Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
з кладбище.
В доме No 45 по Оукхерст-авеню этот день складывался для Евы удачно. У
нее бывали обычные дни, удачные дни и дни, о которых она говорила: "Ну и
денек". В обычные дни все шло своим чередом: по дороге в школу близняшки не
очень цапались; отвезя их, Ева отправлялась по магазинам, дома возилась по
хозяйству, готовила на обед салат из тунца, штопала, работала в саду, потом
ехала за дочками в школу. В общем, без приключений. В "ну и деньки" все шло
наперекосяк. Близняшки грызлись до, во время и после завтрака, отчего Генри
выходил из себя и Еве приходилось брать дочек под защиту, хотя мужа можно
было понять. Гренки застревали в тостере. Ева не успевала завести девочек в
школу, пылесос барахлил, смывной бачок не работал. Начинался такой кавардак,
что Еву так и тянуло выпить до обеда стаканчик шерри. Но она знала, что от
этого будет только хуже: ее сморит сон, а впереди еще столько дел. Зато в
удачные дни все шло как по маслу, и к тому же Еву согревала мысль, что
девочки делают успехи в школе для умственно одаренных, а значит, смогут
получить дотации на учебу в университете, станут врачами, учеными или
пойдут, по "художественной части". Какое счастье дожить до того времени,
когда такое возможно! У Евы в их годы жизнь была другая: что прикажут, то и
делай.
В один такой удачный день Ева даже стала подумывать, не забрать ли мать
из дома престарелых в Лутоне, на который они с Генри тратят кучу денег.
Конечно же. дальше планов дело не пошло: Генри терпеть не мог старушку и
грозил уйти из дома, если она задержится у них дольше чем на три дня.
-- Эта старая карга весь дом запакостит и провоняет своими окурками! --
орал он так истошно, что миссис Хоггарт, которая в ту минуту принимала
ванну, могла познакомиться с его мнением без помощи слухового аппарата. -- И
вот что. Если я еще раз за завтраком обнаружу, что она подливает в чайник с
заваркой коньяк -- мой коньяк! -- я эту ведьму придушу.
-- Не смей так о ней говорить! Она член семьи...
-- Семьи? -- бесновался Уилт. -- Член-то она член, да только не моей, а
твоей семьи, чтоб ее... Я же не сажаю тебе на шею своего отца.
-- От него несет, как от старого барсука, -- парировала Ева. -- Жуткий
грязнуля. А моя мама, по крайней мере, моется.
-- Еще бы ей не мыться! Рыло. как у трубочиста. Не только Вебстеру
случалось созерцать череп сквозь кожу3. Пошел я как-то утром побриться, а...
-- Кто такой Вебстер? -- перебила Ева, не дав мужу закончить
душераздирающий рассказ до появления из-за шторы в ванной миссис Хоггарт в
неглиже.
-- Никто. Это из одного стихотворения про хрычовку, которая своими
голыми сиськами...
-- Замолчи! Она моя мать. Когда-нибудь и ты будешь старым и дряхлым и
тоже не сможешь обойтись...
-- Очень может быть. Но пока что я не дряхлый и прекрасно обойдусь без
Дракулы в женском платье, который шляется по дому и курит в постели.
Помнишь, как на ней загорелось одеяло? Как она еще дом не сожгла!
Эта перепалка, а также воспоминания о тлеющем одеяле заставили Еву
отказаться от своего замысла. В конце концов. Генри был прав, хотя мог бы
выражаться и поделикатнее. Ева питала к матери двойственное чувство и хотела
поселить ее у себя отчасти из мстительности. Пусть видит, что такое
настоящая мать. Поэтому в удачные дни она звонила старушке и расписывала,
как чудно ладят близняшки, как у них дома славно, как Генри рассказывал
дочкам... Тут на старушку неизменно нападал приступ кашля. А уж в самые
удачные дни Ева приглашала мать на выходные -- и тут же раскаивалась. Ибо на
смену удачным дням приходили "ну и денечки".
