я принцесса Сара,
     Ты  скоро устанешь от жлоба,  за которого вышла (по-моему, он из тех, с
кем  невозможно спать  под одним  одеялом,  -- он его тянет на себя). И  как
только  он  хоть  чуть-чуть  тебе надоест, вспомни, что я жду  тебя здесь, в
Лестере. Я не обещаю тебе богатства (правда,  на моем счету  в  Строительном
кооперативе   лежат  139  фунтов   37   пенсов),   но   я  могу   предложить
интеллектуальную беседу и мое  почти  неоскверненное  тело, которое на много
лет моложе тела твоего мужа.
     Что ж, Сара, не стану тебя задерживать. Наверное, твой муж сейчас орет,
как последний дебил, требуя твоего внимания.
     Остаюсь, мадам,
     Вашим покорнейшим и преданнейшим слугой,
     Адриан Моул.






     Переписка Моула с Кентом





     Барри Кенту,
     ЗК старшей группы,
     колония для малолетних правонарушителей,
     Ридли-на-Доур,
     Линкольншир.
     Лестер, 2 апреля 1987 г.
     Дорогой Баз,
     Приятно было повидаться. Тюремная роба  тебе очень идет. Когда выйдешь,
обязательно носи синее. А запрет на курение -- это вообще то, что тебе надо.
Зловонный  запах  изо рта  у тебя  почти  исчез. Может, совсем завяжешь?  Не
хочется  огорчать  тебя  плохими  новостями,  но  ведь  кто-то  должен  тебе
рассказать. Твоя невеста,  Синди, живет с Гэри Фуллбрайтом. Помнишь его,  он
еще  бодибилдингом  занимается?  В 1985-м он  выиграл  соревнование  "Мистер
Мускул".  Через четыре месяца  у  Синди  родится ребенок. Понимаю, ты сейчас
отпал в шоке и надо дать тебе время оклематься.
     Баз, Синди недостойна твоей любви, так что, ради бога, не страдай из-за
нее. У нее вечно  грязные ногти, а одеваться она совсем не умеет. Никогда не
забуду тот черный наряд в обтяжку (плюс стоптанные шпильки и драные колготки
в сеточку), который она напялила на похороны твоего отца. К тому же, Баз, ее
интеллектуальный  диапазон  уже, чем у измочаленной  резинки  для бумаги.  Я
как-то поболтал с ней  о политике на Ближнем Востоке,  и мне стало ясно, что
для нее Арафат -- арабский эквивалент Моцарта, нечто вроде импортных конфет.
     Перехожу к  другим  темам.  Найджел  шлет тебе привет,  он бы рад  тебя
навестить,  но боится, что, завидев тюремные  ворота, расплачется.  Он также
опасается, что твои собратья по заключению чересчур эмоционально отреагируют
на  его внешний вид и подвергнут тебя домогательствам в спальном корпусе. Он
сейчас  обритый  налысо  буддист,  ходит  в  оранжевых  хламидах и оранжевых
шлепанцах (в любую погоду). Но,  за исключением этих  поверхностных перемен,
он  все тот же старый  добрый Найджел,  хотя,  увы,  из банка  его  выперли:
религиозные преследования до сих пор процветают в этой стране.
     Больше  новостей нет. В  нашей  унылой  провинции проходят  часы,  дни,
месяцы и  годы,  а скука  все  та же.  По-моему,  Баз,  мне пора  уходить из
библиотеки.  Отношение  публики к  книгам,  которые  она берет,  заслуживает
презрения. Вчера  я обнаружил кусочек  бекона  в "Философском  словаре", его
явно использовали вместо закладки. Более того, в той же самой книге  я нашел
письмо, адресованное молочнику:



