е удивление. "Вот  погляди-ка!"  -  думал  он,  довольно
улыбаясь, мягко, в бесшумном автомобиле везя подругу по  окутанной  мраком
дороге.
   Приехав в Луитпольдсбрунн,  они  застали  там  г-на  Пфаундлера,  вилла
которого находилась поблизости. Он нередко  заглядывал  сюда  по  вечерам.
Г-жа фон Радольная охотно встречалась  с  этим  предприимчивым  человеком.
Кельнер,  затем  владелец  ресторана,  Алоис  Пфаундлер  во  время   войны
занимался поставками мяса для армии.  Получив  таким  образом  возможность
подавать  посетителям  своих  шикарных  ресторанов,  несмотря  на  строгое
рационирование  съестных  продуктов  в  Германии   того   времени,   самые
изысканные мясные блюда, за которые благодаря их редкости  щедро  платили,
г-н Пфаундлер быстро нажил большие деньги. Свои капиталы он вложил в целый
ряд увеселительных заведений,  театров,  варьете  и  кабаре  не  только  в
Германии, но и в пограничных странах. Он,  бесспорно,  был  самым  крупным
предпринимателем в этой области во всей Южной Германии. Он мог бы спокойно
наслаждаться своим могуществом, если бы не желание содержать непременно  в
своем родном Мюнхене большие увеселительные заведения и  поставить  их  на
широкую ногу. Он  владел  самым  шикарным  варьете  в  Мюнхене,  прекрасно
организованным кабаре с двумя первоклассными ресторанами. В  это  лето  он
собирался пустить в ход  большое  купальное  заведение  на  берегу  озера.
Хитрый и умный делец, он, разумеется, знал, что  подобные  предприятия  не
имеют больших шансов на успех в таком полукрестьянском городе, как Мюнхен.
Ведь если город до войны славился как один из первых в Германии лечебных и
увеселительных  мест,  то  теперь  мещанская  внутренняя  политика  нового
баварского правительства отпугнула  всех  приезжих.  Пфаундлер  между  тем
убеждал самого себя, что миссия Мюнхена, как единственного более или менее
крупного  города  в  центре  области,   заселенной   почти   исключительно
крестьянами,  состоит  именно  в  том,  чтобы  совершенно  отличаться   от
остальной части Баварии. Земледельцы, приезжая в Мюнхен, стремились  найти
здесь,  по  его  мнению,  городские  увеселения,  контрастирующие   с   их
повседневной обстановкой. Поэтому он и  вбил  себе  в  голову  поднять  на
должную высоту увеселительную промышленность родного города. Возможно, что
руководило им также  и  инстинктивное  влечение  ко  всему  декоративному,
театральному, время от времени просыпавшееся  в  душе  любого  из  жителей
Баварской возвышенности. Мюнхенские народные  празднества,  в  которых  он
мальчиком   с   восторгом    участвовал,    ежегодно    повторявшиеся    и
сопровождавшиеся оглушительным шумом гулянья на городском  лугу,  народные
увеселения, постановки вагнеровских опер под  открытым  небом,  стрелковые
праздники, пышные процессии в "день Тела господня", карнавалы  в  Немецком
театре, веселые пивные оргии в гигантских залах больших ресторанов  -  все
эти шумные торжества оставили в его душе неизгладимый след. Он  хотел  сам
организовать такие увеселения  и  зрелища,  усилив  их  выразительность  с
помощью новейшей техники,  сделать  шум  еще  более  шумным,  опьянение  -
пьянее, блеск - более блестящим. С чисто  крестьянской  настойчивостью  он
вкладывал деньги, получаемые от удовлетворения потребности  в  увеселениях
всей остальной Германии, в эти вновь и вновь терпевшие крушение мюнхенские
опыты.
   Г-жа фон Радольная с  не  свойственным  ей  оживлением  протянула  г-ну
Пфаундлеру свою большую белую руку. Начало ее карьеры было не вполне ясно,
она никогда не упоминала  о  нем.  Во  всяком  случае,  она  очень  охотно
беседовала  о  вопросах,  связанных  с   варьете   и   кабаре,   проявляла
удивительное знание  технических  выражений  в  этой  области  и  была,  в
какой-то мере, финансово  заинтересована  в  некоторых  предприятиях  г-на
Пфаундлера.
   За ужином на прекрасной, расположенной над самым  озером  террасе  г-жа
фон  Радольная  с  видимым  интересом  беседовала  с   тучным,   неуклюжим
Пфаундлером. Ее немного грубоватый звучный голос сливался с  его  высоким,
елейным. Рыхлый толстяк, бледный, с крохотными, хитрыми, мышиными глазками
под шишковатым лбом, не знал хорошенько, как отнестись к процессу Крюгера.
