ы  хотите
там искать?
   - Я думаю, что вы и сами знаете... - Катя посмотрела в глаза Карины. - Вы
давно увлекаетесь этим?
   И Карина не успела ничего предпринять, эта стриженая  блондинка  схватила
ее за руку и задрала рукав платья. Бурые, почти черные  пятна  на  сгибах  и
следы уколов на коже говорили сами за себя.
   - Героин?
   - Да. - Карина закрыла лицо руками. - Это он меня приучил, он, а  сам  не
делает этого. Он говорит, что ему со мной интереснее, когда я такая...
   Посмотрите,  я  вся  в  синяках...  -  Она  оголила  бедро   и   показала
темно-красную борозду со следами запекшейся крови. - Он зверь, конечно, но я
его не убивала...
   - Почему вы так испугались, когда я заговорила о библиотеке?
   - Я не испугалась. Просто я слышала, что все стены библиотеки сгнили, а у
нее с магазином одна стена общая, ее грибок ест... Да  и  просела  она,  там
трещина... Яша сделал в магазине ремонт, прибил пластиковые панели,  но  все
равно, сказал, стена опасная.
   Ее уже всю колотило.
   - Вам надо лечиться. Если хотите, я вам помогу. Вы же не  бедная,  у  вас
есть деньги, а потому лучшее, что вы сейчас можете сделать, чтобы  спастись,
это поехать в Москву и найти там человека, который сумеет вас вылечить; ядам
вам его адрес... Поедете? Если надо, остановитесь на время  у  меня...  пока
здесь  все  не  утрясется.  Карина,  вы  молодая  женщина,  вам   еще   сына
воспитывать...
   - Сына сегодня увезла в горы сестра мужа.
   - Они знают про вас?
   - Конечно, знают.
   - Решайте.  Возможно,  вашего  мужа  уже  нет  в  живых,  я  не  могу  не
предположить этого, тем более что он, как вы и  сами  сказали,  имел  здесь,
среди местных, вес. Но  состояние  свое  он  нажил  не  золотом,  и  вы  это
прекрасно знаете.
   Туапсе - маленький  городок,  в  котором  живут  обнищавшие,  в  недавнем
прошлом советские  люди;  и  лишь  единицы,  успевшие  построить  на  берегу
недвижимость и теперь выгодно сдающие квартиры отдыхающим,  могут  позволить
себе такую роскошь, как ювелирные изделия. Вы  не  знаете,  откуда  ваш  муж
получал товар?
   - Из Ферганы, - упавшим голосом ответила Карина.
 
Глава 4 
 
   Светлана Мальцева, так звали подружку  Веры  Холодковой,  сразу  впустила
Изольду с Чашиным к себе в квартиру, провела на кухню и, предложив им сесть,
устроилась напротив с сигаретой в руке. Высокая, худая, с  длинными  прямыми
волосами соломенного цвета  и  сильно  набеленным  пудрой  лицом  с  пятнами
нездорового малинового  румянца  на  высоких  скулах,  в  широком,  стянутом
шелковым шнурком розовом халате, она смотрела на  незваных  гостей  большими
прозрачными серыми глазами, в которых крупными чернильными  каплями  застыли
черные зрачки, и нервно качала головой.
   - Чаю хотите? - спросила она. - У меня и кофе есть, и молоко...
   - Да нет, Света, спасибо, - мягко отказалась Изольда, осматривая уютную и
чистенькую  кухню   с   геранями   на   подоконнике,   оранжевыми   веселыми
занавесочками на окнах и вычищенными кастрюльками на плите. -  У  вас  здесь
хорошо.
   - А вы что думали, если я проститутка, то у меня кругом грязь? Да мне эта
квартира досталась кровью и потом, так неужели я превращу ее в свинарник?
   Ну да ладно, вы же не обо мне пришли толковать... О Вере. Мне до сих  пор
не верится, что ее уже нет. Но предупреждаю сразу: я ничего о ее  смерти  не
знаю - ни причины, по которой она могла бы выброситься из окна гостиницы, ни
того, кто помог бы ей это сделать. Вера была не болтушка, умела держать язык
за зубами, а потому в этом плане на нее всегда можно было положиться. Я имею
в виду, - она сделала паузу и внимательно посмотрела Изольде в глаза, -  что
она никогда и ни за что не  стала  бы  никого  шантажировать.  Что  касается
денег, то они у нее, безусловно, были, но не такие, ради которых можно  было
бы ее убить, тем более что они наверняка  хранились  у  нее  дома,  а  не  в
гостинице и уж, конечно, не в сумочке...
