а  я
обращаюсь к ежегодным подшивкам "Бино".
     У меня  есть младшая  сестра, совсем еще ребенок. Обычно она выбирается
из своей кроватки в половине восьмого, волоча за собой мокрый подгузник. Она
вламывается  в мою  комнату  и начинает  неразборчиво  тараторить  на  своем
детском  наречии.  Я отвечаю коротко:  "Пойди  и разбуди  мамочку и папочку,
Розмари". Я  отказываюсь уродовать  ее имя, сокращая его до Рози. Она топает
прочь  на   нестойких  ножках  и  принимается  колотить  кулачками  в  дверь
родительской  спальни.  По приглушенным  проклятиям  я понимаю, что родители
проснулись,  быстренько  выбираюсь из  кровати и  бегу  в  ванную,  опережая
остальных. Я лежу  в ванне, игнорируя стук в дверь  и требования  освободить
помещение. Мне настоятельно необходим  период тишины  и покоя,  прежде чем я
окунусь в суматошные будни. И  разве я виноват в том, что  у нас только одна
уборная, да и та совмещена с ванной? А сколько раз я  просил отца установить
второй  унитаз  на  первом этаже!  Со всей тщательностью  совершив  утренний
туалет  и не  забыв  щедро  побрызгаться отцовским  средством после  бритья,
смешанным с маминой  туалетной водой "Ярдли", я выхожу из ванной, препираюсь
с  родителями,  которые стоят под  дверью, скрестив ноги,  и иду завтракать.
Разогреваю замороженный круассан,  наливаю чашку чая "Эрл Грей" без молока и
сажусь изучать последние известия со  всего света. Мы получаем  "Гардиан"  и
"Сан", так  что я являюсь экспертом по международным делам, включая проблему
консервации китов, а также развития молочных желез у мисс Саманты Фокс (13).
Мои  родители -- жертвы тэтчеризма, то есть оба не работают, а значит, могут
сидеть по утрам за чашкой кофе сколько  влезет. Розмари ест отвратительно. Я
всегда выхожу из-за стола, когда она принимается за свою овсянку.
     Поднимаюсь  к  себе,  складываю  в  сумку  книги  и  учебные  пособия и
отправляюсь в колледж. Большинство моих однокашников я игнорирую. Обычно они
кучкуются  в  коридорах  и  ржут, делясь впечатлениями о  пьяных дебошах,  в
которых  участвовали  накануне вечером. Я же  прокладываю себе путь в класс,
где в тишине повторяю уроки. Ибо,  хотя я интеллектуал (и даже почти гений),
в то же время я не очень способный, и мне надо заниматься усерднее, чем всем
остальным.
     Все перемены я провожу с  Пандорой.  Обычно мы  обсуждаем международные
события.  Пандора всегда одета в черное в знак траура по жизни на земле. Это
привело к  тому, что безмозглые  кретины  из числа  учеников нашего колледжа
называют  ее  "чокнутой  Брейтуэйт"  и,  добавлю  с  сожалением,  кое-кто из
академического состава следует их примеру. Обычно  мы идем домой вместе и по
пути заходим к Берту Бакстеру, ныне старейшему избирателю  в  нашем  округе.
Пандора выгуливает свирепого Штыка, восточноевропейскую овчарку, на  детской
игровой  площадке,  а я  привожу  в порядок Берта, выслушивая его  невнятные
разглагольствования о Ленине и "необходимости восстания пролетариата". (Берт
отказывается умирать, пока  не увидит  падения  капитализма;  значит, он еще
надолго останется среди  нас, к сожалению.) Усмирив,  накормив и вымыв Берта
со Штыком, мы с  Пандорой бредем домой. Расстаемся  на повороте в мой тупик:
она направляется к  своему тенистому проспекту и  отдельному  дому, набитому
книгами, а я возвращаюсь в вышеупомянутые и более убогие домашние условия.
     Аромат домашней выпечки не приветствует меня,  когда я вхожу на  кухню.
Посему  я создаю его сам, выпекая  лепешки. Вот рецепт, но прикиньте, прежде
чем  хвататься  за  карандаш  и  бумагу:  авторские  права  на  этот  рецепт
принадлежат мне, Адриану Моулу, и, если вы пожелаете испечь лепешки по моему
методу, вам придется прислать мне денег.

        "ЛЕПЕШКИ А. МОУЛА"

     Ингредиенты:

     4 унции муки или их метрический эквивалент
     2 унции масла или их метрический эквивалент
     2 унции сахара или их метрический эквивалент
     1 яйцо (яйца везде одинаковы)

     Приготовление

     Взбить все ингредиенты.
     Смазать сковородку жиром и все в нее вылить.
     Повернуть ручку духовки на цифру 5.
     Дождаться, пока лепешки не станут выше, чем были.
     Обычно на это уходит 12 минут, но каждые 30 секунд проверяйте, открывая
духовку.

