Уилту, который решил под шумок смыться.
     -- Сперва в  мужской туалет, осмотреть телесные повреждения, которые вы
нанесли. Потом -- на ближайшую станцию переливания крови, восполнить потерю.
Потом -- к врачу, а заодно подыщу самого что  ни на есть свирепого адвоката,
чтобы привлечь вас за избиение.
     И не успела мисс Зайц снова задать  ему перцу, как Уилт пулей вылетел в
коридор и укрылся в мужской уборной.
     Оскорбленная физкультурница обрушила гнев на ректора:
     -- Это уж такое издевательство, что дальше некуда! Звоните в полицию, а
не то я сама позвоню! Если этот сексуальный маньяк сунется  к адвокату, я на
всех  перекрестках буду кричать, какие паршивцы  работают у  нас в колледже.
Пусть все знают!
     Подобный поворот дела ректора никак не устраивал.
     --  Стоит  ли? -- принялся  он урезонивать мисс Зайц.  -- Скорее всего,
Уилт совершил вполне простительную ошибку.
     Но мисс Зайц была неумолима:
     -- Такое не прощают. И не  забудьте девицу, которая колола себе героин.
Миссис Бристол ее видела.
     -- Уж сразу и героин. Может, все объясняется гораздо проще.
     -- А вот полиция мигом разберется,  что это за шприц,  -- не  сдавалась
мисс Зайц. -- Так вы будете звонить или мне придется самой?
     ---- Ну если вы так ставите вопрос, -- ректор  волком посмотрел на мисс
Зайц и снял трубку.

4

     В уборной Уилт долго разглядывал себя в зеркало. Так и есть: видок под
стать самочувствию. Нос раздулся, на подбородке кровь, шов над правой бровью
разошелся. Уилт умылся над раковинЬй, с содроганием думая о столбняке. Потом
он вынул челюсть и внимательно осмотрел в зеркале свой язык. Не так уж он  и
распух,  как  показалось Уилту  поначалу. Но вкус карболки не проходил. Уилт
прополоскал рот и утешил себя тем, что раз эта мерзость так обожгла язык, то
микробы-возбудители столбняка наверняка дадут дуба.
     Уилт водрузил челюсть на место  и  снова попытался  разобраться, отчего
его вечно преследуют  недоразумения и неудачи. В  поисках ответа он еще  раз
посмотрелся в зеркало. Лицо как  лицо, ничего особенного. Да Уилт и  не мнил
себя красавцем. Однако за невзрачной  наружностью скрывался  недюжинный  ум.
Прежде   Уилт  втайне   величал  свой  ум   оригинальным,  по  крайней  мере
незаурядным.  Но что с того? Всякий ум  не похож на  другие, но будь ты хоть
семи  пядей  во лбу, от случайностей не застрахован никто.  Беда  в  другом:
Уилту недостает решительности.
     -- Все  ждешь, как  карта  ляжет, -- сказал он своему отражению. -- Нет
чтобы сдавать самому.
     И  в тот же  миг  он понял, что  это  невозможно. Никогда  не стать ему
всевластным  повелителем, никогда другие не будут плясать под  его дудку. Не
тот у него характерного ему не хватает, так это нахрапа. привычки входить во
все тонкости,  соблюдать  все формальности, умения приобретать  сторонников,
обштопывать  противников -- короче, напряженная борьба  за власть ему  не по
плечу. Более того, он презирал нахрапистых властолюбцев. Они только  собой и
заняты,  а   на  всех  остальных  чихать  они  хотели.  Спасу  нет  от  этих
мелкотравчатых  фюреров, особенно в Гуманитехе. Пора поставить их  на место.
Как-нибудь он...
     Тут размышления Уилта были прерваны. В уборной появился ректор.
     -- А. Генри, вот вы где. Хочу  вас предупредить: мне пришлось позвонить
в полицию.
     -- Зачем? -- Уилт испугался. Что-то скажет  Ева, когда узнает, что мисс
Зайц приписывает ему извращенные наклонности?
