е думал о богатстве, милый мой! Ты всем  был
доволен.
     Барнеби засмеялся  и  попросил  ее  повторить  эти  слова,  после  чего
закричал: "Да, да, это верно!" И захохотал еще громче. Через минуту его  уже
что-то отвлекло, и другие впечатления вытеснили из его памяти  и  слепого  и
золото.
     Однако и в тот день и на следующий  Барнеби  еще  не  раз  вспоминал  о
слепом, и из его замечаний было видно, что мысль об этом человеке, а главное
- слова слепого о золоте сильно занимают его. Как знать, почему? Родилась ли
у него мысль о богатстве впервые в тот вечер, когда он  смотрел  на  золотое
закатное небо (ведь часто какие-то предметы или внешние впечатления  рождали
в его мозгу образы, имеющие с ними весьма мало  общего),  или  их  убогое  и
трудное существование уже давно, в силу контраста, вызывало мысли о счастье,
которое приносит с собой золото? Было ли всему причиной  случайное  (как  он
думал) появление слепого и слова, так совпавшие с его собственными  мыслями,
или его так сильно поразила слепота этого человека, отличавшая его от  всех,
с кем приходилось встречаться до тех пор? Мать  всячески  пыталась  выяснить
это, но все ее старания были тщетны: вряд ли и сам Барнеби  отдавал  себе  в
этом отчет.
     Миссис Радж тревожило то,  что  он  упорно  возвращается  к  вопросу  о
золоте, и она всякий раз спешила занять его чем-нибудь другим,  -  это  было
единственное, что она могла сделать. Она опасалась, что,  если  предостеречь
сына против Стэгга, показать, какой страх и недоверие  он  внушает  ей,  это
только обострит интерес Барнеби к слепому и желание опять встретиться с ним.
Оставалось  одно  -   надеяться,   что   в   лондонской   сутолоке   опасный
преследователь  потеряет  их  след,  а  они,  избавившись  от  него,   уедут
куда-нибудь подальше и там, соблюдая как можно большую осторожность,  смогут
жить в безвестности, тихо и спокойно.
     Через некоторое время они доехали до  заранее  намеченной  остановки  в
десяти милях от  Лондона  и  там  переночевали,  сговорившись  с  владельцем
телеги, которая порожняком возвращалась в Лондон и должна была выехать  туда
в пять часов утра, что он за небольшую  плату  довезет  их  до  столицы.  Он
выехал точно в назначенное время, дорога была  хорошая  -  если  не  считать
пыли, потому что погода стояла сухая и жаркая. Ровно в  семь  часов  утра  в
пятницу, 2 июня 1780 года, мать и сын  сошли  у  Вестминстерского  моста  и,
простившись с возчиком, остановились на  раскаленном  тротуаре,  одинокие  в
этом громадном городе. От ночной прохлады не осталось и следа, солнце  сияло
нестерпимо ярко.

ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ

     Не зная, куда идти теперь, ошеломленные толчеей на улицах, по  которым,
несмотря на ранний час, уже двигалась густая толпа, миссис  Радж  и  Барнеби
присели отдохнуть в одной из ниш на мосту. Они скоро заметили,  что  людской
поток несется в одном направлении - из Мидлсекса в Сэррей*, причем бросалась
в глаза необыкновенная  торопливость  и  возбуждение  этой  огромной  толпы.
Большинство шло группами  по  двое,  по  трое,  кое-где  -  и  впятером  или
вшестером, разговаривали мало. а многие всю дорогу молчали и шагали  быстро,
как люди, поглощенные мыслью о том, что впереди, и  спешившие  все  к  одной
цели.
     И еще Барнеби и его мать с  удивлением  заметили,  что  в  этой  толпе,
которая безостановочно текла и текла мимо них, почти у всех мужчин на шляпах
- синие кокарды, а случайно попавшие в эту толпу прохожие, у которых не было
на шляпах такого украшения, боязливо  жались  к  стенам,  стараясь  остаться
незамеченными, и уступали другим дорогу, чтобы умилостивить  их  и  избежать
нападения. Опасения их были довольно понятны, ибо людей с кокардами  было  в
сорок или пятьдесят раз больше. Впрочем, никаких ссор  не  возникало,  синие
кокарды потоком неслись мимо, обгоняя друг друга, развивая  такую  быстроту,
какая возможна в толпе, и только обменивались взглядами - да и то не часто -
с теми, кто был без кокард.
