ю, он на повороте попал в пробку.  Он сидел  и про
себя матерился. Ему было уже 34 года, и все  его способности были растрачены
на   группу   механиков   и   женщину,   которая,  без   сомнения,  была   с
интеллектуальной точки зрения ниже всякой  нормы. Хуже того, он вынужден был
признать, что  Евины  постоянные упреки, что  он не мужчина, соответствовали
действительности.  "Если  бы ты был настоящим мужчиной, -- повторяла она, --
ты бы проявлял больше инициативы. Ты должен самоутвердиться".
     На повороте Уилт самоутвердился,  ввязавшись  в перепалку  с  водителем
миниавтобуса. Как обычно, и здесь он оказался не на высоте.

     -- Мне кажется, проблема Уилта в том, что ему не хватает честолюбия, --
заметил  заведующий кафедрой английского языка,  человек без нервов, имеющий
тенденцию  рассматривать и решать  проблемы  с той  мерой  неопределенности,
которая удачно маскировала отсутствие у него уверенности в себе.
     Комиссия по повышениям  закивала  головами,  что  она делала  пять  лет
подряд.
     --  Может, он и недостаточно  честолюбив,  зато предан  делу, -- сказал
мистер Моррис, ежегодно выступавший в поддержку повышения Уилта.
     --  Предан?  --  переспросил  заведующий  столовой. -- Чему это он  так
предан? Абортам, марксизму или распущенности? Чему-нибудь, да обязательно. Я
еще  не  встречал преподавателя-гуманитария,  который  не  был  бы  чудаком,
извращением или ярым революционером, а, чаще всего, первым, вторым и третьим
одновременно.
     --  Совершенно  верно,  совершенно  верно,  --   подтвердил  заведующий
кафедрой   механической   обработки   материалов,   на   станках    которого
студент-придурок однажды смастерил несколько бомб.
     Мистер Моррис ощетинился.
     -- Я согласен, что один или два преподавателя слишком... так сказать...
ударялись в политику, но я решительно возражаю против предположения, что...
     --  Давайте  отвлечемся от всех этих общих вещей и вернемся к Уилту, --
заявил  заместитель директора училища.  -- Мы  остановились на том,  что  он
предан делу.
     -- Он нуждается в поощрении,  -- сказал мистер Моррис. -- Черт  побери,
он работает здесь уже десять лет, и у него все еще вторая категория.
     -- Именно  это я и имел в виду, говоря, что он недостаточно честолюбив,
--  заметил  заведующий  английской кафедрой.  --  Если бы  он  был  достоин
повышения, то давным-давно был бы старшим преподавателем.
     --  Должен  заметить,  что  я  полностью  с этим  согласен,  --  сказал
завкафедрой географии.  --  Совершенно  очевидно,  что  человек,  который  в
течение  десяти  лет  безропотно соглашается  иметь  дело  с  газовщиками  и
водопроводчиками, не способен заниматься административной работой.
     -- Разве  мы повышаем людей  только из административных соображений? --
спросил   мистер   Моррис   устало.   --  Между   прочим,  Уилт   прекрасный
преподаватель.
     --  Хочу  заметить, -- вмешался  доктор  Мейфилд,  заведующий  кафедрой
социологии,  --  что  сейчас,  в  преддверии  введения  степеней  в  области
исследований проблем городов и изучения средневековой поэзии,  -- я счастлив
сообщить вам,  что  их введение  в принципе одобрено Национальным советом по
научным  званиям,  -- крайне важно проводить  солидную  кадровую  политику и
резервировать  места  старших  преподавателей  для   кандидатов,  обладающих
специальной подготовкой и достижениями в конкретных областях науки, а не...
     --  Если  я   правильно   вас  понял,  --  перебил  его  доктор  Боард,
возглавляющий кафедру современных языков, -- вы  предлагаете предпочесть  на
должности  старших  преподавателей  остепененных  специалистов,  не  умеющих
преподавать, а не тех, кто умеет это делать, но не имеет степени?
     --  Если бы доктор Боард не прерывал меня, -- продолжил доктор Мейфилд,
-- он бы понял, что то, что я сказал...
     -- Маловероятно. -- заметил доктор  Боард, --  даже если забыть о вашем
синтаксисе.
     Вот  так  и случилось, что пятый  раз подряд о повышении  Уилта забыли.
