.  Каким безумием было думать,  что он  сможет воспитать  в себе
хладнокровного  убийцу. Откуда  взялась  эта идея?  И почему? Ладно,  Ева --
тупая корова, которая  портит ему  жизнь  постоянными попреками и увлечением
восточным мистицизмом с патологическим энтузиазмом, способным  свести с  ума
даже самого здравомыслящего мужа,  но с  чего это он зациклился на убийстве?
Почему он стремится доказать, что  он мужчина, только путем  насилия? Откуда
это у  него? Здесь, на стоянке  машин,  Генри Уилт, внезапно отрезвев, вдруг
ясно осознал, какое потрясающее действие оказали на него десять лет работы в
техучилище.  Десять долгих  лет  штукатуры из 3-й группы  и  мясники из  1-й
находились под воздействием культуры, олицетворяемой  Уилтом и  "Повелителем
мух",  и  столько  же лет Уилт  находился  лицом к лицу  с  вандализмом, был
постоянно  подвержен  опасности насилия,  на  которое всегда  были  готовы и
штукатуры  и  мясники.  Вот  где собака зарыта. Здесь, а  в нереалистичности
литературы, которой он вынужден  был обучать. В течение десяти лет он служил
потоком,  по  которому  путешествовали  такие   воображаемые  существа,  как
Ностромо,  Джек и Пигги, Шейн, существа, которые действовали, и чьи действия
приносили результаты. И все это время он видел  себя как бы отраженным  в их
глазах, беспомощным пассивным человеком, целиком зависящим от обстоятельств.
Уилт покачал  головой. И вот  это  все плюс несчастья последних двух дней, и
вылились в полупреступление -- символическое убийство Евы Уилт.
     Он завел машину и выехал со стоянки. Сейчас он  поедет к Брейнтри.  Они
еще не спят  и  будут рады ему. Кроме  того, ему необходимо выговориться. За
его спиной, на строительной площадке летали и падали в грязь, гонимые ночным
ветром, его записки о насилии и распаде семьи.

7

     -- Природа так похотлива, -- заметила Салли, освещая фонарем водоросли
через иллюминатор. -- Посмотрите  на камыш. Он определенно прототип фаллоса,
не так ли, Джи?
     --  Камыш?  --  переспросил Гаскелл,  беспомощно разглядывая карту.  --
Камыш меня не вдохновляет.
     -- Схемы, похоже, тоже.
     -- Карты, детка, морские карты.
     -- Ну и где мы?
     -- А черт  его  знает.  Мы или  в Лягушачьем  плесе или в  проливе Фен.
Точнее сказать не могу.
     -- Предпочитаю последнее. Обожаю проливы. Ева, солнце мое, не выпить ли
нам еще кофе? Я хочу не спать всю ночь и дождаться восхода над камышами.
     -- Без меня, -- сказал Гаскелл. -- Я сыт  по горло прошлой ночью.  Этот
сумасшедший парень с  куклой в  ванне, да  еще Шей порезался. Для одного дня
более чем достаточно. Кто как. а я в койку.
     -- На палубу, -- сказала Салли, -- будешь спать на палубе, Джи. Ева и я
-- в каюте. Втроем там тесно.
     -- Втроем? Да с этими сиськами вас никак не меньше пяти. Ладно,  я сплю
на  палубе.  Нам  придется пораньше  встать, чтобы  сняться с этой проклятой
мели.
     -- Капитан Прингшейм посадил нас на мель, не так ли, крошка?
     -- Это все карты виноваты. На них не указаны точные глубины.
     -- Знай  ты, где мы находимся,  так,  возможно,  обнаружил  бы,  что  и
глубина указана. Какой толк знать, что глубина три фута...
     -- Морских саженей, дорогая, морских саженей.
     -- Три морские сажени в Лягушачьем плесе, в  то время как на самом деле
мы в проливе Фен.
     -- Ну, где бы мы ни были, самое время начать молиться, чтобы был прилив
и снял нас с мели, -- сказал Гаскелл.
     -- Господи, Гаскелл, ты у нас ловкач, -- сказала Салли.
     --  Отчего  ты  не   мог   держаться  посредине  реки?   Нет  же,  тебе
потребовалось на  всех парах  рвануть по этому ручейку  и  вляпаться прямо в
грязь. И все почему? Из-за этих чертовых уток.
     -- Болотные птицы, детка. Не просто утки.
     --  Ну  пусть  болотные птицы.  Ты  захотел  их  сфотографировать,  и в
результате  мы попали туда,  куда никто в здравом  уме на катере не полезет.
