лько в нашем
тесном кругу,- сказал слесарь после того, как пожал руки всем мужчинам и  не
менее сорока пяти раз перецеловал всех женщин.- Но как только мы  с  Барнеби
вышли на улицу, нас узнали, и пошла потеха! Ну, скажу я  вам,-  добавил  он,
утирая багровое лицо,- право, лучше, чтобы тебя вывела из дому толпа врагов,
чем провожала домой куча друзей. Я это теперь знаю по  опыту  и  выбрал  бы,
пожалуй, меньшее из двух зол.
     Однако было совершенно ясно, что слесарь шутит, а  на  самом  деле  эти
торжественные проводы доставили ему  величайшее  удовольствие.  И,  так  как
толпа на улице продолжала неистовствовать, крича "ура" так, словно глотки  у
всех ничуть не были натружены и могли  служить  еще  целых  две  недели,  он
послал наверх за Грипом (который вернулся домой, сидя на плече хозяина, и по
дороге отвечал на знаки расположения толпы тем, что до  крови  исклевал  все
пальцы, до которых мог дотянуться), и, с вороном на плече показавшись в окне
второго этажа, снова стал махать шляпой, пока она  не  повисла  на  лоскутке
между его большим и указательным пальцами. Его появление  было  встречено  с
должным энтузиазмом, а когда крики поутихли, слесарь  поблагодарил  всех  за
участие и  сказал,  что  в  доме  есть  больная,  поэтому  он  просит  народ
разойтись, но сперва хорошо  бы  прокричать  трижды  "ура"  в  честь  короля
Георга, трижды - в честь Старой Англии и трижды - так просто,  на  прощанье.
Предложение было принято, но троекратное "ура"  "так  просто"  прокричали  в
честь Гейбриэла Вардена - и не три раза, а целых четыре, затем толпа в самом
веселом настроении стала расходиться.
     Надо ли говорить, как горячо поздравляли друг  друга  все  в  доме  под
Золотым Ключом, когда, наконец, остались  одни,  какая  радость  переполняла
счастливые сердца, как Барнеби, не в силах выразить свои  чувства,  бросался
от одного к другому, пока не  выбился  из  сил  и  не  заснул,  как  убитый,
растянувшись на полу у постели матери? И хорошо, что описывать все  это  нет
надобности, ибо такая задача никому не под силу.
     Расставшись с этой радостной картиной, бросим взгляд  на  совсем  иную,
мрачную, которую в ту же ночь видели только несколько человек.
     Место действия - кладбище, время - полночь. Действующие лица  -  Эдвард
Честер, священник, могильщик и четверо носильщиков, которые принесли простой
гроб.  Все  они  стояли  вокруг  свежевырытой  могилы,  и   тусклый   огонек
единственного  фонаря,  высоко  поднятого  одним  из  носильщиков,   освещал
страницы требника.
     Когда наступило время опустить гроб в могилу,  носильщик  на  мгновение
поставил фонарь на его крышку. На ней не было никакой надписи.
     Медленно, торжественно сыпалась земля на последнее  жилище  безыменного
человека, и стук ее комьев по крышке тяжело отзывался даже в привычных  ушах
тех, кто принес этого человека к месту  его  последнего  успокоения.  Могилу
засыпали, сровняли с землей. И все двинулись с кладбища.
     - Вы при его жизни совсем не знали его? - спросил священник у Эдварда.
     - Я его видывал очень часто, но не знал, что он - мой  брат.  Это  было
давно, много лет назад.
     - И с тех пор вы его больше никогда не встречали?
     - Нет. Вчера он упорно отказывал мне в свидании,  хотя  ему  передавали
мою просьбу и уговаривали его.
     - Так и не захотел? Какое неестественное ожесточение и бессердечие!
     - Вы так думаете?
     - А вы, видно, думаете иначе?
     - Вы угадали. Мы каждый день  слышим,  как  люди  удивляются  чьей-либо
"чудовищной неблагодарности". А вам никогда не приходило в  голову,  что  мы
часто требуем от человека чудовищно-незаслуженной  нами  безответной  любви,
как чего-то вполне естественного?
     Они дошли до ворот кладбища и, простившись, разошлись в разные стороны.

ГЛАВА ВОСЬМИДЕСЯТАЯ

     В тот день, выспавшись как следует после утомительных  трудов,  слесарь
побрился, вымылся весь с головы до ног, переоделся, пообедал, с наслаждением
выкурил трубку, осушил лишнего Тоби, после чего подремал в  большом  кресле,
мирно побеседовал с миссис Варден обо  всем,  что  произошло,  происходит  и
должно произойти в их семейном кругу, и уселся за чайный  стол  в  маленькой
гостиной, являя собой самого цветущего, уютного, веселого, добросердечного и
всем довольного человека во всей Англии и за ее пределами.