     Похрустывая свежими, только из печки, лепешками, я прихожу в себя после
тяжелого дня. В это время я могу уделить немного внимания Розмари. В прошлый
раз я построил ей башню-почту, но стоило мне отвернуться, как Розмари  одним
ударом разрушила мое творение и при этом имела наглость громко хохотать. Это
типичный образчик ее  поведения. Уверен,  она вырастет психопаткой. Она  уже
абсолютно  неуправляема:  опустошает  выдвижные  ящики,  непрерывно   тыкает
пальцем в  кнопки телевизора, бросает мягкие  игрушки  в  унитаз и впадает в
ярость, если ее пытаются как-то ограничивать. Я  убеждаю  родителей  отвести
ребенка, пока не поздно, в клинику по коррекции  детского поведения, но мама
неизменно защищает  дочурку:  "Рози совершенно нормальна, Адриан. Все малыши
ведут себя, как Аттила, предводитель гуннов. Почему, как ты думаешь, столько
матерей сидит на транквилизаторах?"
     Вечером я взял себе за правило смотреть какую-нибудь мыльную оперу  или
две  подряд. Полагаю,  интеллектуалам очень  важно  быть  в  курсе  массовой
культуры. Мы не можем жить в башнях из  слоновой  кости, если на этих башнях
нет телевизионной антенны.
     Мои родители пытаются спасти свой брак, играя в бадминтон через  среду.
Если не считать этой вылазки раз в две недели, они толкутся по вечерам дома,
посему я  вынужден либо  сидеть в своей комнате, либо шататься по улицам.  Я
искренне не понимаю, как  они умудряются выносить друг друга.  Им даже не  о
чем поговорить, они только  и  делают,  что жалуются на отсутствие денег или
возмущаются заработной платой... которую они не получают.
     Мои претензии к ним сведены к минимуму. Все, что мне требуется,  -- это
баночка мультивитаминов раз в неделю плюс чистое постельное белье и вежливое
обращение. Однако не хотелось бы,  чтобы, выключив радио, слушатели  сделали
вывод, будто я не люблю своих родителей. На свой  лад  мы очень близки. Да и
может ли быть иначе, ведь мы живем в таком тесном доме! К тому же у них есть
свои  достоинства.   Отец  после   пары  рюмок  водки   становится  довольно
остроумным,  а мать славится горячим сочувствием, которое она испытывает  ко
всем  замужним  дамам.  Кстати,  в  настоящий момент  она  занята  созданием
Общества защиты прав замужних женщин в нашем районе. Я где-то прочел,  что в
семье  очень  важен  физический контакт,  посему,  проходя  мимо, непременно
хлопаю родителей по плечу. Мне это ничего не стоит,  а им, похоже, нравится.
Тем не менее  в 8 вечера, когда  гостиная  наполняется  сигаретным дымом, я,
извинившись, выхожу в свет.
     Иногда я встречаюсь с  Барри Кентом, и мы треплемся о том, кто из наших
приятелей  под  судом,  а  кто  уже в  исправительных колониях. Бывает,  что
обсуждаем стихи Барри. Его  научили читать и писать, когда он последний  раз
попал в тюрьму. Это было  прогрессивное заведение, там отбывал срок какой-то
поэт, так  что  Барри  пришлось  долбить не  камень,  но английский;  делать
морфологический анализ слов, а потом  обратно  приводить их  в божеский вид.
Кое-что  из его  сочинений  достойно похвалы; примитивно,  конечно,  но ведь
Барри настоящий  дебил, ему  только  справки не хватает, так  что  не  стоит
ожидать от него многого. Но по крайней мере он зарабатывает на своей поэзии.
Под псевдонимом  "Баз -- поэт скинхедов" он обходит пабы и  рок-забегаловки,
где  орет что есть мочи  свои стихи. Иногда ему  начинают  орать  в ответ, и
тогда завязывается драка. Барри всегда выходит победителем.
     По  дороге домой  я  захожу к Пандоре,  она  обычно  сидит под складной
лампой,  ссутулившись над  домашним  заданием,  -- готовится к вступительным
экзаменам  в  университет. Над ее столом  висят  два  листа бумаги, на одном
розовым блестящим  фломастером выведено:  "ПОСТУПИ В ОКСФОРД ИЛИ  УМРИ",  на
другом  --  "СТУПАЙ  В  КЕМБРИДЖ  И  ЖИВИ".  На  каждом  плакатике  по  пять
восклицательных знаков. Мы выпиваем по чашке какао, а  если ее родителей нет
дома, то  джина с  тоником.  Затем страстно целуемся минут пять, после джина
немножко   дольше,   и   я    отправляюсь   домой,   раздираемый   латентной
сексуальностью.  В таких  случаях  я рад,  когда  на улице идет  дождь.  Для
облегчения сексуальной фрустрации нет ничего лучше холодного душа.
     К 11 часам я уже в постели вместе с собакой и книгой, а на прикроватной
тумбочке стоит чашка какао и тарелочка с диетическим  печеньем.  Это не  тот
стиль  жизни, который  бы  я  выбрал  для  себя  сознательно.  Будь  у  меня
возможность выбора, я бы  предпочел коктейль из развлечений  принца Эндрю  и
принца  Эдварда, работы,  как у  Теда Хьюза (14),  и любовных  романов  Мика
Джаггера. Но по крайней мере у меня вообще есть своя жизнь. У других и этого
нет.  И  самое  главное, я сейчас стою на  распутье, точно посередине  между
двуми колеями Судьбы. Лежит ли мой путь в Лондон, к славе и вниманию средств
массовой  информации?..  Или  же в провинцию, где,  чтобы  увидеть  свое имя
напечатанным, я  буду  вынужден  писать  письма в местную газетенку?  Есть и
третий  вариант: я  могу сломаться  на жизненном перекрестке и так  останусь
неузнанным и невоспетым.
     Но   не   буду   обременять   вас,   благосклонные   слушатели,   моими
интроспективными прозрениями. К тому же пора заканчивать -- пошел дождь, а у
меня джинсы во дворе сушатся.





