с,  и  ее шляпки,  модные  еще до первой
мировой. Девчонки хотели проскользнуть мимо Флинта, но он их задержал.
     -- Думаю,  маме с  папой сейчас не надо  мешать,  -- сказал  Флинт.  Он
твердо считал: благовоспитанные дети не должны видеть, как их голые родители
занимаются любовью.
     -- А что они делают? -- поинтересовалась Саманта.
     Флинт проглотил комок в горле.
     -- Они... э... у них... помолвка!
     -- Значит,  они  не  муж  и жена?  -- обрадовалась Джозефина, поправляя
горжетку.
     -- Я этого не говорил... -- начал Флинт.
     --  Значит, мы  незаконнорожденные ублюдки! --  запищала Джозефина.  --
Папа  Майкла говорит,  у кого мама с  папой не женаты, те незаконнорожденные
ублюдки.
     Флинт посмотрел сверху вниз на не в меру осведомленного ребенка.
     -- Вот именно -- ублюдки, -- пробормотал он  и стал спускаться. Наверху
близняшки  скандировали  что-то про папину  сосиску и мамину  пиписку. Флинт
прибавил ходу, чтоб не слышать этот бред, и, вдохнув полной  грудью кухонную
вонь, почувствовал облегчение.
     Два санитара  выносили на носилках миссис Де Фракас. Невероятно, но она
была жива!
     -- Пуля застряла в корсете, -- объявил один санитар. -- Крепкая бабуля.
Таких сейчас днем с огнем не найдешь!
     Миссис Де Фракас чуть приоткрыла глаз.
     -- А дети все еще живы? -- тихо спросила она.
     Флинт кивнул:
     -- Все хорошо. Они в безопасности. Не беспокойтесь.
     -- Я беспокоюсь?  -- простонала старушка. -- Вы, наверное, издеваетесь.
Одна мысль, что мне снова предстоит жить по соседству с этими дикарями... --
У миссис Де Фракас не хватило  сил выразить свой ужас,  и  она откинулась на
подушку.
     Флинт проследовал за ней к машине "скорой помощи".
     -- Снимите капельницу! -- умоляла она, когда ее загружали в машину.
     --  Нельзя, мамаша, -- бодро ответил  санитар. -- Закон не велит. -- Он
закрыл двери за миссис Де Фракас и повернулся к Флинту: -- У бедной старушки
шок. Бывает иногда. Сами не понимают, что говорят.
     23

     В Гуманитехе заканчивался первый семестр.  Уилт шел по  траве, покрытой
инеем. Вдоль речки вразвалочку прогуливались утки, а в безоблачном небе ярко
сияло солнышко. Сегодня не предвидится никаких заседаний и лекций. Лишь одно
немного омрачало настроение:  ректор, наверное, захочет поздравить  Уилта  и
его  семью  с  чудесным  спасением.  Дабы   избежать  этого,  Уилт  намекнул
проректору, что лицемерие такого масштаба является признаком дурного тона. А
пожелай ректор выразить свои истинные чувства, он бы признался, что с самого
начала мечтал,  чтоб террористы исполнили все свои угрозы. Такого  же мнения
был и доктор Мэйсрилд. На курсах английского языка  для  иностранцев полиция
устроила   грандиозную  проверку  всех  слушателей,  а  отдел  по  борьбе  с
терроризмом  даже  допросил  двух  иракцев.  Учебный  план  и  тот подвергся
тщательному изучению. В результате профессор Маерлис при активном содействии
доктора Борда  составил  донесение, в  котором говорилось,  что  семинар  по
современным  революционным  теориям  и социальному развитию  содержит  идеи,
подрывающие устои общества  и подстрекающие  к  насилию. Кроме  того, доктор
Борд помог реабилитировать Уилта.
     --  Учитывая, с какими  политически помешанными  типами ему  приходится
общаться у  себя на  кафедре, просто  удивительно,  как  Уилт  не стал  ярым
фашистом.  Вот,  к  примеру,  Билджер...  --  говорил  он  офицеру  полиции,
ответственному за расследование. Тот заинтересовался  персоной  Билджера,  а
заодно посмотрел его фильм и не поверил своим глазам.
     -- Если вы  поощряете такие гнусности  в  среде  своих  преподавателей,
неудивительно, что в стране такой  бардак, -- сказал он ректору, который тут
же попробовал спихнуть все на Уилта.
     --  А  я  всегда считал  это безобразием, --  заметил Уилт,  --  можете
проверить  стенограмму заседания комиссии по образованию и убедиться:  я еще
тогда  хотел все предать гласности. Думаю, родители вправе знать,  когда  их
детям забирают мозги политикой.
