Шофер в  серой форме  и  фуражке  ходил  вокруг
нелепого серебристого автомобиля и  методично открывал все шесть дверец.  Из
машины вылез  Барри  Кент в  алом  кожаном  пиджаке и  темных очках. За  ним
показались  Эдна, мать Кента, два его братца-люмпена и  три сестры-люмпенши.
Вся компания  неловко  перегородила  тротуар.  Эдна  высвободила  платье  из
расщелины своих огромных ягодиц.
     Два расплывшихся в улыбках полицейских  препроводили Кента и его  свиту
через  толпу.  Он увидел,  что  я что-то  кричу  через  ветровое  стекло,  и
остановился. Я опустил окно.
     Кент сунул голову внутрь машины. От него дорого пахло.
     - Моули, а ты че, разве не празднуешь победу своей старой подружки?
     -  Нет, у меня семейный кризис,  - ответил  я. - Попроси его  подвинуть
машину.
     Кент щелкнул двумя пальцами и крикнул:
     - Эй, Альфонсо, двинь копытами, живо!
     Вырвавшись с автостоянки, я как безумный рванул  по пустынным улицам. Я
проскакивал светофоры  на желтый.  На шее моей угрожающе пульсировала  вена.
Небо превратилось в шершавую губку. Я проклинал тот день, когда один из моих
сперматозоидов  пробился в яичники  Жожо и породил Уильяма. Почему мне никто
не сказал, что превращение в родителя обречет меня на такие муки?
     Я винил среднюю школу имени Нила Армстронга. Это так называемое учебное
заведение не научило меня быть родителем.
     Никаких машин скорой помощи на Глициниевой аллее не было, языки пламени
не лизали крышу.  Дом вообще был  погружен в  темноту.  Я  ворвался внутрь и
завопил:
     - Уильям! Уильям!
     Из гостиной доносились тихие звуки. На  экране резвились телепузики,  а
на диване спал отец. Кто-то (кроме Уильяма некому) исчеркал маленькую лысину
черным фломастером. Я быстро обыскал дом. Уильяма нигде не было.
     Моего  сына нашла  Рози,  в  непристойный час  заявившаяся с очередного
кутежа. Уильям спал, голым, под раковиной в собачьей корзине. Глядя на него,
я вспомнил плакат,  призывавший собирать средства для Общества защиты детей.
Весьма вероятно,  что  Уильям наелся собачьих  галет: к  его  губам прилипли
крошки, несколько галетин  были зажаты  в маленьком кулачке. Если социальная
служба  прознает  о случившемся,  моего  ребенка упекут  в детский приют,  а
таблоид "Сан" непременно окрестит его "собачьим выкормышем".
     Отца я наказал тем, что не сообщил ему о разрисованной лысине.
     Уложив Уильяма  спать, включил телевизор  и  узнал  результаты выборов.
Приятно,  конечно,  было  посмотреть,  как  высокомерные  и напыщенные кегли
консерваторов сбиты шарами  электората  на  кегельбане  истории, но  гвоздем
выпуска стало появление Пандоры на балконе городской управы.
     Рядом  с  Пандорой стоял Барри Кент  и дирижировал толпой, распевавшей:
"О, Пандора, мы тебя обожаем", на мотив бетховенской "Оды к радости".
     Ее  сходство  с  Эвой  Перон  было воистину  поразительным  и, по моему
глубокому убеждению, вполне намеренным.
     Я вспомнил, как  в школе Пандора написала  реферат  о  южноамериканских
диктаторах и  в какую ярость впала, когда получила четверку с минусом вместо
обычной  пятерки с плюсом. Учитель истории  мистер  Фагг  написал на  полях:
"Тщательно подготовленная работа, изложенная,  как обычно, блестящим стилем,
но  омраченная   пространным  и  обескураживающе  неуместным  эссе  на  тему
пристрастия Эвы Перон к Баленсьяге (18)".
     Рози ненадолго села  рядом  со  мной  -  посмотреть, как  члены  нового
лейбористского правительства  празднуют победу  в  Королевском  Фестивальном
зале. В ожидании Тони с  Чери победившие лейбористы весело виляли  бедрами и
щелкали пальцами под музыку "Дальше будет только лучше". (19)
     Я заерзал от  смущения, вспомнив, как папа  танцевал  на  свадьбе  тети
Сьюзен в  клубе  тюремных  надзирателей. Как  только  ди-джей  (осужденный и
отпущенный под честное  слово) поставил  песенку  "Коричневый  сахар" группы
"Роллинг стоунз", отец вскочил на  ноги и начал выписывать кренделя a la Мик
Джаггер.
     Аманда, новая "жена" тети  Сьюзен, стояла рядом  со мной у стойки бара,
заливая  в себя пинту "гинесса".  Она  произнесла  единственную фразу:  "Вот
бедолага", когда отец, остервенело вихляя задом,  прошел мимо, колотя  одной
рукой воздух, а другой соблазнительно опираясь о свою тощую ляжку.
     Почти  такое  же  отвращение  я  ощутил,  глядя  на Робина  Кука  (20),
пытающегося  попасть в  ритм.  Страшно  даже  подумать,  каков  он  во время
коитуса,  где  без ритма  никуда.  Хотя у  меня  имелось подозрение,  что  с
коитусом Робин Кук давным-давно завязал. Я где-то  читал, что его страсть  -
скаковые лошади.
     Мы смотрели на отплясывающих политиков, и тут  Рози сунула пальцы в рот
и издала оглушительные  рвотные звуки.  Я счел себя обязанным защитить новое
правительство и невинную радость его членов по поводу законного избрания.
     - Прояви терпимость, Рози.
     - Терпимость! -  фыркнула она.  -  Терпимость  -  это типа  для  твоего
говеного поколения, а не для моего. - Она еще раз фыркнула. - Если бы я была
диктатором, я бы эти е: танцы  запретила  для всех, кому больше восемнадцати
лет.
     В  кадр  попал  Питер Мандельсон,  хлопающий  в ладоши  на  размашистый
американский манер.
     Рози хмыкнула:
     - Во класс.
     И ушла спать.