Вполне понятно, что такой дикий способ публичного обнюхивания  постельного
белья искусствоведа с больший именем повредит репутации города Мюнхена, из
которого  и  без  того  ослиные  мероприятия  правительства  заставили   с
отвращением бежать всех  приезжих  и  хоть  сколько-нибудь  интеллигентных
людей. Следовало бы кому-нибудь вмешаться, сыграть этим правящим  болванам
прощальный марш. Это должен быть обязательно кто-нибудь из промышленности.
Он, Пфаундлер, знает, кто, если  бы  только  захотел,  мог  бы  что-нибудь
путное сделать из Мюнхена, - господин фон Рейндль.  К  сожалению,  однако,
Рейндль втайне, из-за своей связи  с  Рурским  концерном,  держит  сторону
Пруссии,  а  все  баварское,  несмотря  на  его  федералистскую  болтовню,
интересует его как  прошлогодний  снег.  Как  только  было  упомянуто  имя
Рейндля,  г-н  Гессрейтер  стал  мрачен.  Рейндль  втайне  был  для   него
постоянным немым укором. Он превосходил Гессрейтера состоянием,  значением
в промышленности и обществе, превосходил своими качествами бонвивана.
   Он вскользь подумал о своем керамическом заводе и  о  том,  что  там  в
художественном отделе снова в первую голову заняты выделкой групп Пьеро  и
Коломбины. "Южногерманская керамика Людвиг Гессрейтер и сын" первоначально
выпускала предметы домашнего потребления я прежде  всего  посуду.  Большая
часть баварцев, живших к югу от Дуная, ела из блюд, тарелок и  мисок  этой
фирмы и опорожнялась в ее  фабрикаты.  Особенными  симпатиями  пользовался
один из дешевых  синих  узоров:  горчанка  и  эдельвейс.  Еще  отец  Пауля
Гессрейтера присоединил к  заводу  художественное  отделение.  Но  оно  не
приобрело особенного значения. Широко поставленный опыт выпуска  на  рынок
художественных  пивных  кружек  закончился  чувствительной  неудачей.   За
последнее время, однако, это художественное отделение  стало  расширяться.
Германские деньги обесценились: доллар стоил уже  шестьдесят  пять  марок.
Рабочая сила  в  Германии  обходилась  дешево  и  давала  предпринимателям
возможность  совершать  выгодные  сделки  с  заграницей.  Гессрейтеровские
заводы своевременно перестроились в этом направлении. За границей  успехом
стала  пользоваться  прежде  всего  продукция  художественного  отделения.
Гигантские мухоморы, бородатые гномы и тому подобные вещи  наводнили  весь
мир. Эти произведения его заводов не нравились г-ну  Гессрейтеру,  но  что
поделать! Не уступать же было этого завода другим.
   Заметив,  что  разговор  о  Рейндле  г-ну  Гессрейтеру  неприятен,  г-н
Пфаундлер,  все  еще  сохраняя  озабоченный  вид,  спросил  Катарину,   не
кончаются ли ее запасы "Форстера" марки 1911 года; он, во  всяком  случае,
может предоставить ей еще пятьдесят бутылок. Затем  он  принялся  излагать
свои новые планы устройства грандиозного кабаре "Пудреница" в Гармише.  Он
уже в прошлом году занялся постановкой  этого  зимнего  курорта  на  самую
широкую ногу. Нынче Гармиш-Партенкирхен обещает стать самым модным  зимним
курортом в Германии. Он, Пфаундлер, и за  границей,  особенно  в  Америке,
провел очень удачные подготовительные работы.
   Катарина   оживленно    принялась    расспрашивать    о    подробностях
подготавливаемой  им  для  кабаре  программы  увеселений.  Да,   Пфаундлер
неутомимый работник,  он  наметил  уже  довольно  точный  список  номеров.
