Салли и взяла кусочек бифбургера с его тарелки, -- Гаскелл никогда ничего не
говорит прямо. Люблю  людей, стоящих на земле обеими ногами. -- Она  уселась
на траву и  усадила рядом  с собой Уилта. -- Полагаю, очень важно, чтобы два
человека  говорили  друг другу  правду,  --  продолжила  она, отламывая  еще
кусочек бифбургера и засовывая его в рот Уилту. Она медленно облизала пальцы
и  посмотрела  на него широко  раскрытыми глазами.  Уилт через силу прожевал
кусок  и  наконец  проглотил  его.  По вкусу кусок  напоминал горелый фарш с
привкусом французских духов. Или, может, целого букета.
     -- Почему два?  -- спросил  он,  уничтожая  привкус  во  рту с  помощью
капусты.
     -- В каком смысле, почему два?
     --  Почему два  человека? --  сказал Уилт. --  Почему  важно, чтобы два
человека говорили друг другу правду?
     -- Ну, я имела в виду...
     -- Почему не три? Или четыре? Или сто?
     --  У  ста  человек  не  может быть взаимоотношений. По  крайней  мере.
интимных, -- сказала Салли, -- значимых.
     -- Я знаю не так уж много пар, способных на это, --  сказал Уилт. Салли
потрогала пальцем его капусту.
     -- Ну как же так? У вас с Евой все бывает по-настоящему.
     -- Довольно редко, -- сказал Уилт. Салли засмеялась.
     --  О  крошка, вы такая правдивая крошка, --  сказала она.  поднимаясь,
чтобы  принести еще две  порции выпивки. Уилт  посмотрел на  свой  стакан  с
сомнением. Похоже, он уже здорово набрался.
     -- Если я правдивая крошка, то какая крошка вы, крошка? --  спросил он,
стараясь, чтобы в последней  "крошке" прозвучало  не только презрение, но  и
нечто большее. Салли уютно прижалась к нему и зашептала на ухо.
     -- Я крошка, у которой есть тело, -- сказала она.
     -- Это я вижу, -- сказал Уилт. -- И к тому же очень миленькое тельце.
     -- Это самое приятное из  всего, что мне кто-либо когда-нибудь говорил,
-- сказала она.
     -- В  этом случае, -- заметил Уилт, схватив почерневшую  сосиску,  -- у
вас, вероятно, было тяжелое детство.
     -- Между прочим, так  оно  и было,  --  сказала  Салли, отнимая  у него
сосиску. -- Именно поэтому у  меня сейчас такая большая потребность в любви.
-- Она засунула большую часть сосиски себе в рот, затем медленно вытащила ее
и  откусила  кончик. Уилт  покончил с капустой  и  запил  ее прингшеймовским
пуншем.
     -- Ну не ужасны ли они все? -- спросила Салли, повернув голову на шум и
смех в углу сада у жаровни.
     Уилт тоже посмотрел.
     -- Между прочим, да, -- сказал он. -- А кто этот клоун в помочах?
     -- Это  Гаскелл. Он  так увлечен. Он  обожает всякие  игры. В Штатах он
просто обожал кататься на подножке тепловоза и ходить на родео, а на прошлое
Рождество он хотел нарядиться Дедом Морозом,  отправиться к универмагу и там
раздавать подарки. Конечно, никто ему этого не позволил.
     -- Это неудивительно, особенно  если он отправился туда в этих помочах,
-- сказал Уилт. Салли расхохоталась.
     -- Вы,  наверное. Овен, -- сказала она.  -- У вас  что на  уме, то и на
языке. -- Она встала и потянула Уилта за собой. -- Я  хочу показать вам  его
игрушки. Это так забавно.
     Уилт поставил тарелку, и они вошли в дом. На кухне Ева чистила апельсин
для фруктового  салата и беседовала  с  эфиопом  об  обряде обрезания. Эфиоп
помогал ей резать бананы. В гостиной несколько пар энергично танцевали спина
к спине под музыку 5-й симфонии Бетховена на скорости 78 оборотов.
