омендация,  клянусь  честью!  -  заметил  гость,  пожимая
плечами, и подкатил кресло еще ближе к  огню.  -  Так  позаботьтесь,  мистер
Уиллет, чтобы постель хорошенько проветрили и  в  спальне  сейчас  же  жарко
натопили камин. В этом доме сыровато и довольно свежо.
     Джон опять, больше по привычке, поправил дрова в  камине  и  хотел  уже
уходить, но в эту минуту на лестнице послышались  быстрые  шаги  и  затем  в
комнату вбежал запыхавшийся Барнеби.
     - Через час будет уже в седле, - объявил он, подойдя к мистеру Честеру.
- Он целый день не слезал с лошади и  недавно  вернулся  домой.  Как  только
поест и попьет - опять ногу в стремя и поедет на свидание со  своим  дорогим
другом.
     - Это он велел тебе так сказать?  -  спросил  мистер  Честер,  поднимая
глаза на Барнеби, - он, казалось, не испытывал ни малейшего смущения или  во
всяком случае ничем его не обнаружил.
     - Да, все кроме последних слов, - пояснил Барнеби, - но он их  подумал,
я угадал это по его лицу.
     - Вот возьми, - пристально глядя на него, сказал мистер Честер и  сунул
ему в руку деньги. - Это тебе за труды, мой догадливый Барнеби.
     - Ого! Этого хватит для Грипа, для меня и  для  Хью,  мы  поделимся,  -
отозвался тот и, спрятав деньги, принялся считать на пальцах: Грип - раз,  я
- два, Хью - три. А еще - собака,  коза,  кошки  -  мы  истратим  все  очень
быстро, так и знайте! Эге!.. Вэгляните-ка туда! Вы и тут ничего  не  видите,
умники-разумники?
     Опустившись на одно колено, он стремительно нагнулся к  камину  и  стал
жадно смотреть на дым, густыми черными клубами выходивший в трубу.
     Джон Уиллет, считая, по-видимому, что обращение  "разумники"  относится
главным образом к нему, посмотрел туда же с самым глубокомысленным и  важным
видом.
     - Ну, вот скажите, куда они уходят и зачем так быстро несутся вверх?  -
спросил Барнеби. - Почему они всегда так спешат, что наступают друг другу на
пятки? Ведь за это самое меня бранят, а я только беру пример  с  таких  вот,
как они. Ой, все новые и новые, сколько их! Ишь как хватают  друг  друга  за
полы! Одни улетают, другие быстро несутся за ними. Как  весело  они  пляшут!
Жаль, что мы с Грином не умеем так прыгать!
     - Что у него в этой корзинке за спиной? - спросил мистер  Честер  через
несколько минут, наблюдая за Барнеби, который все еще,  нагнувшись,  пытался
заглянуть в трубу и сосредоточенно смотрел на клубы дыма.
     - Здесь? - переспросил Барнеби, вскочив раньше, чем Джон  Уиллет  успел
ответить. Он встряхнул корзинку и прислушался, склонив голову  набок.  -  Вы
хотите знать, кто тут внутри? Ну-ка, ответь ему!..
     - Дьявол, дьявол, дьявол! - прокричал из корзины хриплый голос.
     - Вот деньги, Грип, - сказал Барнеби, позвенев монетами. -  Деньги  нам
на угощение.
     - Урра! Урра! Урра! - откликнулся ворон. - Веселей, не трусь!
     Мистер Уиллет, по-видимому, сильно сомневался, может  ли  джентльмен  в
богатом камзоле и тонком белье  иметь  хоть  малейшее  представление  о  той
неприятной компании, к которой причислил  себя  ворон.  Он  поспешил  увести
Барнеби, чтобы помешать дальнейшим неприличным заявлениям  его  любимца,  и,
поклонившись как можно учтивее, вышел из комнаты.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

     В этот вечер завсегдатаев "Майского  Древа"  ожидали  великие  новости:
каждому из них, как только он входил и занимал свое законное место у камина,
Джон с внушительной расстановкой, шепотом сообщал,  что  в  большой  комнате
наверху сидит мистер Честер и ожидает  прибытия  мистера  Джеффри  Хардейла,
которому через Барнеби послал письмо (наверняка угрожающее), и  Барнеби  уже
вернулся.
     Для кружка курильщиков и любителей со вкусом посудачить, которым судьба
редко посылала новые темы  для  обсуждения,  такая  новость  была  настоящей
находкой, даром божьим. Еще бы! Какая-то  мрачная  тайна,  да  еще  развязка
произойдет под этой самой крышей,  и  можно  будет,  сидя  у  камелька,  без
малейших усилий и затруднений следить за ходом событий и подробно  обсуждать
их. Какой пикантный вкус это придавало  напиткам,  какой  аромат  -  табаку!
