комплексов, которые так и давили на мой рассудок и душу (мне тоже уже давно,
с той самой минуты,  как  я  услышала  магическое  сочетание  "Елена  Пунш",
захотелось потанцевать  на  столе,  заставленном  бутылками,  покататься  на
цирковом шарабане, украшенном цветами, и даже быть  украденной  из  квартиры
своего любовника  вместе  с  несколькими  тысячами  долларов  и  килограммом
золота).
   - А с чего ты взял, что ее уже  нет  в  живых?  -  Возможно,  мой  вопрос
прозвучал достаточно жестоко,  но  только  таким  образом  я  могла  вернуть
Варнаву в реальность и добиться продолжения этой показавшейся мне не  совсем
реальной истории. - В квартире было море крови?
   - Да нет же, говорю - пахло серой и паленой  шерстью...  Елены  нигде  не
было. Сначала я подумал, что с ней случилось несчастье, что она,  вернувшись
по неизвестной мне причине  домой,  стала  жертвой  нападения  на  нее  либо
квартирных  воров,  либо  бандитов,  каким-то   образом   связанных   с   ее
родственниками и теми деньгами, которые приносил цыган, а потому я почти два
дня не выходил из дома и ждал от нее каких-либо известий... Но потом мне  на
глаза случайно попался клочок бумаги - какой-то обрывок квитанции или  чека,
который завалился за хлебницу на  кухне...  И  на  нем  всего  десять  букв,
нацарапанных карандашом.
   - И что же это были за буквы?
   - Фраза. Угроза. "Тебе не жить". Как в кино... - Он горько усмехнулся.
   - Возможно, это название фильма или книги, которую твоя Елена  собиралась
прочитать...
   - Нет-нет, это исключено. У нее была  феноменальная  память.  Она  вообще
очень способная... А спустя пару дней мне позвонили  и  сказали,  что  Елена
ждет меня в Воскресенске. Можешь себе представить мое состояние, когда я это
услышал? Меня в тот момент не волновало, кто звонил и  откуда,  главным  для
меня было то, что она подала о себе весточку. И я как сумасшедший помчался в
Воскресенск... Собственно, возвращаясь оттуда, я и встретил тебя... Но Елены
там не было...
   Слушать Варнаву и не задавать вопросы было для меня пыткой.
   Спрашивается, как это он мог вот так, на  слово,  поверить  звонившему  и
помчаться в маленький и тихий Воскресенск, чтобы встретиться с Пунш? Где  бы
он ее там нашел? Прямо на станции? Или на центральной улице города? Да  и  о
времени встречи не было сказано ни слова...  И  вообще,  какую  голову  надо
иметь, чтобы вляпаться  в  такую  грязную  историю  со  Свиными  тупиками  и
какими-то цыганами, приносящими ни за что ни про что доллары.
   Я проглотила поездку Варнавы в Воскресенск, не проронив ни слова.
   - Я вижу, ты мне не веришь, -  неожиданно  для  себя  услышала  я  первые
здравые слова и облегченно вздохнула: а  он  ничего,  еще  соображает.  -  В
Воскресенске я ждал от нее  какого-нибудь  знака,  сообщения,  записки,  все
глаза просмотрел, пока торчал на станции, но так ничего и не дождался,  взял
билет и вернулся домой...
   Я вспомнила картинку, увиденную мной в окне поезда: перрон, ветер,  дождь
со снегом - и  мужчина  в  черном  плаще,  покупающий  сигареты.  Какими  же
грустными были его синие глаза! И разве  могла  я  тогда  предположить,  что
через какой-нибудь месяц я окажусь в его доме и буду лежать в его постели  с
опухшими от слез глазами и изболевшейся от ревности душой?!
   - Если я посоветую тебе ее забыть, ты все равно  меня  не  послушаешь,  -
проронила я осторожно,  чтобы  не  обидеть  его.  -  Твоя  Елена  -  девушка
непростая, и я больше чем уверена,  что  она  связана  с  преступным  миром.
Поверь мне, у меня тетка работает в прокуратуре следователем, она мне такого
понарассказывала... кровь стынет в жилах. Когда ты называешь места, где  она
бывала  или  где  живут  ее  родственники,  уже  этого   достаточно,   чтобы
предположить ее связь  если  не  с  мафией,  то  уж,  во  всяком  случае,  с
мошенниками или просто  ворами.  А  это  ее  пристрастие  к  веселой  жизни?
Думаешь, это все спроста? Она с  легкостью  "прожигает",  по  твоим  словам,
деньги, значит, ее к этому кто-то приучил...