Особенного успеха он ожидал  от  выступления  неизвестной  до  сих  пор  в
Германии русской танцовщицы Инсаровой,  о  которой  он  сообщил  с  весьма
значительным и таинственным видом. Г-жа фон  Радольная  с  полным  знанием
дела принялась разбирать качества перечисленных  им  артистов,  вполголоса
запела боевой, номер одной из звезд кабаре. Г-н Пфаундлер, со свойственным
специалисту интересом, делал замечания, объяснял, что именно в  исполнении
этой артистки пропадает, что  в  номере  особенно  эффектно.  Он  попросил
Катарину  повторить  песенку.  Полная,  красивая  женщина,   не   ломаясь,
исполнила его просьбу. Своим звучным голосом она  пропела  слащаво-сальные
куплеты, вынуждая свое пышное тело к соответствующим дразнящим  ужимкам  и
подергиваниям. В глазах г-на Пфаундлера загорелись искорки вожделения.  Он
был чрезвычайно увлечен и с оживлением заявил, что  именно  ее  полнота  и
придает куплетам особую прелесть.  С  горячностью  заспорили  о  некоторых
оттенках. Проверили свои впечатления, сравнив с  граммофонной  пластинкой.
Г-н Гессрейтер слушал молча. Он глядел на две  огромные  вазы,  украшавшие
балюстраду террасы со стороны озера. Здесь, в Луитпольдсбрунне, имении его
подруги, всюду, и в доме и  в  парке,  были  разбросаны  произведения  его
керамиковой фабрики: частью огромные фигуры,  частью  мелкие  вещицы.  Как
странно, что г-жа фон Радольная за все время их длительной связи  ни  разу
не поинтересовалась, почему в его собственном доме на  Зеештрассе  нет  ни
одного предмета, произведенного на его заводе.
   Исполняя эстрадный номер,  г-жа  Радольная,  видимо,  чувствовала  себя
прекрасно, хотя сопровождавшие пение движения и жесты и производили при ее
полноте несколько странное впечатление. Когда вошла  горничная  убрать  со
стола, г-жу фон Радольную это нисколько не смутило. Напротив, ей,  видимо,
было приятно, что девушка нарочно замешкалась в комнате, чтобы послушать.
   Господину Гессрейтеру, обычно очень любившему эти ужины на террасе  над
озером, на этот раз было не по себе. Озеро мирно покоилось в  свете  луны,
приятный ветерок скользил сквозь ветви деревьев,  неся  с  собой  бодрящий
запах полей и лесов. Жареные сижки были  нежны,  вино  ароматно  и  хорошо
охлаждено. Катарина, крупная, хорошо одетая, соблазнительная, сидела рядом
с ним. Г-н Пфаундлер, бывалый  человек,  умел  хорошо  сопоставлять  жизнь
Мюнхена с  жизнью  мировых  центров.  Обычно  в  такие  вечера  Гессрейтер
испытывал  чувство  спокойного,  лишенного  желаний  довольства,  отпускал
сочные, часто двусмысленные остроты.  Но  сегодня  он  как-то  вдруг  стал
молчалив и, в сущности, был рад, когда г-н Пфаундлер наконец откланялся.
   В то время как шум его удалявшегося экипажа еще доносился сквозь ночную
тишину, г-н Гессрейтер и Катарина продолжали  сидеть  вместе  на  террасе.
Медленно попыхивая сигарой, Гессрейтер заметил, что таким, как  Пфаундлер,
хорошо: человек с головой ушел в свою работу, и  благодаря  ему  и  вокруг
него что-то делается. А что  делает  он,  Гессрейтер?  Раз  в  две  недели
заходит на фабрику, на которой и  без  него  все  идет  как  по  маслу,  и
смотрит, как там производят ту же пошлятину, что и десятки лет назад.  Его
коллекцию мюнхенской старины тоже может продолжать кто  угодно.  Г-жа  фон
Радольная молча  глядела  на  своего  взволнованного  друга,  выразительно
размахивавшего руками,  на  его  традиционно-баварские  выхоленные  бачки.
Затем, поднявшись, завела граммофон, поставила  одну  за  другой  две  его
любимые пластинки. Спросила его, не хочет ли он  вина.  Он,  поблагодарив,
отказался, Сигара была докурена, он досадливо пофыркивал носом.  Г-жа  фон
Радольная подумала, что не следует людям слишком много  времени  проводить
вместе.  В  ближайшие  дни  она  уедет  в  Зальцбург.  Оттуда  близко   до
Берхтесгадена, до юго-восточного  уголка  Баварии,  где  сейчас  живут  ее
друзья из придворных кругов. Да и с претендентом  на  престол  она  охотно
повидается; ему - она знала это - нравилась ее спокойная рассудительность,
и она со своей стороны очень ценила его.
   На следующий день, когда она спустилась к завтраку, оказалось, что  г-н
Гессрейтер уже выкупался в озере  и  уехал  в  город  на  заседание  суда.
