принесите мне еще шоколаду, и тогда можете идти.
     Слуга ушел, оставив их вдвоем.
     - Сэр Джон, - начал слесарь. - Я простой, рабочий человек и  всю  жизнь
им был... Так что вы не взыщите, если буду говорить  напрямик.  Образованный
джентльмен на моем месте, конечно, сумел бы вас  сначала  подготовить  и  во
всяком случае смягчить удар. Ну, что поделаешь! Поверьте,  мне  хотелось  бы
подойти к делу как можно деликатнее и осторожнее, а если не сумею, -  вы  уж
меня извините.
     -  Присядьте,  пожалуйста,  мистер  Варден,  -  отозвался   сэр   Джон,
совершенно хладнокровно выслушав это вступление. - Шоколаду вы, вероятно, не
пожелаете? Не все его любят, а я привык...
     - Сэр Джон, - начал Варден, поблагодарив поклоном за приглашение сесть,
но не воспользовавшись им. - Сэр Джон, - он понизил голос и шагнул  ближе  к
постели. - Я пришел к вам прямо из Ньюгета...
     - Господи помилуй! - ахнул сэр Джон, порывисто приподнявшись и  сев  на
постели.  -  Прямо  из  Ньюгета!  Какая  неосторожность!  Из  Ньюгета,   где
свирепствует горячка, где столько оборванцев,  грязных  бродяг,  где  тысяча
всяких ужасов! Пик,  скорее  камфару!  Силы  небесные!  Дорогой  мой  мистер
Варден, как вы могли прийти ко мне прямо из Ньюгета?
     Слесарь, ничего не отвечая, молча смотрел, как  Пик,  который  как  раз
вошел с  горячим  шоколадом,  побежал  к  шкафу  и,  вернувшись  с  какой-то
склянкой, обрызгал халат сэра Джона и постель. После этого он  основательную
порцию вылил на самого слесаря и покропил вокруг него  ковер.  Проделав  все
это, Пик снова удалился, а сэр Джон, уже успокоившись, откинулся на  подушку
и с улыбкой обратился к посетителю:
     - Вы, надеюсь, простите, мистер Варден, что я немного  испугался  и  за
вас и за себя. Признаюсь, вы меня ошеломили,  несмотря  на  ваше  деликатное
предупреждение. Будьте так добры, не подходите ближе... Так вы в самом  деле
были сейчас в Ньюгете?
     Слесарь утвердительно наклонил голову.
     - Вот как! А скажите, мистер Варден, откровенно,  без  всяких  прикрас:
что собой представляет эта  тюрьма?  -  спросил  сэр  Джон  конфиденциальным
тоном, прихлебывая шоколад.
     - Очень  странное  место,  сэр  Джон,  -  отвечал  слесарь.  -  Унылое,
печальное место, где можно увидеть и услышать много  необыкновенного.  Но  и
там редко услышишь такую необыкновенную историю, как та, что  я  пришел  вам
рассказать. Дело очень важное. Меня к вам послали.
     - Но... не из тюрьмы же?
     - Да, сэр Джон, именно оттуда.
     - Ах, мой добрый, доверчивый и простодушный друг! - Сэр  Джон,  смеясь,
поставил чашку на столик. - И кто же вас послал?
     - Некто Деннис, палач. Он много лет вешал других, а  завтра  утром  его
самого повесят, - ответил слесарь.
     Сэр Джон с самого начала  был  уверен,  что  Вардена  прислал  Хью,  и,
ожидая, что он назовет именно его, уже заранее подготовил ответ.  Но  сейчас
он был так удивлен, что при всем своем  самообладании  в  первую  минуту  не
сумел скрыть этого. Впрочем,  он  быстро  оправился  и  сказал  все  так  же
беспечно:
     - А что понадобилось от меня этому господину? Может, память  опять  мне
изменяет, но я, право, не припомню, чтобы я когда-нибудь  имел  удовольствие
встречаться с ним, и уверяю вас, он не состоит в числе моих близких друзей.
     - Сэр Джон, я постараюсь как  можно  точнее  передать  его  собственные
слова. И то, что он хочет сообщить, вам следует узнать сейчас же,  не  теряя
ни минуты, - сказал слесарь серьезным тоном.
     Сэр Джон уселся поудобнее и смотрел на  посетителя  так,  словно  хотел
сказать: "Ну и забавный же старик! Ладно, послушаем его".
     - Вы, может, читали в газетах, сэр, - Варден указал на газету, лежавшую
под рукой у сэра Джона, - что я недавно выступал на суде  свидетелем  против
этого человека. И если я остался жив и мог выступить, - так  это  во  всяком
случае не его вина.
