ь  не
заставил его вздрогнуть и очнуться.
     - Когда мне случается быть в хорошем настроении,  -  заговорила  миссис
Варден не сварливо, но тоном зудяшим, полным упрека,  -  когда  я  весела  и
расположена побеседовать - вот какое я встречаю к себе отношение!
     - А уж как вы были веселы полчаса  назад,  мэм!  воскликнула  Миггс.  -
Никогда еще я не видела вас в таком приятном настроении.
     - Я никому на дороге не становлюсь и никогда ни во что не вмешиваюсь, -
продолжала миссис Варден. Я не спрашиваю, куда кое-кто беспрестанно уходит и
откуда  приходит,  мои  мысли  заняты  одним  -  как  бы  поэкономнее  вести
хозяйство, я в этом доме работаю, как вол, - и вот  награда!  Вот  как  меня
здесь мучают!
     - Помилуй, Марта, - взмолился слесарь, всеми силами стараясь  показать,
что он ни минуты не дремал и совершенно бодр, - чем ты недовольна? Право же,
я пришел домой с самыми лучшими намерениями и от всей души хотел, чтобы  все
было хорошо. Ну, поверь мне!
     - Чем я недовольна? Удивительно приятно, когда муж дуется и, как только
пришел домой, тотчас засыпает! Когда он замораживает  в  тебе  все  чувства,
выливает на тебя ушат холодной воды! Я знаю, что он ходил по  делу,  которое
интересует меня больше, чем кого бы то ни было, и, естественно, ожидала, что
он расскажет мне обо всем без всяких просьб с моей стороны. Я вас  спрашиваю
естественно такое желание или нет?
     - Прости, Марта, - миролюбиво  сказал  слесарь.  По  правде  говоря,  я
боялся, что ты не расположена сейчас к дружеской беседе. Я  с  удовольствием
расскажу тебе все, моя милая.
     - Нет,  спасибо,  Варден,  -  возразила  его  супруга,  с  достоинством
поднимаясь с места. - Я не ребенок, которого можно наказать, а через  минуту
приласкать, для этого я,  пожалуй,  уже  старовата,  Варден!  Возьми  свечу,
Миггс, и проводи меня. Ты-то по крайней мере можешь быть весела и счастлива.
     Миггс, до этой минуты из сочувствия хозяйке пребывавшая  в  глубочайшей
меланхолии, вдруг необычайно оживилась, энергично  мотнула  головой,  бросив
взгляд на Гейбриэла, схватила свечу и удалилась вместе с хозяйкой.
     "И кто бы поверил, что эта женщина бывает мила и приветлива?  -  сказал
себе Варден, пожав плечами и при двинув кресло поближе к огню. - А между тем
это так. Ну, что поделаешь, у каждого свои слабости. Не мне осуждать  ее  за
них - ведь мы так давно женаты".
     Он скоро задремал опять, так же  безмятежно  -  этого  здорового  духом
человека трудно было вывести из равновесия. Сидя с закрытыми глазами, он  не
мог видеть, как приоткрылась дверь с лестницы и  кто-то  просунул  голову  в
комнату, но, увидев его, поспешно ретировался.
     - Хотел бы я, чтобы кто-нибудь женился на  Миггс,  пробормотал  слесарь
себе под нос, проснувшись от стука двери и обводя взглядом  комнату.  -  Да,
хорошо бы! Но это невозможно. Едва ли найдется на свете сумасшедший, который
решится на это!
     Утомленный столь серьезными размышлениями, Гейбриэл опять уснул и  спал
так долго, что огонь в камине успел догореть. Проснувшись, наконец, он,  как
обычно, запер входную дверь  и,  положив  ключ  в  карман,  пошел  наверх  в
спальню.
     Через несколько минут после его ухода дверь в  темную  теперь  гостиную
снова приоткрылась, и  сначала  в  нее  просунулась  голова,  а  после  этой
рекогносцировки вошел Сим Тэппертит с лампой в руке. -  И  какого  черта  он
торчал тут так долго? - бормотал этот джентльмен, проходя  через  комнату  в
мастерскую. Здесь он поставил лампу на горн. -  Из-за  него  пропала  добрая
половина ночи! Ей-богу, только и пользы от моего проклятого ремесла,  что  я
здесь в мастерской изготовил себе вот эту штуку!
     Он вытащил из правого кармана грубо сделанный большой ключ и, осторожно
вставив его в замок, тихонько отпер  только  что  запертую  хозяином  дверь.