     Стенограмма подтвердила слова  Уилта. С тех пор больше к нему претензий
не было.
     Но  на  домашнем  фронте  по-прежнему  царила  обстановка  недоверия  и
подозрительности.   Ева   повадилась   будить  Уилта   среди   ночи,  требуя
доказательств его любви.
     --  Люблю, люблю  я тебя,  черт возьми!  -- спросонья ворчал  Уилт.  --
Сколько можно говорить...
     -- Больше дела, меньше слов! -- острила Ева, прижимаясь к нему.
     -- Ну  ладно, -- соглашался  Уилт. Такие  упражнения шли ему на пользу.
Уилт стал стройнее и здоровее и теперь бодро шагал в направлении Гуманитеха.
Настроение поднималось и  от мысли, что он идет по этой улице последний раз.
Уилты  переезжали  с  Веллингтон-роуд. Утром,  когда Уилт уходил,  за вещами
приехал грузовик. Вечером он уже  возвратится в дом No 45 по Оукхерст-авеню.
Новый  дом  выбирала Ева. Он  был  менее престижен, чем прежний,  но дом  по
Веллингтон-роуд, по мнению Евы, дурно влиял на нее. Уилт  так не  считал, но
на  переезд согласился.  Ему никогда  не нравилась излишняя  претенциозность
тамошних соседей. На Оукхерст-авеню все обстояло иначе.
     -- По крайней мере, будем подальше  от этих помпезных  интеллектуалов и
колониальных динозавров, -- сказал Уилт Питеру Брэйнгири, когда они сидели в
пивной "Свин  в мешке" после вдохновенной речи  ректора. В ней  не  было  ни
слова об Уилтовых злоключениях. Именно это они теперь и отмечали.
     --  А еще там есть небольшой  тихий кабачок за углом. Так что больше не
придется лакать самодельное пиво, язви его!
     -- И  слава  Богу. А  Ева не  будет тосковать по своему компосту и тому
подобному? Уилт лихо хлебнул пива.
     -- Уверен: взрыв биосортира произвел на нее должное впечатление. Нельзя
утверждать, что он внес серьезный  раскол  в  Общество неординарно  мыслящих
личностей, но Еве мозги, по  крайней мере,  прочистил. Сейчас она использует
целебную туалетную бумагу. Я нисколько не  удивлюсь, если чай она заваривает
в дистиллированной воде.
     -- Надо же ей найти применение своим силам.
     Уилт кивнул.
     -- Уже нашла.  Близняшки! Ева  всерьез решила следить, как бы из них не
выросло  нечто вроде Гудрун Шауц. По-моему, это  дохлый  номер. Но я хотя бы
уговорил ее не отправлять их в монастырь  на воспитание. А как здорово они в
последнее время научились разговаривать. Вообще, думаю, жизнь у  меня с этих
пор начнется тихая и мирная.
     Однако  нынешнему  предсказанию  Уилта не  суждено было  сбыться.  Как,
впрочем, и многим другим его предсказаниям.
     Уилт  за час привел в порядок свой кабинет и довольный отправился домой
на Оукхерст-авеню.  Придя  на место, он  обнаружил, что  в  доме  темно и ни
единой души. Ни  Евы, ни близняшек, ни грузовика,  ни мебели.  Уилт где-то с
час прождал, потом позвонил из таксофона. Ева схватила трубку.
     --  Не ругайся,  я ни при чем,  -- закричала она в трубку, -- грузчикам
пришлось разгружать машину!
     -- Разгружать? Чего вдруг?
     -- Джозефина спряталась в шкафу, а его первым поставили в кузов.
     --  Ну не разгружать же  из-за нее?  Она  бы там не  задохнулась,  зато
получила бы хороший урок на будущее.
     -- Кроме  нее, там была  кошка миссис Де Фракас, пудель Боллов и четыре
ручных зайца Дженифер Виллис.
     -- Чего? -- не понял Уилт.
     -- Она в заложников играла! -- завопила Ева. -- И...
     Но время  истекло,  и  монетка провалилась в  автомат, а  новой Уилт не
положил.
     Он побрел по улице, недоумевая: "Чем же так необычен  наш с  Евой брак?
Почему  каждый день  для  нас  становится маленькой  катастрофой?" А еще  он
безуспешно пытался  представить, каково Джозефине  было в  шкафу. "Ударилась
она там  или нет? Ну, ничего, на собственных  шишках учатся".  Уилт шагал по
Оукхерст-авеню  прямо в кабачок,  и вдруг ему стало жаль новых  соседей. Они
ведь пока еще не знали, что их ждет впереди.