     Уважаемый молочник,
     Буду вам чрезвычайно признателен,  если отныне вы будете доставлять  на
одну пинту обезжиренного  молока  больше. Точнее говоря, с  сегодняшнего дня
(вторника)  я был  бы рад  получать  две  пинты обезжиренного молока в день.
Надеюсь, вы возрадуетесь вместе со мной, когда узнаете, что ко мне вернулась
жена. Помню,  с каким  упоением вы болтали поутру на  нашем  крыльце. Боюсь,
увы,  мне  недостает  простоты  моей  супруги.  Тем  не  менее  я бесконечно
восхищаюсь  вашими  достижениями  в  доставке  молока  при   любых  погодных
условиях,  и   если   в  прошлом   я  производил   впечатление   угрюмого  и
необщительного  человека,  то прошу  не  судить меня строго.  Ранним утром я
обычно  не в форме. Меня терзает повторяющийся ночной кошмар: я читаю лекцию
в  большой аудитории, битком  набитой  студентами, и,  дочитав до  половины,
вдруг осознаю, что я голый. Возможно, и у вас случаются подобные беспокойные
ночи?  Из  окна моей  спальни,  откуда  я  за  вами  наблюдал,  вы  кажетесь
чувствительным человеком. У вас умное лицо.
     Не  сочтите  за обиду,  дорогой  молочник,  но  я  догадываюсь,  что вы
недополучили образования, так почему  бы нам сообща  не  восполнить пробелы,
пройдясь по моим плотно заставленным  книжным полкам? Приглашаю  брать любые
книги, кроме первых изданий, которые требуют  сугубо осторожного  обращения.
Обычно  я отсылаю людей в  библиотеку повышать свой образовательный уровень,
но в нашей местной библиотеке работают одни кретины.
     Обдумайте мое предложение и внизу этой странички напишите ответ в форме
"ага" либо "не".
     С искренним уважением,
     Ричард Блайт-Самсон (? 19).



     Не. Вы мне задолжали за шесть недель. Молочник.




     Колония для малолетних правонарушителей,
     2 отделение,
     9 апреля 1987 г.
     Дорогой Башковитый,
     Синди написала  мне говорит это  все  вранье про  нее и Гэри Фуллбрайта
говорит что вовсе не залетела просто немного поправилась потому што стряпает
бургеры  с  картошкой в одной забегаловке клянется  жызьнью своей собаки что
по-прежнему  любит  меня и ждет. А  не  приежжает ко мне  потому  што  у нее
разыгралась мигрень из-за твоих слов тебе бы не  ее критиковать а на себя  в
зеркало глянуть  а я  слыхал всякое про Пандору она  шляется с кем ни попадя
даже  с китайцами  и  югославами тут  есть один  охранник так у него  сын  в
Оксфорде он знает Пандору и говорит што она шлюха че  ты мне  про  молочника
наплел такая фигня я чуть не рехнулся рассказал бы лучче как дела у ребят на
воле приговорили ли спига и вышел ли  марвин под чессное слово и лучче  воще
мне  не  пиши чем такую фигню и если ты опять ко  мне приедеш приоденься мне
было  стыдно прошлый раз  и  парни меня доставали  я  сказал што ты маленько
тронутый  а еще меня достает мой сокамерник жирная свинья  зовут его Клифтон
он как встанет так в камере не повернуться я прошу перевести меня он чемпион
тюрьмы по пердежу а Гэри Фуллбрайт разыскивает тебя.
     Не дергайся.
     Баз.





     18 апреля 1987 г.
     Дорогой Баз,
     Пандора не  шлюха, и не смей даже мысли такой допускать! Она общается с
китайцами, русскими и югославами, потому что учит русский, сербохорватский и
китайский  в  Оксфорде.  Несомненно, она  развлекает их в  своей  комнате до
позднего вечера,  но  поверь,  Баз, в сексуальный  контакт  с  ними  она  не
вступает. Я точно знаю, что Пандора девственница. В отличие от вас с  Синди,
у  нас  с  Пандорой  абсолютно  честные  отношения.  Если  бы  она  утратила
девственность,  я бы первым об этом узнал. Ситуацию  Синди/Гэри я не намерен
более  комментировать,  замечу  лишь,   что  видел   их  вместе  в  магазине
"Материнство", они покупали детскую ванночку и два бюстгальтера для кормящих
грудью, но отныне на моих устах лежит печать. Жаль, что некоторые пассажи из
моего письма ты счел  фигней. Я думал, что  записка  к молочнику  развеселит
тебя  и  отвлечет  от грустных мыслей о  твоем  нынешнем положении.  Но я не
обижаюсь на твои едкие  высказывания: два года тюрьмы  за  сломанную частную
изгородь -- это чересчур сурово. Я теперь боюсь даже  кашлять  на улице -- а
вдруг нарушу новый закон об общественном порядке.
     Давненько ты  не  присылал мне  стихов, Баз.  Надеюсь,  ты  не перестал
изводить бумагу. В тебе есть поэтический мускул, так зачем зарывать талант в
землю? Когда-то  ты с успехом и с  прибылью выступал в поэтических  клубах в
качестве    База,   поэта   скинхедов.    Почему   бы   не   воспользоваться
обстоятельствами и не написать новый сборник?
     Твой Адриан "Башковитый" Моул.





