ешок,  книги  же,
непонятно каким образом туда попавшие, Смоленская упаковала в полиэтиленовые
пакеты и сама вместе с мешком донесла до машины.
   Иван еще оставался некоторое время возле могилы, чтобы проследить за тем,
как будет опущен на  место  уже  пустой  гроб.  Рабочие  должны  были  вновь
засыпать его  землей,  установить  на  нем  памятник,  словом,  решено  было
тщательнейшим  образом  замаскировать  свое  неожиданное   вмешательство   в
кладбищенскую спокойную жизнь,  чтобы  проснувшийся  наутро  сторож,  увидев
могилу, подумал, что все это ему приснилось, что никто не приезжал вечером с
какими-то документами на вскрытие и что никакого гроба он не видел...
   Иван, взяв с рабочих  слово  помалкивать  о  случившемся,  щедро  с  ними
расплатился и,  пожелав  им  спокойной  ночи,  вывел  ослабевшую  Изольду  с
кладбища.
   - Это нервы, - сказал он, помогая ей сесть в машину, где  уже  ждала  их,
пристроившись рядом со своими находками, Смоленская.
   В машине Иван дал Изольде фляжку со спиртом, после пары глотков  которого
она немного пришла в себя.
   - Я хочу взглянуть на эти книги, - потребовала она, и Екатерина протянула
ей одну  из  книг.  -  Жалко,  что  я  без  перчаток,  а  то  бы  непременно
полистала...
   Жесткая обложка довольно большой и толстой  книги  еще  хранила  на  себе
следы красно-черного рисунка, но, лишь  приглядевшись  пристальнее,  Изольде
удалось рассмотреть женский силуэт и даже несколько букв названия.
   - Смотрите, последнее  слово  "платье"...  -  Понимая,  что  она  рискует
порвать полуистлевшую книгу, Изольда в  нетерпении  прямо  через  прозрачную
пленку пакета  попыталась  раскрыть  и  заглянуть  внутрь  фолианта  и  была
поражена, когда увидела рисунок, похожий на выкройку. -  Что  это,  книга  с
выкройками? Кому же это в голову пришло похоронить книгу?
   - Не книгу, а книги! - поправила  ее  Смоленская,  пытавшаяся  на  заднем
сиденье разглядеть еще один томик. - А у меня  здесь  ничего  не  видно,  от
сырости вся покрылась плесенью, да и обложка мягкая... Но я думаю,  что  эти
книги оказались там не случайно... А рыбьи кости... Я заметила среди  них  и
косточки побольше, похожие на кошачьи...
   - Катя! Меня сейчас снова вырвет!..
   - Все, молчу-молчу. Иван, ты везешь нас в морг?
   - Я везу не вас, а ваши мешки,  -  мрачно  откликнулся  Иван,  -  вы  еще
слишком молоды для морга... Изольда, а ты точно уверена,  что  тебя  там  не
схватят и что твой Желтков не выдаст тебя с потрохами?
   - Как же он может меня выдать, если даже не знает, что я к нему еду...
   Главное,  чтобы  он  оказался  на  месте.  Если  же  нет,   то   придется
останавливаться возле телефона-автомата и звонить ему домой... Что-то я  вся
дрожу...
   - А ты не дрожи, я пойду первая и поговорю с ним. Вот только не  уверена,
что он сможет нам помочь - кости-то не человеческие; а что,  если  и  он  не
сумеет определить, кого похоронили в этом гробу... Брр... Ну и в историю я с
вами вляпалась. Думала, что увижу прах женщины, а здесь - черт-те что!
   Машина остановилась  в  двух  шагах  от  центральных  ворот  клинического
городка, где и находился морг...
   Смоленская скрылась за дверью печального  заведения  и  появилась  спустя
пару минут довольная, с выставленным вперед большим пальцем правой руки, что
означало: порядок!
   - Пошли, Изольда, твой Желтков там и ждет тебя.  Ты  бы  видела,  как  он
обрадовался, услышав, что ты здесь... А ты,  Иван,  подожди  нас  в  машине,
хорошо?
   Если что, посигналишь... Хотя... тогда будет уже поздно, разве что нам  с
Изольдой придется раздеться и лечь на столы, притворившись трупами...
   - Ну и  юмор  у  вас,  Екатерина  Ивановна,  -  покачал  головой  Иван  и
перекрестил их, благословляя:
   - С богом!
   В прохладном коридоре их встретил Желтков. Увидев Изольду, он обнял ее:
   - Я ждал тебя, знал, что ты так просто не сдашься...
   - Они приходили по мою душу? - спросила Изольда.