     -- Бог мой, -- сказал Уилт, увидав, как Салли вытащила бутылку водки из
буфета. Они  поднялись наверх и по небольшому коридорчику прошли в маленькую
спальню,  наполненную  игрушками.  На  полу была  разложена детская железная
дорога,  были  там  и  боксерская  груша,  и огромный  плюшевый  медведь,  и
лошадь-качалка, и шлем пожарного, и надувная  кукла в натуральную  величину,
как две капли воды похожая на настоящую женщину.
     -- Это Джуди, -- представила ее Салли. -- У нее  самая настоящая п...а.
Гаскелл  просто помешан  на пластике. --  Уилт поморщился.  -- Это  все  его
игрушки. Настоящий ребенок, только достигший половой зрелости.
     Уилт оглядел комнату со всем ее содержимым и покачал головой.
     --  Такое впечатление,  что  он  наверстывает  упущенное в  детстве, --
заметил он.
     --  О  Генри,  вы  такой проницательный, --  сказала Салли,  отвинчивая
пробку с бутылки с водкой.
     -- Вовсе нет. Все и так чертовски очевидно.
     -- Нет, правда. Вы просто  ужас  какой скромный, вот  и  все. Скромный,
робкий и мужественный. --  Она отпила  глоток из горлышка и передала бутылку
Уилту.  Он нерешительно отпил глоток  и с  трудом  проглотил.  Салли заперла
дверь и уселась на кровать, потянув Уилта за собой.
     -- Трахни меня. Генри, крошка, -- сказала она и задрала юбку. -- Трахни
меня так, лапочка, чтобы трусики слетели.
     -- Это будет непросто, -- сказал Уилт.
     -- Да? А почему?
     -- Ну, во-первых, похоже, что на вас и нет трусиков, а  потом, почему я
должен это делать?
     -- Тебе нужен повод? Чтоб трахнуться?
     -- Да. -- твердо сказал Уилт. -- Нужен.
     --  Повод-довод.  Чувствуй  себя  свободно.  --  Она  притянула  его  и
поцеловала. Чего-чего,  а  уж свободным Уилт  себя  точно  не чувствовал. --
Крошка, да не робей!
     -- Робей? -- переспросил Уилт. -- Это я робею?
     --  Конечно, ты  робеешь. Ну ладно, я  знаю у  тебя  маленький. Ева мне
говорила...
     -- Маленький?  Что  вы  имеете в виду  под маленьким?  -- заорал Уилт в
негодовании.
     Салли подарила ему улыбку.
     -- Не имеет  значения. Не  имеет значения.  Ничего  не  имеет значения.
Только ты и я и...
     -- Очень даже имеет  значение, -- огрызнулся Уилт. -- Моя жена сказала,
что у  меня  маленький. Вот я покажу этой глупой сучке,  у кого маленький. Я
покажу...
     -- Покажи мне. Генри, крошка. Я обожаю маленькие. Ну, иди сюда, скорей.
     -- Это неправда, -- пробормотал Уилт.
     -- Тогда докажи, любовь моя, -- сказала Салли, прижимаясь к нему.
     -- Не буду, -- сказал Уилт и встал.
     Салли перестала извиваться и взглянула на него.
     --  Ты  просто боишься,  --  заявила  она.  --  Ты просто  боишься быть
свободным.
     -- Свободным? Свободным?  -- закричал Уилт, пытаясь  открыть  дверь. --
Быть запертым  с чужой  женой  в  комнате,  это, по-вашему,  свобода? Шутить
изволите.
     Салли опустила юбку и села.
     -- Не хочешь?
     -- Не хочу, -- ответил Уилт.
     -- Может, ты стесняешься? Ты скажи. Я привыкла к стеснительным. Гаскелл
тоже...
