а  нам  добрые  услуги,  и  мы,
разумеется, всегда рады... Вы не сочтете это дерзостью с моей стороны, сэр?
     Молодой человек с улыбкой покачал головой, но в ту же минуту беспокойно
зашевелился в кресле - видимо, от сильной боли.
     - Ничего, ничего, -  промолвил  он  в  ответ  на  сочувственный  взгляд
слесаря. - Я просто немного ослабел от легкой раны  и  потери  крови,  да  и
оттого, что сижу здесь взаперти без воздуха. Присаживайтесь, мистер Варден.
     - Если позволите, я постою вот тут у вашего кресла,  мистер  Эдвард,  -
сказал слесарь и наклонился к молодому человеку. - Так  мы  сможем  говорить
вполголоса. Барнеби сегодня что-то  беспокоен,  а  в  таких  случаях  всякие
разговоры на него плохо действуют.
     Оба посмотрели на Барнеби, который сидел по другую  сторону  камина  и,
бессмысленно улыбаясь, наматывал на  пальцы  бечевку  из  клубка,  играя  "в
веревочку".
     - Прошу  вас,  сэр,  -  начал  Варден,  еще  больше  понизив  голос,  -
расскажите, как все это случилось с вами прошлой ночью. Я  спрашиваю  не  из
пустого любопытства. Есть причины... Вы ушли из "Майского Древа" один?
     - Да. И пошел домой пешком, а около того  места,  где  вы  меня  нашли,
услышал позади топот лошади, мчавшейся галопом.
     - За вами? - переспросил слесарь.
     - Да, да, за мной. Это был одинокий всадник, он скоро  догнал  меня  и,
остановив лошадь, попросил указать дорогу в Лондон.
     - Вы, конечно, были начеку, сэр? Ведь по дорогам рыщут разбойники.
     - Знаю, но при мне была только трость, а кобуру с  пистолетами  я  имел
неосторожность оставить в гостинице у Джо. Я стал объяснять этому  всаднику,
куда ехать, но не успел договорить, как он вдруг  бешено  налетел  на  меня,
словно хотел затоптать. Я отскочил в сторону, поскользнулся и  упал.  Ну,  а
остальное вам известно - вы подобрали меня с этой вот ножевой  раной  и  без
кошелька. Правда, денег в кошельке он найдет мало, они не вознаградят его за
труды. Ну, вот, мистер Варден, заключил  Эдвард,  пожимая  руку  слесарю,  -
теперь вы знаете столько же, сколько и я, не знаете только,  как  глубоко  я
вам благодарен.
     - Да, я знаю все, - сказал слесарь, еще  ниже  нагибаясь  к  Эдварду  и
опасливо поглядывая на их молчаливого соседа, -  за  исключением  того,  что
касается самого разбойника. Опишите мне его, сэр.  И,  ради  бога,  говорите
тише. Опасаться Барнеби, конечно, нечего. Но я его видывал чаще, чем  вы,  и
уверен - как ни странно вам это  покажется,  -  что  он  сейчас  внимательно
прислушивается к нашему разговору.
     Нужно было очень доверять наблюдательности слесаря, чтобы согласиться с
ним: Барнеби, казалось, был всецело занят своей игрой и ни на что больше  не
обращал внимания. Видно,  в  лице  Эдварда  слесарь  прочел  сомнение  -  он
повторил свои слова еще более серьезным тоном  и,  покосившись  на  Барнеби,
снова попросил описать наружность разбойника.
     - Было так темно, - сказал Эдвард, - а он был закутан до самых  глаз  и
напал на меня так внезапно, что я не мог рассмотреть его... Кажется...
     _ Только не спрашивайте у него, сэр, - предостерег слесарь, увидев, что
Эдвард смотрит на Барнеби. Я знаю, что он его разглядел. Но мне нужно знать,
что заметили вы.
     - Помню только одно: когда он на всем скаку осадил
     лошадь, у него слетела шляпа. Он поймал ее и снова  надел  но  я  успел
заметить, что голова у него повязана  черным  платком.  И  вот  еще  что:  в
гостинице одновременно со мной был какой-то чужой. Я его не  рассмотрел  как
следует, потому что сидел в стороне, - у меня на то были свои причины,  -  а
когда я уходил, он уже пересел в темный угол у камина, и его не было  видно.
Но если он и тот, кто напал на меня, - два разных человека, то голоса у  них
во всяком случае удивительно схожи: как только разбойник заговорил  со  мной
на дороге, я узнал голос.
     "Этого я и боялся. Он же сегодня  приходил  сюда!  -  подумал  слесарь,
меняясь в лице. - Что за всем этим кроется?"
