, тонко рассчитанный на характер Эммы. Но  на
Долли, девушку иного склада, он не  произвел  никакого  впечатления,  и  она
продолжала нежнейшими словами,  какие  могла  придумать  заклинать  подругу,
чтобы она не поддавалась уговорам незнакомца.
     - Время не терпит, - сказал незнакомец и, как он  ни  силился  показать
свое горячее участие, в его  ровном  голосе  звучала  какая-то  режущая  ухо
холодность. - Опасности грозят со всех сторон. Видно,  я  напрасно  рисковал
жизнью, - что ж, пусть будет так.  Но  если  вам  суждено  еще  когда-нибудь
увидеть дядю, - будьте тогда ко мне справедливы. Сдается мне, что вы  решили
оставаться здесь. Так помните же, мисс Хардейл: я вас предупреждал, что  вам
грозит, и снимаю с себя всякую ответственность.
     - Погодите, сэр, - воскликнула Эмма, -  одну  минутку,  прошу  вас!  Не
можете ли вы, - она крепче обняла Долли, - взять с собой нас обеих?
     - Когда в городе такое творится, провезти благополучно и одну женщину -
задача нелегкая. Не говорю уже о том, как опасно было  бы  привлечь  к  себе
внимание толпы на улицах, - ответил незнакомец. - Я вам уже сказал, что вашу
подругу сегодня отвезут домой. Если  вы  согласитесь  довериться  мне,  мисс
Хардейл, я сейчас же дам ей  надежную  охрану  и  выполню  свое  обещание...
Неужели вы решили остаться здесь? Люди всех сословий и вероисповеданий бегут
из города, который разграблен весь из конца в конец. Не задерживайте меня, я
могу быть полезен в другом месте. Едете или остаетесь?
     - Долли, - торопливо заговорила Эмма, - дорогая моя девочка,  это  наша
последняя надежда. Мы расстанемся сейчас только для того, чтобы  встретиться
потом в счастливые и мирные дни. Я доверюсь этому джентльмену.
     - Нет, нет, нет! - закричала Долли, уцепившись за  нее.  -  Ради  всего
святого, не уезжай!
     - Ты же слышала, дорогая, - сегодня, уже сегодня, через несколько часов
- подумай! - ты  будешь  дома,  с  родными!  Ведь  они  умрут,  если  ты  не
вернешься! Они убиты горем! Молись за меня,  а  я  буду  молиться  за  тебя,
дорогая. И никогда не забывай тех дней, что мы провели с тобой  вместе.  Ну,
давай простимся. Скажи мне: "С богом!"
     Но Долли не в силах была выговорить ни слова. Даже после того, как Эмма
сто раз поцеловала ее в щеку, омочив рту щеку слезами, Долли, повиснув у нее
на шее, только плакала, плакала, крепко обнимала и не отпускала ее.
     - Ну, довольно, нельзя  терять  ни  минуты!  -  крикнул  незнакомец  и,
насильно разжав руки Долли, грубо оттолкнул ее, а Эмму увлек к  двери.  -Эй,
вы, там, живей! Все готово?
     -  Как  же!  Совсем  готово!  -  прогремел  вдруг  из-за  двери  голос,
заставивший незнакомца вздрогнуть. - Назад, если тебе жизнь дорога!
     И в тот же миг незнакомец упал, как бык под обухом, - казалось, потолок
обрушился и раздавил его. А комнату наполнил веселый яркий  свет,  в  дверях
показались сияющие лица, и  Эмма  очутилась  в  объятиях  дяди,  а  Долли  с
пронзительным криком кинулась к отцу и матери.
     Что тут было - обмороки, улыбки и слезы, смех и  плач,  град  вопросов,
остававшихся без ответа!.. Все говорили разом, все были вне себя от радости.
А сколько поцелуев, поздравлений, ласк и  рукопожатий!  Все  новые  и  новые
взрывы бурного восторга. Никакими словами всего этого не опишешь.
     Прошло немало времени - и, наконец, первым опомнился старый  слесарь  и
бросился обнимать двух каких-то людей, скромно стоявших в стороне, чтобы  не
мешать семейной встрече. И тут  девушки  увидели  -  знаете,  кого?  Эдварда
Честера и Джозефа Уиллета.
     - Посмотрите на них! - кричал слесарь. - Что было бы с нами, если бы не
они? Ах, мистер Эдвард, мистер Эдвард! Ах, Джо, Джо! Какую тяжесть вы  сняли
сегодня с моей души!