Затем опять спрятал в карман свое  изделие  и,  не  потушив  лампы,  так  же
бесшумно, со всякими предосторожностями заперев за собой дверь,  шмыгнул  на
улицу. Этого никак не мог подозревать не только крепко  спавший  слесарь,  -
это не снилось  даже  Барнеби,  чьи  сны  были  полны  самых  фантастических
видений.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

     Выбравшись из хозяйского дома,  Сим  Тэппертит  сразу  отбросил  всякую
осторожность и, хорохорясь, с заносчивым и  самоуверенным  видом  отчаянного
парня, которому ничего не стоит убить человека и даже, в случае  надобности,
съесть его живьем, торопливо зашагал по темным улицам.
     То и дело приостанавливаясь, чтобы ощупать карман и убедиться, что  его
замечательный ключ на месте, он дошел до Барбикена  и,  свернув  в  одну  из
самых узеньких уличек, расходившихся отсюда, только теперь  замедлил  шаг  и
утер разгоряченное лицо - видимо, дом, куда он направлялся, был уже близко.
     Не очень-то подходящее  это  было  место  для  ночных  Прогулок  -  оно
пользовалось более чем сомнительной репутацией, да  и  на  вид  было  не  из
приятных. Из глухого переулка, куда свернул Сим, темный проход вел в  тупик,
нечто вроде немощеного и вонючего двора, где было темно, хоть глаз выколи. В
эту-то мрачную яму ощупью пробрался предприимчивый  подмастерье  слесаря  и,
остановившись  перед  облупленным,  грязным  домом,  на  фасаде  которого  в
качестве вывески подвешено было грубое подобие бутылки,  качавшейся  взад  и
вперед, как преступник на виселице, трижды ударил ногой по железной решетке.
Не дождавшись ответа на свой сигнал, мистер Тэппертит  рассердился  и  опять
трижды стукнул по решетке.
     На этот раз изнутри откликнулись довольно скоро. У ног Сима  Тэппертита
словно разверзлась земля, и из отверстия выглянула чья-то лохматая голова.
     - Это вы, старшина? - спросил  сиплый  голос,  внушавший  так  же  мало
доверия, как и голова.
     - Я. А кто же  еще?  -  надменным  тоном  отозвался  мистер  Тэппертит,
спускаясь вниз.
     - Да ведь уже так поздно, что  мы  и  ждать  вас  перестали,  -  сказал
обладатель  сиплого  голоса,  остановившись,  чтобы  запереть   решетку.   -
Опаздываете, сэр.
     - Ступайте вперед, - с угрюмой важностью скомандовал мистер  Тэппертит.
- И оставьте свои замечания при себе, пока вас не спрашивают. Вперед! Живей!
     Последнее приказание звучало  несколько  театрально  и  было,  пожалуй,
излишним, поскольку спускаться по узким, крутым и скользким  ступеням  нужно
было очень осторожно: всякая поспешность или уклонение с проторенной  дороги
грозило им купаньем в  зиявшем  внизу  огромном  чане  с  водой.  Но  мистер
Тэппертит подобно некоторым другим великим мужам, любил  эффектные  жесты  и
позы. Он снова крикнул "вперед!"" стараясь, чтобы голос  звучал  хрипло,  и,
скрестив на груди руки, нахмурив брови, первым сошел в подвал. Здесь в  углу
стояли небольшой медный котел,  два-три  стула,  стол,  скамья  и  низенькая
кровать на колесиках, покрытая рваным лоскутным  одеялом.  На  очаге  мерцал
слабый огонь.
     -   Добро   пожаловать,   наш   благородный   старшина!   приветствовал
новоприбывшего какой-то долговязый и  тощий  субъект  таким  голосом,  каким
говорят спросонья.
     "Старшина" кивнул ему  и,  сняв  верхнее  платье,  стоял  неподвижно  в
величественной позе, сверля глазами своего подчиненного.
     - Что вового? - осведомился он, наконец, когда, казалось, уже  заглянул
ему в самую душу. - Ничего особенного, - ответил тот, потягиваясь.  Это  был
такой верзила, что сейчас, когда он выпрямился во весь рост,  на  него  даже
страшно было смотреть. - Почему вы так поздно?
     - Это мое дело, - был единственный ответ, каким удостоил его  старшина.
- Что, зал готов?
     - Готов.
     - А новичок здесь?
     - Здесь. И еще несколько человек - слышите, как шумят?
     - В кегли играют! - сказал недовольно старшина. -  Вот  пустые  головы!