Фэнлендское  техучилище расширялось. Возникали  новые курсы,  и  все  больше
студентов, у которых было мало способностей, поступало туда, чтобы обучаться
у  высококвалифицированных  преподавателей,  чтобы  в один  прекрасный  день
училище  сменило приставку "тех" на  "политех". Это  было сокровенной мечтой
всех  заведующих  кафедрами  и  отделениями,  и в  процессе  достижения этой
высокой цели  чувством  личного достоинства Уилта и надеждами Евы Уилт можно
было пренебречь.
     Уилт узнал эти печальные новости в столовой, перед ленчем.
     -- Мне  очень жаль. Генри,  -- сказал мистер Моррис после того, как они
взяли подносы. -- Всему виной  это  ужасное экономическое давление. Даже  на
отделении  современных  языков  сокращения.  У  них  только   двое  получили
повышение.
     Уилт кивнул. Ничего  другого  он и не  ожидал.  Он  работал не  на  той
кафедре, был женат не на той женщине и вообще жил не той жизнью. Он поставил
свою тарелку с рыбными палочками на угловой  столик и съел их в одиночестве.
Вокруг  него преподаватели  обсуждали  различные  планы,  в  частности,  кто
попадет в следующем  семестре в  правление  курса. Все  они преподавали либо
математику,  либо  экономику, либо  английский,  то  есть предметы,  которые
считались наиболее важными, и поэтому добиться повышения было для них плевым
делом. Гуманитарные науки в расчет не принимались, так что о повышении здесь
было  бесполезно  даже  заикаться.  Уилт закончил ленч и пошел в  справочную
библиотеку посмотреть фармакопею на инсулин. Ему вдруг  пришло в голову, что
инсулин -- яд, не оставляющий следов.

     Так ничего и  не  выяснив, без  пяти  два он  направился в комнату  752
развивать эстетические чувства  пятнадцати учеников-мясников, обозначенных в
расписании как "Мяс. I". Как водится, они опоздали и были в подпитии.
     --  Мы пили за здоровье  Билла, -- возвестил  один из них,  когда они в
десять минут третьего ввалились в класс.
     --  Что вы  говорите!  -- отозвался Уилт, раздавая учащимся  экземпляры
"Повелителя мух". -- Ну и как он?
     -- Чертовски плохо, --  отозвался  верзила, на  кожаной куртке которого
сзади  было написано "От-зынь!". -- Его выворачивает наизнанку. У  него день
рождения, он выпил четыре рюмки водки и коктейль...
     --  Мы остановилась на том, как  Пигги  попадает в лес, -- сказал Уилт,
пытаясь  отвлечь их внимание от дня рождения. Он взял тряпку  и стер с доски
изображение противозачаточного колпачка.
     -- Это отличительный знак мистера Седвика, -- сказал  один из мясников.
--  Он  всю дорогу распространяется  о  противозачаточных  средствах  и тому
подобном. У него такой пунктик.
     -- Пунктик? -- переспросил Уилт, стараясь быть лояльным.
     --  Ну, знаете, насчет контроля за рождаемостью.  Он ведь  когда-то был
католиком,  верно?  А теперь он  уже  не католик, вот и старается наверстать
упущенное,  --  сказал  невысокий  парнишка  с  бледным  лицом,  развертывая
шоколадку.
     --  Кто-нибудь должен рассказать ему  о противозачаточных таблетках, --
вмешался другой парень, поднимая голову с парты и глядя на  Уилта заспанными
глазами. -- С резинкой ни фига не чувствуешь. С таблеткой куда лучше.
     --  Наверное,  ты прав.  -- сказал Уилт.  --  Но  я  слышал,  бывают  и
осложнения.
     -- Ну, это кто и как берется за дело. -- заявил парень с бакенбардами.
     Уилт  неохотно  вернулся  к  "Повелителю  мух".  Он  читал  эту  книгу,
наверное, уже в двухсотый раз.
     --  Так вот. Пигги  попадает в  лес и... -- начал  он,  но  его тут  же
пережил еще один ученик, который, судя по всему, разделял отвращение Уилта к
приключениям Пигги.
     -- Осложнения дают только те таблетки, где много половых гормонов.
     --  Половых гормонов? Очень интересно, -- заметил Уилт.  --  Похоже, ты
хорошо в этом разбираешься.
     -- Одна старуха, что живет на. нашей улице, получила тромб в ноге...
     -- Глупая старуха, -- сказал парень с шоколадкой.
     -- Слушайте, -- вмешался Уилт, -- или мы  будем разбираться,  что Питер
знает по  поводу побочных эффектов противозачаточных таблеток,  или мы будем
дальше читать про Пигги.