     - Это мистер Эдвард сшиб его с ног, - сказал Джо. - Мне сильно хотелось
самому это сделать, но я уступил мистеру Эдварду. Эй, вы, храбрец, придите в
себя! Не век же вам лежать здесь.
     С этими словами Джо ногой (его единственная рука  была  занята)  слегка
ткнул в грудь мнимого спасителя Эммы. Гашфорд (да, это был  не  кто  другой,
как он) поднял голову  и  приниженно,  но  злобно,  как  поверженный  демон,
попросил, чтобы с ним обращались повежливее.
     - Мистер Хардейл, я имею доступ ко всем бумагам милорда,  -  сказал  он
смиренно. Но мистер Хардейл стоял к нему спиной и даже не оглянулся. - Среди
них есть очень важные документы. Многие из них хранятся в секретных ящиках и
в разных местах, о которых знаем только милорд  и  я.  Я  могу  дать  весьма
ценные сведения и оказать важные услуги следствию. Если со мной здесь  будут
плохо обращаться, вы ответите за это.
     - Тьфу! - Джо плюнул с омерзением. - Вставайте, вы! Вас там дожидаются.
Вставайте сейчас же, слышите?
     Гашфорд медленно поднялся,  подобрал  свою  шляпу  и  с  плохо  скрытой
злобой, но в то  же  время  с  внушающей  отвращение  трусливой  покорностью
поглядывая вокруг, выбрался из комнаты.
     - А теперь, джентльмены, - сказал Джо, вынужденный говорить за  всех  в
этой молчаливой компании, - нам, пожалуй, надо возвращаться в "Черный Лев" -
и чем скорее, тем лучше.
     Мистер Хардейл утвердительно кивнул  головой  и,  взяв  племянницу  под
руку, вышел первый, а за ним - слесарь, миссис Варден и  Долли,  на  которую
сыпалось столько ласк и поцелуев, что их с избытком  хватило  бы  на  дюжину
таких Долли. Эдвард Честер и Джо шли последними.
     И неужели же Долли ни разу не оглянулась,  так-таки  ни  разу?  Неужели
из-под темных ресниц, опущенных на разгоревшиеся щеки, не был брошен ни один
беглый взгляд, ни на миг  не  сверкнул  в  их  тени  блестящий  глазок?  Джо
показалось, что сверкнул, и  вряд  ли  он  мог  ошибиться:  ибо,  по  правде
сказать, таких глаз, как у Долли, было немного.
     Передняя комната, через  которую  им  пришлось  проходить,  была  полна
народу. Был тут и мистер Деннис под надежным караулом и  укрывавшийся  здесь
со вчерашнего дня, лежавший за деревянной перегородкой, которая теперь  была
снесена, Саймон Тэппертит, весь в ожогах,  избитый,  простреленный.  Точеные
ножки, его  гордость  и  утешение,  слава  всей  жизни,  были  размозжены  и
представляли собой какую-то бесформенную уродливую массу. Задрожав при  виде
этого жуткого зрелища, Долли крепче прижалась к отцу: теперь она поняла, чьи
стоны слышали они с Эммой. Но ни  ожоги,  ни  ушибы,  ни  пулевая  рана,  ни
страшная боль в раздробленных ногах и вполовину не причиняли  Саймону  таких
мук, какие он испытал, когда Долли прошла мимо него в  сопровождении  своего
спасителя, Джо.
     У дверей ждала карета, и через минуту Долли благополучно сидела  внутри
между отцом и матерью, а напротив уселись Эмма Хардейл и ее дядя, и все  это
был не сон, а действительность! Но ни Джо, ни Эдварда здесь уже не было, они
ушли, ничего не сказав на прощанье, только издали поклонившись. О,  господи,
как долог был путь до "Черного Льва"!

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

     До "Черного Льва" и в самом деле было  не  близко,  путешествие  заняло
много времени, и, несмотря на явные доказательства реальности всех последних
событий, Долли никак не могла отделаться от  ощущения,  будто  ей  всю  ночь
снится сон и она до  сих  пор  еще  не  проснулась.  Даже  когда  их  карета
остановилась уже перед "Черным Львом", когда из открытой двери хлынул  яркий
свет и хозяин, выбежав навстречу с радушным приветствием, стал  помогать  им
сойти, Долли и тогда еще была не вполне уверена, что она  все  это  видит  и
слышит наяву, а не во сне.
     Здесь же, у дверец кареты, очутились вдруг Эдвард Честер и Джо  Уиллет,
один справа, другой слева: должно быть, они ехали позади в  другом  экипаже.