     - Читал ли я? - воскликнул сэр Джон. - Дорогой мой, да вы же  настоящий
общественный деятель заслуженно пользуетесь популярностью. Я  с  невероятным
интересом читал ваши показания и тогда же вспомнил, что мы  с  вами  немного
знакомы. Надеюсь, мы скоро увидим ваш портрет в газетах?
     -  Сегодня  утром,  -  начал  слесарь,  пропустив  мимо  ушей  все  эти
любезности. - Рано утром, сэр, ко мне пришли из Ньюгета и сказали, что  этот
Деннис хочет меня видеть и сообщить мне что-то важное.  Вы  сами  понимаете,
сэр, что он не из числа и моих друзей, я его никогда в  глаза  не  видел  до
того дня, когда эти громилы ворвались ко мне в дом.
     Сэр Джон кивнул в ответ и стал легонько обмахиваться газетой.
     - Но я уже знал - все об этом говорили, - что вчера  вечером  в  тюрьме
получен приказ, и завтра их повесят. И я не хотел отказать человеку в просбе
перед смертью.
     - Вы - истинный христианин, мистер Варден, - заметил сэр Джон. - И  тем
более мне хотелось бы, чтобы вы присели.
     - Он мне сказал, - продолжал слесарь, в упор глядя на сэра Джона, - что
послал за мной, потому что у него во всем мире  нет  ни  единого  друга  или
товарища (ведь он же был палачом), а,  слушая  мои  показания  на  суде,  он
убедился, что я - честный человек и мне можно  довериться.  По  его  словам,
все,  кто  знал  об  его  профессии,  даже  последние  негодяи  и  мерзавцы,
сторонились его. Когда он  связался  с  бунтовщиками,  ни  один  из  них  не
подозревал,  кто  он.  Это,  наверное,  правда,  потому   что   мой   бывший
подмастерье, бедный дурак, тоже водился с ним. Деннис скрывал это от них все
время до самого своего ареста.
     - Весьма благоразумно со стороны мистера Денниса, - все так же  любезно
ввернул сэр Джон, подавляя зевок. - Вы излагаете  все  превосходно  и  очень
ясно, но, право, это меня не особенно интересует.
     - А когда его  посадили  в  тюрьму,  -  продолжал  слесарь,  ничуть  не
обескураженный этим замечанием, - с ним  в  одной  камере  оказался  молодой
парень по имени Хью, вожак бунтовщиков, которого  выдал  он,  Деннис.  И  во
время их ссоры у несчастного вырвались какие-то  слова,  из  которых  Деннис
узнал, что мать этого парня умерла такой же смертью, к какой приговорены они
оба... Сэр Джон, времени остается мало.
     Сэр Джон отложил газету, служившую ему веером, поставил чашку на стол и
посмотрел слесарю в лицо так же пристально, как  тот  смотрел  на  него,  но
легкая усмешка по-прежнему не сходила с его губ.
     - Они садят вдвоем в тюрьме вот уже целый месяц. За это время они много
раз толковали между собой, и палачу стало ясно, что  это  он  в  свое  время
привел в исполнение смертный приговор, повесив  мать  Хью.  Нужда,  как  это
часто бывает, толкнула ее на преступное и легкое ремесло  -  сбыт  фальшивых
ассигнаций. Она была молода и красива, и фальшивомонетчики, которые нанимают
мужчин, женщин и детей для сбыта фальшивых  денег,  решили,  что  она  очень
подойдет для их дела и, наверное, долго  сможем  им  заниматься  не  вызывая
подозрений. Но они ошиблись: она попалась с  первого  же  раза  и  заплатила
жизнью за этот грех. Она была цыганка, сэр Джон...
     Быть может, набежавшее на солнце облачко покрыло тенью лицо сэра  Джона
- оно казалось в этот миг мертвенно бледным. Но он по-прежнему смотрел прямо
в глаза Вардену.
     -  Да,  сэр  Джон,  цыганка,-  повторил  тот.-  И  женщина  с  сильным,
независимым характером. Красота ее и гордость привлекли  внимание  некоторых
джентльменов, которые неравнодушны к черным глазам. Ее пытались  спасти,  и,
может, это и удалось бы, если бы она захотела рассказать  свою  историю.  Но
она ни за что не хотела... В тюрьме подозревали, что она задумала  покончить
с собой, за ней стали следить  днем  и  ночью.  С  тех  пор  она  больше  не
раскрывала рта...