     Вначале толпа двигалась по тротуарам и  только  кое-кто  из  отставших,
торопясь догнать своих, бежал по мостовой. Но  не  прошло  и  получаса,  как
улица  была  уже  запружена  во  всю  ширину,  и  страшная  давка,   которую
увеличивали встречные телеги и  кареты,  задерживавшие  движение,  вынуждала
людей идти все медленнее, по временам даже стоять на  месте  пять,  а  то  и
целых десять минут.
     Часа через два толпа стала заметно редеть  и,  постепенно  рассеиваясь,
очистила, наконец, мост, - только порой какой-нибудь человек с  кокардой  на
шляпе, разгоряченный и весь в пыли, пробегал, запыхавшись,  боясь  опоздать,
или останавливался, чтобы расспросить, в какую сторону прошли его  товарищи,
а  получив  ответ,  мчался  дальше,   воспрянув   духом.   Когда   наступили
относительное безлюдье и тишина, казавшиеся такими странными и  неожиданными
после недавней сутолоки, миссис Радж  тут  только  решилась  осведомиться  о
причине недавнего столпотворения у старика, который присел около них.
     - Как! Откуда же вы явились, что не слыхали о лорде Джордже  Гордоне  и
его великом Союзе? - сказал старик. - Сегодня лорд  Гордон  -  дай  бог  ему
здоровья! - вносит в парламент петицию против католиков.
     - А причем же тут вся эта толпа? - спросила вдова.
     - Причем? Вот так вопрос! Неужто не знаете? Ведь милорд объявил, что он
не подаст петиции, если его не будут сопровождать  до  самых  дверей  палаты
хотя бы сорок тысяч верных протестантов. Их-то вы и видели.
     - Да, вот это толпа так толпа! -сказал Барнеби.- Слыхала,  мама?  Сорок
тысяч!
     - А собралось, говорят, еще  гораздо  больше,  -  отозвался  старик.  -
Добрых сто тысяч. Да, да, на лорда Джорджа можно положиться.  Он  свою  силу
знает. Там, за этими тремя окнами наверху, -  он  указал  на  здание  палаты
общин, высившееся над рекой, - немало людей побледнеет как смерть, когда наш
славный лорд Джордж войдет туда сегодня. И недаром! Ого, положитесь на лорда
Джорджа! Он знает, что делает!
     Бормоча это, хихикая и  помахивая  большим  пальцем,  старик  с  трудом
поднялся, опершись на палку, и заковылял дальше.
     - Мама, а эти парни, про которых он говорил, - молодцы, правда?  Пойдем
за ними.
     - Только не за ними! - воскликнула мать.
     - Почему же? Да, да, пойдем! - Барнеби потянул ее за рукав.
     - Ты не знаешь, сколько зла они могут натворить! - возразила мать. - Не
знаешь, куда они могут завести тебя! Барнеби, милый, ну ради меня...
     - Ради тебя? - Барнеби погладил ее руку. - Так  ведь  это  именно  ради
тебя, мама! Помнишь, что сказал слепой про золото? Пойдем! Его  надо  искать
там, где много людей. Или подожди здесь, пока я  вернусь.  Да,  да,  подожди
меня здесь!
     Миссис Радж  со  всей  настойчивостью,  порожденной  страхом,  пыталась
отговорить его от этого намерения, но все ее  усилия  были  тщетны.  Барнеби
нагнулся, чтобы застегнуть пряжку на башмаке,  и  в  эту  минуту  из  быстро
проезжавшей мимо кареты раздался голос, приказывавший кучеру остановиться.
     - Эй, молодой человек! - окликнул Барнеби тот же голос.
     - Кто меня зовет? - спросил Барнеби, подняв глаза.
     - Есть у вас такое украшение? - Незнакомец протянул ему синюю кокарду.
     - Ради бога, не надо, умоляю вас, не давайте ему этого!  -  воскликнула
вдова.
     - Не отвечайте за него, женщина! - сухо  сказал  человек  в  карете.  -
Пусть юноша решает сам, он достаточно взрослый и нечего ему цепляться за ваш
фартук. Он и без вас знает, хочет он носить кокарду честного англичанина или
нет.
     Барнеби, дрожа от нетерпения, чуть не в десятый раз закричал: "Да,  да,
хочу!" Незнакомец бросил ему кокарду, крикнул: "Бегите на Сент-Джордж-Филдс"
- и, велев кучеру ехать поскорее, укатил.
     В то время как Барнеби дрожащими от волнения руками прикреплял на шляпу
новое украшение и, стараясь получше его приладить, торопливо отвечал  что-то
на мольбы плачущей матери, по другой стороне улицы  проходили  двое  мужчин.
Заметив мать и сына и видя, чем занят Барнеби, они остановились, пошептались
и, перейдя улицу, подошли к миссис Радж.