Каждый курил сегодня свою трубку с особенным, сосредоточенным наслаждением и
поглядывал на соседей, словно безмолвно поздравляя их с  удачей.  Настроение
было такое праздничное и торжественное, что, по предложению Соломона  Дэйэи,
все, включая и Джона, выложили по шести  пенсов,  чтобы  вскладчину  распить
кувшин "флипа"*,  превосходного  напитка,  который  был  в  спешном  порядке
приготовлен и поставлен прямо на кирпичный пол подле собеседников, чтобы  он
тихонько покипел еще и настоялся у огня; поднимавшийся от него  благоуханный
пар смешивался с кольцами дыма из трубок и как бы завесой  отделял  компанию
друзей от остального мира, создавая  чудесную  интимную  атмосферу.  В  этот
вечер даже мебель в комнате казалась новее, тона дерева - сочнее, потолок  и
стены блестели еще больше, занавески стали краснее,  огонь  в  камине  пылал
ярче, а сверчки за печкой трещали благодушнее и веселее обычного.
     Только два человека  в  комнате  не  замечали  и  не  разделяли  общего
приподнятого настроения. Один из них был Барнеби - он дремал в углу у камина
или притворялся спящим для того, чтобы к нему  не  приставали  с  вопросами,
-второй был Хью, который, растянувшись на скамье с  другой  стороны,  крепко
спал,  освещенный  ярким  пламенем.  В  этом  падавшем  на  него  свете  его
мускулистое тело атлетического сложения видно было во всей своей красоте. То
был молодой великан, здоровый и сильный, чье загорелое лицо и смуглая грудь,
густо заросшая черными как смоль волосами, достойны были кисти художника.  К
его неряшливой одежде из самой грубой и жесткой ткани пристали клочки соломы
и сена,  обычно  служивших  ему  постелью,  такие  же  клочки  запутались  в
нечесаных кудрях, и поза, в  которой  лежал  Хью,  была  небрежна,  как  его
одежда. Эта небрежность и что-то угрюмое, даже  свирепое  в  выражении  лица
придавали ему  столько  своеобразия,  что  спящий  привлекал  внимание  даже
завсегдатаев "Майского Древа", хорошо его знавших, и долговязый Паркс сказал
вслух, что Хью сегодня более, чем когда-либо похож на разбойника.
     - Он, наверно, дожидается здесь, чтобы отвести в конюшню лошадь мистера
Хардейла, - заметил Соломон.
     - Угадали, сэр, - отозвался Джон Уиллет. - Сами  знаете,  он  не  часто
заходит в дом. Ему с лошадьми вольготнее, чем с людьми. Он и сам,  по-моему,
не лучше животного.
     И Джон выразительно пожал плечами, как бы говоря:  "Что  поделаешь,  не
всем же быть такими,  как  мы",  после  чего,  в  глубоком  сознании  своего
превосходства над обыкновенными смертными, сунул в рот трубку и закурил.
     - Этот парень, сэр, - начал он через некоторое время, вынув трубку  изо
рта и указывая чубуком на Хью, - не лишен способностей, но они у него где-то
глубоко скрыты и, если можно так выразиться, закупорены...
     - Превосходно сказано! - вставил Паркс, кивая головой. - Очень  удачное
выражение, Джонни. Вы сегодня в ударе, я вижу, и кому-нибудь от вас  здорово
достанется.
     - Смотрите, как бы  не  досталось  вам  первому,  сэр,  отрезал  мистер
Уиллет, ничуть не польщенный комплиментом. - И достанется  непременно,  если
будете перебивать меня... Так я хотел сказать, что у этого парня, хоть он не
лишен способностей, глубоко скрытых и закупоренных, не больше смекалки,  чем
у Барнеби. А почему это так?
     Три друга переглянулись и покачали головами, как бы говоря: "Замечаете,
какой у нашего Джона философский ум?"
     - Почему это так? - продолжал Джон, свободной рукой тихонько постукивая
по столу. - Да потому, что способности его не развивали, когда  он  был  еще
ребенком. Да. Кто бы мы были, если бы наши отцы не откупорили  в  нас  наших
способностей? Что выросло бы из моего Джо, если бы я не  развил  в  нем  его
способностей? Вы согласны со мной, джентльмены?
     - Ну, конечно, согласны! -  воскликнул  Паркс.  -  Говорите,  говорите,
Джон, все это очень поучительно.