   - Скажите, Света, откуда у Веры это странное желтое  платье?  -  спросила
Изольда, тоже закуривая. - Это ее платье?
   - Платье прикольное, чумовое, неформальное... Я сначала не поверила,  что
Верка отдала за него такие бешеные  бабки:  потратилась  на  дорогую  ткань,
английскую сетку, заменявшую ей подкладку, на портниху... Она срисовала этот
фасон не то с какой-то американской  киноактрисы,  не  то  с  нашей  местной
артистки, с которой Вера хоть и не была знакома, но много рассказывала мне о
ней...
   - Вы можете назвать ее имя?
   - Нет, я не знаю,  как  ее  зовут,  но  похоже,  что  эта  девица  сильно
потрепала нервы Верке...
   - В смысле?
   - У Веры был парень, она его очень любила, но он бросил ее и ушел к  этой
артистке.
   - Артистке? Она что, работает в театре?
   - Я думаю, что она работает в основном  в  постели,  но  выдает  себя  за
артистку. Вера рассказывала мне про нее разное: что она  со  сдвигом,  любит
выпить, что волосы у нее накладные и ресницы тоже, что...
   - Она проститутка?
   - Не знаю я... - махнула рукой Светлана и отвернулась к окну.  -  Вера-то
могла наговорить про нее всякое-разное, но главное-то я поняла  -  эта  сука
увела у нее парня. Причем, не простого сутенера, а человека, с которым у нее
все было хорошо, который купил ей и машину, пусть даже подержанную, и  шубу,
и брюлики...
   - Ты знакома с ним? Знаешь его?
   - Да кто его у нас в городе не знает?.. - прошептала Света, краснея  так,
как если бы вдруг поняла, что проговорилась.
   - Савелий? - предположила Изольда, имея в виду одного из самых  известных
в городе преступных авторитетов, молодого парня, сумевшего прибрать к  рукам
чуть ли не треть города и сплотившего  вокруг  себя  практически  неуязвимую
братву. Она вспомнила, что  выкрикнула  Вера  перед  смертью:  она  сказала:
"Позови Сару". Скорее всего не "Сару", а "Саву" - производное от Савелия...
   Света не ответила. Но ее молчание было красноречивее всяких слов.
   - Да, с ним трудно будет побеседовать,  если  вообще  это  возможно...  -
вздохнула Изольда. - Он долго с ней встречался?
   - Он ни с кем долго не встречается.
   - Это почему же?
   - Такой... - пожала она плечами. - Но он  бы  вам  все  равно  ничего  не
рассказал, потому что к смерти Веры никакого отношения не имеет. Говорю  же,
у них все было нормально...
   - Послушай, вот ты говоришь, что у них все  было  нормально,  а  что  это
может означать в вашей среде? Разве то, что он не намеревался  оставаться  с
ней долго, можно назвать нормальными отношениями?
   - Нормально, значит, он не отдавал ее на забаву своим друзьям и относился
к ней по-человечески - дарил подарки, давал деньги, купил шубу...
   Разве это нельзя назвать нормальными отношениями?
   Изольда не сочла нужным развивать  эту  тему,  а  потому  заставила  себя
замолчать, чтобы не наговорить этой девице лишнего.
   - Света, по-моему, ты что-то  недоговариваешь...  -  вступил  в  разговор
молчавший до этого  Чашин.  -  Наплела  здесь  с  три  короба  про  какую-то
артистку, которая на самом деле никакой артисткой и не является, зато  увела
у Веры ее парня... Но при чем здесь платье? Ты видела эту девушку  в  желтом
платье или же тебе рассказала о нем Вера?
   - Девушку я не видела вообще, но видела, как Вера  рисовала  фасон  этого
платья и при этом материлась... Казалось, она не понимает, что Сав... что он
нашел в этой выскочке... Я думаю, что она хотела  одеться  так  же,  как  ее
соперница, иначе зачем бы она стала заказывать себе это платье?
   - Но зачем ей было одеваться как соперница?
   - Здесь могут быть только  две  причины.  Первая,  это  если  она  хотела
понравиться ему и доказать, что и она не хуже этой девицы, то есть  показать
ему, на что она способна  ради  него,  раз  уж  ему  так  нравятся  подобные
стильные штучки. И вторая - появиться перед ним неожиданно, да так, чтобы он
принял ее за ту, другую... Только вот зачем ей это было нужно, я не знаю...
   - А ты не могла  бы  вспомнить,  что  конкретно  Вера  говорила  о  своей
сопернице? И с чего ты взяла, что она артистка?