     - Чего вы тут сидите? - сказал один из них, мужчина с длинными  прямыми
волосами, в простой черной одежде и с массивной тростью в руке. - Почему  не
пошли со всеми?
     - Сейчас иду, сэр, - ответил Барнеби. Он  уже  прикрепил  кокарду  и  с
гордостью надел шляпу. - Мигом добегу туда.
     - Надо говорить не "сэр", а "милорд", когда имеешь честь  беседовать  с
его светлостью, -  поправил  его  второй  джентльмен.  -  Если  вы,  молодой
человек, с первого взгляда не узнали лорда Джорджа Гордона,  так  пора  хоть
сейчас узнать его.
     - Ну, ну, Гашфорд, - промолвил лорд Джордж в  то  время,  как  Барнеби,
сорвав с головы шляпу, отвешивал ему низкий поклон. - Стоит  ли  говорить  о
таких  пустяках  сегодня,  в  великий  день,  который  все  англичане  будут
вспоминать с восторгом и гордостью. Надень шляпу, друг, и ступай  следом  за
нами,  потому  что  ты  опаздываешь.  Уже  одиннадцатый  час.   Разве   тебе
неизвестно, что сбор назначен к десяти?
     Барнеби отрицательно замотал  головой,  переводя  блуждающий  взгляд  с
одного на другого.
     - А следовало бы знать  это,  -  заметил  Гашфорд.  -  Ведь  было  ясно
сказано, что в десять. Как же это вы не знаете?
     - Он ничего не знает, сэр,  -  вмешалась  миссис  Радж,  -бесполезно  и
спрашивать его. Мы только сегодня утром приехали сюда издалека.
     - Наше дело пустило, видно, глубокие корни и распространилось широко, -
сказал лорд Джордж своему секретарю. - Возблагодарим бога за  эту  радостную
весть!
     - Аминь, - подхватил Гашфорд с торжественной серьезностью.
     - Вы не так меня поняли, милорд, - сказала вдова.  -  Простите,  но  вы
жестоко ошибаетесь. Мы ничего не знаем обо всех здешних делах. И не желаем и
не имеем права  участвовать  в  том,  что  вы  затеяли.  Мой  бедный  сын  -
слабоумный. Он мне дороже жизни. Ради всего  святого,  милорд,  идите  своей
дорогой без него, не вовлекайте его в опасное дело.
     - Милая моя,  как  вы  можете  говорить  подобные  вещи!  -  возмутился
Гашфорд. - О какой опасности вы толкуете? Что же, по-вашему,  милорд  -  лев
рыкающий, который бродит вокруг, ища кого бы растерзать? О, господи!
     - Нет, нет, милорд, простите, - взмолилась вдова,  прижав  обе  руки  к
груди и от волнения едва сознавая, что делает и  говорит.  -  Но  я  недаром
умоляю вас внять моей горячей материнской просьбе и не уводить от меня сына.
О, не делайте этого! Он не в своем уме, да, да, милорд, верьте мне!
     - Вот какова испорченность нашего века! - сказал лорд Джордж,  отпрянув
от протянутых к нему рук и густо краснея. - Тех, кто стремится  к  правде  и
стоит за святое дело, уже объявляют  сумасшедшими.  И  у  вас  хватает  духу
говорить так о родном сыне! Какая же вы после этого мать?
     - Вы меня поражаете, - подхватил Гашфорд с кроткой укоризной.  -  Какой
печальный пример развращенности!
     - Он вовсе не похож на... - начал лорд Джордж, взглянув на  Барнеби,  и
докончил шепотом на ухо секретарю: - ...на  помешанного.  Как  по-вашему?  И
если даже это правда,  не  следует  каждую  пустячную  странность  объявлять
безумием. Если бы это стало  правилом,  кто  из  нас...  -  тут  лорд  снова
покраснел, - мог бы избегнуть такого клейма?
     - Никто, - согласился секретарь. - Чем больше  рвения,  способностей  и
верности делу проявлял бы человек, чем громче звучал бы в  нем  глас  божий,
тем больше все были бы уверены в его безумии. А что  касается  этого  юноши,
милорд, - добавил Гашфорд и, кривя губы, бросил взгляд на  Барнеби,  который
стоял перед ними, вертя шляпу в руках и украдкой, знаками приглашал их  идти
поскорее, - так у него, по-моему, здравого смысла и силы воли не меньше, чем
у всех, кого я знаю.
     - Значит, ты хочешь стать членом нашего  великого  Союза?  -  обратился
лорд Джордж к Барнеби. - И уже собирался это сделать?