Но сегодня она поборола искушение и, вместо того чтобы зронить матери,
отправилась к Мэвис Моттрем посекретничать до обеда. Вот только бы Мэвис не
стала снова зазывать на демонстрацию "Долой бомбу!".
Именно с этого Мэвис и начала разговор.
-- Ты на детей не кивай, -- заявила она, когда Ева принялась объяснять,
что не может оставить близняшек с Генри, что, если ее упрячут за решетку,
дочкам придется плохо. -- Начнется война -- вообще останешься без детей. Тут
же все и погибнут. Из-за базы в Бэконхите первый удар придется по нам.
Русские просто вынуждены будут его нанести -- для самозащиты. Тогда нам
конец.
Ева задумалась.
-- Но ведь если нападут на русских, значит, они нанесут удар не
первыми, -- рассудила она.
Мэвис вздохнула. Еву не вразумишь: с ней и раньше было трудно
объясняться, а теперь она, чуть что, прячется за детей.
-- Да пойми ты, войны начинаются совсем не так. Поводом может стать
любой пустяк, вроде убийства эрцгерцога Фердинанда в Сараево в четырнадцатом
году, -- Мэвис старалась объяснять как можно доступнее, пригодилась учеба в
Открытом университете.
Но на Еву это не подействовало:
-- Хорош пустяк -- убийство человека! Это гадко и глупо.
Мэвис прикусила язык. Как она забыла, что Еве пришлось иметь дело с
террористами и политические убийства она не одобряет?
-- Конечно, гадко и глупо. Но я не о том...
-- Как, наверно, его жена переживала, -- Еве не давали покоя
собственные воспоминания.
-- Едва ли. Ее убили вместе с мужем, -- съязвила Мэвис. Было очевидно,
что на судьбы человечества Уилтам наплевать, но Мэвис не унималась: -- Я
хочу сказать, что причинами всех больших войн были случайные обстоятельства.
Какой-то фанатик убил мужа и жену, а в результате погибли миллионы простых
людей. Если такое случится в наше время, в живых не останется никого. Все
человечество будет уничтожено. Тебе ведь этого не хочется, правда?
Ева уныло разглядывала фарфоровую статуэтку на каминной полке. Ну зачем
в такой удачный день ее понесло к Мэвис?
-- Но мы-то ничего изменить-не можем, --сказала Ева и бросила на
амбразуру Уилта. -- Вот Генри говорит, что русские все равно будут
производить бомбы. У них и нервно-паралитический газ есть. И у Гитлера был,
и если бы во время войны он узнал, что у нас он тоже имеется, обязательно бы
использовал.
Хитрость подействовала.
-- Твоему Генри только и надо, чтобы все оставалось так, как есть, --
вскинулась Мэвис. -- Известное дело -- мужчина. Вон как они хают женское
антивоенное движение. Боятся, что мы заберем над ними власть. Бомба --
что-то вроде символа мужского оргазма" Выражение потенции в виде оружия
массового уничтожения.
-- Вот как? Я и не знала, -- удивилась Ева, хотя ей было непонятно, как
это штука, от которой гибнут люди, может символизировать оргазм. -- Но он же
сам был в Движении за ядерное разоружение.
-- "Был", -- фыркнула Мэвис. -- Был, да сплыл. Мужчинам только и нужно,
чтобы мы оставались безответными жертвами их похоти.
-- Нет, Генри не такой. В смысле, он в постели не очень активный, --
бомбы и оргазм все не шли у Евы из головы.
-- Это потому, что ты нормальная женщина. Вот если бы тебя от секса
воротило, он бы тебя все время тискал. А так он утверждает свою власть,
посягая на твои законные права.
-- Ну я бы не сказала.
-- А я скажу. И нечего спорить.
Тут уж усмехнулась Ева: Мэвис столько раз жаловалась, что ее
собственный муж крутит романы на стороне.
-- А как же твой Патрик? Ты говорила, он такой неугомонный.
