лошадь скрылись из виду, он сообразил, что они уехали, медленно вошел в дом,
и скоро уже сладко дремал за стойкой.
     Горемычная кобыла,  источник  постоянных  мучении  Джо,  плелась,  сама
выбирая дорогу, пока гостиница не осталась позади. Тут она, согнув ноги, как
марионетка, неуклюже и топорно подражающая галопу, сразу  прибавила  шагу  -
опять-таки по собственному почину. Видимо, обычный маршрут всадника  был  ей
хорошо знаком, и это-то побудило ее перейти на рысь и  свернуть  на  6оковую
тропу меж изгородей, которая шла вовсе не к Лондону, а параллельно  проезжей
дороге и, пролегая в нескольких стах ярдов  от  "Майского  Древа",  в  конце
своем упиралась в ограду парка. В парке стоял большой старый кирпичный  дом,
тот  самый  Уоррен,  о  котором  уже  упоминалось  в  первой  главе.   Круто
остановившись в рощице около дома, лошадь была явно  очень  довольна,  когда
всадник, соскочив, привязал ее к дереву.
     - Стой тут, старуха, - сказал Джо, - а я пойду -  узнаю,  не  будет  ли
каких поручений.
     Предоставив лошади щипать чахлую травку,  насколько  ей  это  позволяла
привязь, он вошел в парк.
     Через  две-три  минуты  дорожка  привела  его  к  самому  дому,  и  он,
прохаживаясь  мимо  него,  беспрестанно  поглядывал  украдкой  на  окна,   в
особенности - на одно  из  них.  Дом  был  мрачный,  безмолвный,  с  гулкими
дворами, давно необитаемыми башнями и анфиладой  запертых  комнат,  где  все
обветшало и постепенно разрушалось.
     Расположенный террасами парк, темный от густой тени,  навевал  гнетущую
печаль. Высокие чугунные ворота, много лет не открывавшиеся и побуревшие  от
ржавчины, повисли на ослабевших петлях и заросли высокой  буйной  травой,  -
казалось, они пытались уйти в землю и скрыть в  благодетельной  гуще  зелени
следы  своей  унылой  старости  и  ветхости.  Украшавшие   стены   барельефы
фантастических  чудовищ,  позеленевшие  от  времени  и  сырости  и   кое-где
замшелые, имели вид зловещий.
     Даже жилая часть дома, которая содержалась в  порядке,  наводила  тоску
той же мрачностью и запустением - казалось, радость изгнана отсюда навсегда.
     Труднобыло  вообразить  себе  в  этих  печальных,  темных  покоях  ярко
пылающий огонь в камине, трудно было поверить, что в этих неприветных стенах
чье-то сердце может узнать счастье или беспечное веселье. Все это  было,  но
давно миновало, и казалось,  что  видишь  перед  собой  лишь  призрак  дома,
вернувшийся в своем былом обличье на место, где он стоял когда-то.
     Мрачный вид и запущенность дома объяснялись, вероятно, смертью прежнего
владельца и характером нынешнего, но  при  воспоминании  о  том,  что  здесь
произошло,  людям  невольно  приходило  на  мысль,  что  дом  этот  -  самое
подходящее место для такого злодеяния и, быть может, ему даже предопределено
было стать ареной ужасной драмы. Под влиянием таких мыслей пруд, где найдено
было тело управляющего, казался людям каким-то особенно  черным  и  угрюмым,
колокол на крыше, возвестивший в тот вечер  полночному  ветру  об  убийстве,
представлялся страшным призраком, и зазвони он сейчас, у всех волосы  встали
бы дыбом, а когда голые ветви наклонялись друг к другу, то  чудилось,  будто
они тихонько шепчутся о преступлении.
     Джо ходил взад и вперед по дорожке, время  от  времени  останавливался,
делая вид, что рассматривает дом и  любуется  пейзажем,  или  прислонялся  к
дереву в беспечно-равнодушной позе праздного зеваки, но при этом  все  время
следил за тем окном, на котором  с  самого  начала  было  сосредоточено  его
внимание. Так прошло с четверть часа - и, наконец,  в  этом  окне  мелькнула
белая ручка. Увидев сделанный ему знак, Джо с почтительным  поклоном  отошел
от дома и, когда уже садился  на  лошадь,  пробормотал  про  себя:  "Значит,
сегодня поручений нет".