     - Да, да, - подтвердил Барнеби, и глаза его ярко заблестели. - Конечно,
хочу! Я только что говорил ей это.
     - Ага, я так и думал, - отозвался лорд Джордж, неодобрительно посмотрев
на несчастную мать. - Тогда иди с нами, и твое желание исполнится.
     Барнеби с нежностью поцеловал мать в щеку и, наказав ей  быть  веселой,
так как теперь их ждет счастливая жизнь, пошел за лордом и его секретарем. А
она, бедняжка, следовала за ними - трудно описать, как печально  и  тревожно
было у нее на душе.
     Они быстро прошли по  Бридж-роуд,  где  все  лавки  были  закрыты  (ибо
торговцы, увидев валившую мимо толпу, испугались за целость своих товаров и,
полагая, что толпа будет возвращаться  обратно  той  же  дорогой,  поспешили
запереть двери), а в верхних этажах жильцы теснились у окон и смотрели вниз.
На лицах этих людей выражались различные чувства: у кого - страх, у  кого  -
любопытство,  нетерпеливое  ожидание  или  негодование.  Одни  аплодировали,
другие свистели. Но лорд Джордж, не обращая ни на что внимания, все  ускорял
шаг, так как издали уже слышался гул громадной  толпы,  отдававшийся  в  его
ушах, как рев прибоя. И, наконец, они пришли на Сент-Джордж-Филдс.
     В те времена  это  было  еще  поле,  обширное  поле,  и  тут-то  сейчас
собралось несметное множество людей со знаменами различного вида и размеров,
но одного цвета - синего, как  и  кокарды.  Одни  отряды  в  боевом  порядке
маршировали взад и вперед, другие стояли, построившись в каре  или  шеренги.
Большинство маршировавших и стоявших на месте пели гимны или псалмы. Кто  бы
это ни придумал,  мысль  была  хороша:  хор  тысяч  голосов,  сливавшихся  в
воздухе, не мог не волновать сердца энтузиастов, хотя бы и заблуждающихся.
     На аванпостах всей этой громадной армии стояли дозорные, которые должны
были сообщить о прибытии вождя. Как только они прибежали с этой вестью,  она
быстро облетела всех, и на несколько  мгновений  огромная  толпа  замерла  в
такой неподвижности,  что  стоило  ветерку  зашевелить  где-нибудь  одно  из
знамен, как это тотчас бросалось  в  глаза  и  приковывало  внимание.  Затем
раздался громовой клич, за ним - другой, третий, они раскалывали и  колебали
воздух, как пушечные залпы.
     - Гашфорд! - воскликнул лорд Джордж, крепко сжав  руку  секретаря;  его
голос и внезапная перемена в лице выдавали сильное волнение. - Гашфорд,  вот
теперь я знаю, чувствую, что бог возложил на меня великую миссию! Я -  вождь
всего этого великого воинства. Пусть бы они сейчас  единодушно  потребовали,
чтобы я повел их на смерть, - я сделал бы это. Да, повел бы их и первым  пал
бы в бою.
     - Какое замечательное зрелище! - сказал секретарь.  -  Сегодня  великий
день для Англии и для нашего святого дела во всем мире. Примите же,  милорд,
тот знак почтения, какой я, ничтожный, но смиренно  преданный  нам  человек,
могу...
     - Что вы делаете! - крикнул лорд Джордж, хватая за обе руки  секретаря,
который сделал вид, будто  хочет  стать  перед  ним  на  колени.  -  Дорогой
Гашфорд, не  расстраивайте  меня,  иначе  я  не  смогу  выполнить  священную
обязанность, предстоящую мне  в  этот  торжественный  день.  -  Бедный  лорд
говорил это со слезами на глазах. - Пойдемте же к ним, нам еще надо найти  в
каком-нибудь отряде место для нашего новобранца. Давайте руку!
     Гашфорд вложил свою холодную предательскую руку в  руку  лорда,  и  так
они, в сопровождении Барнеби и его матери, вмешались в толпу.
     А толпа уже снова пела, и, когда ее предводитель проходил между рядами,
люди заливались еще громче. Многие из них, якобы объединившиеся  для  защиты
своей религии и готовые умереть за нее, отроду не слыхивали ни одного  гимна
или псалма. Но эти молодцы обладали здоровенными легкими  и  не  прочь  были
погорланить, - вот они и распевали сейчас вместо гимнов  всякую  бессмыслицу
или непристойности, какие только приходили им в голову:  в  общем  хоре  все
равно не слышно было слов, да, впрочем, не очень-то они  и  беспокоились  об
этом. И подобные импровизации распевались под самым носом  у  лорда  Джорджа
Гордона, а он, не понимая  их  смысла,  шествовал,  как  всегда,  чопорно  и
торжественно, очень довольный и умиленный благочестием своих приверженцев.