Кто, ты думаешь, здесь может появиться? Джонатан по прозвищу Чайка?

     Ева на камбузе  варила кофе. На ней было ярко-красное эластичное бикини
Салли, которое ей было маловато.  В некоторых местах  она из  него выпирала,
тогда как в  других  оно  так  натягивалось, что  подчеркивало  больше,  чем
скрывало.  Но  это все  же  лучше, чем ходить голой, хотя Салли сказала, что
ходить голой -- значит  быть эмансипированной, и пусть она вспомнит индейцев
с Амазонки. Ей надо  было бы взять свои вещи, но Салли торопила ее. А теперь
у  нее  только  лимонная  пижама и  бикини.  Честно  говоря,  Салли  здорово
раскомандовалась.
     -- Эластик двойного назначения, крошка, -- сказала Салли. -- К тому  же
у Джи пунктик насчет пластика, правда, Джи?
     -- С точки зрения биодеградации да.
     --  Биодеградации? -- переспросила Ева в надежде быть посвященной в еще
один аспект женской эмансипации.
     -- Пластиковые бутылки, которые разлагаются, вместо того чтобы валяться
повсюду,   образуя   экологическое   болото,   --  сказала  Салли,  открывая
иллюминатор и выбрасывая за борт пустую пачку  от сигарет. -- Это дело жизни
Гаскелла. Это и утилизация отходов. Вечная утилизация.
     --   Правильно,  --   подтвердил  Гаскелл.   --  На  сегодняшний   день
запланированное  устаревание  в  автомобильной  промышленности  нас  уже  не
устраивает.   Что   нам   нужно,   так  это   встроенная   биодеградационная
растворимость в кратчайший срок.
     Ева  слушала, и  хоть  ничего  не понимала, зато ощущала себя в  центре
некоего  интеллектуального  мира,  далеко  превосходящего  тот,  в   котором
существовали Генри и его  друзья  с их скучными разговорами  о  новых курсах
лекций и студентах.
     -- У нас есть компостная  куча в  углу  сада,  -- сказала Ева,  наконец
сообразив,  о чем  идет речь.  --  Я туда  сбрасываю  картофельные очистки и
другие отбросы.
     Гаскелл возвел глаза к крыше каюты. Поправка. К верхней палубе.
     -- Кстати, об отбросах, --  сказала Салли, любовно поглаживая Евин зад.
-- Интересно, как там у Генри дела с Джуди?
     Ева содрогнулась. Забыть о Генри и кукле в ванне было невозможно.
     -- Не могу понять, что на него нашло, -- сказала она, хмуро взглянув на
хихикнувшего  Гаскелла.  --  Он мне никогда  не изменял, и все такое. Он  не
такой, как все... У Патрика Моттрама постоянно шашни с разными женщинами, но
Генри  всегда  был  порядочным  в  этом  отношении.  Он  тихий  и  не  очень
напористый, но никто не может назвать его шлендрой.
     -- Ну конечно, -- сказал Гаскелл, -- у него предубеждение против секса.
Просто сердце разрывается, как его жалко.
     -- Не понимаю, почему вы считаете, что если он мне не изменяет, значит,
у него не все в порядке, -- обиделась Ева.
     -- Джи  имел в  виду  не  это, правда,  Джи?  -- сказала  Салли.  -- Он
считает, что  в  браке должна  быть настоящая свобода.  Никакого господства,
никакой ревности, никакого чувства собственности. Джи, я верно говорю?
     --Верно, -- кивнул Гаскелл.
     -- Знаешь, как проверяется настоящая любовь? Ты смотришь, как твоя жена
трахается с другим, и все равно продолжаешь ее любить, -- продолжала Салли.
     --  Я никогда не смогла бы смотреть,  как Генри... --  сказала  Ева. --
Никогда.
     -- Значит, ты его не любишь. Ты  чувствуешь себя неуверенно. Ты  ему не
доверяешь.
     --  Доверять ему? --  сказала Ева.  --  Если  Генри переспал  с  другой
женщиной, то как я могу ему доверять? Зачем тогда он на мне женился?
     -- Это сложный вопрос, --  заметил Гаскелл и, прихватив спальный мешок,
направился на палубу. За его спиной Ева начала рыдать.
     -- Тихо, тихо, -- сказала Салли, обнимая Еву. -- Джи просто пошутил. Он
ничего такого не хотел сказать.
     -- Не  в  этом  дело,  --  сказала  Ева,  -- я что-то  последнее  время
перестала что-либо понимать. Все так сложно.

     -- Господи, что  с тобой,  ну у тебя и вид, --  сказал Питер  Брейнтри,
открывая Уилту дверь.