     Призовое эссе Моула
     Январь 1986 г.



     Понедельник



     О  радость!..  О счастье!..  Наконец-то я оставил  свой след  в мировой
литературе. Мое эссе под названием "Один день из жизни стюардессы" завоевало
второе  место  в конкурсе  Британских  Авиалиний  на  лучшее  художественное
произведение.
     Меня  наградили  закладкой  в форме "конкорда"  с  золотистым росчерком
Мелвина Брэгга, передником стюардессы, пожертвованным Обществом депрессивных
стюардесс, и 50 фунтами.
     Вот мое призовое эссе в назидание потомкам.



        "А. МОУЛ"
     ОДИН ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ СТЮАРДЕССЫ



     Джонквил Шторм открыла свои томные голубые глаза и глянула на часы.
     -- О, хрен тебя дери! -- прочистила она горло спросонья.
     Часы показывали семь, а  в семь пятнадцать  Джонквил ждали в  аэропорту
Хитроу, откуда она должна была лететь очередным рейсом на "конкорде".
     Джонквил  протянула свою белую  гибкую  руку и сняла телефонную трубку.
Другой рукой она  набрала номер; пальцами другой  руки  она  нежно коснулась
орхидеи, стоявшей в банке из-под варенья рядом с кроватью.
     -- Привет, Бретт! -- произнесла она в трубку. -- Любимый, это Джонквил.
Я опаздываю, наша ночь страсти утомила меня, и в результате я проспала.
     В трубке раздался раскатистый мужественный смешок Бретта.
     -- О'кей, Джонквил, -- гоготнул он. --  Скажу пассажирам,  что взлетная
полоса засыпана снегом. Не спеши, любимая!
     Джонквил положила трубку и зарылась в подушки, все еще хранившие  следы
от масла  для волос Бретта. Она размышляла о том, выйдет ли она когда-нибудь
замуж  за Бретта,  капитана  "конкорда",  и поверят  ли  пассажиры в снег на
взлетной полосе. В конце концов, на дворе был июль. Погрузившись в раздумья,
Джонквил приняла душ под душем и порылась  в своем гардеробе в  гардеробной.
Вскоре, ухоженная, она  садилась в спортивный  "мазерати" с  откидным верхом
под изумленными взглядами простых зачуханных прохожих.
     Вскоре  она,  стуча  каблуками шпилек и  прелестно  извиваясь на  ходу,
взбиралась по трапу "конкорда". Бретт встретил ее в дверях самолета и одарил
французским  поцелуем.  Пассажиры не возражали,  напротив,  они  захлопали в
ладоши и разразились  приветствиями. Какой-то  веселый  американец  крикнул:
"Храни вас Бог, капитан!"
     Бретт сверкнул  мужественными  зубами, прошел в  нос  самолета и  завел
двигатель. Джонквил,  улыбаясь,  обошла пассажиров, открывая банки  с икрой.
Вскоре  бутылки с шампанским  выстрелили  пробками  и надравшиеся  пассажиры
полегли где попало. Полет прошел гладко, без чрезвычайных ситуаций, и, когда
"конкорд" приземлился в Нью-Йорке,  Бретт предложил Джонквил руку  и сердце.
Итак,   сделав  анализ   крови,  Бретт  и  Джонквил   поженились   в   лифте
Эмпайр-стейт-билдинга.   Вскоре   пришла  пора   разворачивать  "конкорд"  и
возвращаться  домой,  в  Лондон. Джонквил дико  гордилась новеньким  золотым
колечком, а Бретт вел самолет лучше, чем когда-либо.
     Ложась  спать  в  ту ночь,  Джонквил подумала  про  себя:  "Какая же  я
везучая! А ведь  чуть было не стала учительницей домоводства". Она взглянула
на черные взъерошенные волосы Бретта, разметавшиеся по подушке от Лоры Эшли,
и улыбнулась. Это был самый счастливый день в ее жизни!