   -  Нет,  не  приходили,  но  звонили  и  предупреждали,  что  как  только
объявишься, чтобы немедленно сообщил, ведь у тебя  на  руках  разрешение  на
эксгумацию трупа, так? И где же ваш труп?
   Они уже вошли в просторный, залитый бледным  светом  зал,  и  Смоленская,
подняв мешок, спросила:
   - Куда ВСЕ ЭТО выложить?  Даже  циничный  Желтков  удивился  тому,  каким
обыденным тоном это было произнесено.
   - А вы ничего... того... москвичи... крутые... Вот сюда вываливайте...
   А тут что, расчлененное тело?
   - Это дракон какой-то, который и съел тело... С этими словами  Смоленская
вывалила из  мешка  его  содержимое  и  отошла,  предоставив  Володе  самому
хорошенько все рассмотреть.
   И уже через минуту услышала захлебывающийся голос Желткова:
   - Ну все! Конечно! Я так и думал! Но никому не говорил,  потому  что  все
посчитали бы меня за идиота! А ведь это же он, он, и  я  знал,  догадывался,
каким образом был убит Блюмер! Вот это да! Да вы себе  даже  представить  не
можете, что это за находка! Где вы его нашли?
   - В гробу, - у Изольды даже волосы на голове зашевелились. - Но кто  это,
о ком ты говоришь?
   - А это, внутри у него, видите кто?  Нет?  Вот  здесь  фрагменты  шерсти,
серой шерсти... Да уж,  кто  бы  мог  подумать...  -  Желтков  в  сильнейшем
волнении принялся зачем-то растирать свои уши.
   - Катя, по-моему, Желтков спятил, - пожала плечами Изольда. -  Жаль,  что
мы спирт оставили в машине...  Я  чувствую,  что  мы  сейчас  услышим  нечто
жуткое...
   - Спирт? Да бог с ним! - очнулся радостный и возбужденный Желтков, теперь
уже энергично потирая руки и весь трясясь от предвкушения чего-то приятного.
- У меня водочка есть, вы как, не побрезгуете?
   - Если ты не перегнал ее из какого-нибудь жмурика, то  не  побрезгуем,  -
ответила Изольда и снова почувствовала прилив тошноты.
 
*** 
 
   В стеклянной конторке служебного входа сильно пахло клюквой и пирожками с
мясом - это устроил себе праздник живота мой вахтер Кузьмич, который, увидев
меня, широко улыбнулся, показывая гнилые  зубы  и  взглядом  приглашая  меня
последовать его примеру  и  попробовать  клюквенной  настойки,  две  бутылки
которой стояли прямо на столе, на виду у всех.
   Странно, но никого в холле я  так  ни  разу  и  не  увидела,  словно  все
вымерли. И лишь лошадки, славные чистенькие лошадки, били. копытами землю  и
фыркали, напоминая этими звуками и крепким запахом навоза, что  я  пока  еще
находилась именно в цирке, а не в сумасшедшем доме.
   Пора было возвращаться в  лес,  к  Ивану,  Изольде  и  Смоленской,  чтобы
рассказать им все, что мне стало  известно  за  этот  безумный,  богатый  на
события и впечатления день.
   Но перед тем, как вернуться к моему дому, где  меня  наверняка  поджидала
машина с водителем по имени Миша, я все же рискнула взять такси и доехать до
адвокатской конторы, в которой трудился Константин Галицкий - на сегодняшний
день доверенное лицо Варнавы.
   Понимая, что уже поздно и ни один уважающий себя адвокат  не  станет  так
долго засиживаться на работе, когда у него есть возможность провести вечер в
более комфортной обстановке, я тем  не  менее  надеялась  на  чудо.  И,  как
выяснилось, не зря.
   Уборщица, встретив меня на лестнице, сначала довольно грубо заметила мне,
что уже поздно и никого нет,  но,  когда  я  спросила  ее,  не  оставили  ли
Галицкий или Мещанинов записку для Хлудневой,  она,  встрепенувшись,  что-то
промычала и исчезла в одном из  кабинетов.  Вернулась  она  с  конвертом  и,
попросив предъявить какой-нибудь документ, удостоверяющий личность, довольно
долго изучала фотографию на моем паспорте,  и  только  после  этого  вручила
конверт мне.
   На конверте зелеными чернилами было выведено: "Хлудневым - Валентине  или
Изольде".
   Я тут же, забыв о присутствии постороннего человека, вскрыла конверт,  но
была страшно разочарована, когда обнаружила, что он пуст.
   - Что, пустой?
   У меня в ушах зашумело, и тело стало наливаться теплым воском слабости...