     12 мая 1987 г.
     Дорогой Башковитый



        "ЗА РЕШЕТКОЙ"



     Ладно. Виноват
     Повредил изгородь
     Сломал пару веток
     Пара листьев слетело
     Но изгороди отрастают.
     Свидетели в суде
     сказали она была частной.
     Но я-то не знал
     Я падал, пьяный.
     Ухватился за зелень,
     Упал, поцарапался
     не смог вылезти.
     Хозяин изгороди вызвал легавых.
     Старпером он был.
     Если б он поднял меня,
     Я бы ушел.
     Но обернулось погано.
     "Привет, Баз, ты сломал
     изгородь.
     Это преступление, ущерб, вандализм, буйство,
     халатность".
     Честно, всего пару веток, пару
     зеленых листьев.
     Ее все равно надо было подстричь.
     "Я не стану подавать в суд", -- сказал старик.
     Но было поздно,
     машина закона затарахтела.
     Ее было не остановить
     Пока ворота тюрьмы
     Не закрылись за мной.
     "Нанесение ущерба изгороди"
     Надо мной тут все ржут.
     Психов больше уважают
     тот старик, он был в суде.
     Он не радовался. Смотрел на меня,
     а я сидел за барьером.
     Его взгляд говорил:
     "Я не рад".
     Я салютовал ему как мужчина
     мужчине.
     А потом поехал в тюрягу.



        "БАЗ КЕНТ"
     (поэт скинхедов)





     30 июня 1987 г.
     Дорогой Баз,
     Знаю, прошло уже несколько месяцев с моего последнего письма,  но я был
очень  занят, трудился  над  новым  опусом "Головастик",  который,  надеюсь,
опубликуют  либо  в "Литературном обозрении",  либо в "Лестерском вестнике",
смотря  где  больше  заплатят.  "Головастик"  --  это рифмованная повесть  о
трудностях головастика  на пути к  лягушачьей зрелости. Уже  написано 10 000
слов, а мой герой  все еще бултыхается в  тихой заводи. Ты, Баз,  как поэт и
коллега,  должен понимать  мои  проблемы. Все свое  время,  когда не сплю (и
кроме часов, проводимых в долбаной библиотеке,  где я  вынужден зарабатывать
на жизнь), посвящаю творчеству. Мне плевать на еду и на отдых, горячую ванну
тоже не принимаю. Не меняю одежду месяцами (за исключением трусов и носков);
какое мне дело до внешнего лоска мелкобуржуазного общества?
     На  работе  жалуются на мой внешний  вид. Мистер Наггет,  замдиректора,
сказал вчера:
     -- Моул,  даю тебе выходной. Ступай домой, прими ванну,  вымой голову и
переоденься в чистую одежду!
     -- Мистер  Наггет, -- ответил я, -- Байрону, Теду Хьюзу или Ларкину  вы
бы такого не сказали, правда?
     Он отпал. Но потом нашелся:
     -- Байрону и Ларкину уже  ничего не скажешь,  но с  мистером  Хьюзом --
если,  конечно,  не  произошла трагическая  катастрофа или  его  не  сразила
внезапная болезнь, -- насколько мне известно, еще можно побеседовать.
     Какой педант!
     "За  решеткой"  неплохой стих.  Но  мне  пора заканчивать, "Головастик"
зовет.
     Привет!
     А. Моул.
     P.S. Синди назвала ребенка Карлсбургером.







     Адриан Моул уходит из дома
     Июнь 1988 г.