     -- Наркотики в колледже -- не шутка.
     -- А, из-за этого. Поздно хватились. Здесь они давно уже в ходу.
     -- Вы что -- знали?
     --  Кто же  про это знает?  Странно было бы,  если бы  среди такой уймы
студентов не оказалось хоть одного наркомана.
     И  пока  ректор  отводил  душу у писсуара, Уилт украдкой выскользнул из
уборной.
     Через пять минут, возвращаясь домой,  Уилт  предавался  тем  же мыслям,
которые одолевали его всякий раз. как он  оставался один. И что он все время
думает о власти? Ведь палец о палец не ударит, чтобы ее достичь. Да и зачем?
Зарабатывает  он неплохо. Если  бы  Ева  не  тратила  столько  на  школу для
одаренных,  семья могла бы  ни в чем  себе не отказывать. По большому счету.
Уилту грех жаловаться. "По большому счету". Чушь  собачья. Главное -- каково
у  тебя на  душе. А на душе у Уилта бывало кисло -- даже  в те дни, когда он
мог не опасаться, что мисс Зайц попортит ему физиономию.
     То  ли  дело Питер Брейнтри.  Не  мучается  собственной ущербностью, не
помышляет  о власти.  Он  даже  отказался от поста  в руководстве  колледжа,
потому что пришлось бы забросить преподавание. А учить английской литературе
Питеру нравится. Поработает --  и домой, к  Бетти, к детишкам. Дома проверит
студенческие сочинения, а  потом возится с игрушечной железной  дорогой  или
мастерит модели самолетов. По воскресеньям ходит на футбол, играет в крокет.
То же и во время отпуска. Иногда они всем семейством отправляются в турпоход
и  отдыхают в свое  удовольствие -- у Уилтов  такие вылазки не обходятся без
скандалов   и   злоключений.  Уилт  отчасти  завидовал  Питеру  и   все-таки
посматривал на него  свысока.  Конечно, Питера не за что осуждать, но нельзя
же в наше время -- да и не только в наше -- останавливаться на достигнутом и
ждать, что судьба  за здорово живешь осыплет тебя  милостями.  Уилта в таких
случаях  она  осыпала  оплеухами -- вспомнить ту  же  мисс  Зайц. А когда он
начинал искушать судьбу,  ему приходилось и того хуже. Куда  ни кинь  -- все
клин.
     Размышляя  на   эту  тему,  Уилт   пересек  Билтон-стрит  и  пошел   по
Хиллброу-авеню.  Сразу видно, что  здесь тоже обитают люди, довольные  своей
участью. Вишни стояли  в цвету; бело-розовые лепестки усеяли  мостовую,  как
конфетти. Уилт  разглядывал ухоженные  садики, поросшие яркими желтофиолями.
Попадались  и  запущенные  --  там  жила  ученая   братия,   университетские
преподаватели.  В  садике на  углу  Причард-стрит  мистер Сэндз нянчился  со
своими  азалиями  и   вереском.  Он   задался  целью  доказать  равнодушному
человечеству,  что  управляющий  банком, выйдя  на  пенсию, способен обрести
блаженство,   если   посвятит  себя   выращиванию  растений,  предпочитающих
кислотную среду, на щелочной почве. Самое трудное, объяснял он как-то Уилту,
заменить верхние слои  почвы торфом, чтобы  понизить концентрацию водородных
ионов. Уилт  ни бельмеса не смыслил  в  водородных  ионах, и все рассуждения
мистера Сэндза  были  для него китайской  грамотой. Его  занимал  сам мистер
Сэндз и  его странный  способ достичь счастья. Сорок лет кряду он предавался
любимому, по его словам, делу:  следил,  как деньги переводятся со  счета на
счет,  как  колеблются  процентные  ставки,  как  выплачиваются  ссуды,  как
разбираются с превышением кредита. И вдруг как отрезало. Теперь мистер Сэндз
взахлеб  рассказывает  о  прихотях камелий  и крошечных елочек. Непостижимая
перемена.  Такая  же непостижимая, как  преображение миссис Кренли,  чье имя
однажды трепали в  суде, когда слушалось дело о некоем  борделе в престижной
части Лондона.  И  что же? Сейчас  она поет в хоре церкви святого Стефана  и
пишет книжки для  детей,  исполненные беспросветной фантазии  и убийственной
невинности.  Уилт  не  знал,  что  и  думать.  Правда,  из  этих  наблюдений
напрашивался вывод: значит, можно в  одночасье изменить свою жизнь, изменить
до неузнаваемости. И уж если это  удается другим, почему бы не попробовать и
ему?  Уилт  приободрился,  принял более уверенный вид  и  твердо  решил, что
сегодня он близняшкам спуску не даст.