   Том Шарп.
   Уилт



     Перевод: К.Мец
     Изд: "Новости" (World Bestseller)
     OCR: Alexey_Grom


1
     Когда Генри Уилт выводил  собаку на прогулку, или, точнее, когда собака
выводила его погулять,  или.  еще  точнее, когда миссис  Уилт приказывала им
убираться  из  дому,  чтобы дать ей возможность заняться  йогой,  он  всегда
выбирал один и тот же маршрут. Вернее, этот маршрут выбирала собака, а Генри
послушно следовал за ней. Они шли мимо почты, пересекали  детскую  площадку,
проходили под  железнодорожным мостом и выходили на  тропинку, ведущую вдоль
реки. Пройдя  по ней около  мили, они  опять  переходили  железную  дорогу и
возвращались домой улицами, где все дома были больше и лучше, чем дом Уилта,
где  много  зелени,  а  вдоль  дороги припаркованы исключительно  "роверы" и
"мерседесы". Почему-то именно  здесь Клем, чистокровный Лабрадор, чувствовал
себя как дома и делал все свои дела, пока Уилт  неловко стоял, сознавая, что
он чужой в  этом районе, и жалея,  что  это так, а не иначе. За всю прогулку
практически только здесь Уилт  в какой-то  мере осознавал, где он находится.
Всю остальную часть пути он обычно был погружен в мысли, не имевшие никакого
отношения  к  его   маршруту.  По  сути  дела,  каждая  прогулка  с  собакой
превращалась  для него в  путешествие  в несбыточное,  мечты  об  отдаленной
возможности безвозвратного  исчезновения  миссис Уилт, о внезапном обретении
богатства или назначении на высокий пост, о том, что бы он стал делать, будь
он министром просвещения, или, еще  лучше, премьер-министром.  Он придумывал
уловки, которые могли бы помочь ему достичь цели, мысленно  спорил со своими
оппонентами. Если бы кто-нибудь  в этот момент обратил внимание на  Уилта (а
большинство людей не обращало на него  никакого внимания), то увидел бы, что
время от времени  губы его  шевелятся, а  рот  кривится  в усмешке. Это Уилт
отвечал  на собственные вопросы и  вдребезги разбивал контраргументы. Именно
во время одной  из  таких  прогулок, к  тому  же  под дождем  и после  особо
утомительного  дня  в  училище,  Уилт впервые  почувствовал, что  не  сможет
осуществить  свое предназначение -- жить так, как он  сам считает нужным, --
если  с  его  женой  не  произойдет  какого-нибудь  страшного  и  не  совсем
случайного несчастья.
     Этот  вывод не был внезапным, медлительность вообще была характерна для
Уилта,  которому  всегда  не  хватало  решительности.  Доказательством  тому
являлись  десять лет,  проведенные  им в Фэнлендском  техучилище в  качестве
младшего преподавателя второй категории.  Десять долгих лет он проработал на
гуманитарном отделении училища, читая лекции будущим газовщикам, штукатурам,
каменщикам и водопроводчикам. Или, вернее, следя за тем, чтобы они вели себя
тихо. Десять  лет он провел, переходя из одной классной комнаты в  другую  с
двумя дюжинами  экземпляров  Оруэлла,  "Сыновей и любовников", "Кандида" или
"Повелителя мух", изо всех  сил  стараясь,  безо  всякого  видимого  успеха,
развить эстетические чувства слушателей дневного отделения.
     Мистер  Моррис, заведующий гуманитарным отделением училища, называл эти
преподавательские муки "один на один  с культурой". С точки зрения Уилта, их
правильнее  было бы назвать  "один  на один с варварством". Несомненно, этот
жизненный  опыт помог ему покончить  с идеалами и  иллюзиями юности. Помогли
этому и двенадцать лет брака с Евой.
     Если газовщики прекрасно существовали, ничего не ведая об эмоциональной
значимости межличностных отношений, изображенных в  "Сыновьях и любовниках",
и  издевались над  глубоким проникновением Лоуренса  в  сексуальную сущность
бытия, то  Ева  не  была способна  на  подобную отрешенность. Она занималась
культурной    деятельностью   и   самосовершенствованием    с   энтузиазмом,
раздражавшим  Уилта. Хуже того, ее  понятие  о культуре  постоянно менялось,
иногда распространяясь на Барбару Гартлэнд и Аню Ситон, иногда на Успенского
и  Кеннета Кларка, но чаще всего ограничивалось инструктором класса керамики
по  вторникам или  лектором  по трансцедентальной медитации по четвергам. По
этой  причине Уилт никогда не  мог знать, что его ждет  вечером кроме наспех
приготовленного   ужина,   попреков   в  отсутствии  у  него  честолюбия   и
доморощенного   интеллектуального  эклектизма,   который  приводил   его   в
исступление.