     -- А пошла она, эта Пигги, -- заявили бакенбарды.
     -- Прекрасно, -- сказал Уилт с облегчением. -- Тогда сидите тихо.
     -- Итак, -- сказал  Питер,  -- эта баба.  правда,  она  не  такая уж  и
старая,  ей где-то  около  тридцати, так  вот  она пила  таблетки, и  у  нее
появился тромб, и доктор сказал моей тетке, что все дело в гормонах и что ей
лучше пить другие таблетки. Так  вот ее мужу пришлось пойти на стерилизацию,
чтобы у нее больше не было тромба.
     -- Пусть  меня застрелят, чтоб  я  такое над  собой позволил, -- заявил
парень с шоколадкой. -- Я хочу, чтобы у меня там все было как положено.
     -- Каждому -- свое, -- сказал Уилт.
     -- Никому не позволю  подступиться к моему хозяйству с проклятым ножом,
-- сказали бакенбарды.
     -- Да кому ты нужен? -- заметил кто-то.
     -- А как  насчет того мужика, чью жену ты  трахнул? -- спросил парень с
шоколадкой. -- Уверен, он не имел бы ничего против.
     Уилт  еще  раз  прибегнул к помощи  поросенка и вернул их  к обсуждению
проблем стерилизации.
     -- Кстати, -- сказал Питер, -- теперь это не то, чтобы раз и  навсегда.
Они теперь могут тебе вставить  такой  маленький золотой краник, и ты можешь
его повернуть, если захочешь потомства.
     -- Да иди ты! Все вранье!
     -- Ну, бесплатно тебе это никто не сделает, надо заплатить. Я читал  об
этом в журнале, в Америке уже эксперименты проводят.
     -- А что если прокладка полетит? -- спросил парень с шоколадкой.
     -- Позовешь водопроводчика.
     Уилт сидел и слушал, как мясники из первой группы  разглагольствовали о
стерилизации  и  противозачаточных спиралях, об индейцах,  которым бесплатно
раздают  приемники,  о  самолете,  приземлившимся  в   Одли  Энде  с  грузом
нелегальных  иммигрантов,  о  том, что  сказал  чей-то  брат, полицейский  в
Брикстоне, о черных, о том,  что ирландцы еще хуже и о бомбах, а потом опять
о католиках и контроле  за рождаемостью, о том, что  кто это захочет  жить в
Ирландии, где даже  презервативов не купишь, и опять о  таблетках. И все это
время Уилт напряженно думал,  как бы  ему избавиться от Евы. Посадить  ее на
диету из противозачаточных таблеток с высоким содержанием гормонов?  Если их
растереть и  смешать с овалтином, который она принимает перед  сном, то есть
надежда,  что она быстренько вся покроется тромбами.  Но он тут  же выбросил
эту идею из головы. От одной мысли  о Еве с тромбами выворачивало наизнанку.
Кроме  того,  таблетки могли  не подействовать. Нет, надо  придумать  что-то
более эффективное и надежное. Лучше всего подошел бы несчастный случай.
     По окончании урока Уилт собрал свои книги и направился в учительскую. У
него  было  "окно".  По  пути он  прошел  мимо строящегося административного
корпуса. Участок уже был  расчищен, и  строители бурили шурфы под фундамент.
Уилт  остановился  и стал смотреть, как буровая машина медленно вгрызается в
землю. Рыли большие ямы. Широкие. Тело вполне поместится.
     -- На какую глубину копаете? -- спросил он одного из рабочих.
     -- Тридцать футов.
     --  Тридцать футов?  --  переспросил  Уилт.  --  А когда  бетон  будете
заливать?
     -- В понедельник утром, если повезет, -- сказал рабочий.
     Уилт пошел дальше. Ему пришла в голову жуткая идея.

2

     Это был один из лучших дней Евы  Уилт. У нее были просто дни, отличные
дни и другие, которые она называла "один из  таких дней". В "просто" дни все
шло  своим чередом, она  стирала, пылесосила  гостиную,  мыла окна,  убирала
постели, драила ванну,  посыпала антисептиком унитаз,  отправлялась  в Центр
общественной гармонии, где помогала  ксерокопировать  или  разбирать  старую
одежду к распродаже, иными словами, помогала, как могла.  Потом возвращалась
домой  обедать,  после чего шла  в библиотеку или  к  Мэвис, Сюзан  или Джин
попить чаю и поговорить про  жизнь и про то, как редко теперь  Генри  спит с
ней  и как она  упустила  свой шанс,  отказав  в свое  время клерку, который
теперь уже  управляющий, затем возвращалась домой  и  готовила  Генри  ужин.
