есколько минут назад подняла голову, большой синий бархатный бант, из
моего горла вырвался стон... Это было выше  моих  сил.  Я  больше  не  могла
оставаться в этой квартире, чтобы ждать появления очередного призрака...
   Я уже понимала, что схожу с ума, что если сегодня меня навеивала покойная
Пунш, то завтра, возможно, меня определят в клинику...
   Надо было срочно собираться и уезжать,  прочь  от  наваждений,  от  опеки
Смоленской, которая, очень может быть, находится в сговоре с  Изольдой,  уже
дога- давшейся, что у меня не все в порядке с головой.
   Как ни странно, но в тот  момент  я  нисколько  не  сомневалась  в  своей
психической болезни - уж слишком явными были ее  симптомы:  "материализация"
образа Пунш, женщины, которая не давала мне покоя и постоянно подстегивала и
толкала меня в  пучину  безрассудств.  Ведь  с  того  момента,  как  Варнава
рассказал мне о ней и я  своими  собственными  глазами  сумела  убедиться  в
истинности его слов, касающихся ее красоты и необычности (взять хотя бы  мое
причащение к ее гардеробу и реально существующую фотографию на кладбищенском
памятнике), мне захотелось стать похожей на Пунш,  чтобы  испытать  на  себе
любовь Варнавы... Пунш сводила меня с ума,  даже  находясь  в  могиле.  Хотя
именно в тот вечер, когда я в отчаянии носилась по квартире, укладывая  вещи
и приводя себя в порядок при помощи душа, фена и косметики, я вдруг спросила
себя: зачем мне было надевать на себя желтое платье Пунш и садиться в машину
цыгана? Ну зачем? И какая нормальная девушка  позволила  бы  себе  совершить
такую  глупость?  А  что,  если  цыган  оказался  бы  настоящим  бандитом  и
изнасиловал меня в своем Свином тупике, а то и убил, когда  понял,  что  его
обманули и вместо настоящей Пунш подослали переодетую аферистку?
   Стоя перед зеркалом, накладывая дрожащими руками румяна на бледные щеки и
беспрестанно икая, словно кто-то упорно меня вспоминает (уж не  те  ли,  чьи
денежки я так легко и бездумно  присвоила?),  я  снова  и  снова  вспоминала
почему-то не события последних часов (в частности,  поездку  на  кладбище  и
"похороны" Пунш), а именно встречу с цыганом в С.
   Как же могло такое случиться, что он УЗНАЛ во мне ЕЕ? Он что, никогда  не
видел ее вблизи? Но. это маловероятно, потому что  первое,  что  он  сделал,
когда мы остались наедине, это полез мне под платье... Значит,  он  позволял
себе такие вольности и раньше!
   Решив, что  у  цыгана  было  просто-напросто  слабое  зрение  и  что  ему
достаточно было увидеть перед собой подобие Пунш в желтом платье, я временно
закрыла для себя эту тему и полностью переключилась на сборы.
   Часы показывали половину двенадцатого ночи, когда я с чемоданом  в  руках
стояла в дверях, пытаясь вспомнить  адрес  хозяина,  чтобы  забрать  у  него
оставленные под залог паспорт и  деньги.  Услышав  показавшийся  мне  громом
звонок в передней, я чуть не рухнула на пол.
   Приблизив лицо к прозрачному" прыгающему передо мной дверному "глазку"
   - подлому посреднику между моим здоровьем и болезнью (ведь именно в нем я
узрела сегодня Пунш), - я увидела Варнаву!
   Радости моей не было предела. Никогда еще я  не  чувствовала  себя  такой
здоровой и счастливой, как в тот момент, когда, распахнув дверь, оказалась в
его объятиях.
   Он крепко сжал меня, и так мы стояли несколько минут, привыкая  к  мысли,
что вновь обрели друг друга. Конечно, он забыл свою Пунш, да и сколько можно
о ней помнить, если есть я, которая никогда не предаст, которая любит его  и
готова многое простить.
   Вот только ложиться с ним в постель в ту ночь я не собиралась, разве  что
просто поспать. Ну не могла я так быстро настроиться на любовные игры, когда
вокруг меня разворачивались такие странные события, как приход того  же  Юры
или мои кладбищенские галлюцинации...
   Я хотела объяснить это Варнаве, потому что была счастлива уже тем, что он
вообще приехал, что находится рядом со мной, что я слышу его голос. Мне было
бы даже достаточно в тот момент одного нежного поцелуя, чтобы  ощутить  себя
полностью  счастливой  -  ведь  он  приехал  КО  МНЕ,  и  издалека,  значит,
соскучился и сожалеет обо всем, что натворил, негодяй, в С. (я имела в  виду
его интрижку с Изольдой).