Это было так удивительно, так непостижимо, и Долли теперь еще больше склонна
была думать, что крепко спит и видит сон. Но когда на сцену появился  мистер
Уиллет-старший, то есть старый Джон собственной персоной, все тот же упрямый
тугодум  с  двойным  подбородком  таких  размеров,  каких  не  в   состоянии
вообразить себе ни один человек при самом смелом полете богатой фантазии,  -
тут уж Долли очнулась, и пришлось ей поверить, что все это происходит наяву.
     А Джо, оказывается, лишился руки - это он-то, такой статный, красивый и
славный парень! Когда Долли взглянула на него и подумала, сколько он, должно
быть, выстрадал и в каких далеких странах пришлось ему скитаться, когда  она
спросила себя, какая же девушка была его сиделкой  (эта  девушка,  наверное,
терпеливо, нежно и заботливо ухаживала за ним, как делала  бы  на  ее  месте
она, Долли), слезы подступили к ее глазам, она уже не могла  их  удержать  и
тут же на людях горько расплакалась.
     - Мы ведь теперь все в  безопасности,  Долли,-  ласково  успокаивал  ее
отец. - И больше нас никто не разлучит. Ну, полно, деточка, успокойся!
     Жена слесаря, вероятно, лучше мужа понимала, отчего плачет дочь. Миссис
Варден была теперь уже совсем не та, (тяжелые дни  смуты  все-таки  принесли
кое-какую пользу), и она так же, как муж, стала нежно утешать Долли.
     - Может, она голодна, - сказал мистер Уиллет-старший,  обводя  взглядом
окружающих. - Да, ручаюсь, что в этом все дело. Я и сам уже проголодался.
     Хозяин "Черного Льва" не менее, чем Джон, заждался  ужина,  ибо  прошли
уже все подходящие для этого часы, поэтому он приветствовал  догадку  Джона,
как величайшее открытие, глубокую философскую идею. А так как стол был давно
накрыт, они немедленно сели ужинать.
     Разговор за столом шел не  очень  оживленно,  да  и  ели  некоторые  из
присутствующих без особого аппетита. Зато старый Джон  трудился  за  всех  и
вообще отличался в этот вечер.
     Не подумайте, что он так уж блистал красноречием, - ему мешало то,  что
не было здесь старых приятелей, которых он привык "задирать". Сына он теперь
побаивался, у него было смутное подозрение, что Джо  способен  при  малейшей
обиде одним ударом свалить "Черного Льва" на пол в его собственной  столовой
и затем немедленно умчаться в Китай или другую дальнюю и  неведомую  страну,
где останется навсегда или по крайней мере  до  тех  пор,  пока  не  лишится
второй руки, обеих ног, а чего доброго - и глаза в придачу.  Поэтому  мистер
Уиллет молчал, но как только разговор за столом прерывался,  он  прибегал  к
своеобразной мимике, в которой, по мнению "Черного Льва", знавшего его много
лет, на этот раз превзошел самого себя и все ожидания самых восторженных его
почитателей.
     Предметом, всецело занимавшим мысли мистера Уиллета и вызывавшим с  его
Стороны такие странные пантомимы, был пустой рукав его  калеки-сына,  в  чье
несчастье он все еще никак не мог поверить. После их первого свидания старый
Джон в сильном замешательстве ушел на кухню и уставился на огонь, словно ища
своего неизменного советчика во всех трудных и спорных вопросах. Но так  как
на кухне "Черного Льва"  не  было  котла,  а  его  собственный  громилы  так
изувечили и помяли, что он пришел в полную негодность, то Джон  окончательно
растерялся и весь этот день прибегал к престранным способам  разрешить  свои
сомнения: он то щупал рукав одежды Джо, подозревая, видимо,  что  потерянная
рука  найдется  там,  то  осматривал  свои  собственные  руки  и  руки  всех
присутствующих, словно желая убедиться, что  человеку  полагается  иметь  их
две, а не одну, то просиживал часами в мрачном раздумье, пытаясь припомнить,
каким был его сын в детстве, действительно ли у него тогда имелись две  руки
или только одна, то предавался другим размышлениям в таком же роде.