     Увы,  и на  этот  раз  его  ждала неудача.  Едва  он переступил  порог,
девчушки пошли в наступление.
     -- Ой, папочка, что у тебя с лицом? -- спросила Джозефина.
     --  Ничего, -- чтобы  избежать допроса с пристрастием, Уилт заспешил на
второй этаж. Надо поскорее скинуть одежду, пропахшую карболкой, и  залезть в
ванну. Поднимаясь по лестнице, он наткнулся  на Эммелину,  которая  играла с
хомячком.
     --  Осторожно,  папочка,  --  защебетала  Эммелина.  --  Не наступи  на
Персиваль. У нее будут детки.
     -- Детки? -- Уилт на мгновение растерялся. -- Что  за чушь? Как  это  у
него могут быть детки?
     -- "У нее", а не "у него". Персиваль самочка.
     --  Самочка? Но в зоомагазине меня  уверяли,  что эта тварь -- самец. Я
специально спрашивал.
     -- Она не тварь, -- обиделась Эммелина. -- Она готовится стать матерью.
     -- Пусть  выбросит дурь из  головы, -- заявил Уилт.  -- Нам дома только
демографического  взрыва не  хватало.  А с чего ты взяла,  что  у  нее будут
детки?
     -- Мы ее посадили  вместе с  хомячком Джулиан -- думали,  они  загрызут
друг  дружку  насмерть.  Так  сказано  в  книжке. А  Персиваль  лежит  и  не
шевелится.
     -- Смышленый парень, -- сказал  Уилт, мгновенно представив себя в столь
кошмарных обстоятельствах.
     -- Она  не парень.  Хомячихи  всегда так  делают, когда хотят, чтобы их
поимели.
     -- Поимели? -- неосторожно переспросил Уилт.
     -- Ну вот как мама, когда вы в воскресенье утром одни. Мама после этого
ходит такая чудная.
     -- О Боже! -- вздохнул Уилт. Эх, Ева, Ева. Угораздило ее оставить дверь
открытой! Услыхав  столь точные подробности из уст младенца, Уилт обозлился:
-- Чем мы с мамой занимаемся -- не твое дело, поняла? Я хочу, чтобы ты...
     -- А мама тоже лежит и не шевелится? -- спросила Пенелопа,  волоча вниз
по лестнице коляску с куклой.
     --  Мне  сейчас  не  до  ваших  глупостей.  Мне  надо  принять   ванну.
Немедленно.
     --  В ванную нельзя, -- сказала Джозефина. -- Мама моет Сэмми голову. У
нее гниды. Как от тебя странно пахнет. А что это у тебя на воротнике?
     -- И на груди, -- добавила Пенелопа.
     -- Кровь,  --  в  этот короткий ответ Уилт  вложил всю свою свирепость.
Отпихнув коляску, он  прошествовал  в  спальню. Отчего  вчетвером  близняшки
могут запросто вить из него веревки?  Не будь  они  близняшками, едва ли они
так  легко сладили бы с ним. Это они у мамочки научились играть  на  нервах.