   Но Варнава так не считал, он набросился на меня прямо в прихожей и  начал
срывать одежду. Я, не привыкшая к такому проявлению страсти,  не  могла  ему
даже помочь в этом - не успела! - и не заметила, как была полностью  раздета
и уложена в постель, а точнее, на диван.
   - Погоди, у меня же плечо болит... Осторожно...
   - А у меня болит сердце, ты что, не видишь,  оно  прострелено  не  только
пулей, но и стрелой!.. - Он сбросил рубашку, под которой я увидела бурую  от
засохшей крови марлевую повязку под крестом пластыря.
   - Подожди, да нельзя же так...
   Мое тело, отвыкшее от мужских ласк, никак не отвечало на них - я  так  до
утра и оставалась скованной.
   Варнава, этот дьявол  Варнава,  в  которого  я  была  влюблена,  НЕ  СМОГ
пробудить во мне ответное желание, и я лишь удовлетворяла все его прихоти  и
терпела насилие над своим телом, которое  уже  через  пару  часов  перестало
принадлежать мне.
   Я ничего не понимала... Куда подевались мои чувства к этому мужчине?
   Чем он не устраивал меня в ту ночь, когда именно любовь могла бы  вернуть
мне уверенность в себе и прояснить затуманенные Еленой Пунш мозги?..
   Никогда не забуду эту ночь и ту  боль,  которую  я  испытывала  во  время
"любви". Да никакая это была не  любовь.  Под  утро,  дождавшись,  пока  мой
обессиленный любовник-одиночка уснет, я добрела  до  ванны,  пустила  в  нее
горячую воду и долгое  время  лежала  в  ней,  плача  от  боли  и  досады  и
разглядывая красные пятна на теле - следы сильных пальцев Варнавы...
   Сое по сравнению с плотоядным и грубым Варнавой был теплым  ароматическим
маслом, вливающимся в женщину пульсирующими и нежными струями, доставляющими
ей неслыханное наслаждение и счастье.
   Другое дело, что Сое был случайным любовником, и я не любила его.
   "Но разве можно любить  мужчину,  -  спрашивала  я  себя,  -  который  не
чувствует тебя, не понимает твоего 'тела и видит  в  тебе  лишь  сосуд,  при
помощи которого можно освободиться от накопившейся половой энергии?!"
   Отключив телефон,  я  все  утро  проспала  как  убитая.  Мужчина,  сладко
посапывающий во сне, был далеко не тем, кому я могла бы рассказать  о  своих
несчастьях и сомнениях, поделиться бедой и тем более сообщить о  теперь  уже
адлерской могиле Пунш. Хотя многое из того, что узнала от Смоленской, я ему,
конечно же, рассказала. Не могла не удивить его тем, что вытворяет здесь, на
побережье, Пунш. Не забыла даже про отрезанные ею у Мухамедьярова и Аскерова
уши - пусть знает о садистских наклонностях своей бывшей любовницы. Хотя он,
как мне показалось, не поверил ни единому моему слову.
   Глядя  на  спокойное  и  умиротворенное  лицо  Варнавы,  я   могла   лишь
представить себе, как отреагирует он на мой рассказ о поездке на кладбище  -
особенно громкий взрыв смеха вызовет  у  него,  пожалуй,  та  сцена,  где  я
помогаю Пунш двигать могильную плиту на место...
   Окончательно проснувшись лишь  к  обеду,  я  долгое  время  плескалась  в
холодной воде, приходя в себя и размышляя над тем, как  мне  строить  дальше
свои  отношения  с  любовником.  Именно   любовником,   потому   что   слово
"возлюбленный" теперь меньше всего подходило к Варнаве.
   Когда я выходила из ванны, до меня донесся  звук  зевка,  затем  какое-то
кряхтенье, из чего я поняла, что Варнава просыпается. И тут же меня осенило:
ведь утро! А утром мужчины бывают особенно сильны и неутомимы в любви!..
   Стоило представить себе, что произойдет, как только я вернусь в комнату и
присяду на постель, как меня  бросило  в  дрожь!  Посвятить  любовным  играм
теперь еще и утро я была не в состоянии не только морально, но и физически.
   - Валентина, ay? - услышала я и, понимая, что мне все равно  не  избежать
встречи, заглянула в комнату.