   - Валентина, я не рассказал тебе самого главного... Но это, пожалуй, надо
не рассказывать, а ПОКАЗЫВАТЬ. Если хочешь, поедем сейчас со мной, и  я  все
тебе покажу...
   И я,  позабыв  теткины  наставления,  ее  многочисленные  напоминания  об
опасностях, которые могут подстерегать молодую девушку, потерявшую голову от
малознакомого мужчины и готовую ради него совершить массу глупостей, позабыв
и то, что совсем недавно я лежала  в  обмороке  на  пороге  квартиры  своего
ненормального  друга,  с   готовностью   подняла   растрепанную   голову   с
распахнутыми в ожидании интриги глазами и выпалила  на  одном  дыхании,  что
готова следовать за ним куда угодно.
   Блеск влажных глаз Варнавы не укрылся от меня, когда мы  садились  в  его
зеленый "Форд". От захлестнувших его переживаний он  производил  впечатление
человека, чуть тронутого тленом отчаяния и  меланхолии,  которые  он  тщетно
старался прикрыть внешней энергичностью и решительностью. Но и эти  всплески
становились уже ему в тягость; мне казалось, что, не будь меня рядом с  ним,
он плакал бы, как осиротевший ребенок, не скрывая слез.
   - Понимаешь, Валентина,  произошла  ошибка,  и  слово  "Воскресенское"  я
воспринял как "Воскресенск". А ведь в нашем городе есть Воскресенское...
   - ...кладбище, - закончила я фразу и  почувствовала  слабый  тошнотворный
толчок где-то в горле. И хотя был ясный день, вовсю щебетали птицы и  шумела
листва городских пышных бульваров,  мимо  которых  мы  мчались  с  ветерком,
поездка на кладбище представлялась мне одной из самых неромантических.
   - Вот именно, - вздохнул Варнава и резко свернул в  проулок,  существенно
сократив путь до Воскресенского кладбища.
   Поставив машину в тени старых лип, разросшихся по обеим сторонам  главных
ворот кладбища,  и  миновав  маленькую  аллейку,  вдоль  которой  сидели  на
деревянных ящиках полуспившиеся,  с  одутловатыми  грязными  лицами  старухи
цветочницы, промышляющие воровством искусственных цветов с могил, мы с  моим
спутником вышли наконец на главную аллею, и Варнава  ускорил  шаг:  он  явно
знал конечную цель нашего маршрута.
   - Послушай, куда ты меня ведешь? - испуганно ныла  я,  чувствуя,  что  он
почти тащит меня куда-то в кусты.
   - После Воскресенска я решил на всякий случай заехать сюда и справиться у
работников кладбища, нет ли среди  свежих  захоронений  кого-то  с  фамилией
Пунш.
   - И что? - Мы остановились, чтобы перевести дыхание. Прямо  над  головами
закачались от внезапно налетевшего  ветра  ветви  чуть  припудренного  пылью
сиреневого куста, а где-то высоко что-то сместилось в небе, заслонив солнце.
   Наверное,  поэтому  обрывки  фраз,  произнесенные  Варнавой,  были   мной
восприняты уже иначе: я испугалась. Декорации менялись на  глазах  -  воздух
вокруг почернел,  и  тяжелые,  хотя  и  теплые  капли  дождя  упали  на  мою
разгоряченную голову.
   - А то, что среди свежих захоронений Елены Пунш не было. Тогда я попросил
поискать эту фамилию в других, старых журналах регистрации...
   - И нашел?
   - Конечно, нашел. Пойдем, я покажу тебе ее могилу.
   Мы поднырнули под ветви, поскольку другого способа добраться  до  могилки
не было - оградки, поставленные воровским способом, давно  уже  задавили  со
всех сторон аллейку, преградив доступ к трети всех могил этого кладбища. Это
было  единственное  кладбище,  находившееся  в  черте   города,   а   потому
родственники умерших делали все возможное и  невозможное,  чтобы  захоронить
дорогих для них людей поближе.
   Запущенная  могила  со  скромным  каменным   памятником.   На   фаянсовой
фотографии красивая девушка с большими темными глазами и смеющимся  ртом,  и
табличка: "Пунш Елена, 1954-1994 г.". Табличка не новая, и если бы  не  дата
смерти Пунш, можно было бы подумать, что могила намного старше.
   - Вот и спрашивается, с кем же я жил все это время? С привидением?