Проезжая через Одеонсплац, он заметил, что  у  Галереи  полководцев  опять
высятся  леса.  Он  вспомнил,  что  читал  о  новых  уродах,  которых  там
предполагалось  водрузить.  Решил  в  ближайшем  будущем   выпустить   ряд
керамических  фигур  по  моделям  молодого,  еще  никому   не   известного
скульптора,  сулившим  мало  коммерческих   выгод,   но   казавшимся   ему
художественно ценными. Особенно - группа "Бой быков", к которой господа из
заводской администрации относились с пренебрежением, называя ее "дикой"  и
"сумасбродной".



16. АЛЬКОВНЫЕ ИЗЫСКАНИЯ

   Свидетельница Иоганна Крайн родилась  в  Мюнхене.  Возраст  -  двадцать
четыре года. Баварская подданная, евангелического вероисповедания. Девица.
Ее смуглое, бледное лицо, в то время как она давала показания, выдавало ее
чувство. Она нисколько не старалась скрыть свое  сильное  волнение.  Серые
глаза под темными ресницами горели негодованием; широкий  лоб  был  гневно
нахмурен.
   Крюгер глядел на нее с двойственным чувством. Разумеется, полезно,  что
в это призрачное средневековое судебное действо наконец вмешался  разумный
человек. Все же было неприятно сознавать, что  по  его  вине  эта  девушка
станет предметом дурацких пересудов  вбей  страны.  Даже  и  не  признавая
атавистических  рыцарских  предрассудков,  все  же   приличней   было   бы
отказаться от такой жертвы. Он и пытался  сделать  это.  Но  сегодня,  при
ярком  дневном  свете,  ему  казалось,  что  он  должен  был  сделать  это
решительнее.
   Он давно не видел Иоганну. Когда  она  сейчас  выступала,  в  кремовом,
хорошо сидевшем на ней платье, она показалась ему олицетворением  здравого
смысла, явившимся, чтобы вырвать его из лап тупого, мещанского фанатизма.
   Подобное же чувство охватило многих из присутствовавших  мужчин,  когда
эта гневная женщина выступила перед судьями. Полураскрыв  пухлые  губы,  с
чуть глуповатым выражением на  полном  лице,  широко  раскрытыми,  уже  не
затянутыми поволокой глазами глядел на нее элегантный г-н Гессрейтер. Так,
так! Значит, вот эта самая Иоганна Крайн, которой он однажды  отдавал  для
анализа образцы почерка Катарины, была подругой Крюгера. В гот раз,  когда
он имел с ней дело по поводу этого анализа, она очень понравилась ему. Она
нравилась ему и сейчас. Он вспомнил письма Гайдер, мысленно сравнил девицу
Анну-Элизабет Гайдер с девицей Иоганной  Крайн.  Не  мог  понять  Крюгера.
Решил, что тот глуп, некультурен, антипатичен. Настойчивым, ясным взглядом
из-за толстых стекол очков не отрываясь глядел  на  свидетельницу  адвокат
доктор, Гейер, и тонкая кожа его лица то краснела, то  бледнела.  Видя  ее
такой взволнованной, он почувствовал  неуверенность  в  результатах  этого
выступления, с другой же стороны,  он  возлагал  надежды  на  впечатление,
производимое на присяжных ее неподдельным гневом.  На  скамьях  репортеров
произошло  движение.  Сухой,  торжествующий  тон,  которым  доктор   Гейер
потребовал вызова этой свидетельницы,  обещал  интересный  оборот  в  ходе
процесса. Оставалось только по-журналистски  максимально  использовать  ее
показания.  Рисовальщики  работали  с   напряжением,   стараясь   возможно
эффектнее запечатлеть недюжинное лицо, широкий лоб, короткий  нос,  полный
рот, всю гневную позу женщины.  Какой-то  профессиональный  скептик  давал
пояснения: эта стройная  дама  существует  якобы  своими  графологическими
анализами. Такие анализы у нее заказывают почти исключительно  мужчины,  и
большой вопрос, оплачивают ли они  при  этом  именно  ее  профессиональные
знания.
   Крайне  неприятно  был  задет  неожиданным   появлением   свидетельницы
прокурор. Вряд ли он сможет повлиять на эту  женщину  с  ясным  и  гневным
взором в таком духе, как это нужно было баварскому правительству, вряд  ли
смогут произвести на нее впечатление его умно поставленные  вопросы,  вряд
ли он склонит  ее  на  Свою  сторону  в  вопросе  виновности  подсудимого.