     Сэр Джон протянул  было  руку  к  чашке.  Но  следующие  слова  слесаря
остановили его:
     - Заговорила она только за минуту до  смерти.  Тут  она  вдруг  сказала
твердо и тихо, - а слышал ее только палач, потому что все уже от нее  отошли
и предоставили бедняжку ее участи: "Будь у меня сейчас в руках нож и окажись
он тут, я убила бы его на месте!" Палач спросил: "Кого?" Она ответила: "Отца
моего мальчика".
     Сэр Джон опустил протянутую руку, и, так как слесарь замолчал,  он  уже
без малейшего признака волнения, спокойным и  учтивым  жестом  попросил  его
продолжать.
     - Так она впервые упомянула о  том,  что  у  нее  есть  близкие.  Палач
спросил: "А ребенок жив?" - "Жив". Он спросил еще, где же этот ребенок,  как
его зовут и не хочет ли она что-нибудь ему передать. Она сказала, что у  нее
только одно желание - чтобы мальчик ничего не знал о своем отце и  чтобы  он
не вырос кротким  и  безответным.  И  она  надеется,  что  когда  он  станет
взрослым, бог ее племени сведет отца с сыном, и сын отомстит за  нее.  Палач
пробовал расспросить ее подробнее, но она не вымолвила больше ни слова.  Она
и эти-то несколько слов сказала как  будто  не  ему:  ни  разу  на  него  не
взглянула и все время стояла, обратив лицо к небу.
     Сэр Джон взял понюшку табаку, полюбовался  висевшим  на  стене  изящным
эскизом под названием "Природа", затем снова перевел глаза на  слесаря  и  с
учтиво-покровительственным видом промолвил:
     - Да, мистер Варден, так вы говорили...
     - Я говорил, сэр Джон, что она ни разу и  не  взглянула  на  палача,  -
продолжал слесарь все тем же решительным тоном и так же пристально  глядя  в
лицо сэру Джону, чьи уловки его ничуть не смутили. - Так она умерла, и палач
этот забыл о ней. Но несколько лет спустя приговорен был  к  повешению  один
человек, тоже цыган, смуглый, красивый парень и настоящий  дикарь.  И  когда
этот цыган сидел в тюрьме перед казнью, он вырезал на палке  портрет  палача
Денниса, которого не раз видывал раньше, - хотелось  ему,  видно,  показать,
что он смерти не боится и не думает о ней. Палку цыган передал палачу уже на
Тайберне и рассказал ему, что та женщина, его соплеменница, ушла когда-то от
своих к одному знатному джентльмену. Джентльмен ее обольстил и бросил, а все
прежние друзья от нее отвернулись, и тогда  эта  гордая  женщина  дала  себе
клятву ни к кому никогда не обращаться за помощью, в какой бы нужде  она  ни
была. И клятву свою она сдержала. Цыган прибавил, что, даже от него  (а  он,
видно, сильно ее любил) она, встретив его случайно на улице, убежала,  и  он
больше не видел ее до того дня, когда пришел со своими  приятелями  в  толпе
зевак на Тайберн, чтобы поглазеть на казнь, и чуть с ума не сошел,  узнав  в
осужденной ту, которую он любил. И вот, стоя на том же помосте, где когда-то
стояла она, цыган этот рассказал все  палачу  и  назвал  ее  настоящее  имя,
которое было известно лишь ее соплеменникам да тому джентльмену,  с  которым
она бежала. Это имя палач хочет назвать только вам одному, сэр Джон.
     - Только мне! - воскликнул сэр Джон, и рука  его  с  согнутым  мизинцем
(чтобы виден был украшавший его бриллиантовый перстень), совершенно спокойно
и уверенно подносившая ко рту чашку,  на  миг  застыла  в  воздухе.  -  Мне!
Дорогой мой мистер Варден, что за нелепость! С чего это  он  вздумал  именно
мне  поверять  свои  секреты?  Да  еще  когда  рядом   были   вы,   человек,
заслуживающий полнейшего доверия!
     - Сэр Джон, сэр Джон, завтра в полдень эти люди умрут!  -  перебил  его
слесарь.- Так дослушайте же то немногое, что я еще имею вам  сказать,  и  не
думайте, что можете обмануть  меня.  Конечно,  я  человек  простой,  низкого
звания, а вы - знатный и образованный джентльмен, но правда для  всех  одна.
Знаю, вы уже сами догадались, что я должен вам передать, и поняли, что  этот
Хью, осужденный на смерть, - ваш сын.
     - Как! - благодушно-шутливым тоном воскликнул сэр Джон.  -  Неужели  же
безвременно погибший цыган посмел утверждать такую вещь?