     -- Да нет же, -- сказал Уилт. -- И я не хочу ничего знать про Гаскелла.
     -- Ты хочешь минет? Хочешь, чтобы я сделала тебе минет? -- Она встала с
кровати и направилась к Уилту. Он дико посмотрел на нее.
     -- Не трогайте меня, -- закричал он. -- Я ничего от вас не хочу.
     Салли остановилась, уставившись на него. Она больше не улыбалась.
     -- Почему? Потому что у тебя маленький? Поэтому?
     Уилт отступил поближе к двери.
     -- Нет, не поэтому.
     -- Потому что  у тебя  не хватает мужества  следовать своим инстинктам?
Потому что ты психический девственник? Потому что ты  не мужчина? Потому что
ты не способен взять женщину, умеющую думать?
     -- Думать? -- завопил Уилт,  разобиженный пред  положением,  что  он не
мужчина. -- Думать? Это  вы-то думаете? Если  хотите знать,  я предпочту вам
эту пластиковую механическую куклу.  У нее  в  мизинце больше сексуальности,
чем во  всем  вашем поганом теле. Когда мне  будет  нужна шлюха,  я  ее себе
куплю.
     -- Ах ты,  говнюк, -- сказала  Салли и изо всех сил толкнула  его. Уилт
полетел в  сторону и столкнулся с боксерской грушей. Затем он  поскользнулся
на железной дороге и кубарем  покатился  по комнате. Когда  он упал на пол у
стены, Салли взяла куклу и наклонилась над ним.

     В  кухне Ева,  покончив  с  фруктовым салатом, принялась  варить  кофе.
Вечеринка была просто  великолепной.  Мистер Осева  поведал ей  все  о своей
работе в  качестве  младшего клерка по  культурным делам в ЮНЕСКО  и  о том,
насколько ему  эта  работа нравилась.  Ее дважды мимоходом поцеловал сзади в
шею доктор  Шеймахер, а мужчина в набедренной повязке с  ирландскими  сырами
прижался к ней куда плотнее, чем требовалось для того, чтобы достать кетчуп.
И  вокруг  было  так  много ужасно  умных  людей, и  все они так  откровенно
высказывались. Все было так изысканно. Она  выпила еще чуточку и оглянулась,
чтобы посмотреть, где Генри. Но Генри нигде не было видно.
     -- Вы  не видели Генри?  -- спросила она раскрасневшуюся Салли, которая
как раз вошла в кухню с бутылкой водки в руке.
     -- Когда  я последний раз его видела, он сидел с какой-то куколкой,  --
ответила  Салли,  отправляя  в  ;рот ложку  фруктового салата.  -- Ах.  Ева,
дорогая моя, ты нечто особенное. -- Ева зарумянилась.
     -- Надеюсь, ему весело. Генри не слишком хорош в смысле вечеринок.
     -- Ева, крошка, признайся. Генри не слишком хорош, и точка.
     -- Он просто... -- начала Ева, но Салли перебила ее поцелуем.
     --Ты  для него  слишком  хороша,  -- сказала она,  -- поэтому мы должны
найти для тебя кого-нибудь совершенно великолепного.  -- Пока Ева потягивала
из  своего  стакана,  Салли подошла  к  молодому  человеку с  копной  волос,
падающих на лоб, лежащему на диване с девушкой и сигаретой во рту.
     -- Кристофер, радость моя, -- сказала она. -- Собираюсь украсть тебя на
минутку.  Хочу,  чтобы  ты  кое-что  для меня сделал.  Пойди-ка  на кухню  и
подсуетись к женщине с большими сиськами, в ужасной желтой пижаме.
     -- Господи, ну почему именно я?
     -- Свет мой, ты же знаешь, ты абсолютно неотразим.  И ужасно сексуален.
Для меня, крошка, для меня.
     Кристофер слез с дивана и направился в кухню, а Салли растянулась рядом
с девушкой.