Раздеваясь, Уилт слышал, как Пенелопа у двери в ванную радостно сообщает Еве
о его бедах:
     -- Папочка пришел. От него пахнет карболкой. Он себе поранил лицо.
     -- Он брюки снимает. Вся рубашка в крови, -- вторила Джозефина.,
     -- Ну теперь держись.  -- прошептал  Уилт.  -- Сейчас она выскочит, как
ошпаренная.
     Но Ева крепилась, пока до ее слуха не донесся поклеп Эммелины: папочка,
мол,  сказал, что,  когда маме хочется,  чтобы ее  трахнули,  она лежит и не
шевелится.
     --  Это что  еще за  "трахнули"? --  заорал  Уилт. -- Сколько раз  тебе
повторять, чтобы ты такие  слова не употребляла? И ничего я про твою чертову
мамочку не говорил. Я только...
     Ева мгновенно вылетела из ванной:
     -- Как ты меня назвал??
     Уилт   подтянул   кальсоны   и   вздохнул.   На   лестнице  Эммелина  с
обстоятельностью  врача   описывала  повадки  хомячих  во   время  случки  и
утверждала, что получила эти сведения от папы.
     --  Да не  обзывал я  тебя хомячихой!  Врет она! Я про  этих  долбанных
тварей знать ничего не знаю. Я просто не хочу, чтобы они...
     -- Вот видишь! -- взвизгнула Ева. -- Запрещаешь детям выражаться, а сам
такое загибаешь! Неудивительно, что они потом...
     -- А чего они врут? Это хуже, чем ругаться. Кстати, Пенелопа выругалась
первой.
     -- И не смей рассказывать детям цро наши интимные отношения!
     --  Я  и  не думал даже, -- оправдывался Уилт. -- Только сказал, что не
хочу. чтобы клятые  хомяки выжили нас из дома. В зоомагазине утверждали, что
эта  шальная  крыса  --  самец,  а  оказалось,  что  это  какая-то трехнутая
крысоматка.
     -- Ах. вот как ты относишься к женскому полу! -- голосила Ева.
     -- Расчудесно  я отношусь  к  женскому  полу! Но ведь  известно же, что
хомячихи...
     Ева тут же уличила его в двоедушии:
     -- Ага! А намекаешь, что женщинам, дескать, только одно и надо.
     --  "Только одно и  надо"! Можешь называть  вещи своими именами.  Наших
грымз ничем уже не удивишь.
     -- Это ты кого грымзами обзываешь?  Своих  родных дочерей?!  И слово-то
какое гнусное.
     --  Их по-другому и  не назвать,  -- сказал  Уилт.  --  А  что касается
"родных дочерей", то...
     -- Не смей, -- оборвала его Ева.
     Уилт не посмел. Если Ева разойдется,  добра  не жди. Уилт сегодня и без
того натерпелся от бабья.
     -- Ладно, извини, -- сказал он. -- Чушь спорол.
     -- Да уж, -- Ева утихомирилась и подняла с пола рубашку. -- Кровищи-то!
Как же ты умудрился так новую рубаху испачкать?
     -- Поскользнулся  в уборной и упал. -- Уилт решил,  что  о подробностях
пока лучше умолчать. -- Поэтому и запах такой.
     -- В уборной? -- недоверчиво спросила Ева. -- Упал в уборной?
     Уилт заскрежетал зубами. Черт его  дернул за  язык!  Что-то будет, если
Ева узнает всю правду до конца.
     -- Ну да, поскользнулся и упал в уборной, -- подтвердил он. -- Какой-то
кретин оставил на полу кусок мыла.
     -- А другой  кретин на  него наступил, -- Ева  запихнула пиджак и брюки
мужа в пластиковую корзину. -- Завтра по пути на работу отдай в химчистку.
     -- Хорошо. -- сказал Уилт и направился в ванную.
     -- Погоди, туда нельзя. Я еще не вымыла Саманте голову. Нечего тебе там
голиком сшиваться.