   Как  я  и  предполагала,  Варнава  лежал  на  постели,   раскинув   руки,
обнаженный, демонстрируя  мне  свою  мужскую  мощь,  и  лицо  его  при  этом
светилось, словно у человека, только что узнавшего, что он  выиграл  миллион
долларов.
   - Доброе утро, - пролепетала я. - Варнава, дорогой,  я  сейчас  сбегаю  в
магазин за сахаром и маслом, мы позавтракаем, а потом...
   - Иди сюда, - прошептал он, целуя губами воздух. - Ну же?..
   - Зачем?
   - Чтобы сделать мне перевязку...
   - Я показывала тебе, где лежат  бинт  и  пластырь...  Начни  сам...  -  Я
опасливо вошла в комнату, словно он действительно мог наброситься на меня  в
любую минуту, схватила шорты, майку и собранную еще с вечера сумку  и  почти
выбежала за дверь. Я даже не помню, как надевала  уже  в  прихожей  шорты  и
майку!..
   Понимала ли я, что своим поведением все больше и больше доказываю себе  и
окружающим, что ненормальна? Да, разумеется. Но я не  собиралась  продолжать
свои отношения с этим человеком. После ночи, проведенной в его объятиях, мне
уже вообще ничего не хотелось, разве что забрать из камеры хранения сумку  с
деньгами и вернуться домой, к Изольде, и просто домой,  К  СЕБЕ  ДОМОЙ.  Вот
такое, вполне естественное, на мой взгляд, желание охватило меня,  когда  я,
выскочив на улицу, побежала в сторону дома, где жил хозяин  квартиры,  чтобы
забрать у него свой  паспорт  и  неполных  пятьсот  рублей  (часть  денег  я
планировала оставить ему за межгород), которые мы оставили ему  в  залог.  Я
даже согласна была оставить ему все эти деньги, лишь  бы  побыстрее  вернуть
паспорт и улететь в С.
   Но прямо перед домом, напротив подъезда, из которого я только что  вышла,
уже находилась та самая  машина,  черная,  с  затемненными  стеклами,  возле
которой стояла... Елена Пунш в том же самом синем платье,  в  котором  вчера
ложилась в могилу.
   Улыбнувшись и махнув мне рукой, она подбежала ко мне, схватила за руку  и
повела к машине.
   - Привет, как ты? Сегодня мы улетаем...
   Меня снова затошнило, как вчера, когда мы подъехали к кладбищу.
   - Послушай, ты что, покойница? - спросила я деревянным голосом, чувствуя,
как земля уходит из-под моих ног.
   - А что, я плохо загримировалась? - Она вдруг слегка отпустила мою руку и
потрогала пальцем свою щеку... И тут я с ужасом увидела, как  фрагмент  кожи
на  ее  щеке,  казавшейся  только  что  матовой  и  почти   белой,   поплыл,
сморщившись, словно кожица переспевшего персика,  приоткрывая  желеобразную,
цвета венозной крови, разлагающуюся плоть...
   Кто же был передо мной? Кто? Восставшая из мертвых покойница?  Но  такого
не бывает! Не бывает!
   - Послушай, там, в квартире, Варнава... -  сказала  я,  чтобы  проверить,
подействует ли подобное известие на это исчадие ада.
   - Варнава? Он здесь? Ты врешь! Он не может быть здесь!
   - Он приехал ко мне вчера вечером...
   И тут Пунш совсем отпустила меня и бросилась к подъезду.
   - Подожди меня здесь! - приказала  она  изменившимся,  исполненным  злобы
голосом. - И не смей отлучаться. Если я только узнаю, что ты  солгала,  тебе
не жить...
   "Тебе не жить!" Что-то похожее я уже где-то слышала...
   - Он там, твой Варнава, и я ненавижу его! Забирай его себе, надеюсь,  что
он будет счастлив...
   Пунш не успела скрыться за дверью подъезда, как я подбежала к  машине  со
стороны водителя и поняла, что мне наконец-то повезло: ключ был на месте,  и
надо было только повернуть его, чтобы вся моя жизнь сразу же изменилась...
   Аромат свободы вскружил мне голову, когда  я,  заведя  мотор,  рванула  с
места. Конечно, машину я водила не бог весть как, но этот черный зверь рычал
уже не. так агрессивно и не дергался при каждом переключении скоростей, а  к
тому времени, как я вырвалась за город, он и вовсе показался мне ручным.
   Не знаю, сколько времени я  провела  за  рулем,  то  выезжая  за  пределы
города, то вновь возвращаясь в него в надежде  подъехать  к  дому,  где  жил
хозяин квартиры, пока не догадалась остановиться возле Главпочтамта,  откуда
и позвонила ему. Объяснив, что я уезжаю и что мне срочно  нужен  паспорт,  я
попросила его о встрече. И уже через сорок минут паспорт был у меня.