     Он сидел, блестящими глазами поглядывая на жену, и лицо  его  сияло  от
удовольствия. Улыбалась, казалось, каждая складочка его широченного  жилета,
дышала весельем вся фигура, вплоть  до  пухлых  ног  под  столом.  Одно  это
отрадное зрелище могло  превратить  уксус  мизантропии  в  чистейшие  сливки
человеколюбия. Он сидел, наблюдая, как жена убирала цветами комнату в  честь
Долли и Джозефа Уиллета, которые вышли погулять. Для них и  чайник  вот  уже
целых двадцать минут щебетал на огне, распевая такую веселую песенку,  какой
никогда еще не певал ни один чайник; для них же красовался на столе во  всем
своем великолепии парадный сервиз настоящего китайского фарфора, расписанный
круглолицыми мандаринами под большими зонтиками;  для  них  на  этом  столе,
покрытом белоснежной скатертью, приготовлена была очень аппетитная  на  вид,
сочная, розовая ветчина,  обложенная  свежими  листьями  зеленого  салата  и
душистыми огурцами. Для них были тут и всякие  другие  прелести  -  пастила,
варенье, пироги и печенье, просто таявшее во рту,  затейливые  крендельки  и
сдобные будочки, белый и черный хлеб - все в изобилии; в честь их счастливой
молодости миссис  Варден,  сама  удивительно  помолодевшая,  надела  сегодня
нарядное платье, красное с белым - стройная и полногрудая, с розовыми губами
и щеками и безупречными ножками, веселая и улыбающаяся, она была  так  мила,
что на нее любо было смотреть. И среди всех  этих  чудес  восседал  слесарь,
душа дома, источник света, тепла, жизни и радости,  солнце  этого  семейного
мирка.
     А Долли? Разве то была прежняя Долли? Надо было видеть, как  она  вошла
рука об руку с Джо, как старалась не  краснеть  и  казаться  ни  чуточки  не
смущенной, делая вид, будто ей все равно, сидеть ли за столом  рядом  с  Джо
или на другом месте, как она шепотом упрашивала  отца  не  подтрунивать  над
ней, как она краснела и бледнела в трепетном волнении счастья, и оно  делало
ее неловкой, но эта милая неловкость была лучше всякой ловкости! Отец не мог
на нее наглядеться и (как он сказал потом миссис Варден, когда они  ложились
спать) готов был бы целые сутки подряд смотреть на свою счастливую дочку,  и
ему бы это ничуть не надоело.
     А там пошли воспоминания - и как они наслаждались ими за  этим  надолго
затянувшимся чаепитием! С каким юмором слесарь спросил у Джо, помнит  ли  он
еще ту ненастную ночь, когда он в "Майском Древе" в первый раз осведомился о
Долли! Как они все смеялись, вспоминая тот вечер, когда Долли отправилась на
бал в  портшезе,  и  безжалостно  подшучивали  над  миссис  Варден,  которая
выставила цветы Джо за окно, вот это самое окно!  А  миссис  Варден  сначала
лишь скрепя сердце смеялась над собой вместе со всеми, потом, оправившись от
смущения, наслаждалась этими шутками не меньше других.
     Джо конфиденциально сообщил с абсолютной точностью, в какой день и  час
он  впервые  понял,  что  любит  Долли,  а  Долли,  краснея,  рассказала,  -
наполовину добровольно, наполовину по настоянию других,-  когда  именно  она
сделала открытие,  что  "неравнодушна"  к  Джо,-  и  эти  признания  служили
неиссякаемым источником веселья и разговоров.
     Потом у миссис Варден нашлось  что  порассказать  о  своих  материнских
тревогах и подозрениях, доказывавших ее проницательность. Было ясно, что  от
ее бдительных и мудрых глаз ничто не могло укрыться. Она все знала  заранее!
Она угадала все с первого взгляда. Она всегда это предсказывала. Она  поняла
это раньше, чем сами влюбленные. Она сразу сказала  себе  -  и  даже  помнит
точно, какими словами: "Молодой Уиллет что-то очень уж заглядывается на нашу
Долли, придется мне приглядывать за ним". И, конечно, "приглядывая" за  ним,
она заметила кучу разных мелких признаков (она все их тут же перечислила,  и
они оказались действительно такими мелкими, что никто другой не  мог  бы  по
ним ни о чем догадаться). Словом, из слов миссис Варден явствовало, что  она
с первой до последней минуты проявляла в этом деле величайшую тактичность  и
непревзойденную стратегическую ловкость.