Нетрудно было угадать, чем именно  развлекаются  эти  "пустые  головы":  под
сводом душного подвала стук раздавался, как отдаленные раскаты  грома.  Если
другие два погреба были похожи на тот, в котором происходил этот  отрывистый
разговор, то на первый взгляд  действительно  казалось  странным,  что  люди
выбрали  для  развлечений  такое  место:  пол  был  сырой,  глиняный,  голые
кирпичные стены и потолок испещрены следами улиток и  слизней,  а  воздух  -
спертый, затхлый, тошнотворно-зловонный. Едким и острый  запах,  заглушавший
все остальные, наводил на мысль, что в погребах  этих  еще  недавно  хранили
сыры, чем и объяснялась липкая влажность воздуха; это же  вызывало  приятное
предположение, что здесь водятся крысы. Кроме того, от естественной  сырости
все углы заросли не только мхом, но целыми кустами плесени.
     Хозяин  этого  восхитительного  убежища  и  обладатель   вышеупомянутой
взлохмаченной головы (парик на нем был облезлый и растрепанный,  как  старая
метла трубочиста) между тем успел спуститься вниз. Он молча стоял в стороне,
то потирая  руки,  то  поглаживая  седую  щетину  на  подбородке,  и  только
усмехался. Глаза его были зажмурены, - да будь они даже широко  открыты,  по
напряженно-внимательному выражению лица, болезненно бледного,  как  у  всех,
кто живет без воздуха в подвалах, и до беспокойному дрожанию век легко  было
угадать, что он слеп.
     - Даже Стэгг - и тот заснул, вас дожидаясь, - сказал долговязый, кивнув
в сторону слепого.
     - Да, да, спал как убитый! - воскликнул  тот.  -  Что  будет  пить  мой
благородный начальник - коньяк, ром, виски? Настойку на порохе  или  кипящее
масло? Скажите только слово, о Львиное Сердце, и мы  добудем  вам  все,  что
угодно, - даже вино из  епископских  погребов  или  расплавленное  золото  с
Монетного двора короля Георга.
     - Чего-нибудь покрепче, - важно сказал  мистер  Тэппертит,  -  да  неси
скорее! А откуда ты его возьмешь, мне все равно.  Хоть  из  винных  погребов
самого дьявола!
     - Сильно сказано, благородный старшина! - отозвался слепой. -  Вот  это
речь, достойная Вождя Подмастерьев! Ха-ха!  Из  чертовых  погребов!  Славная
шутка! Старшина острит. Ха-ха-ха!
     -  Вот  что,  приятель,  -  изрек  мистер  Тэппертит,   устремив   свой
"пронзительный" взор на хозяина, который, подойдя к стенному шкафу, ловко  и
уверенно, как зрячий, достал оттуда бутылку и  стакан.  -  Если  будешь  так
шуметь, то сейчас убедишься, что старшина шутить вовсе  не  намерен.  Заруби
это себе на носу!
     - Ох, он на меня смотрит! - воскликнул Стэгг,  останавливаясь  и  делая
вид, будто заслоняется бутылкой. Я чувствую на себе его взгляд, хотя не вижу
его. Не смотрите на меня, благородный  старшина!  Ваши  глаза  сверлят,  как
бурав!
     Мистер Тэппертит мрачно усмехнулся и, еще раз метнув взгляд  в  сторону
слепого, который прикинулся страшно  испуганным,  уже  менее  грозным  тоном
приказал ему подойти и впредь держать язык за зубами.
     - Слушаю, начальник. - Стэгг подошел к нему вплотную и наполнил  стакан
доверху, не пролив ни капли, так  как  держал  мизинец  на  краю  стакана  и
перестал наливать, как только жидкость смочила палец.
     - Пейте, благородный старшина! Смерть всем хозяевам и да здравствуют их
подмастерья! Да будут любимы все красотки! Выпейте, храбрый генерал, и пусть
вино разгорячит ваше мужественное сердце!
     Мистер Тэппертит милостиво взял стакан из его протянутой руки. Пока  он
пил, слепой опустился на одно колено и с видом  смиренного  восхищения  стал
осторожно гладить его икры.
     - Ах, если бы я был  зрячий!  -  приговаривал  он.  -  Если  бы  я  мог
полюбоваться на моего старшину! Ах, за чем мои глаза не  могут  увидеть  эту
пару точеных ног, угрозу семейному счастью всех мужей на свете!
     - Пусти! - сказал мистер  Тэппертит,  глянув  вниз  на  свои  обожаемые
конечности. - Оставь меня в покое, слышишь, Стэгг?