     ---- Кристофер просто душка, -- сказал она.
     -- Он жиголо, -- ответила девушка. -- Мужчина-проститутка.
     -- Дорогая, -- сказала Салли, -- самое время  нам, женщинам,  поставить
их на место.

     На  кухне Ева  кончила  разливать кофе.  Она  ощущала  себя  в приятном
подпитии.
     -- Не яадо, -- сказала она поспешно.
     -- Почему?
     -- Я замужем.
     -- Так это хорошо.
     -- Да, но...
     -- Никаких но, ласточка.
     -- О!

     Наверху,  в  комнате  для  игрушек.  Уилт.  медленно  приходя в себя от
воздействия на  него  объединенных  усилий  прингшеймовского  пунша,  водки,
нимфоманиакальной хозяйки и угла  шкафа, о который он,  падая, ударился,  --
чувствовал, что с ним что-то здорово не так. И не только от того, что у него
кружилась  голова, на затылке была огромная шишка и вообще он  был  голый. У
него было такое ощущение, будто нечто вроде мышеловки, с ее малосимпатичными
атрибутами, или тисков, или голодной устрицы прочно ухватило  его за то, что
он  доселе привык считать наиболее интимной частью своего тела.  Уилт открыл
глаза  и  увидел перед  собой улыбающееся,  слегка  распухшее лицо. Он снова
закрыл глаза, надеясь, что оно исчезнет, но, когда открыл их,  лицо было все
там же. Уилт сделал попытку сесть.
     Это было неумно с его стороны. Джуди, пластиковая кукла, раздутая сверх
своих  нормальных размеров, оказала сопротивление. Уилт со  стоном повалился
опять  на  пол.  Джуди  за ним. Ее нос  ударил его по лицу,  а ее бюст -- по
груди. С проклятиями Уилт перекатился на бок, соображая, как  выйти из этого
положения. О том, чтобы сесть, не  могло быть  и речи. Это  могло  кончиться
кастрацией. Надо было придумать что-то  другое. Он  перекатил куклу дальше и
оказался  сверху,  но  быстро понял,  что  его  собственный вес  еще  больше
увеличивает давление на то, что осталось  от его пениса, и что если он хочет
заработать  гангрену,   то  лучшего   способа  не  придумаешь.  Уилт   снова
перевернулся  на спину  и стал искать клапан. Ведь должен же он где-то быть.
Но  где? А  времени на его поиски, судя по  ощущениям,  у него  не  было. Он
пошарил  по полу в поисках чего-либо острого, что он мог бы использовать как
кинжал, и в конце концов отломил кусок пути у железной дороги и ударил им по
спине  обидчицы. Послышался визг резины, но распухшая улыбка Джуди  осталась
столь же безмятежной и ее хватка столь же прочной.
     Он бил по  ней  снова  и снова,  но безрезультатно.  Уилт отбросил свой
импровизированный кинжал и стал думать. Он начинал терять самообладание, так
как осознал новую опасность. Теперь он подвергался уже не только ее высокому
давлению. Его  внутреннее  давление тоже  нарастало.  Прингшеймовский пунш и
водка давали о себе знать. Сообразив, что если  он быстренько не освободится
от куклы, то  лопнет сам, Уилт  схватил Джуди за голову, повернул ее набок и
впился зубами ей в шею. Вернее, он хотел так сделать, но  ее туго накачанное
тело не позволило ему  этого. Его отбросило назад, и следующие две минуты он
посвятил поискам своего вставного зуба, потерянного в схватке.
     К моменту,  когда зуб был на месте, Уилт  пребывал уже в полной панике.
Он должен выбраться из куклы. Он просто обязан это сделать. В ванной комнате
должна  быть  бритва  или  ножницы. Но где, черт возьми, могла быть  ванная?