     Не забыт был, разумеется, ни тот  вечер,  когда  Джо  непременно  хотел
проводить их до дому и ехал верхом рядом с  повозкой,  а  миссис  Варден  не
менее упорно настаивала, чтобы он вернулся, ни тот день, когда Долли упала в
обморок, как только при ней упомянули имя Джо, ни те многочисленные  случаи,
когда миссис Варден, всегда бдительная, входя  в  комнату  Долли,  заставала
дочь печальной и тоскующей. Словом, ничто не было забыто.  И  о  чем  бы  ни
говорили, все неизменно приходили к заключению, что сегодня -  счастливейший
день в их жизни, что все к лучшему, и лучше уж просто и быть не может.
     Беседа за столом была в самом разгаре, когда  вдруг  в  дверь  с  улицы
раздался громкий стук. Дверь эту весь день  не  отпирали,  так  как  хозяева
жаждали тишины и покоя. Услышав стук, Джо не дал никому тронуться с места  и
сам побежал открывать, как будто это была исключительно его обязанность.
     Разумеется, странно было бы думать, что, сойдя  вниз,  Джо  забыл,  где
находится входная дверь. А если  бы  даже  и  так,-  дверь  была  достаточно
внушительных размеров, торчала прямо перед глазами, так что  он  но  мог  не
увидеть ее. Тем не менее Долли, потому ли, что ей  сегодня  не  сиделось  на
месте, или она боялась,  что  Джо  не  сможет  одной  рукой  отпереть  дверь
(никакой другой причины у нее быть не могло), побежала за ним. И  оба  очень
долго оставались в коридоре - должно быть,  Джо  умолял  ее,  чтобы  она  не
подходила к двери, так как может простудиться  на  июльском  ветру,  который
неизбежно ворвется, когда ее откроют,- а между  тем  с  улицы  снова  и  еще
энергичнее забарабанили в дверь.
     - Отворит кто-нибудь из вас, или мне придется самому пойти?  -  крикнул
Варден сверху.
     Тут  только  Долли  вбежала  обратно   в   столовую,   раскрасневшаяся,
улыбающаяся, а  Джо  с  грохотом  отпер  входную  дверь,  всячески  стараясь
показать, что он страшно торопится это сделать.
     - Ну-с, что  там  такое?  -  спросил  слесарь,  когда  Джо  вернулся  в
гостиную.- Чего ты смеешься, Джо?
     - Сейчас сами увидите, сэр.
     - Кого увижу? Что увижу?
     Миссис Варден, недоумевая, как и он, только покачала головой в ответ на
вопросительный взгляд мужа. Тогда слесарь повернул свое  кресло  так,  чтобы
быть лицом к двери, и уставился на нее широко открытыми глазами с выражением
любопытства и удивления.
     На пороге никто не появлялся, но сначала в мастерской, затем  в  темном
коридорчике между мастерской и  гостиной  послышались  странные  звуки,  как
будто там кто-то тащил непосильную тяжесть - громоздкий сундук или мебель. В
конце концов, после долгой возни и грохота  в  коридоре,  дверь  в  гостиную
распахнулась, как от удара тараном, и  не  спускавший  с  нее  глаз  слесарь
увидел, что происходило за порогом. Он даже рот  разинул,  и  брови  у  него
взлетели на лоб. Хлопнув  себя  по  ляжке,  он  в  полнейшем  замешательстве
воскликнул громко:
     - Черт побери, да это Миггс!
     Сия дева, услышав свое  имя,  немедленно  бросила  на  произвол  судьбы
сопровождавшего ее маленького мальчика  и  большущий  сундук  и  ринулась  в
комнату так стремительно, что шляпка  слетела  у  нее  с  головы.  Всплеснув
руками, в которых держала деревянные патены, она  набожно  подняла  глаза  к
потолку и разразилась потоком слез.
     - Опять за старое! - воскликнул слесарь, глядя  на  нее  в  неописуемом
отчаянии.-  Эта  девушка  -  настоящий  пожарный  насос!  Никогда   она   не
угомонится!
     - Ох, хозяин! Ох, мэм! - воскликнула Миггс.- Я не  могу  удержаться  от
слез в такую минуту, когда мы все опять вместе! Ах, мистер Варден, какое это
счастье - мир в семье! Прощение всех обид и крепкая дружба!
