то мысль создать такое братство возникла в  его,  мистера
Тэппертита, плодовитом мозгу под влиянием все нараставшего чувства ненависти
ко всякой несправедливости я угнетению, старшина спросил новичка, хватит  ли
у него мужества принести такую присягу, или он предпочитает, пока не поздно,
отказаться от вступления в братство.
     Тот объявил, что готов  дать  требуемую  клятву,  чем  бы  это  ему  ни
грозило, и церемония была проделана с соблюдением всех жутких  подробностей,
среди которых прежде всего следует  отметить  освещение  обоих  черепов  при
помощи вставленных  внутрь  огарков  и  беспрестанные  манипуляции  берцовой
костью, не говоря уже о довольно-таки  устрашающих  упражнениях  мушкетом  и
саблей и доносившихся откуда-то жутких  завываниях  невидимых  подмастерьев.
Когда, наконец, был совершен  весь  таинственный  и  зловещий  ритуал,  стол
отодвинули к стене, кресло сняли, скипетр  старшины  убрали  и  положили  на
место, шкаф заперли на замок, а двери между всеми тремя  погребами  раскрыли
настежь, и "Рыцари-Подмастерья" предались веселью.
     Но  мистер  Тэппертит  был  выше  этого  жалкого  стада,   и   сознание
собственного достоинства редко позволяло ему веселиться вместе с другими. Он
развалился на скамье с видом человека,  изнемогающего  под  бременем  своего
величия, и равнодушно наблюдал за игрой в  кегли,  карты  и  кости,  всецело
занятый мыслями о дочке слесаря и о печальной участи того,  кому  выпало  на
долю жить в такие гнусные времена.
     - А наш благородный старшина ни во что не играет, не поет и не танцует!
- промолвил хозяин погреба, подсев к мистеру Тэппертиту. - Так выпейте  хотя
бы, мой храбрый генерал!
     Мистер Тэппертит осушил до дна поданный ему бокал  и,  заложив  руки  в
карманы, с мрачным видом стал расхаживать по  кегельбану,  а  его  соратники
(таково влияние  гения  на  толпу)  задерживали  катившиеся  шары,  с  немым
почтением оберегая его тощие голени.
     "Эх, мне бы родиться  пиратом,  корсаром,  рыцарем  больших  дорог  или
патриотом, это ведь одно и  то  же,  думал  мистер  Тэппертит,  бродя  между
кеглями. - То-то было бы славно! А влачить такое презренное существование  в
полной неизвестности...  Ну,  да  ничего!..  Терпение!  Я  еще  прославлюсь.
Какой-то внутренний голос  шепчет  мне  постоянно,  что  я  буду  велик.  Не
сегодня-завтра я сорвусь с цепи, и тогда какая сила меня удержит?  При  этой
мысли вся кровь бросается мне в голову..."
     - Налей-ка еще! А где  же  наш  новичок?  -  осведомился  затем  мистер
Тэппертит не то чтобы громовым голосом (ибо, по правде говоря, голос у  него
был надтреснутый и довольно визгливый), но весьма внушительно.
     - Здесь он, старшина! - отозвался Стэгг. - Я чувствую, что  около  меня
стоит кто-то чужой.
     - А что, - спросил  мистер  Тэппертит,  устремив  взгляд  на  стоявшего
поблизости   человека,   который   действительно   оказался   новоиспеченным
"рыцарем", успевшим уже переодеться в свой обычный костюм.  -  Есть  у  тебя
восковой слепок ключа от хозяйского дома?
     Додговязнй Бенджамен предупредил ответ новичка, достав с полки слепок.
     - Отлично, - сказал мистер Тэппертит, внимательно  осматривая  его  при
глубоком молчании окружающих (по таким слепкам он изготовлял секретные ключи
для всех членов Общества  и,  быть  может,  этим  ничтожным  обстоятельством
отчасти объяснялся его высокий авторитет (вот от каких  пустых  случайностей
зависит иногда судьба великих мужей!).*- По этому слепку сделать ключ легко.
Подойди сюда, приятель.
     Положив слепок в карман, он знаком отозвал новичка в сторону и все  так
же без слов, жестом предложил ему пройтись вместе по залу.
     - Итак,  значит,  ты  любишь  хозяйскую  дочь?  -  спросил  он,  сделав
несколько рейсов из конца в конец погреба.
     - Люблю, - ответил новичок. - Честное слово, люблю. Стану я врать,  что
ли!
     - А скажи, - продолжал мистер Тэппертит, хватая его за руку и  впиваясь
в него взором, который мог бы отразить всю силу смертельной злобы,  если  бы
Симу не помешала неожиданная икота. - Есть у тебя соперник?