     В этот вечер за ужином, очутившись среди  людей,  так  хорошо  и  давно
знакомых, мистер Уиллет с удвоенной энергией занялся решением  мучившей  его
загадки и был, по-видимому,  твердо  намерен  выяснить  правду  сегодня  или
никогда. Проглотив кусок-другой, он каждый раз откладывал нож и  вилку  и  в
упор смотрел на сына - главным образом на его пустой рукав.  Затем  медленно
обводил всех глазами, пока не встречал чей-нибудь ответный взгляд,  а  тогда
торжественно и  глубокомысленно  качал  головой,  хлопал  себя  по  плечу  и
подмигивал,  вернее  засыпал  одним  глазом  минуты  на  две,  ибо   процесс
подмигивания происходил у Джона очень медленно. Открыв затем  глаз  и  снова
важно покачав головой, он брал нож и вилку и принимался за  прерванную  еду,
но ел рассеянно - положит кусок в рот, а в то  же  время,  сосредоточив  все
внимание на Джо, в каком-то остолбенении смотрит, как тот одной рукой  режет
мясо, смотрит до тех пор, пока не начнет давиться застрявшим в горле куском,
и тогда только приходит в себя. По временам он пускал в ход разные уловки  -
попросит Джо передать ему соль, перец, уксус, горчицу, - словом,  что-нибудь
с той стороны, где у Джо нет руки, и жадно наблюдает, как тот сделает это. С
помощью всех этих экспериментов Джон в конце концов разрешил свои сомнения и
успокоился. Положив нож по  одну  сторону,  а  вилку  -  по  другую  сторону
тарелки, он сделал основательный глоток из стоявшей перед  ним  кружки  (все
время не спуская глаз с Джо), откинулся на спинку стула и с глубоким вздохом
изрек, обводя всех глазами:
     - Ее отняли!
     - Клянусь богом! - воскликнул "Черный Лев", стукнув кулаком по столу. -
До него это дошло, наконец!
     - Да, сэр, - сказал мистер Уиллет с миной человека, выслушавшего вполне
заслуженную похвалу. - Вот она куда делась: ее отрезали!
     - Объясни ему, где это случилось, - сказал "Черный  Лев",  обращаясь  к
Джо.
     - Я потерял ее при защите Саванны*, отец.
     - При защите Сальваны, - тихонько повторил мистер Уиллет и опять  обвел
всех взглядом.
     - В Америке, где идет война, - пояснил Джо.
     - В Америке, где идет война. Так, значит: потерял при защите  Сальваны,
в Америке, где идет война.
     Продолжая твердить вполголоса, как бы про себя, эту новость (которая  в
таких же  точно  выражениях  сообщалась  ему  уже  раньше  по  меньшей  мере
пятьдесят раз), мистер Уиллет встал из-за стола, подошел к Джо,  ощупал  его
пустой рукав снизу доверху, до того места, где сохранился  обрубок,  покачал
головой... потом, подойдя к камину, разжег свою трубку, потом пошел к двери,
обернулся, указательным пальцем отер левый глаз и с расстановкой произнес:
     - Мой сын... потерял... руку... при защите Сальваны... в Америке... где
идет война. - С этими словами он вышел и больше в этот вечер не возвращался.
     Скоро и остальные, под разными  предлогами,  один  за  другим  ушли  из
столовой. Только Долли все еще сидела - для  нее  было  большим  облегчением
остаться, наконец, одной, и она дала волю слезам. Но вот  в  конце  коридора
послышался голос Джо: он желал кому-то доброй ночи.
     Прощается! Значит, уйдет - и может быть, далеко. Но куда же, к кому  он
может идти в такой поздний час?
     Она услышала его шаги в коридоре. Он прошел мимо  двери...  Потом  шаги
затихли как бы в нерешимости... Возвращается! Сердце Долли сильно  забилось.
Вот он заглянул в дверь.
     - Покойной ночи?
     Он не назвал ее по имени, но хорошо и то, что не сказал "мисс Варден".
     - Покойной ночи! - прорыдала она в ответ.
     - Ну, зачем вы так огорчаетесь? Ведь все прошло и  не  воротится!  -  с
участием сказал Джо. - Не плачьте, не могу я видеть ваших слез.  Перестаньте
думать об этом - ведь  вы  уже  в  безопасности  и  должны  чувствовав  себя
счастливой.
     Но Долли заплакала еще горше.
     - Знаю, что вы пережили тяжелые дни, - продолжал Джо, - а между тем  вы
нисколько не изменились - разве только к лучшему. Все говорят,  что  вас  не
узнать, но я с этим не согласен. Вы всегда были чудо как  хороши,  а  теперь
стали еще красивее, ей-богу! Вы извините, что я так говорю. Но  вы  же  сами
это знаете, вам, наверно, это часто твердят...