Ладно, не  имеет значения. Он найдет ее,  будь она неладна. Осторожно, очень
осторожно он перевернул куклу на спину. Затем медленно подтянул колени, пока
не  оказался  сидящим верхом  на треклятой штуке. Теперь ему  требовалось за
что-нибудь  уцепиться. Уилт  перегнулся  и ухватился за спинку  стула  одной
рукой, одновременно приподнимая голову Джуди с пола другой. Еще мгновение --
и  он на ногах. Прижимая куклу к  себе, он доковылял до  двери  и открыл ее.
Выглянул в коридор. Что,  если кто-нибудь увидит его? К черту их всех. Уилту
было уже наплевать, что о нем  подумают. Прижимая Джуди к себе, он побрел по
коридору в поисках ванной комнаты.
     Тем временем внизу Ева  прекрасно проводила  время.  Сначала Кристофер,
потом мужчина в набедренной повязке с ирландскими сырами, и, наконец, доктор
Шеймахер, все приставали к ней, и все получили отпор. Все это так отличалось
от  Генри с его полным отсутствием интереса к  ней и свидетельствовало о  ее
привлекательности. Доктор Шеймахер сказал, что она интересный случай скрытой
стеатопигии6,  Кристофер  попытался  поцеловать  ее  в  грудь,  а  мужчина в
набедренной повязке обратился к  ней с совершенно удивительным предложением.
И, несмотря на все эти приставания, Ева  сохранила добродетель. Ее игривость
мастодонта,  настойчивые призывы к  танцам  и, самое  сильнодействующее,  ее
манера говорить  громко и  довольно  грубым голосом "Да вы  безобразник!"  в
самый  неподходящий  момент  производили поразительный  сдерживающий эффект.
Сейчас  она сидела на полу в гостиной, а Салли;  Гаскелл и бородатый мужчина
из Института экологических исследований спорили по поводу взаимозаменяемости
половых   ролей   в  обществе  с   ограниченным   населением.   Она  ощущала
необыкновенный  подъем.  Парквью,  Мэвис  Моттрам   и   ее  труды  в  Центре
общественной  гармонии остались  где-то далеко, в  другом мире. Ее принимали
как свою люди, для  которых поездка из Калифорнии в Токио на конференцию или
еще с  какой-либо  умной  целью была столь  же обычным  делом, как  для  нее
поездка на автобусе в город. Доктор Шеймахер мимоходом заметил, что он утром
летал в  Дели, а Кристофер только  что вернулся из Тринидада, где  он что-то
фотографировал.  Больше  того,  чувствовалась  особая  атмосфера  значимости
вокруг  всего, что они делали, некий блеск,  начисто  отсутствующий в работе
Генри  в  техучилище.  Если  бы  только  ей  удалось заставить его  заняться
чем-нибудь интересным  и рискованным.  Но Генри был  такой размазня. Не надо
было ей выходить за него замуж.  Его кроме  книг ничего не  интересовало, но
ведь  жизнь --  это  совсем не книги. Как говорила Салли, жизнь дана,  чтобы
жить. Жизнь -- это люди,  приключения и удовольствия. Генри этого никогда не
понять.