     Слесарь посмотрел на жену, на Долли, на Джо - и снова на Миггс, все так
же подняв брови и раскрыв рот. Когда глаза его остановились на Миггс, он уже
не мог отвести их, как зачарованный.
     - Подумать только,- кричала Миггс в  истерическом  экстазе.-  Подумать,
что мистер Джо и дорогая мисс Долли соединились, наконец, несмотря  на  все,
что говорилось и делалось, чтобы  этому  помешать!  Видеть,  как  они  сидят
рядышком, как голубки, а я-то ничего и знать не знала и не могла приготовить
им чай! Ох, как же мне обидно! Но какая радость видеть все это!
     В порыве благочестивого восторга мисс Миггс хотела,  видно,  всплеснуть
руками, но вместо этого ударила своими деревянными патенами друг  о  дружку,
как будто это были кимвалы, и добавила самым умильным тоном:
     - Неужто моя миссис думала... боже милостивый, неужто она могла думать,
что Миггс  оставит  ее?  Верная  Миггс,  которая  поддерживала  ее  во  всех
испытаниях и понимала ее, когда те, кто не желал ей зла, но был с ней  очень
груб, так больно ранили ее душу? Неужели она думала, что Миггс забудет  все,
хотя она простая служанка и знает, что за  службу  наследства  не  получишь?
Забудет, что была  смиренной  посредницей  между  ней  и  мужем,  когда  они
ссорились, всегда мирила их, улаживала все и твердила хозяину про доброту  и
отходчивость миссис, про кротость ее нрава? Что же  она  думает,  что  Миггс
неспособна привязаться и служила только ради жалования?
     На все эти вопросы, один другого патетичнее, миссис Варден не  отвечала
ни слова. Но Миггс, ничуть этим не смущаясь, обратилась к сопровождавшему ее
мальчику (своему  старшему  племяннику,  сыну  ее  родной  замужней  сестры,
рожденному и взращенному в доме номер  двадцать  семь  на  площади  Золотого
Льва, под сенью второго звонка на двери справа) и,  то  и  дело  прибегая  к
помощи носового платка, поручила ему по возвращении домой утешить родителей,
передав им, что она покидает их, чтобы  остаться  в  недрах  семьи,  которую
любит больше всего  на  свете,  как  известно  вышеупомянутым  родителям,  и
напомнить им,  что  только  властное  чувство  долга  и  преданность  старым
хозяевам,  а  также  мисс  Долли  и  мистеру  Джо,  заставили  ее  отклонить
настойчивые  просьбы   родных,   предлагавших   ей   (как   он   сам   может
Засвидетельствовать) кров и стол на всю  жизнь  и  совершенно  бесплатно.  В
заключение Миггс приказала племяннику помочь ей снести наверх сундук,  затем
идти домой, унося с собой ее благословение, и отныне всегда молиться о  том,
чтобы он, когда вырастет, стал таким человеком, как мистер Варден или мистер
Джо, и имел таких родных и друзей, как миссис Варден и мисс Долли.
     Закончив речь этим наставлением (по правде  сказать,  юный  джентльмен,
для которого оно предназначалось, почти, а то и вовсе его не слушал, так как
был всецело поглощен созерцанием  лакомств  на  чайном  столе),  мисс  Миггс
предупредила все общество, чтобы они не беспокоились,  так  как  она  сейчас
вернется, и с помощью племянника потащила свой багаж  к  двери,  намереваясь
нести его наверх.
     - Послушай, душа моя,- сказал слесарь жене,- ты этого желаешь?
     - Я? Да я поражена, я просто ошеломлена  ее  наглостью!  Пусть  сию  же
минуту убирается из нашего дома!
     Услышав это, Миггс выпустила из рук угол сундука,  так  что  он  тяжело
стукнулся о пол, громко фыркнула и, скрестив руки, поджав губы,  воскликнула
три раза, постепенно повышая тон, "О, господи!"
     - Ты слышишь, голубушка, что говорит хозяйка? - промолвил слесарь.- Так
что, я думаю, лучше уходи подобру-поздорову. Постой-ка: вот тебе  за  старую
службу.
     Мисс Миггс зажала в кулаке ассигнацию, которую он протянул ей, спрятала
ее в красный кожаный кошелек, а кошелек - в карман (показав при  этом  более
значительную часть фланелевой  нижней  юбки  и  толстых  черных  чулок,  чем
принято показывать в обществе), затем мотнула головой и, посмотрев на миссис
Варден, снова повторила:
     - О, господи!