     - Когда я  после  этого  трогаю  свои  собственные,  продолжал  слепой,
сокрушенно ударяя себя по ляжкам, я начинаю их презирать.  Рядом  с  дивными
ножками моего капитана они кажутся просто деревяшками.
     - Еще бы! - воскликнул мистер Тэппертит. - Вздумал сравнивать мои  ноги
со своими старыми зубочистками. Этого только недоставало! На, возьми стакан.
А ты, Бенджамен, веди меня туда. За работу!
     С этими словами Сим опять скрестил руки на груди, сурово нахмурил брови
и величественно проследовал за своим товарищем к низенькой  двери  в  другом
конце под вала. Оба скрылись  за  этой  дверью,  а  Стэгг,  оставшись  один,
погрузился в размышления.
     Помещение, куда вошли мистер  Тэппертит  и  его  спутник,  представляло
собой такой  же  слабоосвещенный  погреб  с  усыпанным  опилками  полом.  Он
находился между передним погребом, откуда они пришли, и тем,  где,  судя  по
шуму и гомону, происходила игра в кегли. По  сигналу  долговязого  галдеж  и
стук там разом сменились мертвой тишиной, и тогда этот  молодой  джентльмен,
подойдя к небольшому шкафу, достал из него берцовую кость,  которая  некогда
составляла, должно быть, неотъемлемую часть какого-то столь  же  долговязого
парня.
     Кость эту Бенджамен вручил мистеру Тэппертиту, а тот,  приняв  ее,  как
принимают скипетр или жезл, эмблему  власти,  лихо  заломил  набекрень  свою
треуголку и вскочил на большой стол, на котором для него  уже  было  заранее
поставлено  председательское  кресло  с  веселенькими  украшениями  -  двумя
человеческими черепами.
     Как только мистер Тэппертит занял это почетное место,  появился  второй
молодой джентльмен, который нес большую  книгу  с  застежками,  прижимая  ее
обеими руками к груди; с низким поклоном в  сторону  Тэппертита  он  передал
книгу Бенджамену, затем приблизился к столу и, повернувшись к  нему  спиной,
застыл в позе Атласа*. Тогда и долговязый Бенджамен влез на стол  и,  сев  в
другое кресло, пониже председательского, торжественно положил огромную книгу
на спину безмолвного участника этой  церемонии,  раскрыл  ее,  действуя  так
уверенно, словно перед  ним  не  чужая  спина,  а  деревянный  пюпитр,  -  и
приготовился вносить в нее записи пером соответствующей величины.
     Окончив  все  эти  приготовления,  Бенджамен   посмотрел   на   мистера
Тэппертита, и тот, повертев в воздухе костью, ударил ею девять раз по одному
из черепов. После девятого удара из подвала, где играли  в  кегли,  появился
третий молодой джентльмен и, низко поклонясь, остановился в ожидании.
     - Подмастерье! - произнес славный вождь  Тэппертит.  -  Кто  там  ждет?
Подмастерье доложил, что в погребе ожидает новичок, который желает  вступить
в тайное общество Рыцарей-Подмастерьев и приобрести ту свободу и те права  и
привилегии, которыми пользуются члены этого общества. Тут  мистер  Тэппертит
опять взмахнул костью  и,  угостив  изрядным  ударом  в  нос  второй  череп,
провозгласил:
     - Впустить его!
     Услышав приказ, подмастерье опять  отвесил  низкий  поклон  и  удалился
туда, откуда пришел.
     Вскоре  из  той  же  двери  появились  двое  других,  они  сопровождали
третьего, с завязанными глазами. На нем был парик с кошельком*,  широкополый
кафтан, обшитый вытертым галуном, и на боку - шпага, ибо  устав  предписывал
наряжать новичка при вступлении в Общество в этот парадный  костюм,  который
держали здесь для таких случаев, пересыпав  его  для  сохранности  лавандой.
Один из конвоиров держал ржавый мушкетон, направив его прямо в ухо  новичку,
другой - старинную саблю, которой он на ходу кровожадно размахивал,  кромсая
с ловкостью анатома воображаемых противников.
     Когда эта безмолвная группа  приблизилась  к  столу,  мистер  Тэппертит
надвинул шляпу на самые брови, а новичок склонился перед ним, прижав руку  к
груди. Достаточно насладившись этими знаками смиренной покорности,  старшина
приказал снять с глаз новичка повязку и стал испытывать на нем  силу  своего
магнетического взора.