     Пятница, 2 мая



     В  6.14 утра  услышал, как  дырявая выхлопная  труба  Ивана  Брейтуэйта
свернула  на  Глициниевую  аллею и  остановилась  у  нашего  дома.  (По всей
видимости, вместе с остальной машиной. Я имею в виду - по всей видимости!)
     Слез  с дивана,  заглянул в  щель занавесок и увидел,  как мама и  Иван
Брейтуэйт  пылко   общаются  на  передних  сиденьях  машины.  Мать   глубоко
затягивалась  сигаретой.  Брейтуэйт  щурился  от  дыма.  Вдруг  мама дернула
дверцу. Брейтуэйт  перегнулся через рычаг  переключения передач с изумленным
выражением  на  небритом  окороке-лице.  Мама  обежала  машину  сзади и,  не
оглядываясь, пошла по  дорожке. Я  услышал,  как  ключ скрежещет в  замочной
скважине. Маме никогда - никогда!  - не удавалось открыть замок быстрее, чем
за три  минуты, поэтому  я сжалился над ней и впустил.  Она  была потрясена,
увидев меня.
     Я осведомился:
     - Что происходило в машине?
     Мама сняла красный жакет и повесила на кухонный стул.  Предплечья у нее
были опухшими и отвисшими, словно в них вкололи комковатый белый соус.
     - Я спорила  с Иваном Брейтуэйтом по поводу того: э-э:  кто из Димбелби
лучше освещал выборы.
     Чудовищная ложь.
     - И кто из Димбелби тебе понравился больше? - с иронией спросил я.
     - Дэвид! - ответила она, но в глаза мне не посмотрела.
     Я  услышал, как наверху  скрипнула  кровать, когда мама ложилась спать.
Затем наступила тишина.
     Лежал без сна  на диване и думал, должен ли  я вмешаться, пока  мать не
устроила  еще одну трагедию. Вот не может она не испортить радость по поводу
победы  лейбористов. Новая славная заря оптимизма и чистая радость по поводу
торжества  всего лучшего,  что  только  есть  в человечестве, были  омрачены
грозными тучами, нависшими над  семейным суверенитетом Моулов и Брейтуэйтов.
И  все потому,  что у  двух людей далеко не среднего, между прочим, возраста
свербит в одном месте.