        "КОНЕЦ"



     (Авторские права, включая международные, принадлежат  исключительно  А.
Моулу.)







     Любовь Сары Фергюсон
     Июль 1986 г.



     Четверг, 17 июля



     Меня  уже тошнит от принца Эндрю, везде только и пишут про то, какой он
красавец.  По-моему, он похож на тех кретинов, что поступают в колледж,  где
учат класть кирпич и штукатурить, -- есть в его физиономии что-то такое, что
так и просит  лоток кирпичей. А эти огромные белые алчные зубы! Я содрогаюсь
при  мысли  о том,  как они  покусывают  беззащитную шейку Ферджи.  Конечно,
некоторым  женщинам нравятся высокие  стройные мужчины, которые умеют водить
вертолет и владеют офигительными счетами в банке вкупе с золотыми карточками
"Куттс". Но лично я думаю, что он не достоин Ферджи.
     Мисс Сара Фергюсон рождена, чтобы стать женой Адриана Моула.  Я написал
ей  об  этом, умоляя  передумать до  23  июля. Ответа пока  не  получил. Она
наверняка мучительно взвешивает: богатство, блеск  и слава  с  принцем Эндрю
либо бедность, самоанализ и поэзия Адриана Моула -- нелегкий выбор.



     Сара Фергюсон, о Сара Фергюсон,
     Наши сердца бьются в унисон.
     Не ходи замуж за Энди, он с ума сбрендил!
     Езжай в Лестер, в Лестер, я твой суженый!
     Беги из дворца, хватай мотор,
     Я встречу на шоссе и покажу, где мой двор.
     Родители и пес будут ждать нас с ужином,
     Уверен, вы с псом сразу подружитесь.





     Пятница, 18 июля

     Нет письма от Сары Фергюсон.
     Позвонил  в  Букингемский  дворец, но  придворный  холуй (несомненно, в
напудренном парике) отказался позвать ее к телефону:
     -- Мисс Фергюсон не отвечает на звонки незнакомцев.
     -- Послушай,  приятель,  --  возразил я,  --  я  для  мисс Фергюсон  не
незнакомец, мы с ней родственные души.
     Точно не  уверен,  но мог бы поклясться,  что  этот холуй  пробормотал:
"Родственничек хренов", прежде чем  повесить трубку. Ничего не остается, как
отправиться в Букингемский дворец и поговорить с ней начистоту.
     Послал телеграмму моей рыжеволосой возлюбленной:
     Сара, я приезжаю. Встречаемся у дворцовых ворот ровно полдень. С вечной
и неодолимой любовью, твой Адриан Моул.  P.S. Я буду  в солнечных очках и  с
пакетом "Маркс и Спенсер".





     Суббота, 19 июля



     Букингемский дворец, 13.30.
     Она не пришла. Я поинтересовался у конного полицейского, дома ли Сара.
     -- Дома, берет уроки у королевы-матери, учится махать рукой, -- ответил
он.
     Я  попросил его отнести ей записку, но тут  его отвлек автобус,  битком
набитый  суетливыми  японскими  туристами.  Они  принялись  обмерять  лошадь
полицейского и записывать размеры. Как  пить дать,  сделают копию и наводнят
весь  мир  дешевыми  полицейскими  лошадьми.  Неужто  англичане  никогда  не
поумнеют?
     Домой, в мою дремучую провинцию, возвращался на поезде. Какая-то жирная
тетка  без продыху  трещала  о  том,  как  она  готовится ко дню королевской
свадьбы.  Мне  хотелось  заорать  во  все  горло: "Ты,  старая  жирная дура,
двадцать третьего числа ты уставишься на  пустой экран,  потому что  никакой
свадьбы не будет! Так что, пока не поздно, отмени заказ на две дюжины яблок,
запеченных в  тесте, и  ящик  фруктовой газировки!" Хотелось крикнуть, но я,
разумеется,  сдержался:  люди  могли подумать,  что  я  чокнутый  подросток,
втюрившийся в Сару Фергюсон, что, разумеется, неправда.