     Однако его франтоватый вид, лихой залом его шляпы, вызвавший негодующий
протест  мистера  Джона   Уиллета,   и   букет   весенних   цветов   -   все
свидетельствовало, что, если у Джо нет чужих поручений, зато есть у  него  в
Лондоне собственное дельце, связанное с особой, интересующей его больше, чем
какой-то виноторговец или даже слесарь. Так  оно  и  было.  Рассчитавшись  с
виноторговцем (этот почтенный старец торговал в  погребке  около  набережной
Темзы, и лицо у него было такое багровое, как будто он всю жизнь собственной
головой поддерживал  массивные  своды  своего  погреба)  и  получив  от  нею
расписку, Джо ушел, отказавшись от четвертого стакана  старого  хереса,  чем
несказанно удивил краснолицего джентльмена, который,  вооружившись  буравом,
собирался сделать набег по меньшей мере еще на два  десятка  покрытых  пылью
бочонков  и  после  ухода  гостя  долго  еще  стоял  как   истукан,   словно
пригвожденный  к  стене  своего  погреба.  А  Джо  дошел  до  Уайтчепла   и,
управившись со скромным обедом в "Черном Льве", презрев  совет  отца  насчет
Монумента, направился прямо к дому слесаря, куда его влекли прекрасные глаза
Долли Варден.
     Джо был парень далеко не робкого десятка, однако,  добравшись  до  угла
улицы, на которой жили Вардены, он долго не решался подойти  прямо  к  дому.
Сначала доходил минут  пять  по  соседней  улице,  потом  пять  минут  -  по
другой... Потеряв таким образом целых полчаса, он, наконец,  очертя  голову,
устремился вперед и с пылающим лицом и  громко  стучавшим  сердцем  вошел  в
полную дыма мастерскую.
     - Эге! Это Джо Уиллет или его  тень?  -  сказал  Варден,  выходя  из-за
конторки, на которой он производил какие-то подсчеты, и глядя на гостя через
очки. Кажется, живой Джо.  Вот  это  здорово!  Ну,  что  поделывает  славная
чигуэлская братия, Джо? Как там у вас, а?
     - Да как всегда, сэр, воюем понемножку.
     - Ну, ну, побольше терпения, Джо, - сказал слесарь.  -  У  всех  старых
людей есть слабости, и с ними надо мириться. А как твоя кобыла? Все  так  же
легко делает четыре мили в час? Ха-ха-ха!.. Что это у тебя, Джо? Ого, букет!
     - Ну, какой там букет! Только несколько цветочков. Я хотел... для  мисс
Долли...
     - Нет, нет, - сказал Гейбриэл вполголоса, качая головой. - Зачем Долли?
Поднеси их ее матери, Джо. Так будет гораздо лучше. Ты не против того, чтобы
отдать их миссис Варден, а, Джо?
     - Конечно, нет, сэр, - ответил Джо, не  очень  успешно  пытаясь  скрыть
свое разочарование. - С большим удовольствием, сэр...
     - Ну, вот и хорошо, - слесарь  похлопал  его  по  плечу.  -  Ведь  тебе
безразлично, кому их отдать, не так ли?
     - Совершенно безразлично, сэр. - Боже, какого труда ему  стоило  выжать
из себя эти слова! Они просто застревали у него в глотке.
     - Ну, так пойдем, - сказал слесарь. - Меня как раз звали чай пить.  Она
в столовой.
     "Она"? Кто же - мать или дочка?" - подумал Джо. Но слесарь,  как  будто
подслушав этот мысленный вопрос,  рассеял  все  сомнения  гостя.  Подойдя  к
двери, он сказал:
     - Милая Марта, у нас гость, молодой Уиллет.
     Миссис Варден считала "Майское Древо" чем то вроде западни для  мужской
половины рода человеческого, ловушки, расставленной  для  мужей,  а  хозяина
этого трактира и всех его пособников и покровителей -  ловцами  христианских
душ. Более того - она была  убеждена,  что  под  мытарями  и  грешниками,  о
которых говорится в священном писании, следует разуметь именно трактирщиков,
имеющих патент на торговлю спиртными  напитками.  Все  это  никак  не  могло
расположить ее к неожиданному гостю, и миссис  Варден  немедленно  пришла  в
крайне расслабленное состояние, а когда ей почтительно преподнесли крокусы и
подснежники, она, по зрелому размышлении, решила, что это  они  -  виновники
охватившей ее слабости.
     - Боюсь, что я ни минуты больше не смогу оставаться здесь  из-за  этого
запаха, - сказала почтенная дама. - Вы не обидитесь, если я их  выставлю  за
окно?
     Джо попросил ее не стесняться и даже пытался улыбнуться, глядя, как его
букет отправляют на наружный подоконник. Если  бы  кто-нибудь  знал,  какого
труда ему стоило собрать эти цветы, с которыми поступили так бесцеремонно!