     -- Я скверно себя чувствую. -- признался Уилт. -- Ох уж этот джин.
     --  Ты  хочешь  сказать,   Ева  не   вернулась?  --  спросил  Брейнтри,
направляясь по коридору на кухню.
     -- Когда я пришел домой, ее не было, -- ответил Уилт. -- Только записка
о том, что она уезжает с Прингшеймами, чтобы обо всем подумать.
     -- Подумать обо всем? Ева? О чем обо всем?
     -- Ну... -- начал было Уилт, но вовремя остановился.
     -- Наверное, она имеет в виду эту  историю с  Салли. Она  сказала,  что
никогда меня не простит.
     -- Но у  тебя же ничего не было  с Салли. По крайней  мере,  ты мне так
сказал.
     -- Я-то знаю. что не было. В этом все  дело. Если бы я сделал то,  чего
хотела эта нимфоманиакальная сучка, не было бы никакого шума.
     -- Генри, я  не  понимаю. Если бы  ты  сделал то,  чего она хотела, вот
тогда  у Евы был бы повод жаловаться. Но почему она бесится, если ты  ничего
не делал?
     -- Салли ей наврала, сказав, что это я  заставлял ее, -- произнес Уилт,
твердо решив умолчать об инциденте с куклой в ванной.
     -- Ты что, о минете?
     -- Сам не знаю, о чем. Кстати, а что такое минет?
     На лице Брейнтри отразилось недоумение.
     -- Не могу сказать точно,  -- произнес он,  -- но, судя  по всему,  это
что-то такое, чего  жены не ожидают от своих  мужей. Если я скажу Бетти, что
сделал минет, она подумает, что я ограбил банк.
     -- Я и  не собирался его делать, --  сказал Уилт. -- Она хотела сделать
его мне.
     -- Наверное,  это французский  способ, -- заявил Брейнтри, ставя чайник
на плиту. -- Мне так кажется.
     --  Ну, а мне так не кажется, -- сказал Уилт, вздрогнув. -- Ты бы видел
выражение ее лица.
     Он с унылым видом уселся за кухонный стол.
     Брейнтри с интересом его разглядывал.
     -- Такое впечатление, что ты побывал в переделке, -- заметил он.
     Уилт посмотрел  на свои брюки.  Они были в грязи, а  на коленях налипли
круглые глиняные лепешки.
     --  Да...  ну...  у  меня  по дороге колесо  спустило,  --  не  слишком
убедительно произнес он. -- Пришлось  менять шину, вставать на колени. Я был
здорово под газом.
     Питер Брейнтри  взглянул  на него  с  сомнением.  Объяснение  Уилта  не
показалось ему убедительным. Бедный старина Генри был явно не в себе.
     -- Ты можешь умыться, -- сказал он.
     Со второго этажа спустилась Бетти Брейнтри.
     -- Я невольно слышала" что ты тут говорил о Еве, -- сказала она. -- Мне
очень жаль. Генри. Я  бы  на  твоем  месте  не волновалась. Она  обязательно
вернется.
     -- Рад бы разделить твою уверенность,  --  мрачно  сказал  Генри, -- но
вообще я не знаю, хочу ли заполучить ее назад.
     -- Да Ева в порядке, -- заметила Бетти. -- У нее бывают эти неожиданные
увлечения и восторги, но ведь все быстро проходит. Просто  она так устроена.
У Евы ведь как -- легко приходит, легко уходит.
     --  Полагаю,  именно  это  и  беспокоит Генри.  -- вмешался  Питер.  --
Особенно, что касается "легко приходит".
     -- Ты не прав. Ева совсем не такая.
     Уилт сидел за кухонным столом и пил кофе.
     --  Я  все  допускаю, если  иметь в виду  ее  сегодняшнюю компанию,  --
пробормотал он мрачно.  -- Помните, что  было, когда она помешалась на  этой
макробиотической диете? Доктор Мэнникс мне тогда сказал, что таких близких к
цинге  случаев  ему не приходилось наблюдать со времен,  когда он работал на
строительстве  железной дороги  в  Бирме.  А  этот  случай  с  батутом?  Она
записалась  в физкультурный класс при Балхэмском колледже и купила себе этот
дурацкий батут.  Вы ведь  знаете,  что из-за  этой  идиотской  штуки  миссис
Портвей попала в больницу.
     -- Я  помню, что был  какой-то  несчастный случай,  но  Ева никогда  не
вдавалась в подробности, -- сказала Бетти.