     - Так! - глубокомысленно произнес он, наконец, после этого испытания. -
Приступайте! Верзила Бенджамен прочел вслух: - Марк  Джилберт,  девятнадцати
лет. Работает у Томаса Керзона, чулочника, на Голден-Флис, в Олдгете.  Любит
дочь Керзона. Любит ли она его,  -  не  может  сказать  с  уверенностью,  но
думает, что любит. На прошлой неделе во вторник Керзон надрал ему уши.
     - Что я слышу! - крикнул старшина, содрогаясь.
     - Да, с вашего позволения, сэр, - надрал мне уши за то, что  я  смотрел
на его дочку, - подтвердил новичок.
     - Впишите Керзона  в  список  осужденных,  -  приказал  старшина.  -  И
доставьте против его фамилии черный крест.
     - С вашего позволения, сэр,  -  это  еще  не  самое  худшее,  -  сказал
новичок. - Он обзывает меня лодырем и, если недоволен моей работой, не  дает
мне пива. Меня  кормит  голландским  сыром,  а  сам  ест  честер.  Со  двора
отпускает не каждое воскресенье, а только раз в месяц.
     - Вопиющее дело! - объявил мистер Тэппертит сурово. - Отметьте  Керзона
не одним, а двумя черными крестами.
     - Хорошо бы, если бы ваше братство, - начал новичок, хилый, кривобокий,
неказистый с виду парень с впалыми, близко посаженными глазами, - сожгло его
дом, потому что он не застрахован, или задало ему хорошую трепку,  когда  он
вечером возвращается из клуба  домой,  и  помогло  мне  увезти  его  дочь  и
обвенчаться с ней тайно - во Флите обвенчают кого угодно, все  равно,  хочет
она этого или нет*.
     Но мистер Тэппертит взмахнул своим зловещим жезлом, предупреждая  этим,
чтобы его не перебивали, и при казал поставить против  фамилии  Керзона  три
черных креста.
     - Это означает "месть страшная и неумолимая", милостиво пояснил  он.  -
Ученик, чтишь ли ты Консти туцию?*.
     На это новичок, согласно наставлениям своих "поручителей", отвечал:
     - Чту.
     - Чтишь ли Церковь, Государство и все, что у нас в  Англии  установлено
законом, - за исключением хозяев? И снова новичок ответил:
     - Чту.
     Дав такой ответ, он  покорно  выслушал  речь  старшины,  приготовленную
заранее для таких случаев. Мистер Тэппертит объяснил ему, что  в  силу  этой
самой Конституции (которая хранится где-то в железном сундуке - где  именно,
так и  не  удалось  выяснить,  иначе  он  сумел  бы  раздобыть  себе  копию)
подмастерьям  в   былые   времена   жилось   привольно:   им   очень   часто
предоставлялись свободные дни,  они  разбивали  головы  десяткам  людей,  не
повиновались хозяевам и  даже  совершили  несколько  знаменитых  убийств  на
улицах. Но постепенно  все  эти  привилегии  у  них  отняли,  и  теперь  они
ограничены в своих благородных стремлениях. Столь  позорное  и  унизительное
ограничение  их  прав  несомненно  -  следствие  новых  веяний,  и  вот  они
объединились для борьбы против всяких новшеств и перемен, за  восстановление
добрых старых обычаев и будут бороться, чтобы победить или умереть.
     Целесообразность такого движения вспять старшина доказывал ссылками  на
мудрых крабов и на довольно обычную тактику мулов и ослов. Затем он  изложил
новообращенному основные цели их братства, которые в немногих  словах  можно
формулировать так:  мщение  тиранам-хозяевам  (в  их  жестоком,  нестерпимом
деспотизме ни минуты не сомневается ни один  подмастерье)  и  восстановление
всех прежних прав подмастерьев. К выполнению этой миссии братство их еще  не
готово, ибо состоит пока только из двадцати смельчаков, но они  дали  клятву
во что бы то ни стало добиться своей цели - хотя бы огнем и мечом, если  это
понадобится.
     Затем мистер Тэппертит изложил текст присяги*, которую обязан был  дать
каждый  член  их  небольшой  группы,  жалкого  остатка   доблестной   старой
корпорации: эта внушительная и грозная присяга обязывала членов общества  по
первому требованию оказывать сопротивление лорд-мэру, меченосцу, капеллану и
шерифу, ни во что не  ставить  Совет  олдерменов,  но,  когда  придет  время
всеобщего восстания подмастерьев,  ни  в  коем  случае  не  причинять  вреда
Тэмпл-Бару, ибо это - оплот Конституции* и к нему должно относиться с полным
уважением.
     Изложив все эти пункты с большим жаром и  красноречием  и  не  преминув
сообщить новичку, ч