     Генри,  наконец-то добравшийся до  ванной,  почти  ничего не видел  там
из-за присосавшейся к нему  куклы, а главное, не видел способа избавиться от
нее. Попытка перерезать этой  гадине горло бритвой  не увенчалась успехом  в
основном потому, что найденное орудие оказалось безопасной бритвой. Потерпев
неудачу с бритвой, Уилт попытался использовать  шампунь в качестве смазки. В
результате  он  взбил столько  пены, что  даже на его предвзятый  взгляд это
выглядело так,  как  будто  он  довел  куклу  до высшей стадии  сексуального
возбуждения.  Ничего другого  ему  достичь  не  удалось. В конце  концов  он
вернулся  к поискам клапана. У проклятой штуки должен быть клапан, нужно его
только найти.  Он  попытался  заглянуть  в  зеркало  на дверце  медицинского
шкафчика,  но  оно  было  слишком маленьким. Над  раковиной  висело  зеркало
побольше.  Уилт  опустил  крышку  унитаза и  залез на него, надеясь  получше
разглядеть спину куклы. В это время в коридоре послышались шаги. Уилт застыл
на крышке  унитаза. Кто-то  подергал дверь. Шаги удалились, Уилт  вздохнул с
облегчением. Только  бы  разыскать  клапан.  В этот  самый момент  случилось
несчастье. Левой ногой Уилт попал в накапавший на туалетное сиденье шампунь,
поскользнулся --  и он, кукла и дверца от  медицинского шкафчика свалились в
ванну вместе с занавеской и тем, на чем она крепилась, а содержимое шкафчика
посыпалось  в  раковину.  Уилт  издал  пронзительный  вопль. Затем  раздался
хлопок, напоминающий звук вылетевшей пробки от шампанского, и Джуди, в конце
концов  сдавшись под  давлением  Уилтовых  семидести килограммов, упавших  с
высоты больше метра  в ванну, выплюнула  его. Как в тумане он слышал крики в
коридоре,  звук выбитой двери, увидел наклонившиеся  над ним лица  и услышал
истерический  хохот.  Когда  он пришел в себя, то  обнаружил,  что лежит  на
кровати в комнате для игрушек. Он встал, оделся, прокрался вниз и ушел. Было
три часа утра.

5

     Ева сидела на краю кровати и плакала.
     -- Как он  мог? Как он мог такое сделать?-- повторяла она.  -- И у всех
на глазах.
     -- Ева, лапочка, мужчины -- они такие, поверь мне, -- сказала Салли.
     -- Но с куклой...
     --  Это  очень  характерно:  вот  так  они  относятся  к  женщине,  эти
шовинистические  свиньи-мужчины.  Мы для  них только  предмет  для траханья.
Предметизация. Зато ты теперь знаешь, как Генри к тебе относится.
     -- Это ужасно, -- сказала Ева.
     --  Конечно,  это  ужасно.  Мужское  господство сводит  нас  до  уровня
простого предмета.
     -- Но раньше Генри ничего такого не делал, -- запричитала Ева.
     -- Зато теперь сделал.
     -- Я не вернусь к нему. Я этого не выдержу. Мне так стыдно.
     -- Ласточка, забудь об этом. Никуда тебе  не  надо  идти. Салли  о тебе
позаботится. А ты ложись и немного поспи.
     Ева легла, но  заснуть не  удавалось. Перед глазами стоял голый Генри в
ванне  на этой ужасной  кукле.  Им пришлось выбить  дверь, и доктор Шеймахер
поранил руку о разбитую бутылку, когда вытаскивал Генри из ванны... Господи,
как это все было ужасно! Ей теперь до конца дней будет стыдно смотреть людям
в глаза.  Конечно, все об этом узнают, и о ней будут говорить как о женщине,
чей муж путается с... В новом приступе стыда Ева зарылась лицом  в подушку и
заревела.

     --  Ну,  вот  уж шумное  так  шумное  завершение  вечеринки, --  сказал
Гаскелл. -- Мужик трахает куклу в  ванной комнате, а остальные сходят с ума.
-- Он оглядел гостиную, где все было перевернуто вверх дном. -- Если кое-кто
думает, что я собираюсь начать уборку, то напрасно. Я ухожу спать.
     -- Не разбуди Еву. У нее была истерика, и я ее с  трудом успокоила,  --
сказала Салли.
     -- О, великолепно. Теперь у нас  в доме маниакальная, одержимая женщина
в истерике.
     -- И завтра она поедет с нами на катере.
     -- Она что?
     -- Ты слышал, что я сказала. Она поедет с нами на катере.
     -- Послушай...
     -- Я не собираюсь с тобой спорить, Джи. Как я сказала, так и будет. Она
поедет с нами.
     -- За