     -- Еще бы. Просто чудо, что нас по судам  не затаскали, сказал Уилт. --
С  этого  батута  миссис  Портвей вылетела  прямо через крышу  парника.  Вся
лужайка была  в  битом стекле, причем  миссис Портвей  никогда не отличалась
хорошим здоровьем.
     -- Это у нее ревматоидный артрит?
     Уилт уныло кивнул.
     -- И шрамы на лице, как  после дуэли, -- сказал он. -- Все из-за нашего
парника.
     -- Должен  заметить,  что есть места, более  подходящие для батута, чем
парник, -- сказал Питер. -- Парник был не слишком велик, верно?
     -- Слава богу, и батут был не  слишком велик, -- сказал  Уилт. -- Иначе
миссис Портвей вылетела бы на орбиту.
     -- Это говорит только об одном, -- сказала Бетти, пытаясь найти во всем
светлую сторону.  --  Ева  способна на  дикие поступки, но  это у нее быстро
проходит.
     --  Чего  нельзя  сказать  о миссис  Портвей, -- заметил Уилт.  --  Она
провалялась   в  больнице  полтора  месяца,   пересаженная   кожа  долго  не
приживлялась. После этого случая она близко к нашему дому не подходит.
     --  Ты увидишь, эти Прингшеймы надоедят  Еве через  неделю-другую.  Это
просто ее очередная причуда.
     -- Если хотите знать, у этой причуды масса преимуществ.  Деньги, статус
и сексуальная неразборчивость.  Все то, что  я ей дать не могу. да к тому же
щедро приправленное интеллектуальной трепотней  насчет женской  эмансипации,
насилия, неприятия  терпимости, революции полов и насчет того,  что, если ты
не бисексуален, значит,  недозрел. От всего этого блевать хочется. Именно на
такой бред Ева и покупается.  Я хочу сказать, что  она способна  купить даже
протухшую селедку, если какой-нибудь клоун из верхов общества скажет ей, что
сейчас это самое модное блюдо. Вот уж доверчивость так доверчивость.
     -- Все дело в  том, что  у Евы слишком много энергии, -- сказала Бетти.
-- Тебе надо попытаться уговорить ее пойти работать.
     -- Работать? -- переспросил Уилт. -- Да  у нее больше работ, чем у меня
обедов. Я  ведь  еще  не все говорю. Мне  достается только холодный  ужин  и
записка,  в   которой   она  сообщает,  что   ушла   на  занятия  керамикой,
трансцедентальной  медитацией  или  какой-нибудь такой  же ерундой.  Помните
"Поттерс", машиностроительную фирму, которая разорилась после забастовки два
года назад? Так вот. если хотите знать, в этом виновата Ева.  Она нашла себе
работу в фирме, дающей консультации по вопросам рабочего времени и повышения
по  службе.  Ее направили на этот завод. И не успели оглянуться, пожалуйста,
забастовка...
     Они проговорили около часа, супруги предложили Генри остаться ночевать,
но он отказался.
     -- У меня завтра много дел, -- сказал он.
     -- Например?
     -- Во-первых, покормить собаку.
     -- Можно съездить и покормить. За один день Клем не умрет.
     Они не смогли  уговорить Уилта,  который буквально упивался жалостью  к
себе. К тому же ему не давала покоя мысль о кукле. Может, еще раз попытаться
вытащить ее  из ямы? Он  поехал домой и лег в  постель, представлявшую собой
кучу одеял и простыней. Утром он ее так"и не прибрал.
     --  Бедный  старина Генри,  --  сказала  Бетти,  когда  они  с  Питером
поднялись наверх. -- Он в самом деле ужасно выглядит.
     -- Он сказал, что ему пришлось менять колесо.
     -- Да я не об одежде говорю. Меня беспокоит выражение его лица. Тебе не
кажется, что он на грани срыва?
     Питер Брейнтри покачал головой.
     --  Хотел бы я посмотреть, какой у тебя был бы вид, если заставить тебя
в течение десяти  лет каждый день заниматься с газовщиками и штукатурами, да
к тому же если у тебя сбежала жена, -- сказал он.
     -- Почему ему не поручат более интересную работу?
     -- Почему? Да потому, что техучилище хочет стать политехом, вот  они  и
организовывают  новые  курсы  лекций,  читать  которые  приглашают людей  со
степенями,  а   студенты  на   эти  курсы  не  записываются.  Набрали  таких
специалистов, как доктор Фитцпатрик, который  знает буквально  все о детском
труде  на четырех  фабриках  в  Манчестере  в 1837 году,  но  вряд ли  знает
что-либо обо всем остальном. А посади его один на один с учениками  дневного
отделения, и от него останутся рожки да ножки.  По крайней мере раз в неделю
я  вынужден заходить в его старшие  классы  и говорить студентам,  чтюбы они
заткнулись. А  Генри, хоть внешне и  робкий,  но  вполне может справиться  с
этими безобразниками.  Он  слишком  хорошо  выполняет  свою  работу.  В этом
причина всех его бед. Кроме того, он  не подхалим, а у нас  в техучилище это
смерти подобно. Не умеешь лизать задницы, ничего не достигнешь.