     - Нет, это не он, - возразил слесарь. -  Потому  что  его  соплеменница
заставила его дать клятву, - которую у них  почитают  священной  даже  самые
отчаянные, - что он никому не назовет вашего имени.  Но  в  узоре  на  палке
цыган вырезал несколько букв и  попросил  палача  хорошенько  запомнить  это
слово на тот случай, если ему доведется когда-нибудь встретить ее сына.
     - Какое же это слово?
     - Честер.
     Сэр Джон с безмерным наслаждением допил  шоколад  и  бережно  утер  рот
платком.
     - Это все, что сказал Деннис мне, сэр Джон, - продолжал слесарь.  -  Но
за то время, что он и  Хью  вместе  в  тюрьме  ждали  смерти,  они  много  и
откровенно говорили между собой. Повидайте же их и выслушайте  все  что  они
могут добавить к моему рассказу. От  Денниса  вы  узнаете  то,  чего  он  не
доверил мне. Если вам нужны еще какие-нибудь доказательства  (но,  по-моему,
вы в них не нуждаетесь), вы легко сможете их получить.
     - А скажите-ка, милейший, уважаемый,  добросердечный  мистер  Варден  -
право, не могу на вас сердиться, даже  если  бы  хотел!  -  к  чему  это  вы
клоните? - спросил сэр Честер, выровняв подушку и опершись на нее локтем.
     - Ведь вы же человек, сэр Джон, и я думал, что в душе вашей  пробудятся
естественные человеческие чувства. Мне казалось, что вы пустите  в  ход  все
ваше влияние, чтобы спасти своего  несчастного  сына  и  того  человека,  от
которого вы узнали, что у вас  есть  сын  А  в  худшем  случае  вы  хотя  бы
повидаете сына и постараетесь чтобы он не умер нераскаянным. Ведь он все еще
считает себя ни в чем не виновным! Судите сами, какова была его жизнь,  если
он мне прямо объявил, что вы только постараетесь ускорить его смерть,  чтобы
заткнуть ему рот, если это будет в вашей власти.
     - Но вы-то, мой  милый  мистер  Варден,  -  отозвался  сэр  Джон  тоном
кроткого упрека, - вы-то как могли в ваши годы остаться настолько доверчивым
и простодушным? Вы приходите к человеку известному и солидному  с  подобными
поручениями от каких-то отъявленных негодяев, которые в крайности  хватаются
за соломинку! Фи фи, как вам только не стыдно?
     Слесарь хотел было что-то возразить, но сэр Джон остановил его:
     - Мистер Варден, я с величайшим удовольствием - просто с наслаждением -
готов беседовать с вами на любую другую тему, но  продолжать  этот  разговор
мне запрещает мое достоинство и положение.
     - Подумайте хорошенько, сэр,- сказал  слесарь.  -  Подумайте  об  этом,
когда я уйду. Вашего законного  сына.  мистера  Эдварда,  вы  уже  три  раза
выгоняли, но помириться с ним у вас будет время, сэр Джон, - впереди у  вас,
быть может, еще многие годы. А завтрашний полдень наступит скоро, пройдет  -
и не вернется.
     - Весьма вам признателен за совет, который дан от души, - промолвил сэр
Джон, холеной рукой посылая слесарю воздушный поцелуй. - Ваше простосердечие
меня пленяет, но жаль, что житейской мудрости  у  вас  маловато...  Ах,  там
пришел мой парикмахер -  как  жаль!  Никогда  еще  его  приход  не  был  так
некстати. До свиданья. Всего хорошего! Не  забудьте  передать  поклон  вашим
дамам, дорогой мистер Варден. Пик, проводите мистера Вардена вниз!
     Слесарь не сказал ни слова, только  посмотрел  на  него  и  вышел.  Как
только сэр Джон остался один, выражение его лица изменилось, словно  с  него
слетела маска. Улыбку сменили усталость и тревога - то было лицо актера, из-
мученного трудной ролью. С тяжелым вздохом  он  встал  с  постели,  запахнув
халат.
     - Значит, она-таки сдержала  слово,  -  сказал  он.  -  Выполнила  свою
угрозу... Лучше бы я никогда не видал ее смуглого лица!.. Я мог бы с  самого
начала прочесть в нем, чем все кончится...  А  ведь  эта  история  могла  бы
наделать шуму, будь у них более веские доказательства! Теперь  же,  если  им
помешать найти  утерянные  звенья  цепи,  можно  не  беспокоиться...  Ужасно
неприятно оказаться родителем такого неотесанного дикаря! Ну, да  я  сделал,
что мог, - давал ему мудрые советы и предупреждал, что он непременно  кончит
виселицей. Больше я ничего не мог  бы  сделать,  если  бы  и  знал  о  нашем
родстве. На свете есть великое множество отцов, которые и  этого  не  делают
для своих незаконных детей... Зовите парикмахера, Пик!