   - Знаете, она при мне не произносила ее имени, но называла  ее  почему-то
пташкой залетной, из чего я сделала вывод, что она не местная, а потом вдруг
Вера попросила проводить ее в театр, где у нее было какое-то дело, связанное
с этой "пташкой". Спрашиваю, какое именно? Отвечает: хочу такое  же  платье,
как у нее...
   - Ты проводила ее?
   - Проводила. Она попросила меня подождать ее внизу, в холле, ну я и ждала
минут двадцать...
   - А ты часто ее  сопровождала?  И  вообще,  зачем  ей  понадобилось  твое
присутствие?
   -  Она  словно  боялась   чего-то...   В   ней   чувствовалась   какая-то
неуверенность в себе. Оно и понятно -  в  театр  все-таки  пришла,  а  не  в
"Братиславу", где знала каждый закуток...
   - И что было потом?
   - Да ничего не было. Она вернулась в  более  веселом  расположении  духа,
сказала, что ей надо на рынок, и мы с ней расстались.
   - Значит, на рынок она тебя уже не взяла?
   - Не взяла.
   - Тебе не показалось, что она вела себя как-то странно?
   - Она страдала, как вы не понимаете?! - вдруг  возмутилась  Света.  -  Ее
бросил парень, здесь, пожалуй, поведешь себя странно... Конечно, она была не
в себе, и ей было приятно, когда рядом был кто-то из близких. Она  такая  же
нормальная девушка, как все остальные. Сначала я подумала, что она пошла  на
встречу  с  этой  девицей,  но  потом  до  меня   дошло,   что   она   могла
просто-напросто повидаться с костюмершей в театре и  заказать  ей  такое  же
платье. Потому что уже через неделю оно было сшито.
   - А с чего ты взяла, что платье ей шила именно костюмерша, а  не  простая
портниха?
   - Да потому что вспомнила, как Вера сказала однажды, что такое платье  по
зубам только большому мастеру... Вот тогда я и услышала от нее впервые слово
"костюмерша".
   Уже на улице Изольда не выдержала:
   - Все-таки не случайно она занялась проституцией,  честное  слово.  С  ее
мозгами можно только таким образом заработать себе на жизнь:  спрашиваешь  у
нее одно, а она отвечает другое... Я так ничего и не  поняла.  Каждое  слово
словно клещами тянула...
   - А я лично все понял: она нервничает, боится лишнее  слово  сказать  про
Савелия, поэтому-то и нагородила всю эту чепуху про костюмершу, про театр...
   Хочешь, я  расскажу  тебе,  что  произошло  в  восемьсот  третьем  номере
гостиницы?
   - Хочу.
   - Ее перепутали с той, другой девицей и выбросили из окна.  И  если  Вера
надела это желтое платье для того, чтобы предстать перед своим любовником  в
облике его новой возлюбленной и таким образом попытаться при помощи слез или
ласки вернуть его себе, то человек,  нанявший  ребят,  которые  убили  Веру,
собирался убрать именно ту, другую...
   - Но за что?
   - Видно, она в чем-то провинилась перед ним.  И  сдается  мне,  что  этим
человеком и был Савелий...
   - Но почему? Ведь он же встречался с ней...
   - Ну и что? У них это  быстро...  Она  могла  элементарно  проговориться,
ляпнуть что-то такое, что не понравилось Савелию.
   - Это все твои фантазии. А я вот думаю, что в  этом  вопросе  нам  сумеет
помочь именно костюмерша...
   - Может быть... Ну что, куда теперь, к твоему Блюму или Блюмеру?
 
*** 
 
   В адвокатской конторе Изольде сказали, что Лев Борисович Блюмер уже  дней
пять как не появлялся здесь.
   - Мы же адвокаты,  -  развел  руками  немолодой,  но  аккуратный,  строго
одетый, при галстуке, мужчина, - свободные люди! Блюмер - адвокат со стажем,
у  него  -  клиентура!  А  что  такое  клиентура?  Это  суды,   прокуратура,
следственный изолятор, изолятор временного содержания, тюрьма, наконец!
   - Это вы мне объясняете? - усмехнулась Изольда. - Моя фамилия Хлуднева.
   - Изольда Павловна? - Адвокат тотчас вскочил из-за своего стола, чуть  не
опрокинув телефон. -  Рад,  очень  рад.  Вы,  драгоценная,  поставляете  мне
основных моих клиентов-убийц, мы бы могли с  вами  договориться...  Я  много
слышал о вас, о вашем характере...