     Чтобы забыть  этих  псевдочеловеков-газовщиков и Еву  в  позе  "лотос",
Уилт, шагая  по  тропинке  вдоль  реки, погрузился в  мрачные мысли, которые
становились еще тягостнее от  сознания, что  вот  уже пятый год  подряд  ему
почти  наверняка  откажут  в  повышении в должности и  не  назначат  старшим
преподавателем  и что если он  не  предпримет  как  можно  скорее каких-либо
решительных мер, то обречен  всю оставшуюся  жизнь иметь дело с 3-й  группой
газовщиков, 2-й группой штукатуров и Евой. С  этим невозможно мириться. Надо
что-то делать. Над его головой прогремел поезд. Уилт стоял, провожая глазами
удаляющиеся огни, и  думал  о несчастных случаях,  связанных с  пересечением
железнодорожных путей.

     -- Он последнее время такой странный, -- сказала Ева. -- Просто не могу
понять, что с ним.
     -- Что касается  Патрика, то я  уже  давно отказалась от всяких попыток
его  понять,  --  промолвила  Мэвис  Моттрам,  разглядывая Евину вазу.-- Мне
кажется,   люпин   стоит  сдвинуть  немного  влево.  Так  он  лучше  оттенит
ораторические  свойства  розы.  Теперь   насчет   вот  этого  ириса.   Нужно
стремиться, комбинируя цвета, произвести почти звуковой эффект. Так сказать,
контрапунктический.
     Вздохнув, Ева кивнула.
     -- Он был такой энергичный, -- сказала она, -- а теперь он просто сидит
и  смотрит  телек. Все,  что я могу  сделать, это заставить  его погулять  с
собакой.
     --  Может, ему  скучно без  детей? --  заметила Мэвис.  -- Я  знаю, что
Патрик скучает.
     --  Это потому,  что ему есть по  кому скучать, -- с горечью произнесла
Ева.  -- Генри не в состоянии даже взбодриться настолько,  чтобы  этих самых
детей завести.
     --  Прости, Ева, я  совсем  забыла,  -- произнесла  Мэвис и передвинула
люпин так, чтобы он лучше контрастировал с геранью.
     -- Да  не  извиняйся, --  отмахнулась  Ева, среди  недостатков  которой
жалости  к  самой  себе  не было. --  Думаю, что я  еще  радоваться  должна.
Представь себе детей, похожих на Генри. Он такой нетворческий по  характеру,
и,  кроме того, от  детей столько беспокойства.  Они забирают у человека всю
творческую энергию.
     Мэвис    удалилась,    чтобы    помочь    кому-нибудь   еще    добиться
контрапунктического эффекта, на этот раз с помощью настурций и мальвы в вазе
вишневого цвета.  Ева потрогала розу пальцем. Мэвис так  повезло. У нее есть
Патрик,  а  Патрик Моттрам такой энергичный.  Несмотря на  свои размеры, Ева
очень верила в энергичность и творческую жилку. Поэтому даже вполне разумные
люди. не  склонные поддаваться влиянию, не выдерживали больше десяти минут в
ее  обществе. Даже  в  позе  "лотос" в  классе йоги  она умудрялась выделять
энергию, а во  время попыток  трансцедентальной медитации напоминала кипящую
скороварку.  Творческая  энергия   несла  с  собой  энтузиазм,  лихорадочный
энтузиазм женщины, не нашедшей себя, для которой каждая новая идея возвещала
зарю  нового дня и наоборот.  Поскольку  все ее  идеи были либо  мелки, либо
невразумительны для нее же самой, то и приверженность им была соответственно
кратковременной  и  не   могла  заполнить  ту  пустоту  в   жизни,   которая
образовалась в результате неспособности Генри к свершениям. Пока Генри жил в
своем  воображении  бурной жизнью,  Ева, начисто  лишенная воображения, вела
бурную жизнь на деле.
     С энтузиазмом, достойным лучшего  применения,  она ввязывалась в разные
дела,  заводила  новые  знакомства, присоединялась  к  различным  группам  и
участвовала  во  всевозможных  мероприятиях,  причем  делала   все   это   с
безрассудством,  под   которым  скрывалась  ее  эмоциональная  неспособность
остановиться хотя бы на мгновение. Сейчас же, попятившись от своей вазы, она
наткнулась на кого-то, стоящего за ее спиной.