     - Насколько я знаю, нет, - ответил подмастерье.
     - А если бы был, что бы ты... гм.."
     Вместо ответа парень свирепо сжал кулаки,
     - Довольно! - с живостью воскликнул мистер  Тэппертит.  -  Мы  понимаем
друг друга. За нами наблюдают... Благодарю!
     С этими словами он отпустил парня и уже один быстро прошелся  несколько
раз взад  и  вперед.  Затеяв  подозвав  долговязого  Бенджамена,  велел  ему
немедленно написать и наклеить на стену приказ, которым некий Джозеф  Уиллет
(известный под именем  Джо)  из  Чигуэлла  объявлялся  вне  закона,  и  всем
Рыцарям-Подмастерьям,  под  страхом  исключения  из  Общества,   запрещалось
оказывать ему какую бы то ни было помощь и поддержку и даже общаться с  ним,
а также предписывалось всячески досаждать и вредить этому Джозефу,  задевать
и оскорблять его, затевать с ним ссоры,  где  бы  и  когда  бы  они  его  ни
встретили.
     Облегчив душу этой решительной  мерой,  мистер  Тэппертит  соблаговолил
подойти  к  столу,  за  которым  пировали  Рыцари,  и,  постепенно   оттаяв,
согласился председательствовать. В конце концов он даже порадовал  компанию,
спев песенку. Он простер свою любезностъ до того, что проплясал под  скрипку
(на которой играл один талантливый член Общества) матросский танец так лихо,
с такой необычайной живостью и блеском, что зрители  просто  не  знали,  как
выразить свой восторг, а слепой Стэгг со  слезами  на  глазах  объявил,  что
никогда еще он так не сожалел о своей слепоте.
     Но, удалившись на время  от  общества,  -  вероятно,  для  того,  чтобы
наедине оплакивать свое несчастье, - хозяин скоро вернулся и объявил, что до
рассвета остался какой-нибудь час, не больше, и петухи Барбикена уже  кричат
во все горло, как будто их режут. Услышав это, Рыцари поспешно встали  из-за
стола и гуськом, один за  другим  поднявшись  наверх,  разбрелись  в  разные
стороны. Их вождь вышел последним.
     - Покойной ночи, старшина, - шепотом сказал  слепой,  выпустив  его.  -
Прощайте, храбрый генерал! Пора вам бай-бай, знаменитый вождь... Счастливого
пути тебе, пустая башка, чванный осел, хвастун, коротконогий идиот!
     После этого последнего напутствия, которое он прехладнокровно  произнес
вслух, прислушиваясь к удалявшимся шагам старшины, слепой  запер  решетку  и
сошел вниз. Здесь он развел огонь под  котелком  и  без  всякой  посторонней
помощи принялся за свое дневное занятие: он продавал наверху, во дворе, суп,
бульон и вкусный пудинг по одному пенни за порцию, стряпая все это из разных
объедков, которые к вечеру можно было за  гроши  купить  оптом  на  Флитском
рынке. Сбывал он свою стряпню главным образом по знакомству, так  как  место
было глухое и далеко не такого сорта, чтобы привлекать много гуляющих.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

     Летописцы пользуются  привилегией  проникать,  куда  хотят,  входить  и
выходить сквозь замочные скважины, летать на крыльях ветра повсюду, не  зная
преград.  Время,  расстояние,  место  -  им  не  помеха.  Да  будет   трижды
благословенно это последнее обстоятельство, ибо  оно  дает  нам  возможность
последовать за негодующей Миггс в святилище ее спальни и находиться в  столь
приятном обществе в течение многих часов ее томительного ночного бдения.
     Мисс Миггс, "рассупонив" (как она  мысленно  выражалась)  свою  госпожу
(это означало, что она помогла ей раздеться) и поудобнее уложив ее в постель
в задней комнате на втором  этаже,  ушла  к  себе  в  мансарду.  Вопреки  ее
заявлению в присутствии хозяина, ей вовсе не  хотелось  спать;  поставив  на
стол свечу, она отдернула занавеску  и,  задумавшись,  смотрела  на  темное,
грозно хмурившееся небо.
     Быть может, она гадала, на какую из этих звезд суждено ей  перенестись,
когда окончится ее краткое земное существование, или мысленно  искала  среди
сверкающих небесных тел то, под которым родился мистер Тэппертит.