     - Эй! - крикнул вдруг  у  него  над  ухом  хриплый  голос.  -  Здорово,
здорово! Гав-гав! Что тут такое? Эй!
     Крикун, заставивший слесаря вздрогнуть, словно он узрел выходца с  того
света, был большой ворон, незаметно для  обоих  собеседников  взлетевший  па
спинку кресла. Он слушал весь их разговор с  учтивым  вниманием  и  с  таким
необычайно серьезным видом, как будто  понимал  каждое  слово,  и  при  этом
поворачивал голову то к одному, то к другому: казалось, он призван рассудить
их, и ему важно не пропустить ни единого слова.
     - Полюбуйтесь на него!  -  сказал  Варден  с  восхищением  и  вместе  с
каким-то необъяснимым страхом перед вороном. - Есть ли на свете другой такой
хитрец? Бес, а не птица!
     Ворон, свесив набок голову и устремив на них  глаза,  светившиеся,  как
два бриллианта, несколько секунд хранил глубокомысленное молчание,  а  затем
прокричал хрипло и так глухо, словно голос исходил не из горла, а  откуда-то
из-под его пышного оперения:
     - Эй! Что тут такое? Веселей, не вешай носа! Кра-кра-кра! Я  дьявол,  я
дьявол, я дьявол! Урра!
     И, словно радуясь своей связи с адом, принялся громко свистать.
     - Честное слово, я почти верю, что он и в самом деле  дьявол.  Ишь  как
смотрит на меня - будто понимает, что я говорю! - воскликнул Варден.
     Тут ворон, раскачиваясь всем телом,  словно  в  каком-то  торжественном
танце, прокричал опять: "Я дьявол, дьявол, дьявол!" - и  захлопал  крыльями,
точь-в-точь как человек, который, надрываясь  от  хохота,  ударяет  себя  по
бедрам.
     Глядя на него,  Барнеби  всплеснул  руками  и  в  приливе  безудержного
веселья стал кататься по полу.
     - Престранная пара, не правда ли, сэр? - сказал слесарь, качая  головой
и поглядывая то на ворона, то на его хозяина. - Право,  эта  птица  умна  за
двоих.
     - Да, любопытный у Барнеби товарищ,  -  согласился  Эдвард  и  протянул
указательный палец ворону, а тот, в благодарность  за  внимание,  немедленно
ткнул его железным клювом. - Как вы думаете, он уже очень стар?
     - Что вы, сэр, он еще только птенец, - возразил слесарь. - Ему лет  сто
двадцать, не больше. Эй, Барнеби,  дружок,  позови  его,  пусть  уберется  с
кресла.
     - Позвать его? - повторил Барнеби. Сидя на полу, он откинул  волосы  со
лба и посмотрел на  Вардена  блуждающим  взглядом.  -  Разве  его  заставишь
подойти, если он не хочет? Это он зовет меня и заставляет идти с  ним,  куда
ему вздумается. Он идет вперед, а я за ним. Он - господин, я  -  его  слуга.
Ведь верно, Грип?
     Ворон каркнул  отрывисто  и  как-то  благодушно,  доверительно,  словно
говоря: "Не надо посвящать этих людей в наши тайны. Мы с тобой понимаем друг
друга и этого довольно".
     - Мне приказывать ему? - продолжал Барнеби, кивая на  ворона.  -  А  вы
знаете, он никогда не спит, ни на минуту не смыкает глаз - и ночью, когда ни
взглянешь они светятся в темноте, словно искры. Да, да, каждую ночь до  утра
он бодр, как днем, толкует сам с собой, придумывает, что делать завтра, куда
нам с ним пойти и  что  ему  стащить,  и  припрятать  или  зарыть.  Мне  ему
приказывать? Ха-ха-ха.
     После некоторого размышления ворон, видимо, решил добровольно  сойти  к
Барнеби. Бегло обозрев позицию, бросив искоса  взгляд  сначала  на  потолок,
потом на каждого из присутствующих, он слетел на пол и двинулся  к  Барнеби.
Не прыгал и не бежал,  а  шагал,  как  щеголь  в  тесных  башмаках,  который
пытается идти быстро по разбитой мостовой. Дойдя, вскочил на протянутую  ему
руку Барнеби, милостиво уселся на ней и разразился каскадом  звуков,  слегка
напоминавших хлопанье пробки, вылетающей из бутылки. Откупорив таким образом
восемь - десять бутылок, он снова очень громко  и  внятно  объявил  о  своем
родстве с нечистой силой.