     Час дня
     Домашние  спали   допоздна.  Нас   разбудила  Таня  Брейтуэйт,  которая
разыскивала Ивана. Похоже, домой он не возвращался, а его  мобильный телефон
отключен.   Мать  подслушала,  как  я  притворно  выражаю  озабоченность,  и
выхватила  у  меня трубку.  Пока  она  с  пристрастием допрашивала  Таню,  я
накормил Нового  Пса и Уильяма, после чего  отнес отцу чашку "Нескафе". Папа
лежал,  уткнувшись  лицом  в  стену.  На  лысом  пятачке  темнели  каракули,
нанесенные  черным  фломастером.  Когда  я  ставил  кружку  на тумбочку,  он
попросил задернуть занавески, чтобы солнечный свет не проникал в комнату.
     -  Сегодня  ты  должен  чувствовать  прилив сил,  папа.  Возможно, Тони
изменит твою жизнь.
     Он  с хриплым  клекотом приподнялся  на  кровати и потянулся за  пачкой
"Ротманс".
     -  Послушай,  сынок, при  миссис Тэтчер у  меня  получалось  три раза в
неделю, а в лучшие дни я был просто секс-машиной.
     - Я имею в виду социально-экономические аспекты прихода к власти нового
правительства.
     -  Ну да,  конечно,  - буркнул  он, затягиваясь сигаретой, - а я имею в
виду, что при правлении Мэгги в моем карандаше имелся грифель.
     С  тем я и  покинул его  спальню.  Лишний раз убедился, что  нет смысла
вразумлять человека, который не видит дальше кончика своего карандаша.
     Перед  отъездом  в Лондон попытался набраться  смелости и поговорить  с
матерью о катастрофических последствиях, которые могут иметь место, если она
вознамерится продолжить роман  с родителем члена  парламента. МИ-5 наверняка
устроит слежку за  ней.  Ее телефон будут прослушивать и,  что еще  важнее -
неужели она готова во второй раз подвергнуть процедуре развода моего бедного
отца?
     Настроившись на  серьезный  лад,  я отправился  в  гостиной,  где мама,
подпрыгивая от  радости, смотрела по  видео, как меняется  физиономия Майкла
Портильо  (21)  при  известии,  что бывшие  почитатели  лишили его  места  в
парламенте.
     Мама крикнула в экран:
     -  Выкуси,  надменный ублюдок!  Будешь  знать, каково это,  когда  тебя
выбрасывают на свалку, как Джорджа Моула.
     Мне не  хотелось прокалывать воздушный  шар  ее незамутненной  радости.
Кроме  того,  я не мог  позволить себе  спор,  который  наверняка закончится
решительным отказом ухаживать за внуком.
     Забраться  в свой "монтего" я сумел только после того,  как  оторвал от
своих ног Уильяма.  Наконец, его уговорили отпустить меня, пообещав показать
видео, где Джереми  Кларксон тестирует "ламборгини". Малыш махал рукой, пока
я не свернул за угол.  Меня так и подмывало дать задний  ход и забрать его с
собой в Лондон. Но разум  одержал верх  над  инстинктами. Куда я дену его на
все то время, пока тружусь в ресторане?
     Стоял  чудесный теплый день,  я  опустил окно  и  наслаждался ветерком,
овевающим мое лицо. К  сожалению, перед поворотом на  шоссе в  левую  ноздрю
залетело какое-то насекомое, отчего глаза слезились до самого Лондона.
     По дороге видел  одиннадцать грузовиков Эдди Стобарта. Поприветствовали
меня только девять. Может, остальные два водителя не видели, как я им мигаю?
В остальном поездка протекала без происшествий.
     В  17.00   свернул   на  автомобильную   стоянку   торгового  центра  в
Брент-Кросс,  где я обычно  оставляю машину. До Сохо  добрался на автобусе к
18.00. Почему ближайшая к Сохо бесплатная  парковка, которую я смог найти, -
это  Брент-Кросс?  Как местный  житель,  я обратился  за разрешением ставить
машину  рядом  с  домом, но там  очередь на  2000 человек. Ловкий Клайв, мой
знакомый из криминального  мира, предложил  незаконным путем добыть для меня
разрешение.
     - Помер один старикан. Ему  краткосрочная  парковка больше не  нужна. У
него теперь долгосрочная, даже вечная.