     Воскресенье, 20 июля



     Сара до сих пор мне не ответила.
     Похоже, у нее кончились почтовые марки.





     Понедельник, 21 июля



     Спросил у почтальона, нет ли для меня вестей из Букингемского дворца.
     -- Хо! Что, Тед  Хьюз сдулся? И теперь  ты у нас поэт-лауреат? Ну ежели
так, я рассыпаюсь в поздравлениях!
     Понятно,  почему   Англия  катится  ко  всем  чертям,  --  с  такими-то
государственными служащими.
     19.00.  Из Ленинграда позвонила Пандора Брейтуэйт. Спросил  у нее,  как
подвигается изучение русского.
     -- О, потрясающе!  -- заявила она. -- Сегодня  утром в очереди за репой
вступила  в  невероятно  стимулирующую  дискуссию. Рабочие  и  интеллектуалы
обсуждали  скрытый  символизм в  "Вишневом  саде".  Я  высказала  мнение  --
по-русски, разумеется, --  что  вишенки  символизируют  патриархальные  яйца
матушки России, а это доказывает, что Чехов был бисексуалом.
     Я поинтересовался, как собрание гениев,  замаскированное под очередь за
репой, отреагировало на ее анализ.
     --  Да они меня  не  поняли,  лохи  деревенские! -- На  линии  начались
помехи, и Пандора  заорала: -- Адриан,  милый,  запиши  для  меня  на  видео
королевскую свадьбу!
     Затем телефон отрубился. Вот и нет больше Пандоры.




     Вторник, 22 июля

     Моя Сара на  первой  странице  сегодняшней  газеты  в  платье  с крайне
неприличным вырезом. Придурок Эндрю откровенно пялится на ее грудь и чуть ли
слюну не  пускает! Когда  Сара станет  моей женой, я  обязательно  потребую,
чтобы она носила наглухо застегнутые кардиганы.
     В этом я с мусульманами заодно.
     Письма  нет. И  надежды  тоже  больше  нет, завтра  свадьба.  Не  стану
смотреть, пойду в диком отчаянии бродить по улицам. О боже! О Сара!




     Среда, 23 июля

     День свадьбы моей Сары.
     Сегодня утром я  так долго рыдал в подушку, что в ней  перья слиплись в
комочки, на ощупь  эти  комочки  напоминали дохлых цыплят...  Такова  и  моя
любовь! В  конце концов я  встал, оделся в черное и приготовил себе простой,
но питательный завтрак. На кухню в облаке сигаретного дыма спустилась мать и
осведомилась:
     -- Что это у тебя с лицом?
     -- Я  в  глубочайшем  отчаянии,  мама, --  спокойно,  но  с необычайным
достоинством ответил я.
     -- Что, опять геморрой разыгрался? -- Она закашляла.
     Я вышел из кухни, сокрушенно качая головой и бормоча sotto voce (15):
     -- Господи, смилуйся над жалкими  обывателями,  с  которыми  я вынужден
жить, ибо не ведают они, что говорят.
     Отец услыхал и воскликнул:
     -- Да он в религию ударился, только этого не хватало!
     На улице столкнулся с бабушкой. Она направлялась к нам и несла поднос с
горой маленьких  пирожных, на  каждом  глазурью были  выведены инициалы С.Ф.
Бабушка принарядилась: на голове у нее покачивалась шляпа с перьями вымерших
пород  птиц,  на руках  перчатки в сеточку,  а на груди брошка в виде лисьей
лапы. Она пребывала в полном экстазе.
     --  Привет, Адриан, маленький мой! -- закричала она. -- Ну-ка,  поцелуй
свою  бабулю! -- Я чмокнул ее в нарумяненную щеку  и поспешил дальше,  чтобы
она не заметила слез  в  моих глазах. -- Поздравляю с  королевской свадьбой,
Адриан! -- прохрипела она.
     Я миновал кооперативный магазин, на котором британский флаг висел вверх
ногами, и  храм сикхов, где флаг  висел  правильно. Купил памятную  кружку с
изображением Энди и Ферджи, зачернил маркером мордастого принца Эндрю, потом
уселся на берегу канала, поставил в кружку цветы и написал  последнее письмо
Саре.



     Дорога