     - Следовательно, - продолжал мистер Уиллет, - этот парень...  надо  вам
сказать, что, когда он был еще мальчишкой, мать его повесили вместе с шестью
другими мошенниками за то, что они  сбывали  фальшивые  банковые  билеты,  и
очень утешительно, что каждые полтора месяца людей вешают целыми партиями за
эти  и  тому  подобные  провинности,  -  да,  утешительно,  потому  что  это
доказывает бдительность нашего правительства... Так вот парнишка остался без
призора, и чего только не приходилось ему делать, чтобы заработать несколько
пенсов на хлеб, он пас коров, разгонял птиц в фруктовых садах и все такое...
А позднее его приставили к лошадям, и он стал ночевать уже на сеновалах  или
в конюшнях на соломе, вместо того чтобы валяться под стогами или заборами. В
конце концов он нанялся конюхом в  "Майское  Древо"  за  харчи  и  маленькое
жалованье. Он неграмотен, он всегда имел дело только со скотом  и  жил,  как
скот, поэтому он и сам - не более как животное. И значит, тут мистер  Уиллет
дошел, наконец, до логического заключения, - с ним и обращаться следует, как
с животным.
     - А  что,  Уиллет,  -  сказал  Соломон  Дэйзи,  несколько  раздраженный
вторжением такой ничтожной темы в их интересный  разговор,  -  когда  мистер
Честер приехал утром, он сам пожелал, чтобы ему отвели большую комнату? - Он
заявил, что ему нужна большая комната. Да, сэр, так он заявил. - Ну, тогда я
знаю, в чем дело, - торжественным шепотом сказал Соломон. - Они  с  мистером
Хардейлом будут в той комнате драться на дуэли.
     Услышав столь потрясающее предположение, все посмотрели на  Уиллета.  А
мистер Уиллет смотрел в огонь, взвешивая в  уме  все  возможные  последствия
такого события в его гостинице.
     - Гм... Не знаю... Впрочем, я хорошо помню, что, когда я заходил к нему
в последний раз, он переставил свечи на камин, - сказал он, помолчав.
     - _ Ну, что я вам говорил? - обрадовался Соломон. Это так же  очевидно,
как то, что у Паркса есть нос (тут мистер Паркс, у которого был большой нос,
потер его, явно приняв это замечание за обидный намек). - Они будут  драться
в комнате наверху. Кто читает газеты, тот знает, что теперь знатные  господа
сплошь и рядом дерутся в кофейнях, без секундантов. Да, один из  двух  будет
сегодня ранен, а может, и убит в этом доме!
     - Так вы думаете, что Барнеби носил в Уоррен вызов? - спросил Джон.
     - Держу пари на целую гинею, что в письме был вызов и клочок  бумаги  с
указанием размеров шпаги, ответил Соломон. - Характер мистера  Хардейла  нам
известен. И вспомните слова Барнеби насчет того, какое  у  него  было  лицо,
когда он читал письмо, - вы сами нам это рассказали. Можете не  сомневаться,
что я прав. Так что будьте начеку!
     Никогда  еще  "флип"  не  имел  такого  чудесного   вкуса,   а   табак,
обыкновенный английский табак, - такого аромата.  Дуэль  в  большой  комнате
наверху, и лучшая в доме кровать, заказанная заранее для раненого!
     - Интересно, какая будет дуэль, на  шпагах  или  пистолетах?  -  сказал
Джон.
     - Бог их знает. Может, и на тех и на других, отозвался Соломон.  -  Все
знатные господа носят шпаги, а очень возможно,  что  у  них  и  пистолеты  в
карманах, наверняка даже! Будут стреляться, а если промахнутся,  то  вытащат
шпаги из ножен и начнут ими работать вовсю. Мистер Уиллет насупился было при
мысли о разбитых окнах и испорченной мебели, но, рассудив,  что  один-то  из
дуэлянтов во всяком случае останется в живых  и  возместит  ему  убытки,  он
опять повеселел.
     - А потом, - продолжал Соломон, поглядывая то на одного, то на другого,
- потом на полу останется пятно, которое ничем не выведешь. Если победителем
окажется мистер Хардейл,  пятно  будет  прочное,  не  сомневайтесь,  а  если
мистера Хардейла одолеют, то оно будет еще прочнее пожалуй, потому что живым
он не сдастся уж мы-то его знаем.
     - Еще бы! - в один голос подтвердили остальные.
     - А вывести такое пятно, - продолжал Соломон, никак невозможно, знаете,
как старались это сделать в одном известном всем нам доме?