     - Ох, слава богу, избавилась от них! - сказала  миссис  Варден.  -  Мне
сразу легче стало. - И действительно, она заметно оживилась.
     Джо вслух выразил удовольствие по этому поводу. Он все  время  старался
показать, что его ничуть не интересует вопрос, где Долли.
     - Все вы там, в Чигуэлле, -  ужасные  люди,  мистер  Джозеф,  -  начала
миссис Варден.
     - Напрасно вы так думаете, мэм, - возразил Джо.
     - Да, да, вы самые жестокие и отчаянные люди на всем свете - продолжала
миссис Варден,  закусив  удила.  -  Не  понимаю,  как  ваш  отец  может  так
поступать! Ведь он сам бы1 женат. То, что это -  его  хлеб,  ничуть  его  не
оправдывает. Я готова была бы уплатить в  двадцать  раз  больше  чем  тратит
Варден, только бы он приезжал домов в таком виде, как подобает порядочному и
трезвому мужу. По-моему, нет ничего противнее и возмутительнее вина.
     - Полно тебе, Марта, милая, - весело заметил слесарь.  Давайте-ка  пить
чай и не поминать  о  пьяных.  Их  нет,  и  Джо  такой  разговор,  наверное,
неприятен.
     В этот критический момент появилась мисс Миггс с гренками.
     - Не сомневаюсь, что он неприятен мистеру  Джозефу,  да  и  тебе  тоже,
Варден, - не унималась миссис Варден. - Однако я ни на кого  не  намекаю,  -
тут Миггс кашлянула, - что бы я ни думала про  себя.  -  Миггс  выразительно
фыркнула. - Тебе никогда не понять, Варден, а мистер Уиллет по молодости лет
- уж вы меня извините, сэр, -  тем  более  не  может  понять,  как  страдает
женщина, ожидая дома пьянствующего мужа. Если вы мне не верите - а  я  знаю,
что не верите! - спросите у Миггс, она часто, слишком  часто,  видит  это...
Спросите у нее.
     - Ах, как ей было худо той ночью! Как худо, сэр! воскликнула  Миггс.  -
Если бы не ваша ангельская кротость, мэм,  вы,  наверное,  не  перенесли  бы
этого. Уверена, что не перенесли бы.
     - Ты кощунствуешь, Миггс, - сказала миссис Варден.
     - Прошу прощения, мэм, - визгливо возразила Миггс, - я этого не хотела,
и, смею сказать, это не в моем характере, хоть я и простая служанка.
     - Напрасно ты возражаешь,  -  продолжала  ее  госпожа,  с  достоинством
поглядывая вокруг. - Как смеешь ты  сравнивать  с  ангелами  грешных  людей?
Меня, бедную грешницу? Что такое все  мы,  смертные?  -  Тут  миссис  Варден
украдкой погляделась в зеркало  и  поправила  ленту  на  чепчике.  -  Черви,
ползающие во прахе.
     - У меня и в мыслях не было обидеть  вас,  -  сказала  Миггс  с  тайной
уверенностью, что ее комплимент возымел свое действие. И, по обыкновению все
повышая голос, продолжала: - Не думала я, что вы так истолкуете  мои  слова.
Уж поверьте, я знаю свое ничтожество и  презираю  и  ненавижу  себя  и  всех
ближних, как следует истинной христианке.
     - Будь любезна, поднимись наверх, - с  величественным  видом  приказала
миссис Варден, - посмотри, оделась ли,  наконец,  Долли,  и  скажи  ей,  что
заказанный для нее портшез будет здесь через минуту. Если она заставит  себя
ждать, я его тотчас же отошлю... Я вижу, ты не пьешь чаю, Варден, и вы тоже,
мистер Джозеф. Это меня очень огорчает, но, разумеется, глупо было  ожидать,
что вам приятна семейная обстановка и общество женщин.
     Местоимение, употребленное во множественном числе, показывало, что  это
язвительное замечание относится к обоим мужчинам, а между тем оба его  вовсе
не заслуживали, ибо слесарь уписывал завтрак весьма добросовестно, пока жена
не испортила ему аппетит, а Джо общество обитательниц этого дома (во  всяком
случае некоторых  из  них)  доставляло  радость,  с  какой  ничто  не  могло
сравниться.
     Но Джо не успел ничего сказать в свою защиту, так как в  эту  минуту  в
комнату влетела Долли, и он онемел от восторга. Никогда еще  Долли  не  была
так хороша, как сейчас, когда появилась во всем блеске  и  очаровании  своей
юности. Очарование еще во сто раз увеличивал ее наряд,  который  чрезвычайно
шел к ней, и тысяча уловок невинного кокетства, которые ни одна  женщина  не
умела с большей грацией пускать в ход. Долли вся сияла в радостном  ожидании
предстоящего бала.