     Слесарь  только  головой  качал.   Его,   кажется,   мучили   сомнения,
действительно ли этот ворон - не более, как птица; а, может быть,  он  жалел
Барнеби, который, прижав к себе ворона, катался вместе с ним по полу. Отведя
глаза от бедного юноши, слесарь встретился взглядом с его  матерью,  которая
только что вошла в комнату и молча смотрела на эту картину.
     Она была очень бледна, даже губы ее побелели, но уже  владела  собой  и
сохраняла свое всегдашнее спокойствие. Вардену показалось, что она  избегает
его взгляда и что она тотчас занялась раненым  только  для  того,  чтобы  не
говорить с ним, Варденом.
     Она сказала, что мистеру Эдварду пора лечь спать,  он  и  так  просидел
дольше, чем следует, целый час, а ведь утром  его  должны  перевезти  домой.
Поняв намек, слесарь стал прощаться.
     - Да, кстати, - заметил Эдвард, пожимая ему руку и глядя то на него, то
на миссис Радж. - Что это за шум был внизу? Я  слышал  и  ваш  голос.  Хотел
спросить об этом раньше, но  мы  заговорили  о  другом,  и  я  забыл...  Что
случилось?
     Слесарь покосился на миссис Радж и прикусил губы. А она, облокотясь  на
спинку стула, стояла молча, опустив глаза. Барнеби тоже притих - он слушал.
     - Это был какой-то  пьяный  или  сумасшедший,  сэр,  ответил,  наконец,
Варден, пристально глядя на вдову. Он ошибся дверью и хотел вломиться сюда.
     Вдова вздохнула свободнее, но стояла все так  же  молча  и  неподвижно.
Когда слесарь пожелал всем  доброй  ночи  и  Барнеби  схватил  свечу,  чтобы
посветить ему на лестнице, миссис Радж отняла у сына свечу и,  с  непонятной
торопливостью и суровостью  приказав  ему  оставаться  наверху,  сама  пошла
проводить Вардена. Ворон отправился вслед за ними, чтобы удостовериться, все
ли внизу в порядке. Когда они подошли к  входной  двери,  он  стоял  уже  на
нижней ступени лестницы, без передышки откупоривая бутылки.
     Вдова дрожащими руками сняла цепочку, отодвинула засов, повернула  ключ
в замке... Когда она взялась за ручку двери, слесарь сказал вполголоса:
     - Мэри, я сегодня солгал только ради вас, по старой дружбе. Ни за что я
не унизился бы до лжи, если бы дело касалось меня. Дай бог, чтобы  эта  ложь
никому не причинила вреда и не привела к беде. Скажу вам прямо, вы вызвали в
моей душе невольные подозрения, и я очень неохотно  оставляю  здесь  мистера
Эдварда. Смотрите, чтобы с ним не случилось ничего худого! Я теперь  уже  не
уверен, что он здесь в  безопасности.  Хорошо,  что  он  завтра  уедет.  Ну,
выпустите меня.
     Вдова закрыла лицо руками и заплакала. Видно было, что ей очень хочется
что-то ответить, но,  пересилив  себя,  она  молча  открыла  дверь  -  ровно
настолько, чтобы слесарь мог протиснуться, - и жестом  попросила  его  уйти.
Едва он переступил порог, как она захлопнула дверь и заперла  ее,  а  ворон,
словно одобряя такую осторожность, залаял, как дворовый пес.
     "Якшается  с  каким-то  висельником...  он  бродит   около   ее   дома,
подслушивает... И Барнеби почему-то вчера ночью  первым  оказался  на  месте
нападения... Неужели же она, которую люди всегда так уважали,  могла  втайне
заниматься всякими темными делами?  -  рассуждал  про  себя  слесарь.  -  Да
простит мне бог, если я ее  виню  напрасно...  Но  она  бедна,  а  искушения
сильны... Каждый день приходится слышать и не такие вещи... Каркай,  каркай,
приятель! Если тут творится что-то недоброе, так  я  готов  поклясться,  что
этому ворону все известно".

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

     Миссис Варден была, как говорится,  женщина  изменчивого  нрава  -  это
значит, что она с довольно стойкой неизменностью по мере  сил  портила  всем
жизнь. Так, например, когда другим бывало весело, миссис  Варден  непременно
хмурилась, а когда другие  грустили,  миссис  Варден  проявляла  неумеренную
веселость. Словом, эта достойная женщина  была  настолько  капризна,  что  с
легкостью, которой позавидовал бы  Макбет*,  способна  была  в  одну  минуту
переходить от  мудрой  рассудительности  к  нежеланию  что-либо  понять,  от
бешенства к сдержанности, от сочувствия к равнодушию. Мало того - иногда она
умудрялась, меняя последовательность своих настроений в ту и другую сторону,
за какие-нибудь четверть часа проходить  через  всю  шкалу  этих  взлетов  и
падений, пуская в ход арсенал женского  оружия  с  искусством  и  быстротой,
поражавшими зрителя.