   - Деньги оставьте себе, мы звонили по междугородке, - расщедрилась я, - а
ключи там, в квартире...
   - Там твоя подружка? - спросил хозяин, имея в виду Таню Журавлеву.
   - Да, она еще немного поживет, -Соврала я, не считая нужным сообщать  ему
о ее отъезде.
   Ну не могла же  я  сказать,  что  в  квартире  находится  полуживое  или,
наоборот,  -  полумертвое  существо,  выдающее  себя  за  девушку  и  вообще
непонятно  зачем  существующее...  Кто  она:  ожившая   покойница,   вампир,
привидение?.. Но разве могут  быть  у  привидения  такие  сильные  руки,  от
которых до сих пор горело  мое  запястье?!.  У  нее  была  поистине  МЕРТВАЯ
ХВАТКА.
   После того как все формальности были улажены, путь  мой  лежал  в  камеру
хранения, откуда я вполне благополучно забрала сумку с деньгами, после  чего
поехала в аэропорт, оставив машину прямо на обочине дороги, купила  билет  в
С. и, забившись в угол, как в день своего отлета из С. сюда, в Адлер,  стала
ждать рейса. Самолет должен был вылететь через три с половиной часа.
   Быть может, я  бы  так  и  просидела  все  это  время  в  зале  ожидания,
спрятавшись за развернутой газетой, если бы  не  вспомнила  о  Юре,  который
что-то знал о Пунш и мог помочь следствию..'. И я позвонила Смоленской.
 
*** 
 
   Смоленская, после того как от нее уже под утро ушел Левин, с которым  они
обсуждали возможности спасения Изольды и продолжения расследования,  первое,
что сделала, это позвонила в С., на квартиру Изольды. Понимая, что ее  могут
прослушивать, она даже придумала, каким образом даст понять подруге, что той
грозит опасность и что ее могут арестовать в любую минуту, но все это ей  не
пригодилось: трубку никто не снимал. "В случае, если на ее квартире устроили
засаду, -  рассуждала  Смоленская,  -  трубку  взяли  бы  непременно,  чтобы
вычислить, кто звонил и откуда. Означало  ли  это,  что  Изольда  просто  не
ночевала дома или же вышла из квартиры в пять утра?"
   А что, если ее уже арестовали?..
   Звонить ей в прокуратуру было безумием - в такой ранний час там спят даже
мыши и тараканы. Надежда была только на Валентину. Только она,  если  успеет
вовремя вылететь в С., может предупредить тетку о грозящем ей аресте. Но и у
нее телефон в  Адлере  не  отвечал,  она,  по  всей  вероятности,  выключила
аппарат, чтобы никто не смог потревожить ее молодой сон.
   Эдик, водитель Смоленской, который вот уже неделю жил вместе с москвичами
в гостинице в Туапсе и в чьи  обязанности  входило  обеспечение  транспортом
остальных членов группы, что он и делал, связываясь  по  рации  с  районными
отделениями милиции, открыв дверь своего номера и  хлопая  сонными  глазами,
удивился, увидев перед собой Екатерину Ивановну.
   - Я что, проспал?
   - Да нет, просто я рано встала, а точнее, вообще  не  спала.  Эдик,  будь
другом, соберись побыстрее - мы сейчас едем в Адлер.
   - В Адлер?
   -  Когда  оденешься,  зайди  ко  мне,  я  напою  тебя  чаем  и   накормлю
бутербродами, договорились?
   Она вернулась к себе и снова попыталась дозвониться в С., до Изольды.
   Затем, разозлившись, позвонила в прокуратуру Сочи:
   - Георгий Георгиевич? Доброе  утро.  Извините,  что  разбудила  вас,  это
Смоленская, руководитель следственной группы из Москвы...
   - Я понял, Екатерина Ивановна,  -  вежливым,  но  довольно  сухим  тоном'
отозвался прокурор. - Я вас слушаю. Что случилось?
   - Я узнала, что вы скрываете от моих  людей  важные  улики...  -  Вы  про
зажигалку? Екатерина Ивановна, зажигалка приметная,  и  о  ее  существовании
знала вся экспертная группа, работавшая в доме, который снимала и в  котором
была убита Лариса Васильева...
   Смоленская отметила, что  Георгий  Георгиевич  держит  себя  превосходно:
спокойным и даже почти ласковым тоном разговаривает с ней по существу дела и
даже как будто не пытается ничего отрицать, не  чувствуя  за  собой  никакой
вины.