Потом шла на занятия йогой, составлением  букетов, медитацией или керамикой,
и наконец забиралась в постель с чувством выполненного долга.
     В "один  из таких дней"  все  шло  наперекосяк. Хотя  она  делала то же
самое, все валилось из  рук. Например, сгорал предохранитель в пылесосе, или
забивался  сток  в  раковине,  куда  попал  кусочек морковки.  В  такие  дни
пришедшего с работы  Генри ждало  либо молчание, либо град упреков по поводу
его  многочисленных ошибок и Недостатков. В такие  дни Генри обычно особенно
долго гулял с собакой и спал беспокойно, то и дело поднимаясь, чтобы пойти в
туалет,  сводя  этим  на нет благотворное действие антисептика,  которым Ева
посыпала края унитаза, и тем самым давая ей предлог поутру снова наброситься
на него с упреками и напоминаниями о всех его недостатках.
     -- Что же я, черт побери, должен делать? -- спросил он однажды. -- Если
я спускаю воду, ты жалуешься, что  я не даю тебе спать, а если я  не спускаю
воду. ты говоришь, что утром на. все это противно смотреть.
     --  Да. противно, и,  кроме того, зачем  это  ты  смываешь антисептик с
боков  унитаза?  И не отпирайся! Я сама  видела. Ты прицеливаешься по кругу,
чтобы порошка совсем не осталось. Ты делаешь это специально.
     --  Если  я буду спускать воду, он  и  так  весь смоется, да  еще  и ты
проснешься, -- сказал Уилт, сознавая, что у него действительно, выработалась
привычка метиться именно в порошок. Чем-то он ему был противен.
     --  Почему  ты  не можешь дождаться утра? И вообще, так тебе и надо, --
сказала она, предупреждая его очевидный ответ. -- Меньше надо пива  пить. Ты
должен гулять с Клемом, а не наливаться в. этой ужасной забегаловке.
     -- Отлить иль не отлить, вот  в чем вопрос, -- сказал  Уилт, принимаясь
за овсянку. -- Что ты от меня хочешь? Чтоб я его узлом завязал?
     -- Какая разница, завяжешь не завяжешь, -- с горечью заметила Ева.
     -- Для меня очень даже большая разница, так что спасибо.
     -- Я имею в виду нашу интимную жизнь, и ты прекрасно это понимаешь.
     -- А, ты об этом, -- сказал Уилт.
     Но так обычно происходило в "один из таких дней".
     В ее лучшие дни случалось нечто неожиданное, привносившее в  ежедневную
рутину новое и  будившее в  Еве уснувшие было надежды, что каким-то чудесным
образом  все изменится к лучшему.  Именно на таких  ожиданиях и зиждилась ее
вера в жизнь. Эти  смутные  надежды были  духовным эквивалентом тех мелочей,
которые занимали все ее  время и так  удручающе действовали на  Генри.  В ее
лучшие дни солнце обычно светило ярче, настроение у Евы было приподнятое, и,
обрабатывая мастикой лестницу,  она  напевала  себе под  нос  "Однажды принц
придет ко  мне".  В  такие дни,  преисполненные  неясных,  но  прекрасных  и
возвышенных   ожиданий,    Еву   особенно   раздражал   вид   Генри   Уилта,
возвращающегося  после  трудного  дня  в  училище. Генри  приходилось самому
заботиться  об ужине, и, если у него хватало сообразительности, он  старался
держаться от дома как можно дальше. Именно такими вечерами Генри бывал ближе
всего к тому, чтобы действительно убить Еву, а там будь что будет.

     В  один  из  ее  лучших  дней,  по дороге  в  Общественный  центр,  Ева
натолкнулась на Салли Прингшейм.  Эта абсолютно случайная  встреча произошла
потому, что Ева отправилась в путь не на  велосипеде, а пешком,  и предпочла
Росситер Глоув  прямой дороге по  Парквью. хотя последняя  была  на  полмили
короче. Салли как  раз выезжала из ворот на новеньком "мерседесе". Этот факт
не ускользнул от внимания Евы, и она понимающе улыбнулась.
     -- Это  же  надо,  как я  неожиданно наткнулась  на вас, -- сказала она
жизнерадостно, когда Салли остановила машину и открыла дверцу.
     --  Может,  вас  подвезти?  Я  еду  в  город,  надо  купить  что-нибудь
легкомысленное  для  сегодняшнего  вечера.  К  Гаскеллу  приезжает  шведский
профессор из Гейдельберга. и мы собираемся к Ма Танте.