   У меня зашевелились волосы на голове. Мне захотелось домой,  к  маме,  да
хоть в Африку, куда угодно, но только чтобы подальше от этой могилки и  этой
хохочущей девицы с огромными глазами и  пронзающим  тебя  насквозь  холодным
взглядом...
   - А ты паспорт ее смотрел? Может, это ее сестра или родственница...
   Мало ли... -  Я  все  еще  пыталась  внушить  ему  мысль,  что  могила  и
исчезновение Пунш могут быть не связаны между собой, что это  какой-то  трюк
или случайность.
   - Смотрел, конечно, смотрел. Год рождения я не запомнил, знаю только, что
ей было чуть больше двадцати... Но ведь это ее фотография, ты понимаешь?
   Я сразу же подумала об Изольде, которая могла бы  помочь  с  определением
давности портрета, да и могилы в целом, но навряд  ли  моя  серьезная  тетка
расстарается ради  мужчины,  доставившего  столько  боли  и  переживаний  ее
любимой племяннице. Она не верила в любовь и считала это  слово  красивой  и
удобной маской, прикрывающей обыкновенную похоть. Спорить с ней на эту  тему
было бесполезно, тем более что  в  какой-то  степени  тетка  была  права.  В
особенности если это касалось мужчин.
   - Так не бывает! - Я стремительно бросилась  вон  из  узкого  тупичка,  в
котором располагалась могила Елены Пунш. - Мне  здесь  душно  и  нехорошо...
Отвези меня домой, пожалуйста...
   И тут раздался выстрел -  Варнава  рухнул  к  моим  ногам,  а  на  земле,
поросшей редкой чахлой травой, появился ручеек крови.
   Затем раздался еще один выстрел,  и  мне  показалось,  что  в  мое  плечо
вонзили что-то острое и раскаленное.
   Я слышала шаги - быстрые, легкие  -  и  сухой  треск  сучьев:  стрелявший
убегал в сторону, противоположную центральным  воротам.  И  теперь  никто  и
никогда не сможет его разыскать...
   Зажав раненое плечо рукой  и  чувствуя,  как  между  пальцами  проступает
теплая кровь, а голова полнится гулким звоном, я опустилась на землю рядом с
Варнавой и приложилась ухом к его груди. Он был жив. Пуля  вошла  на  ладонь
повыше сердца.
 
Глава 2 
 
   Я ждала Изольду весь вечер, свернувшись калачиком  под  пледом  и  баюкая
ноющее плечо. Ждала и боялась. Мне было заранее известно,  какие  слова  она
скажет, как выругается.  Все  в  прокуратуре  знали,  как  умеет  материться
Изольда.
   Но если большинству женщин мат не шел, то Изольда была словно создана для
того, чтобы извергать  из  себя  смачные,  соленые  и  острые  словца-удары,
грязные, словно подзаборные шлюхи, и жирные, как тяжелый шмат сала. Не знаю,
у кого как, но у меня матерный поток брани ассоциировался  именно  с  такими
образами. Но я, так же как  моя  мать,  прощала  Изольде  эту  слабость,  мы
понимали, что при ее собачьей работе иначе нельзя, как невозможно обойтись и
без курева.
   Изольда и моя мать были бы похожи  внешне,  если  бы  не  следы  времени,
наложившиеся на кожу и душу. Следы разные, как разными были  и  судьбы  этих
женщин. Моя мать всегда следила за собой, ухаживала за кожей и  не  скрывала
того, что делает это не только для себя, но и для мужчин,  с  которыми  жила
или встречалась. Она подкрашивала волосы и ресницы, словом, была  нормальной
ухоженной женщиной, молодящейся из последних сил и средств, чего нельзя было
сказать об Изольде. Не скрывавшая своей ранней седины, тетка носила короткую
стрижку, и если бы не идеальная фигура и высокий рост, ее издали можно  было
бы принять за парня. Резкие движения, грубоватый голос и постоянная сигарета
в зубах - такой и только такой я знала Изольду, любила ее и готова была  для
нее на многое. Но только не на то, чтобы бросить Варнаву.
   На кладбище, после того как  в  нас  стреляли,  я  потеряла  сознание  (в
который раз  за  день!),  а  очнулась  уже  в  больнице,  когда  мне  делали
перевязку.
   Я, возможно, и не пришла бы в себя, если бы сквозь  толстый  ватный  слой
забытья и боли не проступил тот самый Изольдин мат, показавшийся  мне  тогда
волшебной спасительной песней.