     Последняя  мысль   и   припомнившиеся   ему   многочисленные   примеры,
подтверждавшие ее,  быстро  успокоили  покладистую  совесть  сэра  Джона,  и
вошедший парикмахер не нашел в нем никакой перемены: перед ним  был  тот  же
невозмутимо-спокойный,  элегантный,  обворожительный  джентльмен,  каким  он
видел его и вчера, и позавчера, и много-много раз до того.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

     Медленно уходя от сэра Джона, слесарь наш то и дело останавливался  под
осенявшими аллею деревьями, почти надеясь, что его окликнут и вернут. Трижды
возвращался он к  дому  и  все  еще  медлил  на  углу,  когда  часы  пробили
двенадцать.
     Звон их казался Вардену особенно торжественным не  только  потому,  что
напоминал о казни, которая свершится завтра в этот же час: он знал, что  это
звон погребальный и возвещает смертный час убийце. Он видел  сегодня  утром,
как Радж ехал по запруженной народом улице, осыпаемый  проклятиями,  как  он
трясся, как дрожали его губы. Приметил он  и  пепельно-серую  бледность  его
лица, пот на  лбу,  безумное  отчаяние  в  глазах,  тот  страх  смерти,  что
поглощает все другие мысли и чувства  и  без  устали  гложет  душу  и  мозг.
Блуждающий взгляд  Раджа,  казалось,  искал  вокруг  надежды,  но,  куда  ни
обращался, везде находил лишь пищу для отчаяния.
     Да, Варден видел, как этого  жалкого,  всеми  отверженного  преступника
везли на виселицу. И в той же телеге подле него  стоял  его  гроб.  Радж  до
последнего  своего  часа  оставался  все  тем  же  закоснелым   нераскаянным
грешником, и собственная  страшная  участь  только  сильнее  ожесточала  его
против жены и сына. Последние слова, слетевшие с его побледневших губ,  были
проклятием им обоим.
     Мистер Хардейл решил присутствовать при казни, чтобы самому  убедиться,
что она свершена: только эта уверенность могла  утолить  жажду  возмездия  и
горечь, копившиеся  в  его  душе  столько  лет.  Зная  о  намерении  мистера
Хардейла, слесарь побежал его разыскивать, как только смолк бой часов.
     - Тем двум я уже больше ничем помочь не могу,  -  говорил  он  себе  по
дороге. - Да помилует их бог!.. И не только им, никому  я  не  могу  помочь!
Мэри Радж всегда будет иметь приют и верного друга, когда он ей понадобится.
Но Барнеби, бедный, добрый Барнеби, - что я могу сделать для него? Ох,  есть
много, очень много людей  в  здравом  уме,  которых  я  охотно,  прости  мне
господи, отдал бы за Барнеби! Мы с ним всегда были добрыми друзьями,  но  до
сих пор я и сам не знал, как люблю этого мальчика!
     Мало кто в огромном городе думал о Барнеби в этот день, мало  для  кого
он был не просто одним из действующих лиц предстоящего  завтра  зрелища.  Но
если бы даже все население Лондона думало о нем и  желало  его  помилования,
никто не желал бы этого так горячо, от всего сердца, как честный слесарь.
     Барнеби ожидала смерть. Надежды на спасение не было. Много  зол  влекут
за собой частые смертные казни, и не последнее из этих зол - то,  что  люди,
произносящие  приговор   и   выполняющие   его,   черствеют   душой.   Самые
мягкосердечные постепенно становятся бесчувственными, равнодушными  к  своей
великой ответственности или вовсе не сознают ее.
     Приговор был произнесен, и  Барнеби  ожидала  смерть.  Такие  приговоры
выносились каждый месяц и за менее  тяжкие  преступления.  Они  стали  столь
обычными, что вряд ли  кого  и  этот  возмутительный  приговор  ужаснул  или
заставил усомниться в его справедливости. К тому  же  именно  теперь,  когда
Закон был так дерзко нарушен мятежниками, нужно было укрепить его престиж. А
символом этого престижа, начертанным  на  каждой  странице  свода  уголовных
законов, была виселица. И Барнеби должен был умереть.
     Друзья делали попытки спасти его. Слесарь сам  относил  все  петиции  и
просьбы о помиловании, адресованные в самую высш