     Быть может, задавала себе вопрос, как эти светила могут взирать  сверху
на вероломство мужчин и до сих пор от омерзения еще не  стали  зеленее,  чем
фонари над входом в аптеки;* а может, она ни о  чем  не  думала.  Во  всяком
случае, она не ложилась и сидела у окна, как вдруг ее  внимание,  чуткое  ко
всему,  что  касалось  коварного  и  обольстительного  подмастерья,  привлек
какой-то шум в соседней комнате, его комнате, где он  спал  и,  быть  может,
иногда грезил о ней.
     Однако сейчас он, очевидно, не спал, а если спал, то ходил во сне,  как
лунатик:  из  комнаты  доносилось  шуршание,  словно  кто-то   усердно   тер
выбеленную стену; затем тихонько скрипнула дверь и на  площадке  послышались
чьи-то едва уловимые крадущиеся шаги. Тут мисс Миггс побледнела, затрепетала
под влиянием страшного подозрения и несколько раз  чуть  слышно  прошептала:
"О, какое счастье, что у меня  дверь  на  запоре".  Впрочем,  она  ошибалась
(наверное, у нее от страха  путались  мысли):  засов  на  ее  двери  не  был
задвинут.
     Однако слух мисс Миггс, столь же острый, как ее язычок, и  неугомонный,
как ее нрав, немедленно убедил ее, что мистер Тэппертит прошел мимо двери и,
по-видимому, цель его ночных странствий совсем иная, ничего общего с нею  не
имеющая. Это открытие еще больше ужаснуло мисс Миггс, и она уже готова  была
поднять крик: "Караул! Воры!", от чего до этой минуты воздерживалась, но тут
ей пришло в голову сперва  осторожно  выглянуть  на  лестницу  и  проверить,
основательны ли ее подозрения.
     Приоткрыв дверь на  площадку  и  вытянув  шею,  чтобы  заглянуть  через
перила, она, к своему великому удивлению,  увидела,  что  мистер  Тэппертит,
совсем одетый, держа в одной руке  башмаки,  а  в  другой  лампу,  крадучись
сходит с лестницы. Не сводя с него глаз - для этого она тоже  спустилась  на
несколько ступенек, чтобы поворот лестницы не мешал ей следить за ним, - она
увидела, как Сим сунулся было в дверь столовой, но тотчас отскочил и со всей
быстротой, на  какую  был  способен,  пустился  в  обратный  путь  вверх  по
лестнице.
     -  Тут  какая-то  тайна,  -  сказала  вслух  достойная  девица,   когда
благополучно вернулась к  себе  в  комнату,  с  трудом  переводя  дух  после
быстрого отступления, - ей богу, тут что-то кроется!
     Возможность уличить кого-нибудь в чем-либо всегда действовала  на  мисс
Миггс так возбуждающе, что никакое снотворное, даже белена, не помогли бы ей
уснуть. Она снова услышала шаги мистера Тэппертита  -  она  услышала  бы  их
даже, если бы этот человек не шел на цыпочках, а летел, как  пушинка.  Через
некоторое время, выскользнув на площадку, мисс Миггс, как и в  прошлый  раз,
увидела  внизу  удалявшуюся  фигуру  Сима.  Он  снова  опасливо  заглянул  в
столовую, но теперь уже не отступил, а вошел туда и скрылся.
     Миггс вернулась к себе в комнату и в мгновение ока  очутилась  у  окна.
Скоро Сим вышел на улицу, старательно  закрыл  за  собой  дверь,  попробовал
коленом, заперта ли она, и, сунув что-то в карман, пошел прочь от дома.
         Наблюдая за ним, Миггс воскликнула сначала: "Господи!", затем: "Господи, помилуй!",  затем: "Господи,
спаси  и помилуй!", после чего, схватив свечку, сошла
вниз, как до нее сошел мистер Тэппертит. Войдя в мастерскую, она увидела горящую на горне лампу и все остальное в том виде, в каком его оставил Сим.
     - Ого! Пусть меня после  смерти  сволокут  на  кладбище  без  траурного
катафалка с перьями, если этот мальчишка не смастерил себе  второй  ключ!  -
воскликнула Миггс. - Ах, злодей!
     К такому заключению она пришла не сразу, а  поразмыслив  и  осмотрев  и
обшарив всю мастерскую; подозрения ее укрепились, когда она вспомнила,  что,
несколько раз, появляясь в мастерской неожиданно, заставала Сима за какой-то
таинственной работой. А чтобы вас не удивляло, что мисс Миггс  называла  про
себя "мальчишкой" того,  кого  удостоила  своей  благосклонности,  надо  вам
знать, что она всех мужчин моложе тридцати лет склонна была считать  детьми,
молокососами, эта черта - не редкость  у  особ  типа  мисс  Миггс  и  обычно
сопутствует такой неукротимой воинствующей добродетели.
