лучший способ защиты - нападение, и, чтобы не дать им возможности  упрекнуть
меня в безответственности, сама набросилась на них:
   - А вы-то, вы почему отпустили ее одну? Она давно там?
   - Давно. Но не похоже, чтобы ей там грозила опасность... Думаю, что  если
это действительно, как ты говоришь, Пунш, то она пригласила Изольду  не  для
того, чтобы убить, а для разговора. Твоя тетушка - следователь, Пунш -  сама
знаешь кто... Им есть что сказать друг другу, - ответил Иван.
   Я поражалась спокойствию, с которым это было сказано.
   - Я пойду к ним...
   Меня всю трясло, даже явственно стучали  зубы.  Слишком  тяжелый  выдался
денек...
   - Те... Где-то хлопнула дверь. Похоже, она возвращается...
   В желтых прямоугольниках освещенных  окон  подъезда  промелькнули  черные
силуэты.
   - Их двое. Они обе выходят... - прошептала Екатерина Ивановна.
   Дверь открылась, и на крыльце появились сразу  две  женские  фигуры.  Это
была Изольда и Пунш. Они мирно о чем-то говорили, после чего Изольда быстрым
шагом направилась к арке, соединяющей этот дом с соседним, а Пунш продолжала
стоять на крыльце, словно провожая ее взглядом.
   Мы ничего не понимали.
   - Наверное, она пошла за кем-то  еще...  Судя  по  всему,  они  обо  всем
договорились. Посмотри, как спокойно они обе себя ведут...
   А мне вдруг показалось, что Пунш помахала нам рукой. Как старым знакомым.
   - Вы видели? - спросила я Ивана, продолжавшего стоять возле машины  и  не
спускавшего взгляда с Пунш.
   - Видел...
   Вдруг Пунш, резко развернувшись, пошла прямо  к  нам.  Светлое  пятно  ее
платья увеличивалось на глазах...
   - Наверное, она хочет нам что-то сказать... - предположила я.
   Цокая каблучками, Елена Пунш, лица которой мне пока еще  не  было  видно,
приблизилась  к  машине,  подошла  к  Ивану  и  Смоленской   и   проговорила
хрипловатым, словно простуженным голосом:
   - Что вы так на меня смотрите? Не узнаете? Это же я...
   Я выскочила из машины и теперь с изумлением рассматривала  стоящую  прямо
передо мной Изольду. В темноте мы даже не заметили, что у этой  Пунш  другая
прическа, точнее, полное отсутствие хвоста.  Похоже,  все  четверо  -  Иван,
Смоленская, Миша и я - видели только светлое платье.
   - Что за маскарад? - жестко спросил  Иван,  и  я  впервые  почувствовала,
какую  власть  он  имеет  над  моей  теткой.  -  Ты  можешь  мне  что-нибудь
объяснить?
   - Я отпустила ее... И сейчас же еду сдаваться...
   - Что? - спросили мы все в один голос.
   - Иван, к чему все  это?..  Ты  же  знаешь,  ГДЕ  я  была  в  мае...  Все
бесполезно. Мы ни о чем с ней не договорились.
   Она повернулась к Смоленской и посмотрела ей прямо в глаза:
   - Катя, это я, я убила их всех... я... И не  смотрите  так  на  меня,  не
надо, а лучше отвезите в прокуратуру...  Мне  бы  покурить,  Ваня...  А  ты,
Валентина... ты прости меня, если сможешь...
   Иван, не теряя самообладания, склонился к Мише и сказал ему вполголоса:
   - Всем - домой! - и пошел к своей машине.
 
*** 
 
   Я была слишком ошарашена случившимся, чтобы оставаться в машине и слушать
гнетущую  тишину,  пахнущую  если  не  кровью  невинно   убиенных,   то   уж
предательством во всяком случае...
   Мне не хотелось ничего анализировать, вспоминать, да и вообще давать волю
чувствам. Помню только, что голова моя в тот  момент  работала  на  редкость
ясно, и я совершенно не верила в то, что сказала Изольда.  Хотя  у  меня  не
было возможности поговорить с ней наедине  и  решение  сдаться  она  приняла
самостоятельно, больше того - сама надела на себя платье  Пунш,  чтобы  дать
той возможность уйти в ее одежде, все равно  -  я  не  верила  в  виновность
Изольды. Да, у нее не было алиби на май, и именно ее зажигалку  нашли  среди
вещей погибшей Ларисы Васильевой, так же, как все прочие следы ее пребывания
на побережье, но ведь это была  моя  "железобетонная"  тетя,  неподкупный  и
честный, порядочный во всех отношениях человек... Зачем ей  было  убивать  и
грабить, когда на побережье Черного моря орудовала именно банда Пунш, и  это
было очевидным! Кроме того, я же сама, собственными ушами слышала  признание
Пунш в квартире Варнавы!
   И вдруг меня словно током ударило: адрес! Адрес,  который  оставила  Пунш
Варнаве и где они должны были встретиться, чтобы она передала ему деньги...
   Я хорошо запомнила его, хотя и была тогда на грани бешенства.
   "Театральная, тринадцать, квартира пять". По этому адресу Пунш  назначила
свидание и моей тете!
   Но Пунш сбежала, значит, сейчас туда придет Варнава. Наивный Варнава.
   - Мне надо остаться здесь, - сказала я, обращаясь к Мише. - Притормози, я
выйду...
   В машине, кроме водителя, было трое: Изольда, Смоленская и я.
   - Ты слышишь? Останови машину, у меня здесь встреча...
   Изольда, вжавшись б угол машины, не  проронила  ни  слова.  Она,  похоже,
находилась под действием своего признания, и ни я, ни  Смоленская  не  знали
еще, как ко всему этому отнестись.
   - Екатерина Иван