Прямо как там, где я  стояла  у  могильной  плиты,  под  которой  находилась
молодая женщина в синем платье...
   - Здесь не было другой девушки, которая бы спрашивала про Мещанинова?..
   - спросила я уборщицу, смотрящую на меня с искренним сочувствием.
   - Была одна, но покрутила конверт и ушла, сказала, что это не для нее...
   Сердце мое забилось - да, это была она,  Пунш,  которая  снова  опередила
меня, встала на моем пути и теперь, возможно, с моей помощью хотела выйти на
Варнаву или же, наоборот, с его помощью выйти на меня, чтобы вновь заставить
меня проводить ее туда, откуда не возвращаются...
   С разорванным конвертом в руках я устало опустилась на  предложенный  мне
стул. Где-то  внутри  меня  клокотали  и  возмущение,  и  страх,  и  готовые
разорвать мою грудь рыдания. Я не понимала, зачем я здесь и как могло  такое
случиться, что я вообще влипла в эту историю. Неужели все дело в Варнаве,  в
том утробном и животном чувстве, зародившемся в моем теле в  день,  когда  я
впервые увидела на перроне вокзала красивого мужчину и, потеряв всякий стыд,
отдалась ему чуть ли не в первую встречу?! Да пропади пропадом такая любовь,
такая страсть и тот огненный чай с лимоном вместе с которым я выпила отраву,
именуемую желанием!..
   И не это ли желание погубило многих женщин, сошедших с ума  от  любви  по
серым ли, голубым или черным глазам и этому мужскому  запаху,  заставлявшему
их забыть все, даже долг, честь и покой?
   - Вы не  знаете  домашний  телефон  Галицкого?  Уборщица,  отжав  тряпку,
встала, выпрямилась во весь свой небольшой рост, вытерла рукавом  струящийся
по лицу пот и кивнула:
   - Знаю, конечно... - И назвала мне заветные шесть цифр.
   Я до сих пор спрашиваю себя, а что было бы, если бы  я  в  тот  вечер  не
позвонила Галицкому и не задала ему вопрос... А впрочем, не с  моей  подачи,
так с другой все бы сложилось так, как и должно было сложиться...
   Я набрала номер, и почти сразу же там,  где-то  далеко,  взяли  трубку  и
мужской голос бодро произнес:
   - Слушаю.
   - Господин Галицкий?
   - Он самый, - расплылся Константин в невидимой, но осязаемой улыбке.
   - Это племянница Изольды Павловны Хлудневой, Валентина.
   - Да, Валентина, я слушаю тебя.
   - Я здесь, в вашей конторе... Варнава ничего для меня не оставлял?
   - Да я же сам оставил вам письмо, в котором по его  просьбе  сообщил  его
нынешний адрес. Разве Наталия Владимировна, наша уборщица,  ничего  тебе  не
передала?
   - Передала, но конверт пуст...
   Возникла пауза, в течение которой Галицкий, наверное, соображал,  кто  бы
это мог и при каких обстоятельствах вскрыть конверт.
   - Ну да бог с ним, конвертом,  я  этот  адрес  и  так  на  память  помню,
записывай: улица Пушкина,  дом  тридцать  пять  "а",  квартира  шестнадцать.
Вопросов тебе лишних задавать не стану, кроме одного: как твоя тетя?  С  ней
все в порядке?
   - Мне трудно ответить.
   - И правильно. Не отвечай. Но обязательно передай ей при встрече,  что  я
всегда к ее услугам, пусть только позовет.  Если  нужны  деньги,  транспорт,
сотовый - все в ее распоряжении. Какая-то скотина еще дорого заплатит ей  за
все это...
   - Спасибо, - ответила я растроганно  и  вдруг  подумала  о  том,  что,  в
сущности, не знаю людей и что этой "скотиной" мог быть кто угодно, даже  тот
же Галицкий. Ведь как  часто  бывает,  что  человек,  которому  больше  всех
доверяешь, и оказывается предателем...
   Я вышла из конторы с тяжелым чувством, что вмешалась не в свое дело. Да и
зачем мне адрес Варнавы, если я не собиралась продолжать наши  отношения.  К
тому же теперь, при встрече, придется ему объяснять свое бегство...
   Тем не менее я  остановила  такси  и  попросила  отвезти  меня  на  улицу
Пушкина.
   И уже стоя перед дверью, я вдруг поняла, что не смогу позвонить, не смогу
позволить Варнаве второй раз поработить меня и превратить в секс-машину.
   Я прикоснулась рукой к двери и  слегка  надавила  на  нее.  Она  бесшумно
открылась, демонстрируя мне красновато-мутные очертания  какой-то  мебели...