     Несколько минут мисс Миггс что-то соображала, глядя  на  входную  дверь
так пристально, словно не только глаза ее, но и мысли были прикованы к  этой
двери. Затем она достала из ящика листок бумаги и  свернула  его  в  длинную
тоненькую трубочку. Наполнив эту трубочку мелкой угольной  пылью  из  горна,
она подошла к двери и, став на одно колено, принялась умело вдувать эту пыль
в замочную скважину. Когда таким искусным  и  остроумным  способом  скважина
была совершенно забита, мисс Миггс, тихонько хихикая, уползла наверх в  свою
комнату.
     - Ну, вот! - воскликнула она, потирая руки. - Теперь посмотрим,  угодно
ли вам будет обратить на меня внимание, сэр! Ха-ха-ха! Думаю, что теперь  вы
перестанете пялить глаза на одну только мисс  Долли.  В  жизни  не  видывала
ничего противнее этой пухлой кошачьей морды!
     Сделав такое критическое замечание, она  удовлетворенно  погляделась  в
зеркальце, словно говоря: "Слава богу этого никак нельзя сказать  обо  мне".
Действительно, красота мисс Миггс была совершенно иного типа, того,  который
мистер Тэппертит характеризовал довольно метко, мысленно называя эту молодую
особу "драной кошкой".
     - Не лягу спать сегодня ночью, пока ты не вернешься,  дружок,  -  вслух
сказала Миггс и, закутавшись в шаль, придвинула к окну два  стула,  на  один
села, на другой положила ноги. - Нет, нет, - повторила она  злорадно,  -  не
лягу ни за что, ни за сорок пять фунтов!
     Лицо ее выражало смесь самых разнообразных и  противоречивых  чувств  -
злорадство, хитрость,  торжество,  напряженное  ожидание...  Она  напоминала
людоедку из сказки, которая подстерегает в засаде  молодого  путника,  чтобы
полакомиться его мясом.
     Мисс Миггс терпеливо и спокойно просидела под окном всю  ночь.  Наконец
уже перед рассветом она услышала шаги, и мистер Тэппертит подошел к дому. Ей
легко было по звукам догадаться, что он делает. Он пробовал вставить ключ  в
замок, затем дул в него, колотил ключом о фонарный столб,  чтобы  выколотить
из него уголь, подносил к свету и разглядывал,  ковырял  щепками  в  дверном
замке, пытаясь  его  прочистить,  прикладывался  к  отверстию  сперва  одним
глазом, потом другим, опять вставлял ключ, но ключ не поворачивался  и,  что
еще хуже, крепко застрял в замке, а Сим, пробуя его вытащить, согнул его,  и
после этого ключ еще упорнее не хотел вылезать обратно, и потом Сим повернул
и дернул его изо всех сил, а ключ выскочил так  внезапно,  что  Сим  отлетел
назад. Он исступленно колотил в дверь ногой, дергал  ее  и  в  конце  концов
схватился за голову и в от чаянии сел на ступеньку крыльца.
     Когда наступила эта критическая минута,  мисс  Миггс,  делая  вид,  что
обмирает от страха и цепляется за подоконник, чтобы не упасть,  высунула  из
окна свой ночной чепец и слабым голосом спросила, кто там.
     Мистер Тэппертит громко прошипел "тсс!" и, отойдя  на  середину  улицы,
неистовой жестикуляцией и мимикой умолял мисс Миггс молчать  и  не  выдавать
его.
     - Скажите мне только одно, - пролепетала она, кто  это?  Воры?  -  Нет,
нет, нет! - крикнул мистер Тэппертит.
     - Так, значит, - продолжала Миггс  уже  совсем  замирающим  голосом,  -
значит, пожар? Где горит,  сэр?  Я  чувствую,  что  это  где-то  около  моей
комнаты. Мне все ясно, сэр, и  я  скорее  умру,  чем  решусь  спуститься  по
приставной лестнице. Я прошу только об одном - передайте  прощальный  привет
от меня моей замужней сестре на площади Золотого Льва номер  двадцать  семь,
дверь направо, второй звонок...
     - Миггс! - крикнул мистер Тэппертит. - Неужели вы меня не узнаете?  Это
Сим, вы же знаете, Сим...
     - Ах, что  с  ним?  -  простонала  Миггс,  всплеснув  руками.  -  Он  в
опасности? Он погибает в огне? О боже, боже!
     Да здесь я! Здесь! - Мистер Тэппертит ударил себя в грудь. -  Разве  вы
не видите? Господи, какая дура!