   Я открыла глаза и, увидев ее, бледную и встревоженную, сидящую возле меня
на стуле, напоминающем электрический  (металлические  хромированные  детали,
все такое холодное и жесткое на вид), заплакала.
   - Жить будет, - вздохнула она с облегчением и склонилась, чтобы коснуться
моей щеки своими сухими горячими губами. - Птица ты  моя  сизокрылая,  какая
нелегкая занесла тебя на кладбище?
   - Что с Варнавой? - просипела я, морщась от  боли,  которая  вспыхнула  в
плече, едва я попробовала пошевелиться. Женщина в белом халате,  от  которой
пахло  йодом,  уже  удалилась,  толкая  перед  собой  тележку  с  бинтами  и
склянками. В палате был еще кто-то, стонавший время от времени, но у меня не
было желания оглядываться и  искать  источник  этих  печальных  звуков:  еще
успеется.
   - Ничего особенного. Пулю извлекли. Вам еще повезло,  что  люди  услышали
выстрелы и вызвали "Скорую помощь".
   Изольда, вопреки моим предположениям, говорила о нем  довольно  спокойно,
без ругани.
   - Он действительно красивый, твой Навуходоносор, ничего  не  скажешь.  Ты
сама-то как себя чувствуешь? Можешь говорить?
   - Могу, - ответила я и рассказала все, что  знала  об  Елене  Пунш  и  ее
могиле. Понимая, что мы в палате не  одни,  я  старалась  говорить  шепотом,
отчего очень скоро устала и последние слова проговаривала уже с трудом.
   Быть может, сказалось и то, что я в последние дни почти ничего не ела.
   - Пули и гильзы мы взяли на экспертизу, на днях займемся могилой.
   Интересная история. Молодой человек жил с девушкой, а потом она  исчезла,
после чего выяснилось, что она уже пять лет как  покойница.  Чем  не  сюжет?
Очень жаль, что твой  дружок  сейчас  находится  без  сознания  и  не  может
рассказать в деталях, как это его угораздило спать с привидением или  вообще
с трупом.
   - Прекрати! - Меня чуть не стошнило. - Что ты такое говоришь!
   - Констатирую факт. Но  вообще-то,  чувствую  кожей,  история  грязная  -
грязная и опасная. И твой Варнава здесь ни при чем. Он слишком красив, чтобы
играть главную роль в уголовных играх, и  слишком  хрупкий  на  вид.  Ты  не
знаешь, чем он занимается?
   - Если честно, нет, - призналась я.
   - Так я и думала. А вот я кое-что о нем узнала. Фамилия его Мещанинов, он
безработный, нигде не числится, даже  с  биржи  его  выгнали  за  чрезмерную
разборчивость в выборе, а до этого он работал  часовым  мастером  где-то  на
окраине. В его собственности находится большом дом в Лесном поселке, почти в
черте  города,  три  квартиры  в  центре,  у  него  пять   машин...   Дальше
перечислять?
   - Я не собираюсь за него замуж, потому незачем тебе  утруждаться  -  меня
его собственность пока не интересует.
   - Валечка, солнце мое, ты же взрослая девочка и  не  можешь  не  понимать
таких простых вещей, как то, что у простого часовщика не может быть  в  наше
время такого количества домов и квартир, машин и прочего. Твой Варнава  либо
бандит,  либо  вор  в  законе,  а  может,  конечно,  и  честный  коммерсант,
разбогатевший, к примеру, на табаке и алкоголе (хотя навряд ли, поскольку  в
налоговой инспекции о нем ничего не  знают,  а  если  и  знают,  то  молчат,
подкупленные...). Но как бы то ни было, рыльце у него в пушку, а  потому  на
него кто-то охотится... Согласись, что просто так никто стрелять не станет.
   - Неужели ты не понимаешь, что в него стреляли из-за этой  Пунш?  Кому-то
не понравилось, что он нашел ее могилу...
   - ...или же наоборот, - вставила  Изольда,  -  его  нарочно  заманили  на
кладбище звонком. Кто-то очень крепко заинтересовался твоим парнем, а потому
лучшее, что я могу тебе в этой ситуации посоветовать, это держаться от  него
подальше. К чему тебе все эти сложности? Чем меньше ты  будешь  его  видеть,
тем скорее забудешь и освободишь свое сердце.
   Мне подумалось тогда, что уж кому-кому, а Изольде  хорошо  известно,  что
такое  свободное  сердце,  не  отягченное  сладостью  или  горечью  любовных
переживаний. Хотя что я знала о ее личной жизни? Если в ней точно  такой  же
набор хромосом, как и  у  моей  матери,  ее  младшей  сестры,  то  в  ранней
молодости  Изольда  пренепременно  должна  была  пережить  несколько  бурных
любовных романов.