Из глубины квартиры доносился громкий голос, ЕЕ голос...
   Это была ловушка, и я в нее попалась. Галицкий! Это  он  втравил  меня  в
очередную неприятность, сообщив адрес...
   Теперь они ругались: Варнава и Пунш. Я отчетливо слышала их голоса.
   - Да если бы я только знала, кто она... А ты, ты - полное ничтожество!
   Все мужчины сделаны из одного теста, которое на глазах разваливается.  Вы
порочны, эгоистичны и глупы! И мне ничего  не  стоило  обвести  тебя  вокруг
пальца.
   Ну что ты так на меня смотришь, хочешь ударить? Ударь!  Ты  сам  во  всем
виноват, я же предлагала тебе войти в долю, все объяснила,  как  маленькому,
на пальцах, а ты что? Испугался? Надо было  просто  немного  нам  помочь,  а
там... хоть трава не расти... Деньги -  это  свобода,  и  не  мне  тебе  это
объяснять. Но ты сам, по своей глупости, все потерял. Я и не ожидала, что ты
настолько...
   - Прекрати, нас могут услышать... - Это был уже ЕГО голос, но  в  нем  не
было той прежней уверенности  и  той  приятной  бархатистости,  которая  так
возбуждала меня и заставляла мою кровь быстрее струиться по жилам.  Это  был
голос надломленного труса, загнанного в угол  слабака,  потерявшегося  перед
звериным оскалом этой хищницы.
   Я приблизилась к двери, из-за которой доносились  голоса,  и  стоило  мне
слегка  приоткрыть  ее,  как  я  увидела  всю  сцену  полностью,  со   всеми
декорациями и потрясающей воображение драматургией...
   Варнава сидел за столом, обхватив руками голову, и  раскачивался,  словно
ему было невыносимо больно. Елена Пунш, одетая в  голубое  платье  с  черным
кантом, стояла напротив него, опершись руками о край стола, как  бы  нависая
над Варнавой, и говорила ему прямо в уши, словно вколачивала...
   - Все правильно, ты тогда ничего не знал и мог только  догадываться,  что
именно мы тебе предлагаем, но тем не менее ты никогда не спрашивал, откуда у
меня столько денег... Тебе было все равно, каким образом я их зарабатываю. А
ведь ты видел, кто мне их приносил, ты видел этого красивого парня,  цыгана,
который буквально пожирал меня глазами. Но ты всегда молчал и ни о чем  меня
не спрашивал, а ведь мы жили вместе, ели и спали, любили друг друга. Как  же
ты мог ' закрывать глаза на вопиющее несоответствие нашего  образа  жизни  с
нашими  доходами?!  Ты  угощал  меня  скромной  выпивкой   и   второсортными
сигаретами, и тебе было наплевать, на какие деньги я покупаю себе белье  или
туфли! Из тех продуктов, что ты привозил, я бы не  смогла  приготовить  даже
суп, между тем как тебя каждый вечер ждал  изысканный  ужин,  приготовленный
моими руками... И ты снова делал вид, что не замечаешь, что в доме появились
мясо, свежее масло, грибы, икра...
   - Но я думал, что денег, которые я давал  тебе,  хватает,  уж  во  всяком
случае, на еду...
   - Не правда, ты все лжешь! Этих денег едва бы хватило на туалетную бумагу
или шампунь! Мне не хотелось с тобой говорить на эту тему, чтобы не опошлять
наши отношения, к  тому  же  я  имела  глупость  мысленно  оправдывать  твою
жадность, называя ее экономностью, хозяйственностью  и  прочими  синонимами,
которые, по правде говоря, не имели  ничего  общего  с  истинным  положением
вещей.
   Но я любила тебя, и мне хотелось, чтобы мы жили весело. К тому же у  меня
действительно всегда были деньги, которыми я от души делилась с тобой...  Но
почему, почему ты не схватил за грудки цыгана и не спросил, кто он такой и с
какой стати  приносит  мне  такие  суммы?!  А  что,  если  бы  я  занималась
проституцией, ты бы и в этом случае молчал?.. - Она сорвалась на крик.
   - Я думал, что, возможно,  ты  дочь  Лопатина...  того  самого  Лопатина,
который сгорел в своей машине, помнишь?.. Он был авторитетом, я знал  многих
людей, плативших ему дань, кроме того, я сам присутствовал на его  похоронах
и слышал,  как  его  друзья  обещали  над  его  гробом  позаботиться  о  его
близких...