     Понедельник, 13 июня



     Весь  вечер разглядывал себя в зеркало. Я всегда хотел выглядеть умным,
но  в возрасте  двадцати лет и трех месяцев вынужден признать, что похожу на
человека, который слыхом не  слыхивал ни о Юнге (16), ни об Апдайке (17). На
прошлой  неделе я был  на  вечеринке, и  какая-то шестнадцатилетняя соплячка
сочла  своим долгом объяснить  мне, кто такая  Гертруда  Стайн (18). Я хотел
оборвать ее и сообщить, что знаком  с  госпожой Стайн, но подавился пиццей с
сыром и помидорами и упустил момент.
     Итак,  в зеркале  я увидел себя таким,  каков я есть. Я темноволос,  но
недостаточно темен, чтобы быть  интересным, -- ни намека на кельтскую кровь.
Глаза серые.  Ресницы средней длины, то есть  ничем  не примечательны. Нос с
горбинкой,  но  это  скорее  нос римского центуриона,  а  не сенатора.  Губы
тонкие,  но, увы, намек на жестокость в них не просматривается, а уголки рта
даже немного  провисают. Зато у  меня  есть подбородок. Немалое  достижение,
учитывая мои чисто английские гены.
     Со времен моей желторотой юности я потратил  целое состояние на лечение
кожи  и возмутительно угреватого эпидермиса. Я  втер и намазал на себя сотни
химикалий и  лосьонов  --  увы,  безрезультатно.  Шарон Боттс, моя  нынешняя
девушка,  однажды заметила,  что мое  лицо  похоже  на "пузырчатую  пеленку,
которую  люди  с  недержанием подкладывают под себя, чтобы  ихнии матрасы не
промокли".
     Как  явствует  из  вышеприведенного  высказывания,  познания  Шарон   в
английской  грамматике минимальны, посему я взял на себя труд обучать  ее. Я
как Генри Хиггинс для этой Элизы Дулиттл.
     Шарон  стоит затраченных на нее усилий. Ее  размеры 106-75-95.  Она  --
крупная девушка. К  несчастью,  ее  ляжки  в  окружности  75  сантиметров, а
лодыжки -- 38. Но ведь жизнь так устроена, правда? Например, самые  красивые
и экзотические места на земле привлекают тучи комаров. И ничто,  и  никто не
совершенен. За исключением Мадонны, конечно.
     Тем не  менее я  сказал Шарон,  что она будет  потрясающе  выглядеть  в
длинных юбках до полу.
     -- Сдурел?  Да за кого  ты меня держишь?  Я ведь  не мымра какая-нибудь
вроде королевы Виктории! -- ответила она.
     Скоро наступит лето, и мне постоянно снится один и тот же кошмар: Шарон
покупает и надевает мини-юбку. В  моем сне она берет меня под руку и мы идем
по шумной  главной улице. Люди останавливаются  и глазеют, раздается  грубый
гогот.  Трехлетний мальчуган показывает пальцем на Шарон и говорит: "Какие у
тети толстые ноги!" Тут я просыпаюсь в поту и с сильно бьющимся сердцем.
     Вы, вероятно, задаетесь вопросом, что  объединяет меня, Адриана  Моула,
провинциального  интеллектуала  и  сотрудника  библиотеки,  и  Шарон  Боттс,
провинциальную дурынду и сотрудницу прачечной. Ответ: секс. Мне все больше и
больше нравится заниматься сексом,  и  я  обнаружил, что если уж  начал,  то
остановиться трудно.
     Мы с Шарон оба были девственниками -- столь редкую удачу грех упустить.
Ведь СПИД и герпес  косят  людей, как траву.  Итак, наши  отношения  с секса
начинаются и  на нем  заканчиваются.  Шарон так же  скучно  разговаривать со
мной, как и мне с ней,  посему за  общением мы отправляемся в  другие места.
Она к матери и пяти сестрам, а я к Пандоре Брейтуэйт -- истинной  любви всей
моей жизни.
     Я  люблю Пандору  с 1980  года. Два  года назад  наши  пути  разошлись.
Пандора уехала в Оксфорд изучать русский, китайский и сербохорватский,  я же
ставлю штампы на книги в библиотеке городка, где родился. Я пошел работать в
библиотеку, ибо жаждал погрузиться в литературу. Ха! Да это не библиотека, а
штаб партии жалких обывателей. На работе я ни разу ни с кем не побеседовал о
литературе. Ни с коллегами, ни с читателями.
     В рабочее  время я занят  тем,  что снимаю  книги с  полок и ставлю  их
обратно. Иногда  меня  отвлекают читатели  идиотскими  вопросами:  "А  Джеки
Коллинз здесь?"  Обведя  библиотеку  преувеличенно  недоуменным взглядом,  я
отвечаю: "Маловероятно, мадам. По-моему, она живет в Голливуде".
     Иногда  ко мне  на работу приходит  мама, хотя я строго наказывал ей не
делать этого. Моя мать не умеет управлять своим голосом. От ее смеха капуста
киснет. Внешность  у нее всегда была яркой, но сейчас, на сорок третьем году
жизни,  эта яркость граничит  с  эксцентричностью. Чувство  цвета  у  матери
отсутствует напрочь. Кроме того,  она носит сандалии на  веревочной подошве.
Зимой и летом. Игнорирует таблички "Не курить" и  входит в двери, на которых
написано: "Только для сотрудников".
     Отец никогда  не бывает в библиотеке.  Говорит,  что при виде  стольких
книг разом ему становится плохо.
     К несчастью, я  все еще  живу  с  родителями  (и  пятилетней сестренкой
Рози). Эта семейная жизнь вчетвером протекает в  мрачной  атмосфере. Я часто
ощущаю себя персонажем из пьесы Чехова. У нас даже вишня в саду растет.
     Я  исходил весь  город  в  поисках дешевого жилья  и  дал объявление  в
местную газету:



     Писатель снимет комнату, предпочтительно на чердаке.
     Некурящий, респектабельный.
     В быту аккуратен. Рекомендации прилагаются.
     Плата за жилье не более 10 фунтов в неделю.