     - В Уоррене? - воскликнул Джон. - Неужели?
     - Да, именно там. Об этом мало кто  знает,  хотя  в  деревне  и  ходили
разные  толки...  Понимаете,  половицу  строгали,  строгали,  -  ничего   не
помогало. Скоблили очень глубоко, но пятно  уходило  еще  глубже.  Настлали,
наконец, новые половицы, но одно большое пятно прошло насквозь  и  выступило
на прежнем месте. И тогда -  слушайте  внимательно,  придвиньтесь  ближе!  -
мистер Джефри перенес свой кабинет в эту самую комнату  и,  говорят,  всегда
садится так, чтобы пятно приходилось у него под  ногой.  Он  долго  и  много
думал и, наконец, решил, что это  пятно  не  исчезнет,  пока  он  не  отыщет
убийцу.
     Как раз когда Соломон окончил свой рассказ и все придвинулись  ближе  к
огню, с дороги в комнату донесся конский топот.
     - Это он! - воскликнул Джон и вскочил с места. Хью! Эй, Хью!
     Хью проснулся и, сонно пошатываясь, вышел вслед за хозяином. Джон скоро
вернулся  в  комнату,  с  величайшей  предупредительностью  (ведь   он   был
арендатором мистера Хардейла)  пропуская  вперед  долгожданного  гостя.  Тот
вошел, звеня шпорами, и, окинув зорким взглядом компанию у камина, приподнял
шляпу в ответ на их низкие и почтительные поклоны.
     - Уиллет, у вас тут есть приезжий, который посылал ко мне Барнеби.  Где
он? - сказал он глухо, обычным своим суровым тоном.
     - В большой комнате наверху, сэр, - ответил Джон.
     - Так проводите меня туда, на лестнице  у  вас  темно.  Покойной  ночи,
джентльмены.
     Сделав Джону знак идти вперед, он вышел и стал подниматься по лестнице,
а  старый  Джон  светил  ему,  от  волнения  спотыкаясь  на  каждом  шагу  и
старательно освещая все, что угодно, только не дорогу.
     - Стойте! - сказал мистер Хардейл, когда они дошли до верхней площадки.
- Я сам доложу о себе. Можете идти.
     Он вошел и с треском захлопнул за собой дверь. Мистер Уиллет  вовсе  не
собирался стоять тут в одиночестве и подслушивать, тем более что стены  были
слишком толстые. Он сошел вниз гораздо проворнее, чем поднимался, и подсел к
своим приятелям.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

     В парадной комнате  "Майского  Древа"  минуту-другую  царило  молчание.
Мистер  Хардейл  проверил,  плотно  ли  закрыта  дверь,  и,   пройдя   через
погруженную в полумрак комнату к камину, где экраном отгорожено было  теплое
и ярко освещенное местечко, без единого слова остановился перед  улыбающимся
мистером Честером.
     Если тайные мысли этих двух человек были  столь  же  различны,  как  их
внешность и манеры, то свидание не обещало быть  мирным  и  приятным.  Между
ними не было большой разницы в летах, но трудно было  встретить  двух  столь
непохожих друг на друга людей. Один -  сладкоречивый,  изысканно-элегантный,
сухощавый, хрупкого сложения, другой - крепкий, коренастый  и  широкоплечий,
небрежно одетый, с резкими грубоватыми манерами, всегда суровый (а сейчас  и
тон и выражение лица у него были  прямо-таки  враждебные.)  Один  все  время
безмятежно  и  миролюбиво  улыбался,  другой  недоверчиво  хмурился.  Мистер
Хардейл  старался  подчеркнуть  свою  неприязнь  и  сильнейшее  недоверие  к
человеку, на зов которого он сюда приехал.  А  тот,  видимо,  сознавал  свое
внешнее  превосходство,  и  сознание  это  доставляло  ему  тайную  радость,
придавало еще больше непринужденной уверенности в себе.
     -  А,  Хардейл,  -  сказал  он  без  малейшего  признака  смущения  или
холодности, - очень рад вас видеть.
     - Оставим любезности, при наших  отношениях  они  неуместны,  -  мистер
Хардейл нетерпеливо отмахнулся от него. - Говорите прямо, что вам нужно.  Вы
меня звали - я приехал. Зачем понадобилась эта встреча?
     - Все та же прямолинейность и стойкость! Вы, я вижу, не переменились.
     - Да, я все тот же, нравится вам это или нет, -отрезал мистер  Хардейл.