     Проклятый бал! Невозможно передать, как Джо ненавидел этот бал и  всех,
кто будет там окружать Долли!
     И она почти не смотрела на него - да, едва удостоила взглядом! А  когда
увидела в открытую дверь, что  в  мастерскую  внесли  портшез,  захлопала  в
ладоши - видно, очень уж торопилась уйти. Джо подставил ей плечо - это  было
все-таки некоторым утешением! - и помог усесться. Каково было видеть Долли в
портшезе, ее глаза, сиявшие  ярче  алмазов,  ее  ручку  -  несомненно  самую
красивую ручку на свете, - свесившуюся  через  опущенное  окно,  и  мизинец,
приподнятый так задорно, словно он удивлялся, почему Джо  не  схватит  и  не
поцелует его!
     Каково было знать, что скромные подснежники, которые так украсили бы ее
изящный корсаж, валяются где-то за окном,  и  видеть  физиономию  Миггс,  на
которой словно написано, что уж ей-то, Миггс,  известно,  какими  средствами
достигается все  это  очарование,  известна  тайна  каждого  шнурка,  каждой
булавки, крючка и петельки: все это даже наполовину не то,  чем  кажется,  и
она, Миггс, если бы постаралась, могла бы  выглядеть  ничуть  не  хуже  этой
девчонки! Каково было  услышать  восхитительный  легкий  крик  Долли,  когда
портшез был поднят на  шестах,  увидеть  в  последний  раз  (мимолетное,  но
незабываемое зрелище!) ее  смеющееся  счастливое  личико!  Какое  мученье  и
вместе с тем - какое блаженство! Даже в носильщиках, которые унесли Долли на
улицу, Джо готов был видеть счастливых соперников.
     Казалось невероятным, что за столь короткое время в комнате  все  может
так перемениться, как переменилось в столовой,  куда  они,  проводив  Долли,
вернулись допивать чай. Здесь стало так пусто и уныло!  До  чего  же  глупо,
бессмысленно сидеть здесь, когда она танцует на  балу,  а  вокруг  нее  уйма
поклонников, и все увиваются за ней, обожают ее, все от нее без ума и  хотят
жениться на ней! А ты сиди тут и томись от  скуки,  да  еще  вдобавок  Миггс
торчит перед глазами все время. Если сравнить ее с Долли,  то  существование
этой особы, самый факт ее рождения на  свет  кажется  какой-то  непостижимой
насмешкой судьбы.
     Конечно, в таком настроении поддерживать разговор было немыслимо, и Джо
молча помешивал ложечкой свой  чай,  размышляя  о  всех  достоинствах  дочки
слесаря.
     Варден тоже притих. Зато  его  супруга,  как  только  заметила  мрачное
настроение обоих, стала весела и разговорчива - такова была  особенность  ее
довольно непостоянного нрава.
     - Должно быть, у меня очень жизнерадостный характер, если я  еще  могу,
несмотря ни на что, сохранять хорошее расположение  духа,  -  объявила  она,
улыбаясь. Понять не могу, как мне это удается.
     - Ах, мэм, - вздохнула Миггс.  -  Извините,  что  я  вмешиваюсь,  но  я
все-таки скажу: на свете мало таких женщин, как вы.
     - Убери со стола, Миггс, - сказала миссис Варден, вставая. - Убери все,
пожалуйста, а я пойду к себе. Чувствую, что я здесь только  мешаю,  и  хочу,
чтобы все веселились без стеснения, так что мне лучше уйти.
     - Нет, нет, Марта, не уходи! - воскликнул слесарь. - Право,  нам  будет
очень жаль, если ты уйдешь. Не так ли, Джо?
     Джо встрепенулся и сказал:
     - Ну, конечно.
     - Спасибо, Варден, друг мой, - возразила супруга. Но я лучше знаю  твои
вкусы. Табак и пиво или водка тебе гораздо приятнее моего общества. Где  мне
с ними соперничать! Так что, дорогой мой, я уж лучше пойду к себе  наверх  и
посижу у окна. До свиданья, мистер Джозеф, очень  рада  была  повидать  вас,
сожалею только, что не смогла угостить вас чем-нибудь,  что  вам  больше  по
вкусу. Кланяйтесь вашему отцу и передайте  ему,  пожалуйста,  что,  если  он
когда-нибудь заглянет  к  нам,  у  меня  будет  с  ним  серьезный  разговор.
Прощайте!