     - Это мы уже слышали, моя милая,- заметил ей слесарь.
     Тут Миггс закусила удила:
     - Что, видно, времена переменились, не  так  ли,  мэм?  Теперь  вы  уже
обойдетесь без меня? Сумеете и без моей помощи держать их в узде? Вам больше
не нужен козел отпущения, на котором можно срывать  злость?  Очень  приятно,
что вы стали такая самостоятельная! Поздравляю вас!
     Прокричав это, Миггс низко присела перед своей бывшей госпожой и,  стоя
в полуоборот, чтобы услышать ее ответ, высоко подняв  голову,  обратилась  к
остальному обществу, переводя глаза от одного к другому:
     - Право, я в восторге от этакой независимости! Жаль  только,  мэм,  что
пришлось вам таки покориться, потому что вы одна не смогли с ними справиться
- ха-ха-ха! Но вам, я думаю, очень досадно,- ведь вы всегда ругали за  глаза
мистера Джо, а тут, поди-ка, он стал вашим зятем! И очень  мне  удивительно,
как это мисс Долли поладила с ним после того, как столько лет  заигрывала  с
каретником! Впрочем, я слыхала, что каретник сам  раздумал  -  ха-ха-ха!  Он
говорил одному своему приятелю, что его окрутить не удастся, как ни лезут из
кожи мисс Долли и вся ее семейка!
     Миггс  перевела  дух  в  ожидании  ответа,  но,  не   дождавшись   его,
продолжала:
     - Да, да, мэм, слыхала  я  и  то,  что  некоторые  леди  здорово  умеют
прикидываться больными и даже падать в обморок -  ну,  прямо-таки  замертво,
когда им только вздумается. Конечно, я своими глазами этого не видала - нет,
нет, боже упаси! И ваш муж... хи-хи-хи!.. тоже не видывал никогда. Но соседи
об этом поговаривали, от  них  я  слыхала,  что  один  их  знакомый,  добрый
простофиля, пошел когда-то искать  себе  жену,  а  нашел  ведьму.  Но  я-то,
разумеется, никогда не встречала этого беднягу. Да  и  вы,  мэм,  не  знаете
его-нет, нет! Любопытно, кто бы это мог быть - как  вы  думаете,  мэм?  Вам,
наверно, тоже невдомек, ха-ха-ха!
     Миггс снова сделала паузу, но не  дождавшись  и  на  этот  раз  никакой
реплики, чуть не лопнула от распиравшей ее злобы.
     - Очень хорошо, что мисс Долли еще не разучилась смеяться,- начала  она
снова с отрывистым смешком. - Люблю, когда люди смеются,- и  вы,  мэм,  тоже
это любите, верно? Ведь вам всегда нравилось видеть других  веселыми.  И  вы
изо всех сил старались поддержать их хорошее настроение, не так  ли,  мэм?..
Впрочем, особенно радоваться сейчас, пожалуй, нечему  -  как  вы  полагаете,
мэм? После того как вы чуть не с  детства  высматривали  для  нее  выгодного
жениха и тратили столько  денег  на  ее  наряды,  чтобы  она  могла  пускать
мужчинам пыль в глаза,- подцепить бедного солдата, да еще без руки! Не велик
улов, -верно, мэм? Ха-ха! Ни за что я не вышла бы за  однорукого!  На  месте
мисс Долли я предпочла бы мужа с  обеими  руками,  хотя  бы  у  него  вместо
пальцев был только крючок, как у нашего мусорщика!
     Мисс Мнггс намеревалась продолжать и уже начала было  развивать  мысль,
что, вообще говоря, мусорщик - гораздо более приличная партия,  чем  солдат,
но, когда выбора нет, приходится брать, что бог  пошлет,  и  быть  довольной
хотя бы этим. Однако ее раздражение и досада дошли до того, что излить их  в
словах было невозможно, и, взбешенная тем, что ей  никто  не  отвечает,  она
разразилась бурными рыданиями.
     Затем, ища выхода злости, Миггс налетела вдруг, как ураган, на  бедного
племянника и, вырвав у него целую горсть волос, вопросила, до каких  пор  ей
придется стоять тут и выслушивать оскорбления, и намерен  ли  он  помочь  ей
вынести сундук или, может, ему нравится слушать, как срамят  его  родню?  За
этим последовали другие вопросы  такого  же  свойства,  столь  ехидные,  что
мальчик, и без того доведенный до озлобления видом недоступных ему  сластей,
окончате