     -- Я залезу под душ в трусах, -- пообещал Уилт и, забравшись в душевую,
поспешно задернул штору.
     Тем   временем  Пенелопа  громогласно   сообщала,  что  хомячихи  имеют
обыкновение после случки откусывать у самцов яички.
     -- Почему после, а не до?  --  бормотал Уилт, по рассеянности намыливая
трусы. -- Вот уж поистине, хотят и рыбку съесть, и...
     --  Эй, я все слышу! -- крикнула  Ева и пустила  горячую воду в ванной.
Вода в душе мгновенно стала ледяной. С отчаянным воплем Уилт закрутил кран и
вылетел из душевой.
     -- Папочка намылил трусы! -- радостно запищали близняшки.
     Взбешенный Уилт коршуном налетел на них:
     -- А ну, засранки, брысь отсюда! А то я кому-то шею намылю!
     Ева закрыла горячую воду.
     -- Хороший пример подаешь, -- отозвалась она. -- Как не стыдно говорить
такие слова при детях.
     -- Я еще  должен  стыдиться!  На  работе  голова  идет кругом,  вечером
занятия в  тюрьме с  этим недоноском Маккалемом, а стоит попасть  в  родимый
зверинец, как...
     В дверь громко позвонили.
     -- Это наверняка соседи. Снова, небось, мистер Лич чем-то недоволен, --
сказала Ева.
     А пошел он... -- Уилт залез под душ и открыл кран.
     На сей раз из душа хлынул кипяток.

5

     Не  только  Уилту  пришлось  в  этот  день  жарко. Ректора  тоже  ждал
неприятный сюрприз. Едва он пришел домой и полез в бар в  надежде отрешиться
от дневных невзгод, как зазвонил телефон.
     --  Скверные  новости, --  сообщил проректор.  Голос  его  был исполнен
скорбного благодушия, какое  обычно звучит в надгробных речах. -- Это насчет
той девицы, которую мы искали.
     Ректор  оторвался от телефона и потянулся  за  бутылкой джина. Когда он
снова взял трубку, проректор рассказывал что-то про котельную.
     -- Что-что?  -- переспросил ректор, зажав бутылку между колен и пытаясь
открыть ее одной рукой.
     -- Я говорю, сторож нашел ее в котельной.
     -- В котельной? Что она там делала?
     -- Умирала, -- ответил проректор нарочито трагическим голосом.
     --  Умирала? -- ректор справился-таки с пробкой и налил большой стакан.
Дело, оказывается, серьезнее, чем он предполагал.
     -- Увы.
     -- Где она сейчас?  --  спросил ректор, стараясь не думать  о печальном
исходе.
     -- В котельной.
     --  В  котель... Вы  в своем уме?! Если она  так  плоха,  почему  вы не
отправили ее в больницу?
     --  "Плоха" --  не то  слово,  -- заметил  проректор  и  умолк. Он тоже
вымотался за день. -- Я сказал, что она умирала. А сейчас она, понимаете ли,
уже умерла.
     -- Господи ты боже  мой, -- пробормотал ректор и хлебнул джин,  даже не
разбавив. Хоть какая-то разрядка. -- Когда это произошло?
     -- Час тому назад.
     --  Час  назад? Но  час назад  .я  был у себя в кабинете. Почему,  черт
возьми, мне не доложили?
     --  Сторож  решил,  что  она перепилась,  и позвал  миссис  Ракнер.  Та
занималась  в  корпусе Морриса  -- урок народной  вышивки  на  экономическом
факультете. Она...
     -- Ближе к делу, ~ одернул его ректор. -- В колледже умер человек, а он
плетет что-то про миссис Ракнер и народные вышивки.
     Проректор обиделся:
     -- Я не плету. Я объясняю.
     -- Ладно, ладно. Мне уже все ясно. Куда вы ее дели?
     -- Кого? Миссис Ракнер?
     -- Да нет же, покойницу! Нашли время балагурить!