     Эта славная женщина (не лишенная привлекательности, полная и  цветущая,
но, как и ее прелестная дочь, невысокого роста) становилась  тем  капризнее,
чем лучше ей жилось, и замечавшие это друзья семейства Варден - как мужчины,
так и почтенные матроны - брали на себя смелость утверждать,  что,  если  бы
она скатилась пониже на каких-нибудь полдюжины ступеней социальной  лестницы
- ну, например, если бы лопнул банк, куда ее супруг  поместил  свои  деньги,
или случилась другая неприятность в  таком  роде,  миссис  Варден  стала  бы
другим человеком и наверняка - одной из самых кротких жен  на  свете.  Правы
они были или нет, одно  несомненно:  чересчур  хорошая  жизнь  часто  портит
характер, так же как чересчур обильная еда портит желудок, и в этих  случаях
как тело, так и душу с успехом исцеляют лекарства не только  неприятные,  но
даже противные на вкус.
     Правой рукой миссис Вардсн, главной потатчицей ее капризам, а в  то  же
время и главной ее жертвой, козлом отпущения, на котором она  вымещала  свой
гнев, была ее единственная служанка, мисс Миггс, которую в доме звали просто
"Миггс", в силу предрассудков нашего общества, разрешающих отрубать у бедных
прислужниц вежливую приставку к фамилии.
     Эта Миггс была рослая, худая девица, сварливая,  с  лицом,  хотя  и  не
безобразным, но довольно неприятным, так как оно  всегда  имело  сердитое  и
кислое выражение; дома  она  ходила  в  патенах*.  Миггс  всех  мужчин,  как
правило, считала презренным полом, совершенно недостойным ее внимания.  Они,
по ее глубокому убеждению, были коварны, лживы, пьяницы и подлецы,  способны
на самое ужасное вероломство - словом,  народ  отпетый.  В  минуты  особенно
сильного ожесточения против них (злые  языки  виновником  этого  ожесточения
называли Сима  Тэппертита,  который  явно  пренебрегал  ею)  она  с  большой
пылкостью высказывала пожелание, чтобы все женщины умерли, ибо только  тогда
мужчины поймут, какие сокровища были им ниспосланы, и пожалеют, что так мало
ими дорожили. Сочувствие Миггс к  представительницам  ее  пола  доходило  до
того, что она порой выражала готовность с  величайшей  радостью  повеситься,
утопиться, зарезаться или отравиться назло мужчинам, если  только  ей  будет
гарантировано, что солидное, кругленькое число - ну, хотя бы десять тысяч  -
молодых девиц последуют ее примеру.
     Эта-то Миггс приветствовала слесаря, когда он постучал в  дверь  своего
дома, пронзительным криком: "Кто там?"
     - Я, я, - отозвался он.
     - Как, сэр, уже вернулись? -  делая  удивленное  лицо,  сказала  Миггс,
когда отперла ему дверь. - А мы с хозяйкой только что надели ночные  чепчики
и собирались вас дожидаться. Ах, ей было так плохо!
     Миггс сказала это с трогательным простодушием и участием, но,  так  как
дверь в гостиную  была  открыта,  Гейбрирл  отлично  понял,  для  чьих  ушей
предназначались эти слова, и, смерив Миггс далеко не одобрительным взглядом,
прошел в комнаты.
     - Хозяин вернулся, мэм, -  воскликнула  Миггс,  забежав  вперед.  -  Вы
ошибались, мэм, а я была права. Я так и знала, что он не  захочет  и  вторую
ночь заставлять вас ждать допоздна. Настолько-то хозяин всегда внимателен  к
вам. Я так рада за вас, мэм!.. Да и меня тоже, - с жеманной улыбкой добавила
Миггс, - немножечко клонит ко сну. Теперь  я  вам  признаюсь  в  этом,  хотя
прежде уверяла, что совсем не хочу спать. Ну, да это, разумеется, никого  не
интересует.
     - А коли клонит ко сну, так и шла бы ты спать, сказал слесарь, от  души
сожалея, что здесь нет ворона Барнеби и он не может вцепиться в лодыжки этой
девы.
     - Покорно благодарю, сэр, - отпарировала Миггс.  Я  не  смогу  спокойно
помолиться и потом уснуть, если не уложу  сначала  мою  хозяйку.  По  правде
сказать, ей давно пора быть в постели.