   - Вы набрались, господин адвокат, по самые  уши...  -  Изольда  брезгливо
оттолкнула его от себя пальцами, словно опасаясь запачкаться.  -  И  это  вы
называете свободной профессией? Пьете водку с самого утра...
   - Как будто вы не пьете...
   - Не хамите мне, лучше подскажите домашний телефон и адрес вашего коллеги
Блюмера.
   В это время в кабинет вошел высокий и сухой, как мумия, человек  в  сером
помятом костюме; увидев Изольду, он поклонился ей в знак уважения:
   - Изольда, привет.
   Это был адвокат Галицкий. Изольда знала его как одного из самых честных и
порядочных адвокатов города,  уважала  его  и  всегда,  когда  представлялся
случай, подсылала ему клиентов, о чем он даже не догадывался.
   - Господи, как  я  рада  тебя  видеть!  -  Изольда  не  без  удовольствия
протянула ему руку для поцелуя. Галицкий,  с  лицом  орангутанга  и  улыбкой
ребенка, сложился пополам, чтобы припасть к ручке гостьи.
   Его внешность была настолько  обманчивой,  что  на  это  бьющее  в  глаза
уродство  -  непомерно  вытянутое  лицо,  приплюснутый  нос,  толстые  губы,
обвислые щеки и близко посаженные глаза  -  покупались  даже  самые  опытные
прокуроры  и  судьи:  казалось  невероятным  услышать  от   такой   обезьяны
сколь-нибудь связную речь. И если в начале судебного процесса Галицкий сидел
молча, беспрестанно вытирая в каком-то  нервном  порыве  свои  вечно  мокрые
губы, и по-дурацки улыбался, то когда ему  давали  слово,  вместо  ожидаемых
воплей примата слышалась речь профессионального опытного адвоката -  четкая,
лапидарная  и  одновременно  эмоциональная,  способная  ошеломить  аудиторию
каскадом неожиданных образов и  метафор.  Галицкий  блестяще  парировал  все
попытки противоположной стороны настроить присутствующих против  обвиняемого
- настолько искусно он вел психологическую защиту своего клиента.
   Такой человек, как Галицкий, мог бы стать одним из  самых  влиятельных  и
богатых адвокатов города, если бы не его принципиальная позиция в  отношении
некоторых судей - он презирал взятки как явление  и  считал,  что  адвокаты,
марающие руки передачей взяток судьям, лишь позорят себя  и  подрывают  веру
людей в правосудие.
   - Костя, где Блюмер?
   - .Тебе понадобился адвокат?
   - Да нет, просто по делу...
   - Он здесь почти не появляется,  только  если  договорится  о  встрече  с
клиентом, а так его днем с огнем не сыщешь. Если хочешь, могу дать тебе  его
домашний телефон и адрес... И вообще, пойдем-ка лучше ко мне в кабинет,  там
и поговорим... - Галицкий даже не взглянул на притихшего и тихонько икающего
в углу подвыпившего коллегу.
   Записав координаты Блюмера, Изольда спросила:
   - Ты не знаешь человека по фамилии Мещанинов?
   Галицкий пожал плечами, несколько раз утопив свою узколобую  голову  чуть
ли не в грудную клетку. Он был такой странный,  подвижный  и  гуттаперчевый,
что Изольда невольно поймала себя на мысли, что никогда  бы  не  согласилась
лечь с ним в постель: слишком  уж  необычен,  страшен,  напоминает  киношных
монстров.
   - Варнаву? Знаю. Он через  Леву  продал  все,  что  у  него  было,  чтобы
расплатиться с долгами.
   - С какими еще долгами?
   - Это только слухи, как ты понимаешь, потому что достоверной  информацией
такого рода навряд ли кто располагает, но, если быть кратким, изволь. У него
была любовница, шикарная баба. Не знаю ни имени ее, ни фамилии.
   Но видел один раз  -  произвела  впечатление.  Высокая,  рыжая,  яркая  и
сексапильная. Она появилась у нас  здесь  только  однажды,  после  чего  наш
Блюмер Лев Борисович чуть умом не тронулся. Захотел ее, юморист. И  это  при
его-то патологической жадности?! Я ему еще тогда сказал -  не  связывайся  с
ней. Но как он мне объяснил, она приходила к нему  по  делу.  Ну  да  бог  с
ними... И вдруг я узнаю, что Мещанинов  дал  ему  генеральную  доверенность,
представляешь? Зачем ему, здоровому и умному мужику...
   - Это ты про Варнаву?