     Долли действительно знала это и  слышала  от  других  очень  часто.  Но
каретника она давно уже считала настоящим ослом, и  то  ли  боялась  сделать
такое же открытие относительно других своих поклонников, то ли так  привыкла
к их комплиментам, что перестала обращать на них внимание. Во всяком случае,
достоверно одно: хоть она и продолжала сейчас заливаться слезами, но никогда
еще ничто в жизни не радовало ее так, как обрадовали слова Джо.
     - Я буду вас благословлять всю жизнь, - сказала она, плача.  -  У  меня
сердце будет разрываться на части всякий раз, как услышу ваше имя... Я  буду
молиться за вас каждое утро и каждый вечер до самой смерти!
     - Правда? - стремительно спросил Джо. -  Неужели  правда?  Я  так...  я
очень рад и горжусь этим...
     Долли все еще всхлипывала, закрыв платочком глаза. А Джо  все  стоял  и
смотрел на нее.
     - Ваш голос так живо напомнил мне прошлое,  -  сказал  он,  наконец.  -
Кажется, будто снова настал тот счастливый вечер - вы не  сердитесь,  что  я
вспоминаю о нем? - и ничего не изменилось за все эти годы. Как  будто  и  не
было всего того, что мне пришлось перенести, и я вчера  только  сшиб  с  ног
бедного Тома Кобба и перед тем, как удрать, пришел к вам с узелком на плече.
Помните?
     Помнит ли она? Но Долли ничего не ответила  и  только  на  миг  подняла
глаза. Это был один мимолетный взгляд, взгляд сквозь слезы. Но  он  заставил
Джо надолго замолчать.
     - Ну, что ж, - решительно сказал он, наконец. - Значит,  суждено  было,
чтобы все пошло по-другому. Я уехал за море и все  эти  годы  воевал  летом,
мерз зимой. Вернулся я таким  же  бедняком,  как  ушел,  да  еще  калекой  в
придачу. Но поверьте, Долли, мне легче было бы потерять и другую руку -  что
там руку, даже голову сложить! - чем вернуться и не застать вас в живых, или
застать не такой, какой вы мне всегда казались, и какой  я  желал  и  мечтал
увидеть вас. Слава богу, что этого не случилось.
     О, как сильны, как горячи были чувства, волновавшие  эту  новую  Долли,
ту, что пять лет назад была только маленькой кокеткой! Она, наконец, узнала,
что и у нее есть сердце. До сих пор она не понимала его и  потому  не  могла
оценить сердца Джо. Каким бесценным сокровищем казалось оно ей сейчас!
     - Было время, - сказал Джо все так же искренне  и  просто,  -  когда  я
надеялся вернуться богатым и жениться на вас. Но тогда я был еще  мальчишкой
и давно уже перестал об этом мечтать. Я бедняк, калека, отставной  солдат  и
должен быть доволен, что хоть жив остался. Я и сейчас не стану вас  уверять,
что мне легко будет примириться с вашим замужеством. Но я рад - слава  богу,
могу это сказать от души, - что вас все любят и восхищаются  вами,  что  вам
легко будет выбрать в мужья, кого захотите, и  найти  счастье.  А  для  меня
утешение и то, что вы будете говорить обо мне со своим мужем. И, может быть,
придет время, когда я способен буду подружиться с ним,  пожимать  ему  руку,
навещать вас, как старый друг, который  знал  вас  еще  девочкой.  Прощайте,
Долли, да хранит вас бог!
     Его рука дрожала, да, дрожала, но,  пожав  руку  Долли,  он  решительно
вышел из комнаты.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

     В ту пятницу, когда Эмма и Долли были спасены  благодаря  своевременной
помощи Джо и Эдварда Честера, к вечеру бои совсем прекратились, и в  объятой
страхом столице был восстановлен мир и порядок.  Правда,  после  такой  бури
никто не мог поручиться,  что  это  спокойствие  будет  длительным,  что  не
вспыхнут  новые  волнения  еще  страшнее  недавних,   толпа   опять   начнет
буйствовать, на улицах будет литься кровь. Поэтому те, кто бежал из  города,
не возвращались пока, а многие семьи,  которым  раньше  не  удалось  уехать,
теперь воспользовались затишьем и покинули Лондон. Все лавки, от Тайберна до
Уайтчепла, по-прежнему, были закрыты, и в торговых кварталах замерла деловая
жизнь.  Однако,  вопреки  зловещим  предсказаниям  многочисленной  категории
людей, которые с удивительной  прозорливостью  видят  всегда  впереди  самое
мрачное, в городе царило полное спокойствие. Войска, расставленные  во  всех
главных частях его и важных пунктах,  усмиряли  бродившие  по  улицам  кучки
мяте