     - Уж больно  вы  разговорчивы  стали,  мисс,  -  заметил  Варден,  косо
взглянув на нее и снимая кафтан.
     -  Я  поняла  ваш  намек,  сэр,  и  покорнейше  благодарю  за  него,  -
воскликнула Миггс, вся вспыхнув. - Но позволю себе заметить, что, если  даже
кого-нибудь здесь задевает моя забота о хозяйке, я не стану просить прощения
и с радостью готова терпеть все неприятности и даже пострадать за это.
     Тут миссис Варден (во время всего этого разговора она  сидела,  склонив
голову в огромном ночном  чепце,  скрывавшем  ее  лицо,  и,  казалось,  была
всецело погружена в  чтение  "Наставлений  протестантам")  подняла  глаза  и
отблагодарила Миггс за  ревностную  защиту  лишь  при  казанием  "придержать
язык".
     Все жилы на шее Миггс напряглись от обуревавшей ее дикой злобы, но  она
ответила только:
     - Слушаю, мэм, придержу.
     - Ну, как ты себя чувствуешь, мой друг? - спросил слесарь, садясь подле
жены, которая снова углубилась в чтение, и энергично потирая колени.
     - А тебя это очень интересует? - отрезала миссис  Варден,  не  поднимая
глаз от страницы. - На целый день оставил меня одну! Если бы я и умирала, ты
и тогда бы не пришел.
     - Что ты, Марта, милая!.. - начал слесарь.
     Но супруга перевернула страницу, затем снова заглянула на предыдущую, -
вероятно,  чтобы  освежить  в  памяти  последние  строки,  -  и   продолжала
сосредоточенно, с живым интересом изучать текст "Наставлений".
     - Ну, Марта, милая, - повторил слесарь, - как ты можешь говорить  такую
ересь! Ведь ты же отлично знаешь, что это не так. С чего бы тебе умирать? Да
если бы ты была серьезно больна, я не отходил бы от тебя днем и ночью.
     - Да, в этом я не сомневаюсь! - воскликнула  миссис  Варден,  рыдая.  -
Разумеется, ты  кружил  бы  надо  мной,  как  стервятник,  ожидая,  чтобы  я
испустила дух и чтобы тебе можно было жениться на другой.
     Миггс стоном выразила сочувствие хозяйке, но тот час замаскировала этот
стон кашлем, как бы говоря: "Что делать, я  не  могла  удержаться  при  виде
такой убийственной жестокости этого чудовища, моего хозяина".
     - Да, не сегодня-завтра ты  меня  в  гроб  вгонишь,  продолжала  миссис
Варден, уже менее воинственно. И тогда мы оба будем  счастливы.  Мне  только
хочется увидеть Долли хорошо пристроенной, а потом ты, как только пожелаешь,
можешь от меня избавиться.
     - Ax! - снова простонала Миггс и тотчас снова закашлялась.
     Бедный слесарь больше рта не раскрывал и  только  теребил  свой  парик.
Прошло довольно много времени, прежде чем он осмелился кротко спросить:
     - А Долли уже легла?
     - Хозяин спрашивает вас, - сказала миссис Варден, строго поглядев через
плечо на свою наперсницу.
     - Нет, мой друг, я обращался к тебе, - возразил слесарь.
     - Вы слышали, что я сказала, Миггс? -  крикнула  его  упрямая  супруга,
топнув ногой. - Вы тоже меня уже ни в грош не ставите? Еще бы,  когда  перед
глазами такой пример! Услышав столь жестокий упрек, Миггс, у  которой  слезы
всегда были наготове и могли изливаться большими  или  малыми  порциями  при
первой надобности и без малейших затруднений, разразилась бурными рыданиями,
крепко прижав обе руки к сердцу, словно только так можно было  помешать  ему
разбиться  на  мелкие  кусочки.  А  миссис  Варден,  обладавшая   не   менее
усовершенствованной способностью проливать слезы, зарыдала тоже,  соревнуясь
со своей служанкой, да так успешно, что через некоторое время Миггс сдалась,
уступив хозяйке поле сражения, и только время от времени всхлипывала, словно
угрожая  снова  дать  волю  своим  чувствам.  Видя,  что  превосходство   ее
безусловно признано,  миссис  Варден  скоро  успокоилась  и  впала  в  тихую
меланхолию.
     Облегчение, испытанное при этом мистером Варденом было  так  велико,  а
передряги прошлой ночи так его утомили, что он уже клевал носом и, наверное,
проспал бы в кресле до утра, если бы  голос  супруги  минут  через  пят