     Ева  с  удовольствием уселась на  сиденье, в  уме подсчитывая стоимость
машины  и  дома,  поражаясь  необходимости  иметь что-то легкомысленное  для
посещения Ма Танте (где, как она слышала, даже аперитивы стоят  95 пенсов) и
тому,  что  д-р   Прингшейм   развлекает   приезжающих   в  Ипфорд  шведских
профессоров.
     -- Я собиралась идти пешком, --  соврала она. -- Генри забрал машину, а
сегодня такой чудесный день.
     --  Гаскелл  купил себе велосипед. Он говорит, что  так  быстрее, да  и
полезно для фигуры, --  сказала Салли, сама не ведая, что тем самым обрекает
Генри  Уилта  еще на одну неприятность.  Ева про  себя сразу же решила,  что
Генри должен купить  на полицейском  аукционе велосипед и  ездить  на нем на
работу  и  в дождь и в  снег. -- Я собиралась заглянуть в  "Моды  Фелисити",
посмотреть,  нет ли там  чесучовых  пончо.  Я  их  сама  не видела,  но  мне
говорили, что это  стоящее дело. Жена профессора  Гранта там была и говорит,
что у них прекрасный выбор.
     -- Не сомневаюсь, что это  так,  -- подтвердила  Ева,  чьи отношения  с
"Модами  Фелисити"  ограничивались  разглядыванием витрин и недоумением, кто
же, черт побери,  может позволить себе платья по  40 фунтов. Теперь  она это
знала. Они  въехали в город и  оставили  машину  на  многоэтажной стоянке. К
этому времени Ева успела узнать очень многое  о Прингшеймах. Приехали они из
Калифорнии. Салли познакомилась с Гаскеллом, когда добиралась автостопом  из
Аризоны. До того она  жила в Канзасе, но  уехала, чтобы пожить в коммуне.  У
нее были и другие мужчины. Гаскелл  ненавидит кошек. У него на них аллергия.
Бороться  за  эмансипацию  женщин --  нечто большее,  чем  просто сжечь свой
лифчик. Это прежде всего полная поддержка программы достижения превосходства
женщин над мужчинами. Любовь -- это прекрасно, если не давать задеть себя за
живое.  Компост  они  уже  внесли,  а  сломанный телевизор  вынесли. У  отца
Гаскелла была сеть магазинов, и это  было отвратительно. Иметь  деньги очень
удобно, а на Росситер Глоув тоска смертная. И прежде всего, ебля должна быть
в  удовольствие,  обязательно в  удовольствие, с какой бы стороны  на это ни
посмотреть.
     Услышав  последнюю  сентенцию,  Ева вздрогнула.  В ее кругу  это  слово
произносили  мужчины, нечаянно ударив себя молотком по пальцу. Сама  же  Ева
могла произнести его только в тишине ванной комнаты, причем делала она это с
томлением,  лишавшим  его всякой грубости и наполнявшим такой потенцией, что
перспектива  хорошего секса становилась наиболее отдаленным и абстрактным из
всех  ее  ожиданий,  имевшим мало общего с  неловкими  телодвижениями  Генри
изредка  рано  поутру.  Слово,   употребленное  Салли,  подразумевало  почти
непрерывный  процесс,  нечто  привычное и приятное,  придающее  жизни  новую
окраску.  Ева с трудом выбралась из машины  и в полном  шоке последовала  за
Салли в магазин.
     Посещение  магазина  в   обществе  Салли   стало   для  Евы   подлинным
откровением.  Манера  американки  делать  покупки  отличалась  захватывающей
решительностью. Там,  где  Ева хмыкала и  ахала, Салли  выбирала,  а выбрав,
двигалась  дальше, оставляя не понравившиеся ей вещи брошенными на  стульях.
Хватала другие, взглянув на  них, заявляла с усталой снисходительностью, что
это,  пожалуй,  сгодится, и  наконец  покинула магазин с грудой  коробок,  в
которых было  на  двести  фунтов чесучовых  пончо,  шелковых  летних пальто,
шарфов и блузок. Ева потратила семьдесят фунтов на  желтую пляжную  пижаму и
плащ с широкими  отворотами и поясом, в  котором,  по словам Салли, она была
вылитым Гэтсби1.
     -- Теперь  нужно  купить шляпу,  и будет просто блеск, -- заметила она,
когда они грузили коробки в машину. Они купили мягкую фетровую ш