     Так шли они и шли, то вдоль одной шеренги, то  вдоль  другой,  обходили
каре и круги, а впереди были все новые ряды, каре  и  круги,  необозримые  и
неисчислимые. Стало уже очень жарко, солнце беспощадно обливало поле жгучими
лучами, знаменосцы просто с ног  валились,  обессиленные  тяжелой  ношей,  и
большинство собравшихся, не вытерпев, расстегивали кафтаны и жилеты, снимали
шейные платки. А в гуще толпы, где из-за тесноты жара была еще  невыносимее,
некоторые в полном изнеможении ложились на траву и предлагали все, что у них
было с собой, за глоток воды. Однако ни один из этих  мучеников  не  ушел  с
поля. А лорд Джордж, обливаясь потом, все шествовал вдоль рядов  об  руку  с
Гашфордом. И Барнеби и его мать следовали за ними по пятам.
     Они дошли до конца длинного ряда, в котором  человек  восемьсот  стояли
"колонной", и лорд Джордж  оглянулся,  услышав  громкий  возглас  удивления.
Голос прозвучал как-то глухо и странно, как всегда звучит одинокий голос  па
открытом воздухе, в густой толпе, - и в  тот  же  миг  из  рядов  с  громким
хохотом выскочил какой-то парень. Хлопнув Барнеби  по  спине  своей  могучей
лапой, он закричал:
     - Вот чудеса! Да это же Барнеби Радж! Век тебя не  видел.  Где  эго  ты
пропадал так долго?
     Барнеби в эту минуту думал о том, что истоптанная  трава  пахнет  здесь
совсем так, как на чигуэлском  лугу,  где  он  в  детстве  играл  в  крикет.
Ошеломленный внезапным и шумным приветствием,  он  растерянно  уставился  на
окликнувшего его человека и сказал только:
     - Как, это ты, Хью?!
     - Я ли это? Ну, конечно, я, Хью из "Майского Древа"!  А  помнишь  моего
пса? Он до сих пор жив, и ручаюсь, что узнает тебя... Ага, и ты носишь  нашу
кокарду? Молодчина! Ха-ха-ха!
     - Так вы знаете этого юношу? - спросил лорд Джордж.
     - Знаю ли, милорд?.. Конечно, знаю, как собственную  правую  руку...  И
мой командир тоже знает его. Все мы тут его хорошо знаем.
     - Значит, примете его в свой отряд?
     - Еще бы! У нас  в  отряде  не  найдется  ни  одного  такого  славного,
проворного парня, как Барнеби Радж, - сказал Хью. - Хотел бы  я  знать,  кто
посмеет спорить против этого! Иди к нам, Барнеби! Он  пойдет  между  мной  и
Деннисом, милорд, и понесет знамя, -  Хью  взял  знамя  из  рук  утомленного
знаменосца, - самое красивое шелковое знамя в нашей доблестной армии.
     - Ради бога, не троньте  его!  -  пронзительно  крикнула  миссис  Радж,
бросаясь к сыну. - Барнеби!.. Милорд!.. Вот  увидите,  он  не  захочет  меня
оставить!.. Барнеби! Барнеби!..
     - Женщины в  строю?  -  рявкнул  Хью,  став  между  вдовой  и  сыном  и
отталкивая ее. - Эй! Капитан, сюда!
     - Что тут за шум? - закричал, подбегая, разгневанный Саймон  Тэппертит.
- Такой-то у вас порядок?
     - Я  и  сам  говорю,  что  это  непорядок,  -  отвечал  Хью,  продолжая
удерживать миссис Радж. - Это против всех правил: женщины отвлекают от  дела
наших храбрых солдат. Отдайте команду, капитан, не то все разбегутся! Живо!
     - Сомкнуть ряды! -  прокричал  Саймон  во  всю  силу  своих  легких.  -
Стройся! Шагом марш!
     Миссис Радж была отброшена и упала. Толпа пришла  в  движение.  Барнеби
увлекли в этот людской водоворот, и мать потеряла его из виду.

ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ

     Собравшаяся здесь масса людей с самого начала была  разбита  на  четыре
отряда - Лондонский, Вестминстерский, Саутуоркский и Шотландский.  В  каждом
из них были свои части, и так как построены они были по-разному, то в  общей
системе могли разобраться лишь  немногочисленные  командиры  и  вожаки  этой
армии; остальным эта система  была  так  же  непонятна,  как  план  большого
сражения - рядовому солдату. Однако  в  эт