     --  Не  надо  на  меня  кричать. Приезжайте  и  разбирайтесь  сами,  --
проректор бросил трубку.
     -- Вот паскудина, -- сказал ректор. Вошедшая в комнату жена приняла эти
слова на свой счет.

     В  полицейском   участке  Ипфорда   обстановка  была   тоже  отнюдь  не
благостная.
     --  Что  ты  мне  подсовываешь?  --  возмущался  Флинт.  Он  только что
возвратился из психбольницы. Проездил он туда зря: какой-то пациент объявил,
что  он  и есть Неуловимый Сверкач. На поверку вышло -- болтовня. -- Передай
это дело Роджеру. Наркотики по его части. А у меня Гуманитех вот где сидит.
     -- Инспектора Роджера нет  на месте,  --  оправдывался сержант. --  А в
Гуманитехе просили поручить дело вам. Лично.
     -- Ищи  дурака. Прикалывают они тебя. Кого-кого, а меня в Гуманитехе не
жалуют. Как и я их.
     -- Нет, сэр, это не розыгрыш. Звонил  сам проректор. Его фамилия Эйвон.
Я его знаю: у меня сын ходит в Гуманитех.
     Флинт выпучил глаза:
     -- Сын учится в этом притоне?  Ты что -- спятил? Я  своего на выстрел к
этому бардаку не подпущу.
     -- Может, вы и правы, -- сказал сержант. Из деликатности он не напомнил
Флинту,  что  его  сын  мотает  срок  и  попасть  в  колледж   ему  было  бы
затруднительно,  даже  если бы папа позволил. -- Но  мой  работает подручным
слесаря и, чтобы получить специальность, обязан заочно учиться. Таков закон.
     -- Будь  моя  воля,  я  бы издал такой закон, чтобы  ребятня  держалась
подальше от прощелыг из Гуманитеха. Один Уилт чего стоит, -- Флинт с горечью
покачал головой.
     --  Мистер  Эйвон сказал, что рассчитывает  на вашу  осмотрительность и
тактичность, -- продолжал сержант. --  В колледже не знают, отчего наступила
смерть. Вполне вероятно, что дело не в наркотиках.
     Флинт встрепенулся:
     -- "Осмотрительность и тактичность". Ишь свистуны,  -- проворчал он. --
А ну  как там и взаправду  произошло  убийство? Ну, тогда это совсем  другой
коленкор.
     С грохотом  отодвинув  стул, он встал и  направился  в служебный гараж.
Скоро  он  выехал на Нотт-роуд  и  подкатил к Гуманитеху. Возле ворот стояла
патрульная машина. Флинт  лихо  проскочил  мимо и припарковал  автомобиль на
стоянке, предназначенной  для  машины  казначея:  знай  наших!  Но  у дверей
главного корпуса Флинт слегка  оробел, что случалось  с  ним всякий раз  при
посещении Гуманитеха.
     Проректор поджидал его возле стола справок:
     -- А, инспектор. Очень, очень рад.
     Флинт взглянул на него  подозрительно.  Что-то раньше  его в колледже с
такой радостью не встречали.
     -- Так. Где тело? -- отрывисто спросил  он  и с удовольствием  отметил,
что проректора при этих словах передернуло.
     -- Э-э-э... В котельной, -- промямлил проректор. -- Но я бы  просил вас
не придавать происшедшее огласке. Лишний шум .вокруг этой истории ни к чему.
     Инспектор  Флинт  сиял. Скверная,  видать, история, раз  прохиндей  так
боится огласки.  Ну да Флинт и сам  стал всеобщим посмешищем, когда  однажды
связался с Гуманитехом.
     -- Если в деле замешан Уилт... -- начал он. Проректор покачал головой:
     -- Нет, он к этому отношения не имеет. По крайней мере, прямого.
     -- А косвенное? -- упавшим голосом спросил Флинт.  Снова  Уилт, и снова
он в тени!
     -- Видите ли, он первый узн