   - В таком  случае  объясните,  пожалуйста,  почему  мне  до  сих  пор  не
представили список вещцоков, улики, результаты экспертиз?..
   - Мы же не Москва, у нас нет такой высококлассной техники...  К  тому  же
вам известно об этой  зажигалке,  а  вы  говорите,  что  мы  от  вас  что-то
скрываем...
   - Да бросьте вы, Георгий Георгиевич!
   - Я не понимаю вашего настроения, Екатерина Ивановна.
   - Скажите, вы давно отправили информацию об Изольде Хлудневой в  С.,  или
еще можно что-то сделать, чтобы ее не задерживали?
   - Вчера. А почему вас так волнует Хлуднева?
   - Это моя подруга. И эту зажигалку ей подарила я... Я выкупила  зажигалку
после того, как ее бывший  хозяин  получил  по  заслугам.  Понимаю,  Георгий
Георгиевич, что это не телефонный разговор, но Изольда спасла мне  жизнь,  и
эта зажигалка - мой подарок ей на память о том страшном дне, когда меня чуть
не пристрелил Рябов... Рябов - это тот самый  убийца,  если  вы  знаете,  на
счету которого несколько десятков вооруженных нападений в Харькове...
   - Я вспомнил, кто такой Рябов... -  отозвался  прокурор  после  небольшой
паузы. - Харьковское дело...  как  же...  Но  каким  образом  эта  зажигалка
оказалась в Мамедовой Щели? Кроме того, вам уже,  наверное,  известно,  что,
помимо этой зажигалки, на месте преступления обнаружены и отпечатки  пальцев
Хлудневой, мы ведь посылали запрос...
   - Почему вы не поставили в известность об этом НАС?
   - Ваш человек, Левин, работал у нас, он все  знал...  Смоленская  поняла,
что прокурор сумел вычислить, кто и каким образом передал  ей  информацию  о
Хлудневой, и теперь изображает из себя воплощение  невинности.  А  поскольку
она не могла подставлять Мишу, рассказав, каким сложным образом  он  добывал
эту информацию, то выходило, что ей и ответить-то нечего.
   - Хорошо, Георгий Георгиевич, я все поняла, а потому сама завтра  вечером
приеду в Сочи и встречусь с теми, кто интересует меня в плане экспертиз.  Но
и вы тоже должны знать, что расследование убийства Мисропяна и его охранника
не ограничится одним Туапсе... Надеюсь, вы понимаете, что меня не  остановит
ни ваше нежелание помогать мне, ни те палки, которые вы вставляете в  колеса
расследования. Я имею в виду подброшенную  зажигалку  Изольды  и  неизвестно
откуда взявшиеся отпечатки ее пальцев... Грубая работа, Георгий  Георгиевич!
- И Смоленская в сердцах швырнула трубку.
   Как раз в это время в дверь постучался Эдик.
   - Входи, не обращай внимания. То, что ты слышал, не имеет к тебе никакого
отношения... Сейчас я успокоюсь и выпью с тобой чаю...
   Она усадила парня в кресло, достала из холодильника ветчину и сыр.
   Еще никогда ей  не  было  так  тяжело  и  обидно,  но  самым  невыносимым
оказалось чувство полного бессилия перед  тем,  кто  пока  еще  безнаказанно
творил смерть на побережье. И этот убийца - или убийцы - ничего  не  боялся,
потому что у него были влиятельные покровители в органах, а  то  и  в  самой
администрации Сочи, если не всего Краснодарского края.
   Они с Эдиком уже вышли из номера, как вдруг оттуда послышался  телефонный
звонок. Смоленская успела взять трубку после пятого, настойчивого  гудка,  и
ушам своим не поверила, когда услышала голос Валентины:
   - Екатерина Ивановна? Как хорошо, что я вас  застала...  Я  в  аэропорту,
решила вернуться домой. Но прежде мне надо вам кое-что  сообщить...  Я  знаю
человека, который мог бы вам рассказать о Пунш...
   И она  начала  торопливо  и  сбивчиво  рассказывать  о  своей  встрече  с
лилипутом Юрием  Лебедевым,  о  том,  как  он  пытался  предупредить  ее  об
опасности, связанной с этими проклятыми платьями...
   А потом произошло непредвиденное - Валентина,  внезапно  распрощавшись  и
даже не дав слова  Смоленской,  повесила  трубку.  Все  случилось  настолько
быстро и  неожиданно,  что  в  это  тр