   Это у нас, Хлудневых, в крови.  -  Забери  меня  отсюда,  у  меня  все  в
порядке...
   А еще мне бы хотелось взглянуть на него, хотя бы это ты можешь устроить?
   Изольда   посмотрела   на   меня   своими   умными   зелеными    глазами,
преисполненными упрека и бессилия перед моим упрямством,  подала  мне  руку,
чтобы я оперлась, вставая, и уже через пару  минут  мы  не  спеша  брели  по
больничному коридору в мужское отделение, где я должна была  увидеть  своего
раненого.
   Какое-то беспокойство ощущалось уже в воздухе, когда мы шагнули в  крепко
пахнувшую  карболкой  и  прочей  медицинской  гадостью  стеклянную  кабинку,
отделявшую женское хирургическое отделение от мужского.
   Совсем скоро от озабоченного врача с  вытянутым  лицом,  запакованного  в
смешную, бирюзового цвета, хирургическую униформу, мы узнали, что пациент по
фамилии Мещанинов, доставленный с пулевым ранением груди, исчез.
   Изольда, забывшись, принялась раскуривать сигарету прямо  в  коридоре  на
глазах у и без того растерянного врача.
   - Вы знаете, Изольда Павловна, ведь у него довольно  серьезная  рана,  мы
ему сделали перевязку, укол от боли и дали  немного  снотворного,  чтобы  он
спал... Не  представляю,  когда  он  ушел  и  каким  образом  его  никто  не
заметил...
   - Не переживайте, Валерий Васильевич, -  ответила  ему  ободряющим  тоном
тетка; судя по всему, они были знакомы, да и вообще Изольду знало полгорода,
в чем я постоянно убеждалась. - Из вашей клиники может выйти даже слон  -  и
никто ничего не заметит.
   - Это почему же?
   - Да  у  вас  здесь  такая  кутерьма,  столько  народу...  Постоянно  все
движется, все носятся с каталками, капельницами,  кислородными  подушками...
Это хорошо, если наш пациент сбежал сам, гораздо хуже будет, если выяснится,
что его выкрали или же что его остывающий труп  сейчас  висит  где-нибудь  в
уборной или лежит внизу, на газоне...
   Валерий Васильевич кинулся в палату: посмотреть из окна вниз, на траву.
   Не знаю, откуда во мне была такая уверенность, но  я  твердо  знала,  что
Варнава в безопасности. Сердце мое было спокойно. Разве что  волновалось  по
другому поводу: а что, если он бросил не только компанию врачей, медсестер и
сиделок, но и меня, человека, который был сейчас  его  единственным  другом,
способным подставить свое, пусть даже раненое, но все же достаточно надежное
плечо? А если Изольда права и  за  ним  числятся  преступления,  результатом
которых и было его подозрительное  богатство,  то  увижу  ли  я  его  вообще
когда-нибудь?
   Варнаву не нашли ни повешенным в уборной, ни разбившимся  на  газоне,  ни
зарезанным в больничном саду. Он исчез, а  потому  Изольда  сочла  за  благо
отвезти меня к себе домой, укрыть, как она выразилась, в  безопасном  месте,
чтобы я смогла там набраться сил и "причесать" мозги.
   И я, уже вынашивая в себе планы дальнейших  действий,  сделала  вид,  что
покорно подчиняюсь ей. А что мне еще оставалось,  тем  более  что  только  с
помощью Изольды я бы смогла в дальнейшем выйти на след Варнавы.
   - Малышка моя, - гладила меня тетка по голове, когда мы ехали в машине  и
я уютно пристроилась на ее крепком плече  -  чувствовалось,  что  в  Изольде
притаились и только ждут своего  часа  невостребованные  залежи  нежности  и
ласки; такой ее знала только я. - Сейчас куплю тебе  фруктов,  если  хочешь,
конфет...
   Если бы ты только знала, глупая, как  я  испугалась,  когда,  приехав  на
кладбище, увидела тебя лежащей в луже крови...
   - Так уж и в луже... Не преувеличивай.
   - Я же не знала, что это была кровь твоего бандита.
 
*** 
 
   Едва за Изольдой захлопнулась дверь, я тотчас же набрала номер Варнавы.
   Конечно,  там  меня  ожидала  лишь  грустная  песня  длинных  гудков.   Я
представила себе Варнаву, спокойно  развалившегося  н