     Но я  отклонил его любезное предложение.  Не могу извлекать  выгоду  из
смерти ближнего, к тому же Ловкий Клайв запросил 500 фунтов.
     На работу мне надо было только к семи тридцати  вечера, поэтому я купил
"Гардиан"  и  устроился в баре "Италия" на  Греческой улице. Я надеялся, что
Фрэнка Бруно, Пола  Дэниэлса и Брюса Форсита заметили в аэропорту Хитроу - в
случае победы  лейбористов  они  пообещали  бежать  из  страны,  но  никаких
сообщений, что эти лица были где-либо замечено, я не нашел. Наверное, прошло
слишком  мало  времени.  Им  ведь  еще   надо   продать   свои   особняки  в
псевотюдорском стиле и проконсультироваться с финансовыми советниками.
     Моя  приятельница  Джастина,  которая  занимается  тем,  что  ерзает на
коленях у завсегдатаев клуба "Тайны",  встретилась со мной на чашку эспрессо
и сообщила, что прошедшую ночь отбоя не было от посетителей.
     - Даже если им всем члены поотрезать, все равно лишнего мужика впихнуть
в бар  не удалось бы,  - сказала  она, заставив меня поморщиться  от слишком
натуралистичного  описания  давки.  А Джастина продолжала говорить  со своим
гейтсхедским выговором: - И сплошь одни сторонники лейбористов.
     Она сказала, что  ее босс,  Большой  Алан,  "до усрачки  боится"  смены
правительства.  В   случае  победы  лейбористов  Большой  Алан  предсказывал
массовые сокращения рабочих мест в секс-индустрии Сохо.
     -  Члены парламента  от консерваторов  всегда были  нашими  постоянными
клиентами, -  объяснила Джастина. -  Большой Алан  давал  большую скидку - в
обмен на пропуск в палату общин.
     - А каких специальных  услуг потребуют члены парламента от лейбористов?
- спросил я.
     - Ну, - прошептала Джастина,  приближая ко мне  искусственно  загорелое
лицо, - Давнишний член парламента  от Престона имеет целый список выражений,
который мне надлежит выкрикивать, когда я делаю вид, будто кончаю.
     - Например? - очень настоятельно спросил я.
     -  Всякие странные выражения,  -  сказала  Джастина и поправила груди в
своем чудо-лифчике,  чтобы они смотрелись  повыигрышнее. - Я должна  кричать
"Октябрьская  революция",  "Четвертый пункт" (22),  а кончать нужно с криком
"Бетти Бутройд (23)".
     Совершенно очевидно, что Джастина пребывает в полном неведении по части
славной  истории  Лейбористской партии. Я-то, разумеется, понял, о  чем идет
речь, потому что некогда был  основателем и лидером политической организации
"Розовые  бригады".   Мы  были  группой  радикально  настроенных,  страстных
подростков.
     Мы требовали:
     " Организовать вдоль автострад велосипедные дорожки
     " Объявить мораторий на библиотечные штрафы для пенсионеров
     " Отменить НДС на скейтборды
     " Повысить цену на сигареты, по меньшей мере, до 10 фунтов за пачку
     " Привязать плату за присмотр за детьми к индексу прожиточного минимума
     " Мира, а не войны!
     Пандора  состояла в исполнительном комитете  "Розовых бригад", но через
три месяца подала в отставку после серьезной ссоры относительно антитабачной
политики партии. В возрасте шестнадцати лет она уже выкуривала по пятнадцать
безумно дорогих сигарет "Бенсон энд Хеджес", а  после ужина время от времени
позволяла себе сигару.
     - Октябрьская  революция, Четвертый пункт  и Бетти Бутройд, - повторила
Джастина, словно пытаясь отыскать эротический подтекст. - Таких легких денег
я  никогда  не  зарабатывала.  Этот  урод  управляется  за полчаса, а  денег
отваливает столько, что я могу неделю отовариваться шмотьем в "Теско".
     Джастина поспешила на  работу, а я  задумался  над темами разговоров  в
нашей деревне  Сохо.  Трудно  представить, чтобы о столь  насущно  житейских
вещах в  открытую говорят в  деревнях  Лейстершира, если не считать  Фрисби,
где, если верить слухам, процветает язычество.