   - Лопатина? Бог с тобой! У него никого не было, а если кто и был, так  он
сам, можешь не  беспокоиться,  обеспечил  их  всех  на  несколько  поколений
вперед... Дань!.. Нужна ему была эта дань,  когда  у  него  в  Греции  целые
предприятия, недвижимость, счета... Лопатин - светлая голова.  И  я  завидую
тому, как он погиб. Взорвался, а это же один миг...
   - Лена, пока еще не поздно, уезжай! Я не знаю, кто тебе дал этот адрес  и
зачем ты пришла сюда, но то, что ты рассказала мне,  ужасно.  Как  ты  могла
убить стольких людей? За что?
   - Ты идиот, Варнава! Ты ничего не понимаешь и до сих пор еще не уразумел,
для чего мы живем. Я не хочу здесь жить, ты понимаешь? Но  для  того,  чтобы
выбраться из этой навозной кучи, мне необходимы деньги, много денег... Я еще
молода, у меня много сил, а потому всю оставшуюся жизнь я проживу достойно и
чисто... И мне плевать на остальных... плебеев без фантазии и ума.
   - Чисто?.. Ты сказала, что проживешь достойно и чисто, я не ослышался?
   - Да, мы бы забрали и тебя, ты стал бы моим мужем, и у нас были бы  дети,
но ты сам отказался от своего счастья.
   - Ты надеялась, что я соглашусь войти в вашу семью, чтобы  убивать  ни  в
чем неповинных людей только за то, что у них есть деньги?
   - Да что ты знаешь об этих людях? Взять, к примеру, Мисропяна... Он и все
его дружки занимались наркотиками, убивали,  по  сути,  тоже  ни  в  чем  не
повинных, как ты говоришь, людей - молодняк, подростков! Причем  работали  в
таком масштабе, что тебе и не снилось! И Шахназаров, и Князев,  и  даже  его
сестра  Васильева,  которая  коллекционировала  бриллианты,  были  убийцами!
Самыми настоящими! А Мухамедьяров, Аскеров?! Это я еще не добралась до Coca,
у которого тоже рыльце в пушку, а точнее, не в пушку, а в кокаине!
   - Это ты отрезала уши тем двум мужчинам, трупы которых нашли... - Варнава
вдруг замотал головой и закрыл ладонями уши. - Господи, да о чем я вообще  с
тобой говорю?! Ты же убийца! Ведь это  о  тебе  я  слышал  вчера  от  одного
человека, это ты жила у Полетаевой! Уши... человеческие окровавленные уши  в
саду, на столе,  которые  выдали  вас...  Хоть  вы  и  отгородились  высоким
бетонным забором...
   - Разве можно отгородиться от этих тварей? Но я не знала, дружок, что  ты
водишь дружбу с таким отребьем, как Машка...
   У Варнавы был крайне растерянный вид, но больше всего меня  поразило  то,
что он столько знает о Пунш. Кто такая Полетаева и Маша и каким образом  ему
стали, известны такие подробности про уши?!
   - Варнава, ты лопух, и тебе все равно не хватит ума во всем  разобраться,
а потому в последний раз предлагаю тебе поехать со мной, с нами...
   - С кем это, с вами?
   - С моей семьей. Ты не должен больше встречаться с Изольдой и Валентиной,
это может плохо кончиться и для меня, и для тебя. Если я не успею  уехать  и
меня схватят, прежде чем я разыщу кейс с деньгами, я потяну за собой и тебя,
выдам за сообщника.
   - Да ты спятила! Я сегодня же найду Изольду и все расскажу ей...
   - Не смей при мне произносить это имя! - Пунш, вдруг повернувшись ко мне,
как если бы увидела меня, побледнела и замотала головой. - Не смей, слышишь?
Да и навряд ли ты теперь ее увидишь. Твоей Изольде - конец.
   - Что ты с  ней  сделала?  -  Варнава  был  совсем  бледным.  -  Отвечай,
гадина...
   - Подбросила ее зажигалочку куда следует, и теперь ей придется  попотеть,
чтобы доказать свою непричастность к убийствам в Сочи...
   - У тебя не в порядке с головой...
   - Ты мне нужен, Варнава. Я пришла сюда, чтобы забрать тебя с собой.
   Поедем, я сумею быстро оформить все документы, и уже завтра к  вечеру  мы
вылетим в Москву, а оттуда - за границу. Если  откажешься  ты,  я  заберу  с
собой Валентину, она вполне заслуживает хорошей жизни... Но я виновата перед
ней, ох как  сильно  виновата...  Боюсь,  что  после  нашей  встречи  у  нее
повредился рассудок...
   - И что ты с ней сделала?
   - Это было в Адлере... Я привезла ее на кладбище и