     -- Простите, -- сказала она и, обернувшись, обнаружила пару карих глаз,
внимательно ее разглядывающих.
     -- Не стоит извинений, -- произнесла женщина  с  американским акцентом.
Она была худенькая и  одета с простотой, далеко превосходящей скромные финан
совые возможности Евы.
     -- Я Ева  Уилт, -- сказала Ева, которая  когда-то посещала курсы умения
знакомиться  с людьми при деревенском колледже  в  Оакрингтоне.  -- Мой  муж
преподает в техучилище, а живем мы на Парквью, 34.
     -- Салли Прингшейм, -- произнесла  женщина  с  улыбкой. -- Мы живем  на
Росситер Глоув. Мы сейчас в годичном отпуске. Гаскелл -- биохимик.
     Должным  образом оценив полученную  информацию, Ева  Уилт порадовалась,
что  оказалась достаточно предусмотрительной, одев голубые джинсы  и свитер.
Люди, жившие на  Росситер Глоув, были  на  порядок выше тех, кто проживал на
Парквью, да и мужья-биохимики, пребывавшие в  годичном отпуске,  безусловно,
преподавали  в  университете.  Мир  Евы  держался  на  способности мгновенно
схватывать подобные нюансы.
     -- Знаете,  я  не уверена,  что ужилась  бы с  ораторической  розой, --
заметила Салли. -- Я ничего  не имею против симфоний  в концертных залах, но
вполне обойдусь без них в вазах.
     Ева уставилась на нее одновременно с удивлением и восхищением. Открытая
критика искусства Мэвис Моттрам составлять букеты на Парквью считалась явным
богохульством.
     --  Знаете, мне  всегда хотелось  сказать то же самое, -- сказала она с
неожиданной теплотой,-- но я никак не могла набраться мужества.
     Салли Прингшейм улыбнулась.
     -- Считаю, каждый должен всегда  говорить  то, что думает. Правда очень
важна  во  всех  сколь-нибудь  серьезных  взаимоотношениях. Я  всегда говорю
крошке Джи то, что думаю.
     -- Крошке Джи? -- переспросила Ева.
     -- Это Гаскелл, мой муж, -- сказала Салли. -- Не  то, чтобы он в полном
смысле мой муж. Просто у нас свободная договоренность  жить вместе. Конечно,
мы официально женаты, и все  такое, но я полагаю, что самое главное -- иметь
свободу сексуального выбора, разве не так?

     Домой Ева прибыла, обогащенная несколькими новыми словами. Уилт был уже
в постели и  делал вид, что  спит.  Она разбудила его  и рассказала  о Салли
Прингшейм. Уилт  перевернулся на  другой бок, пытаясь снова заснуть  и  моля
всех богов, чтобы  Ева ограничилась  своими  контрапунктическими букетами. В
данный  момент  свобода сексуального выбора для обеих сторон была нужна  ему
меньше всего. К тому  же подобные декларации,  исходящие от  жены биохимика,
который мог  себе позволить жить на Росситер Глоув, не  внушали доверия. Ева
слишком  легко  попадала под  влияние  богатства, общественного положения  и
новых  знакомых,  чтобы  ей  можно  было  позволить  общаться  с   женщиной,
полагавшей,  что оральная  стимуляция  клитора  является неотъемлемой частью
действительно  свободных  взаимоотношений  и  что  унисекс  имеет  право  на
существование. У Уилта  хватало проблем  со  своими мужскими способностями и
без требований  Евы обогатить ее супружеские права орально. Ночь у него была
беспокойная.  Его  одолевали мрачные,  мысли  по  поводу случайных  смертей,
связанных  со  скоростными  поездами,  железнодорожными   переездами,  с  их
собственным "фордом"  и привязным  ремнем, которым пристегивалась в нем Ева.
Поэтому утром Уилт поднялся ни свет ни  заря и  сам приготовил себе завтрак.
Когда он уже  собрался уходить, чтобы успеть  на девятичасовую лекцию в  3-й
группе механиков, Ева спустилась вниз с мечтательным выражением на лице.
     -- Я только что вспомнила, что забыла тебя кое о чем спросить вчера. --
сказала она. -- Как ты считаешь, что такое "транссексуальное разнообразие"?
     -- Это когда стихи о гомиках сочиняют, -- быстро ответил Уилт и пошел к
машине.  Проехав по Парквь