     Получил три  ответа. Одна старушка предложила жить у нее  бесплатно, но
взамен помогать ей кормить тридцать семь кошек  и девять собак. Второй ответ
был от анонима, пожелавшего "хорошенько продуть мою толстую кишку". А третий
от некоего мистера Икса Диабло.
     Я отправился посмотреть  комнату, предложенную мистером Диабло.  Стоило
ему открыть  дверь,  как  я  сразу понял, что  проживание в непосредственной
близости от этого  человека удовольствия мне не доставит.  Растительность на
лице  я  в  принципе не перевариваю, бородища  же  мистера  Диабло неровными
уступами спускалась от носа до  пупка и  оканчивалась свалявшимися  прядями.
Однако  я  не развернулся с порога, но поперся  за  хозяином вверх по шаткой
лестнице смотреть жилье. Комната находилась под самой крышей, и мебели в ней
явно не хватало: кроме  кровати и сооружения, напоминавшего алтарь,  не было
ничего. С крюков на стенах свисали пурпурные накидки.
     -- Правда, по четвергам мы здесь устраиваем собрания. Заканчиваем после
полуночи. Вас это очень стеснит?
     --  Боюсь,  да,  --  ответил  я. --  Не  хотелось  бы... э-э...  делить
помещение с незнакомыми людьми.
     -- Но вы можете к  нам присоединиться, -- радостно предложил хозяин. --
У  нас  веселая  компания,  хотя  общественность  заклеймила  нас проклятыми
сатанистами.
     На полу  лежал  разноцветный ковер, такой  рисуночек только сумасшедший
мог придумать. Возможно, его  и  сделали за  высоким  забором  дурдома.  Мой
взгляд привлекло красное пятно.
     --  Исключительно  кровь  животных. -- Дабы успокоить меня, мистер  Икс
Диабло  потер  пятно  пальцем босой ноги. --  Мы не увлекаемся человеческими
жертвоприношениями, -- добавил он добродушным тоном.
     Я ответил фразой из словаря робких и трусливых:
     -- Мне надо подумать.
     --  Обязательно, -- согласился хозяин, проводил меня вниз по лестнице и
отпустил на волю.
     Мне  отнюдь  не улыбалось каждый вечер  по четвергам шляться по  улицам
либо надевать  пурпурный  плащ  и вместе со всей веселой компанией бормотать
заклятья над зарезанным животным. Посему я  отказался переселиться под крышу
мистера Диабло. Это было на прошлой неделе.
     А сегодня вечером моя мать осведомилась:
     -- Послушай, когда ты уедешь из дома? Мы хотим сдать твою комнату.
     Моя  мать  не  сторонница  деликатных  подходов.  Выяснилось,  что  она
ответила на объявление двух университетских  студентов и вознамерилась стать
их  домохозяйкой. Сдача комнаты  принесет ей  семьдесят  фунтов в неделю. На
пятьдесят  фунтов  больше,  чем она получает от меня.  Какие  тут могут быть
разговоры! Два студента (изучающие инженерное дело) переедут в мою комнату в
пятницу. Мать закупила  еще  одну односпальную кровать, и теперь  она  стоит
немым укором, прислоненная к стене моей спальни.





     Вторник, 14 июня



     Сегодня  мне  было  трудно  сосредоточиться на работе. Миссис  Фроггат,
директор библиотеки  (жирная  пятидесятилетняя  баба, похожая  на  облезлого
барсука, переболевшего желтухой), обратилась ко мне за обедом:
     -- Моул, вы убрали Джейн Остин из отдела великих английских классиков и
поставили ее на полку легких любовных романов. Прошу объяснить почему.
     -- По моему мнению,  --  огрызнулся  я,  --  это называется  правильной
классификацией. Романы Джейн Остин  -- любовная  макулатура, которую  читают
только высокомерные безмозглые кретины.
     Откуда мне  было знать, что "Джейн Остин и  значение ее  творчества для
Англии  1950-х гг."  было темой  диссертации  миссис Фроггат  по  английской
литературе?  Ведь  это  случилось  за  много лет  до моего рождения!  Я  уже
упоминал, что в библиотеке мы никогда не обсуждаем ни книг, ни писателей.
     Ближе к вечеру миссис Фроггат вызвала меня к  себе и  сообщила,  что по
причине  сокращения  государственного  финансирования  в  библиотеке  грядут
увольнения. Я спросил, скольким сотрудникам придется уйти.
     -