     -- Знаешь,  -- сказала Бетти, -- твоя работа  ужасно  повлияла на  твою
манеру выражаться.
     -- Она  ужасно  повлияла  на мое  мировоззрение, и плевал  я  на манеру
выражаться, -- сказал Брейнтри. -- От всего этого запить можно.
     -- Что, по-видимому, и случилось с Генри. От него так и несло джином.
     -- У него это пройдет.

     Однако у  Уилта  это не прошло.  Утром он проснулся с  чувством, что не
хватает  не  только Евы, но и чего-то еще. Не  хватало проклятой  куклы.  Он
лежал в постели, стараясь  придумать какой-нибудь  способ вытащить  куклу из
ямы  до того, как  в  понедельник там появятся рабочие. Но ничего путного не
придумал,  кроме как вылить в яму канистру бензина и поджечь. Поразмышляв об
этом, Уилт пришел к выводу, что лучшего способа привлечь всеобщее внимание к
тому, что  он засунул  в яму пластиковую куклу,  одетую в шмотки своей жены,
трудно изобрести. Никаких других практических идей ему  в голову  не пришло.
Оставалось надеяться, что все как-то обойдется.
     Утром Уилт вылез из постели и спустился  вниз, чтобы достать воскресные
газеты  и почитать их  за  овсянкой. Затем он  покормил собаку, послонялся в
пижаме  по дому, сходил пообедать в гостиницу "Ферри Пат",  поспал немного и
весь  вечер  провел перед ящиком. Потом  разобрал постель  и улегся, но спал
плохо, так  как все время  думал о  Еве.  Хотя казалось,  что  теперь  после
стольких  бесплодных  часов, отданных размышлениям о том,  как избавиться от
нее уголовным способом, он должен был бы меньше всего  волноваться, куда она
исчезла.
     "Если я не хотел ее исчезновения, то какого черта я придумывал, как  ее
убить, -- думал он в два часа ночи.  --  Нормальные люди во время прогулки с
Лабрадором  не  строят планов убийства  собственной  жены.  Ведь с ней можно
просто-напросто развестись". Наверное, все дело в этой дерьмовой психологии.
Уилт  и  сам  мог  придумать несколько  психологических  причин,  что  было,
пожалуй, многовато  и  не  облегчала выбор наиболее правдоподобной из них. И
вообще,  психологическое  объяснение требовало  такой степени  самопознания,
которой Уилт, будучи неуверен, что у него вообще  есть что познавать в себе,
был  лишен.  Десять  лет,  проведенные  со   штукатурами,  лицом  к  лицу  с
вандализмом, научили его, что на каждый вопрос есть ответ, и не важно, каков
этот ответ, если он звучит убедительно. В XIV веке сказали бы, что эти мысли
у него от  дьявола.  Теперь  же, в послефрейдовскую эпоху, начнут  болтать о
комплексах или, что современнее,  о  химическом дисбалансе.  Через сотню лет
появится  совершенно  иное объяснение. С успокоительной мыслью, что то,  что
является правдой в  одну эпоху, оказывается полным  абсурдом в другую, и что
не суть важно,  о  чем  ты  думаешь, коль скоро  ты поступаешь как надо -- а
именно это, с его точки зрения, он и делал, -- Уилт заснул.
     Будильник  разбудил  его  в  семь  часов,  а  в  половине  девятого  он
припарковал машину на стоянке позади  училища. Он  прошел мимо  строительной
площадки, где уже трудились рабочие. Потом зашел в учительскую и выглянул из
окна.  Квадрат  фанеры  был  на  месте, прикрывая  яму,  но бурильную машину
убрали. По-видимому, в ней не было больше нужды.
     Без пяти девять он  взял из шкафа 25 экземпляров "Шейна" и отправился в
группу  механиков.  Книга  была идеальным снотворным. Эти тупицы будут вести
себя  тихо,  а  он  посидит  и  посмотрит,  что  происходит  внизу.  Вид  на
строительную площадку из 593-й комнаты машиностроительного  корпуса был  как
из партера. Уилт заполнил журнал, раздал книги ученикам. Все это он проделал
с  куда большим энтузиазмом