     Все это было сказано самым любезным тоном, после чего  достойная  дама,
сделав реверанс, полный величавой снисходительности, удалилась.
     И этого-то дня Джо с таким волнением ожидал много недель, для этого  он
так усердно собирал цветы и  составлял  букет,  принарядился,  лихо  заломил
набекрень шляпу! Не удалось ему  осуществить  твердое  решение,  которое  он
принимал уже в сотый раз, - объясниться с Долли, сказать ей,  как  он  любит
ее! А вместо этого он видел ее одну минуту, только одну  минуту,  когда  она
уезжала на бал, сияя от радости, и с ним тут обошлись,  как  с  обыкновенным
пьяницей, которому только бы посидеть за трубкой да  нахлестаться  пива  или
водки!
     Простившись со своим другом Варденом, Джо поспешил в "Черный Лев",  где
оставил лошадь, и скоро пустился в обратный путь. По дороге домой он, как  и
множество других Джо до и после него, твердил себе, что  всем  его  надеждам
конец, и то, о чем он мечтал, невозможно, несбыточно, что она его не  любит,
и, значит, жизнь разбита навсегда, ему остается только пойти в матросы или в
солдаты и подставить лоб под пулю какого-нибудь услужливого врага.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
     В таком унылом настроении Джо Уиллет медленно трусил на  своей  кобыле,
представляя  себе,  как  дочка  слесаря  танцует  бесконечные  контрдансы  и
напропалую кокетничает с незнакомыми развязными кавалерами (мысль  эта  была
просто нестерпима), как вдруг он услышал за собой стук копыт и, оглянувшись,
увидел джентльмена, скакавшего галопом на прекрасной лошади. Проезжая  мимо,
всадник на миг придержал лошадь и окликнул Джо.  Джо  пришпорил  свою  серую
кобылу и тотчас поравнялся с ним.
     - Я так и подумал, что это вы, сэр, - сказал  он,  приподняв  шляпу.  -
Какой прекрасный вечер! Я очень рад, что вы уже выезжаете из дому.
     Джентльмен с улыбкой кивнул головой.  -  Как  провели  этот  счастливый
день, Джо? Она все так же мила? Ну, ну, не краснейте, дружище!
     - Разве я покраснел? Если да, мистер Эдвард, так это от  стыда,  что  я
был так глуп и питал какие-то надежды. Она для меня недосягаема, как небо.
     - Ну, значит, не так уж недосягаема! - шутливо возразил Эдвард.
     - 3х! - Джо вздохнул. - Хорошо вам говорить, сэр. Когда  душа  покойна,
легко шутки шутить... Нет, я уже ни на что не надеюсь... Вы заедете  к  нам,
сэр?
     - Да, я еще недостаточно окреп, чтобы ехать дальше. Думаю  переночевать
у вас, а рано утром по холодку поеду домой.
     - Если вы не особенно торопитесь, сэр, - сказал Джо, помолчав, - и если
вам не скучно плестись так же медленно, как я на моей несчастной кляче, - то
я с удовольствием доеду с вами до Уоррена и постерегу вашу лошадь,  пока  вы
сходите в дом. Тогда вам не нужно будет идти пешком от нас туда  и  обратно.
Времени у меня достаточно, я выехал из Лондона раньше, чем рассчитывал.
     - Да и я не спешу, - отозвался Эдвард. - Если я пустил  лошадь  вскачь,
так это, вероятно, в такт своим  мыслям:  они  несутся  как  ураган.  Едемте
вместе, Джо, нам обоим будет гораздо веселее. Только не вешайте  носа,  Джо,
не вешайте носа! Смело атакуйте дочку слесаря, и  вы  ее  победите,  ручаюсь
вам. Джо покачал головой. Однако  в  тоне  и  словах  Эдварда  было  столько
жизнерадостной уверенности, что они подбодрили не только Джо, но, видимо,  и
серую кобылу, - в  приливе  энергии  она  сразу  перешла  на  легкую  рысцу,
состязаясь с лошадью Честера, и, кажется, даже воображала,  что  делает  это
весьма успешно.
     Был прекрасный погожий вечер, и  только  что  взошедший  молодой  месяц
вместе  со  светом  разливал  вокруг  ту  мирную  тишину  и  покой,  которые
составляют главное очарование вечерней поры. Длинные тени деревьев,  зыбкие,
как отражения в воде, ложились на тропу, по которой ехали путники, и  легкий
ветерок веял еще тише, словно баюкая задремавшую природу. Молодые  люди  все
реже перекидывались словами, потом, наконец,  и  совсем  примолкли  и  ехали
рядом, наслаждаясь тишиной.
     - Смо