     - Здесь? - воскликнула Миггс, не обратив внимания на этот комплимент. -
Как!.. Боже, что все это значит?.. Вы слышите, мэм, здесь...
     - Молчите, - завопил мистер Тэппертит,  встав  на  цыпочки,  как  будто
надеялся таким способом дотянуться с улицы до мансарды и заткнуть  рот  мисс
Миггс. - Тише! Я уходил со двора без спроса, а  тут  что-то  приключилось  с
замком. Сойдите вниз и откройте в мастерской окно, чтобы  я  мог  попасть  в
дом.
     - Боюсь, Симмун, - воскликнула Миггс (так она выговаривала его имя),  -
право, боюсь! Вы отлично знаете, какая я робкая... сойти вниз поздно  ночью,
когда весь дом спит и везде темно... - Тут она умолкла и  содрогнулась,  как
будто уже одна эта мысль леденила  ее  целомудренную  девичью  душу.  -  Ну,
послушайте, Миггс, - умолял мистер Тэппертит, став под уличный фонарь, чтобы
она могла видеть его глаза. - Дорогая моя Миггс...
     Миггс тихо пискнула.
     - Я вас так люблю, я только о вас и думаю... - Невозможно описать,  что
он при этом вытворял глазами. Сойдите же, сделайте это ради меня...
     - Ах, Симмун, этого я больше всего боюсь! Я знаю, что, если  сойду,  вы
захотите еще... - Что, милочка? - Поцеловать меня, - истерически  взвизгнула
Миггс. -Или сделаете что-нибудь такое же  ужасное.  Знаю,  что  сделаете!  -
Клянусь вам! - сказал мистер  Тэппертит  с  проникновенной  серьезностью,  -
клянусь душой, что не трону вас. Уже  совсем  рассвело,  и  скоро  проснется
сторож. Ангел мой, Миггс, сойдите, впустите меня, я  вам  честно  обещаю  не
трогать вас.
     Мольбы его так смягчили чувствительное сердце мисс Миггс, что  она,  не
дожидаясь клятвы (ибо она знала, как сильно искушение,  и  боялась,  что  он
может стать клятвопреступником), не сошла, а слетела вниз и  своими  нежными
ручками отодвинула тяжелые оконные  за  движки.  Впустив  ветреного  Сима  и
пролепетав: "Симмуп спасен!" - она,  по  обычаю  слабых  женщин,  немедленно
упала в обморок.
     - Я так и знал,  что  укрощу  ее  взглядом,  -  сказал  Сим,  несколько
смущенный таким оборотом дела. - Конечно, я был  заранее  уверен,  что  этим
кончится. Но что же мне было делать? Если бы я не пустил в ход глаза, она не
сошла бы вниз... Ну, ну, Миггс, постойте минутку! Какая она скользкая, никак
ее не удержишь! Ну, постойте же минутку, Миггс, слышите?
     Но так как Миггс оставалась глуха ко всем его мольбам, мистер Тэппертит
прислонил ее к стене, как трость или зонтик, и закрыл окно. Затем  он  снова
обхватил руками  неподвижное  тело  и,  останавливаясь  на  каждом  шагу,  с
немалыми усилиями, ибо нести ее сильно мешал коротышке Симу ее высокий  рост
и отчасти, вероятно, уже отмеченная им особенность ее сложения, втащил Миггс
наверх в ее комнату, снова поставил, как зонтик или палку, у двери и ушел.
     - Как бы он ни был холоден ко мне, - пробормотала мисс Миггс, очнувшись
от обморока, как только ее оставили одну, - я  теперь  знаю  его  секрет,  и
ничего он с этим не поделает, хотя бы у  него  было  двадцать  голов  вместо
одной!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

     Стояло утро ранней весны, какие часто бывают в  эту  пору  года,  когда
природа, легкомысленная и изменчивая, как все в юности, еще не может решить,
вернуться ли ей назад к зиме или устремиться навстречу лету, и в нерешимости
своей склоняется то к одной, то к другому, а то и к обоим сразу, - на солнце
заигрывает с летом, в тени льнет к зиме. Словом, было одно из  тех  весенних
утр, когда погода за какой-нибудь час меняется много раз, бывает то  жаркой,
то холодной, то сырой, то сухой, то  ясной,  то  пасмурной,  то  унылой,  то
веселой, то суровой, то мягкой и живительной. В такое-то утро мистер Уиллет,
дремавший у медного котла, был внезапно разбужен стуком копыт и, выглянув  в
окно, увидел путешественника, который остановил лошадь  у  дверей  "Майского
Древа" и внешностью своей сразу пробудил в душе старого Джона самые  сладкие
н