По-видимому, уже благодаря своей привлекательности  она  успела  завоевать
симпатии зала еще до того, как  раскрыла  рот.  Кроме  того,  нельзя  было
отрицать,  что  защитник  доктор  Гейер   сумел   выбрать   подходящий   с
психологической точки зрения момент.
   Председательствующий ландесгерихтсдиректор Гартль впервые за все  время
процесса проявил некоторое беспокойство. Он несколько раз высморкался, что
побудило присяжного Лехнера со своей стороны  еще  чаще  вытаскивать  свой
пестрый платок. Председательствующий снял берет, вытер пот с лысины,  чего
он, несмотря на жару, еще ни разу не делал.
   Неожиданное выступление свидетельницы внесло в до сих  пор  так  гладко
протекающий процесс известную шероховатость,  открыло  перед  честолюбивым
чиновником возможность показать свои  способности  в  сложной  обстановке:
нужно было не чинить препятствий защите обвиняемого,  не  ставя  в  то  же
время под угрозу и обвинительный приговор.
   Свидетельница Крайн показала следующее: обвиняемый, доктор Крюгер,  был
ее другом. "Что это значит?"  На  этот  раз  защита  потребовала  закрытия
дверей. Но так  как  председатель  в  большой  аудитории  видел  средство,
могущее стеснить нежелательную свидетельницу, требование  было  отклонено.
Иоганна Крайн должна была давать  показания  публично.  -  Желает  ли  она
сказать, что состояла с обвиняемым в интимной связи? - Да. -  Что  же  она
знает о событиях той ночи, когда доктор Крюгер был на вечеринке в доме  по
Виденмайерштрассе? - В ту ночь  доктор  Крюгер  приходил  к  ней.  -  Лица
присяжных  одним  резким  движением,  словно  притянутые,  повернулись   к
свидетельнице.  Даже  на  тупом   лице   почтальона   Кортези   отразилось
напряженное внимание. Мягкий рот учителя гимназии Фейхтингера,  окруженный
волнистой черной бородкой,  округлился  весьма  неприятным  для  прокурора
удивлением. Обеспокоенный сенсацией, которую  явно  производили  показания
свидетельницы, прокурор спросил, помнит ли она точно время,  когда  Крюгер
явился к ней. Прерывистое, громкое, напряженное дыхание сидящих в зале.  -
Да, - четко ответила Иоганна Крайн, - она помнит.  Это  было  в  два  часа
ночи.
   В душном, переполненном людьми зале стало совсем тихо. - Каким образом,
- несколько охрипшим голосом спросил прокурор, - она могла настолько точно
запомнить час? - Со спокойной уверенностью, не чересчур сухо и не чересчур
обстоятельно, свидетельница Крайн рассказала  историю  о  предполагавшейся
прогулке и горы. Как Мартин вначале не хотел ехать с  ней,  затем,  видимо
раскаиваясь, уехал  с  вечеринки,  ночью  явился  и  разбудил  ее.  Вполне
естественно, что тут ее первый взгляд был брошен на  часы.  Она  и  Крюгер
потом, разумеется,  еще  долго  обсуждали  вопрос  о  поездке:  ведь  если
человека будят в два часа ночи, то  нелегко  затем  подняться  в  половине
пятого. Крюгер слушал внимательно, он сам готов был поверить тому, что она
рассказывала.
   Сейчас, - закончила свидетельница Крайн свои объяснения,  -  она  очень
жалеет, что не отправилась в тот день с Крюгером на  вечеринку,  тогда  не
было бы всего этого процесса. - Эти последние слова свидетельницы  были  -
как "к делу не относящиеся" - прерваны строгим замечанием доктора Гартля.
   Пока продолжался допрос свидетельницы Крайн,  по  требованию  прокурора
послали за шофером Ратценбергером, чтобы  устроить  ему  очную  ставку  со
свидетельницей. Допрос между тем продолжался  все  с  той  же  остротой  и
настойчивостью. Прежде всего ее спросили, имели ли место и в  ту  ночь,  с
23-го на 24-е, между ней и обвиняемым  интимные  отношения.  Снова  доктор
Гейер потребовал закрытия дверей, и снова требование его  было  отклонено.
Сильно побледнев, Иоганна, невольно перейдя  на  местный  диалект,  упрямо
заявила, что - да, и в ту ночь она принадлежала Мартину. Каждое ее  слово,
малейшее ее движение были проникнуты силой и  прямолинейностью.  Она  была
исполнена неудержимой  ярости  против  своих  земляков.  Учитель  гимназии
Фейхтингер  испытывал  буквально  страх  перед  неукротимым,   решительным
взглядом ее серых глаз. Живет ли она одна, -