   - Ну да! Вот я и говорю: зачем ему, умному мужику, поручать сделки такого
рода хапуге Блюмеру? Хотел его найти и поговорить.
   - Ты с ним знаком?
   - Конечно, знаком. Я вел несколько его  дел  по  выколачиванию  денег  из
должников... - Он давно живет в нашем городе?
   - По-моему, с рождения. А что случилось? Ты что-нибудь о нем знаешь?
   - Да нет, просто не пойму, как это я до сих пор с ним не встретилась, раз
он такой крупный бизнесмен и все такое... Да еще имя странное.
   - Что, Изольда Павловна, - Галицкий перешел на шепот, а глаза  его  хитро
сощурились и заблестели, словно у кота, - агенты твои не доложили  тебе  про
красавца Варнаву? А я тебе так скажу  -  эта  баба  решила  его  ограбить  с
помощью Блюмера. И будет просто  чудом,  если  окажется,  что  Варнава  сам,
лично, дал ему эту самую доверенность...
   - То есть?..
   - Можно довести человека до беспамятства,  и  он  подпишет  какие  угодно
бумаги.
   - Эту женщину, случайно, зовут не Елена Пунш?
   - Не знаю... Но звучит довольно необычно, я бы даже сказал, красиво.
   Надеюсь, ее не убили?
   Изольда достала из  папки  фотографию  с  изображением  трупа  женщины  с
Набережной.
   Галицкий, увидев, качнул головой:
   - Точно! Это она! Она, даже говорить нечего. И  платье  ее,  я  запомнил,
потому что  слишком  уж  оно  обтягивало  ее  изумительную  фигурку,  и  это
сочетание желтого и черного... И давно ЭТО случилось?
   - Больше двух недель назад.
   - Какая молодая...
   - Так где же Блюмер?
   - Понятия не имею. В журнале регистрации, во всяком случае, записей о нем
нет уже несколько дней.
   - Спасибо, Костя. Извини, но мне пора,  меня  ждут...  Если  узнаешь  или
услышишь что-нибудь о Варнаве - позвони мне, но расскажешь только при личной
встрече. Вокруг него слишком много клубится всякой нечисти...
   Чашин, который в ожидании Изольды уснул в машине и теперь, как  младенец,
пускал  пузыри,  слегка   похрапывая   или   даже   урча,   словно   большой
очеловечившийся кот, проснулся от  звука  открываемой  двери  и  хотел  было
сладко потянуться, но услышал резкое и сухое:
   - Гончарный переулок, дом шесть, поехали скорее! Но думаю,  что  Блюмера,
во всяком случае живого, мы с тобой уже никогда не увидим.
 
*** 
 
   В Адлере я сняла комнату недалеко от пляжа и  долго  рассматривала  ее  -
просторную, солнечную и заставленную убогой мебелью для отдыхающих, -  чтобы
найти место, куда можно было бы  спрятать  сумку  с  деньгами.  Я  не  имела
возможности даже пересчитать их, потому что, где бы я ни находилась, повсюду
меня окружали люди; даже на этой, в общем-то, считавшейся приличной "вилле",
очевидно, было дурным тоном врезать в дверь замок. Конечно, кто из еще  пяти
пар отдыхающих, населявших этот дом и наполняющих  его  топотом  босых  ног,
шумом льющейся из душа воды и с треском  жарящейся  на  сковороде  в  летней
кухне рыбы, польстится на мокрые  полотенца,  купальники  и  прочую  простую
одежду соседей, тем более что золотые украшения и деньги все и  всегда,  при
любых обстоятельствах, носили при себе. Однако деньги, с  которыми  приехала
я, требовали совершенно другого отношения к себе: они были  вполне  достойны
того, чтобы храниться в приличном банке. Но я находилась в Адлере,  а  не  в
Цюрихе, потому надо было действовать сообразно ситуации,  то  есть  каким-то
образом держать их при себе или же надежно спрятать поблизости.
   Не скрою, что моя поездка на море явилась неожиданностью  даже  для  меня
самой; это был из ряда вон  выходящий  поступок,  какие  свойственны  скорее
тринадцатилетнему, запутавшемуся в себе и окружающем мире подростку,  нежели
мне, взрослому человеку, в прошлом году закончившему биофак  университета  и
более-менее  научившемуся  отличать  хорошее  от  плохого.  Если  во  мне  и
присутствовал какой-то незначительный процент инфантилизма, то скорее  всего
он был внушен мне теткой и матерью, нежели являлся милым  сердцу  пережитком
детства.
   Но нет худа без добра