     Суббота, 3 мая



     2 часа утра
     Только  что  закончил   работу   и,  несмотря   на  поздний   час,  так
перетрудился, что никак  не  удается заснуть.  Дикар вел себя  сегодня,  как
гнусная свинья. Свинья, страдающая наркоманией, алкоголизмом  и  безусловным
распадом личности. Кошмар начался с того, что я  пришел на работу и увидел в
окне большой плакат:




        "ВХОД ЗАПРЕЩЕН:"


     Социалистам;
     с мобильными телефонами;
     с силиконовыми грудями;
     содомитам;
     лицам с подтяжкой лица;
     с кредитными картами;
     валлийцам;
     вегетарианцам;
     некурящим;
     пенсионерам;
     трезвенникам;
     с блокнотами-ежедневниками;
     завсегдатаям клуба "Граучо";
     журналистам;
     пролетариям;
     комикам;
     инвалидам;
     лесбиянкам;
     собакам-поводырям;
     жирным;
     ливерпульцам;
     детям;
     любителями йогуртов;
     с фирменными сумками;
     христианам;
     бельгийцам;
     выпендрежникам-любителям ризотто;
     рыжим;
     бывшим женам;




     У  дверей  ресторана  бесновалась  разъяренная  толпа.  Толстая женщина
размахивала  сумочкой с бамбуковой ручкой  и говорила  с  резким  валлийским
акцентом:
     - Я родилась в Ливерпуле, а моя партнерша - комик. Это возмутительно!
     За  окном  сидел  Дикар, курил  сигарету  и салютовал  толпе  бокалом с
шампанским. Я вошел внутрь и направился к кухне.
     -  Возвращение  провинциала,  - проревел Дикар. - Как  поживает  старый
добрый Лестер?
     - Моя семья живет теперь в Эшби-де-ла-Зух, - холодно ответил я.
     - Педант е:! - выпалил Дикар.
     - Лучше быть педантом, чем фанатиком, - ответил я. - А  ваше объявление
поражает   в  правах   большинство  постоянных  клиентов.  Через  месяц   вы
обанкротитесь, и мы все окажемся на улице.
     - А это мысль, - промямлил Дикар. - Если я стану банкротом, то не смогу
платить Ким алименты, правда?
     Я воспользовался его малотрезвым состоянием и продолжил обработку:
     - Вы сами виноваты, что Ким находится в финансовой зависимости от  вас.
Пока вы были женаты, вы не разрешали ей работать.
     - Работать! - вскричал Дикар. -  Ты называешь  перекладывание треханных
цветуечков в ведре работой?
     - Ким была модным флористом, -  напомнил я,  - держала  три магазина  и
имела контракт с Конраном (24).
     Дикар залился своим  жутким,  почти  беззвучным хохотом, а я поднялся в
свою "квартиру"  над  рестораном. Я  заключил  слово  "квартира" в ироничные
кавычки, потому что на самом  деле  это  кладовка. Свое  обиталище я делю  с
упаковками  смеси  для  приготовления  соуса  и  огромными  банками  овощных
консервов. В "гостиной" стоят два гигантских морозильника, забитых потрохами
и дешевой мясной  вырезкой. Но  все-таки  остается  место  для комплекта  из
маленького стола  и стула (темно-пепельного цвета), купленного в MFI (25), и
двуспальный  диван, накрытый  покрывалом  с подсолнухами.  (Я  чувствую свое
родство с Ван-Гогом: нас обоих отвергла столичная элита.)
     Переоделся в белое одеяние шеф-повара, покормил  рыбок, затем спустился
в кухню  и начал  готовить для тех немногих  посетителей,  что удовлетворяют
строгим критериям Дикара.
     Субботнее меню всегда следующее:




     Салат из креветок
     *
     Бычья печень с беконом и луком
     Вареный картофель
     Морковь, нарезанная кружочками
     Гороховая каша
     Соус из пакетика
     *
     Готовый фруктовый рулет с вареньем
     Комковатый заварной крем "Берд" (пенка - плюс 10 фунтов
     по причине воскресной наценки)
     *
     Нескафе
     Мятная помадка "После восьми"




     С  раздражением  обнаружил,  что никому не пришло в голову  разморозить
бычью  печенку,  поэтому  пришлось  сунуть замороженную глыбу  в духовку  на
медленный огонь. Овощи приготовили заранее, так что я  сварганил пять литров
соуса.  Пока он булькал  на огне,  в  большой  миске  я  смешал  порошок для
заварного крема  фирмы  "Берд" с  молоком и сахаром,  старясь не перебрать с
тщательностью, дабы комки не растворились в горячем молоке.
     Вошел Луиджи и снял пальто, шляпу, ботинки и носки.
     -  Я  должен  помывай ноги,  - сказал  он,  влезая на сушку. - Я должен
помывай  эти чертовы как-вы-их-там-называй: -  сказал он, засовывая ногу под
кран  с холодной  водой. - Спортивный  ноги! - Он  с восторгом подцепил  эту
фразу,  услышанную  им  в кабинете врача.  - Безумно  чесайся,  - сказал он,
ожесточенно скребя между пальцами.
     Я  оглянулся на объявление, висящее на двери туалета  для  сотрудников:
"Пожалуйста, мойте  руки". О ногах ни  слова. Через кухню нетвердой поступью
протопал Дикар и ввалился в туалет. Дверь он закрыть не удосужился, и оттуда
донесся плеск разлившейся Замбези.
     Я быстро  пересек кухню и захлопнул дверь сортира. Повернувшись, увидел
Малькольма,  посудомойщика; расстегивая  пиджак-блузон, он стоял на  пороге.
Лицо у Малькольма было перекошено. Я спросил, что случилось.
     - Это непорядок, -  сказал он, кивая в сторону раковины, где пле