Он стоял, облокотившись на каминную полку и презрительно глядя на  сидевшего
в кресле мистера Честера. - И память  ни  на  волосок  мне  не  изменила,  я
сохранил все свои симпатии и антипатии. Вы просили меня приехать. Повторяю -
я здесь.
     - Надеюсь,  разговор  будет  мирный,  Хардейл?  сказал  мистер  Честер,
улыбнувшись при виде сердитого  жеста  собеседника  (который  -  быть  может
бессознательно  -  схватился  за  шпагу)  и  постукивая  пальцем  по   своей
табакерке.
     - Я пришел сюда по вашей просьбе, считая своей обязанностью встретиться
с вами, где и когда бы вы ни пожелали.  Но  я  пришел  не  для  того,  чтобы
обмениваться любезностями и переливать из пустого в  порожнее.  Вы,  сэр,  -
светский человек, и язык у вас хорошо подвешен, где  мне  с  вами  тягаться!
Смею вас уверить, мистер Честер, что вы - последний  человек,  с  которым  я
решился бы состязаться в сладких любезностях и притворстве: таким оружием  я
не владею, да у вас, я думаю, вряд ли найдутся соперники в этом искусстве.
     - Вы мне льстите, Хардейл, - возразил мистер Честер самым  невозмутимым
тоном. - Благодарю вас за такое высокое мнение обо мне. Я  хочу  говорить  с
вами откровенно...
     - Простите, как вы сказали?
     - Откровенно, прямо, совершенно чистосердечно. Ибо... - Ого!  -  Мистер
Хардейл тяжело перевел дух.
     - Ну, что ж, не буду перебивать вас.
     - Да, я это твердо решил,  -  сказал  мистер  Честер,  с  удовольствием
потягивая вино. - И никак не хочу с вами ссориться. Что бы вы ни говорили, у
меня не вырвется ни одного резкого необдуманного слова.
     - Вот и тут преимущество на вашей стороне, - заметил мистер Хардейл.  -
Ваше самообладание...
     - Никогда мне не изменяет, пока оно мне выгодно, это вы хотели сказать?
- прервал его мистер Честер все так же благодушно.  -  Что  ж!  Допустим!  В
частности, сейчас оно мне необходимо. Это и в ваших интересах  тоже,  ибо  у
нас с вами, я уверен, одна цель. Так давайте же добиваться  этой  цели,  как
разумные люди, мы давно уже не мальчики. Не выпьете ли чего-нибудь?
     - Я пью только с друзьями, - был ответ. - Так, может, вы не  откажетесь
хотя бы присесть? - Я буду стоять, - нетерпеливо возразил мистер Хардейл.  -
Да, буду стоять у этого разрушенного убогого очага и, в каком бы он  ни  был
упадке, не оскверню его лицемерием и притворством. Говорите!
     - Вы не правы, Хардейл, - сказал мистер Честер и, закинув ногу за ногу,
с улыбкой поднял свой стакан с вином так, что огонь ярко заиграл в стекле. -
Да, да, кругом не правы. В нашем  беспокойном  и  неуютном  мире  приходится
приноравливаться к обстоятельствам, плыть  по  течению,  лавируя  как  можно
искуснее, и  довольствоваться  пеной  вместо  самого  напитка,  поверхностью
вместо глубины, фальшивой монетой вместо настоящей. Не понимаю, как  это  ни
один философ до сих пор не подумал о том, что даже шар земной  пуст  внутри.
Он должен быть пуст, если  Природа  последовательна  в  своей  созидательной
деятельности.
     - А может, это только вам так кажется?
     - Думаю, что мне не  кажется,  что  все  обстоит  именно  так.  И  вот,
забавляясь этой  погремушкой,  которая  зовется  жизнью,  мы  с  вами  имели
несчастье столкнуться и поссориться. Мы  не  друзья  в  общепринятом  смысле
слова, но ведь большинство тех, кого свет считает добрыми  друзьями,  питает
друг к другу такие же чувства, как мы с вами. У вас есть племянница, у  меня
сын, славный мальчик, но немного сумасброд. Они влюбились друг  в  друга,  и
между ними возникли отношения, которые тот же свет называет любовью, то есть
нечто столь же обманчивое и эфемерное, как и все в мире, чувство, которое  с
течением  времени  рассеется,  как  дым.  Однако   если   наших   влюбленных
предоставить самим себе, они не  станут  ждать,  пока  время  возьмет  свое.
Значит, весь вопрос теперь в том, будем ли мы с вами -  только  потому,  что
свет считает нас врагами, - по-прежнему сторониться друг друга и ждать сложа
руки, пока они не бр