-- Был неугомонный, -- зловеще произнесла Мэвис. -- Скоро эти хождения
по бабам совсем прекратятся. Он у меня узнает, что такое климакс.
Преждевременный.
--Ну разве что преждевременный. Ему сколько? Сорок один?
-- Сорок. Но он в последнее время здорово сдал. Доктор Корее помогла.
-- Доктор Корее? Какой кошмар! Неужели Патрик пошел к ней после той
жуткой статьи в "Ныос"? Генри сжег газету, чтобы девочки не увидели.
-- Вот-вот, вполне в его духе. Чихать ему на свободу печати.
-- Но статейка и впрямь была страшноватая. Может, доктор Корее и права,
что мужчина -- это только... гм... биологический банк спермы. Но, когда она
пишет, что после рождения второго ребенка мужчин следует кастрировать, это
уж слишком. Наш кот целыми днями спит и...
-- Господи, ну до чего ты наивная. Да не писала она о кастрации. Она
только напомнила, как женщины мучаются при родах и как все презирают
утративших девственность до брака. И что, если произойдет демографический
взрыв, человечество вымрет от голода. Поэтому надо что-то предпринять.
-- А я не хочу, чтобы Генри что-нибудь такое сделали, -- упрямилась
Ева. -- Его прямо передергивает, когда говорят о стерилизации. Он считает,
что от этого бывают опасные побочные эффекты.
Мэвис опять фыркнула:
-- От противозачаточных таблеток тоже. И куда опаснее. А
транснациональным фармацевтическим корпорациям и дела нет. У них одна забота
-- прибыль. Да и заправляют ими опять-таки мужчины.
-- Очень может быть, -- согласилась Ева. Она много слышала о
транснациональных корпорациях, но что это такое -- не представляла, а о
слове "фармацевтический" вообще не имела понятия. -- И все-таки странно, что
Патрик согласился.
-- Согласился?
-- Да, на стерилизацию.
-- Разве я сказала, что его стерилизовали?
-- Ты сказала, что он ходил к доктору Корее.
-- Это я ходила к доктору Корее, -- проворчала Мэвис. -- Думаю: знаешь
что, голубчик, надоели мне твои бабы. Может, доктор Корее поможет. Пошла к
ней и не пожалела. Доктор дала такое средство, чтобы муж шлялся поменьше.
Ева остолбенела:
-- И Патрик его принял?
-- Принимает как миленький. Он обожает витамины, особенно витамин Е. Ну
я взяла и подменила пузырьки. Это не то какой-то гормон, не то стероид.
Вообще-то эксперименты с ним еще не закончены, но доктор Корее говорит, что
он безвреден. Опыты на свиньях прошли прекрасно. Патрик, правда, растолстел
и жалуется, что соски немного опухли, но зато теперь он попритих. Вечерами
из дому ни шагу. Сидит у телевизора и клюет носом. Так на него не похоже.
-- Да уж, -- сказала Ева, вспомнив, каким шелопутом был еще недавно
Патрик Моттрем. -- Но ты уверена, что это не опасно?
-- Совершенно уверена. Доктор Корее говорит, что это средство будут
давать голубым, которые хотят изменить пол, но боятся операции. От него
яички, что ли, ссыхаются.
-- Ну это ни к чему. Я не хочу, чтобы у Генри яички ссохлись.
-- Не хочешь -- не надо, -- заметила Мэвис, которая однажды на
вечеринке проходу не давала Уилту, а когда ее домогательства не возымели
успеха, затаила на него обиду. -- Дай ему тогда какое-нибудь зелье, чтобы
его разобрало.
-- Думаешь, стоит?
-- Отчего не попробовать? Доктор Корее понимает в женских проблемах
лучше, чем другие врачи.
-- Но она, кажется, не совсем врач. Не такой врач, как доктор Бухман.
Она чем-то там занимается в университете, да?
Мэвис Моттрем так и подмывало ответить, что доктор Корее ко всему еще и
консультант по содержанию скота и, значит, Генри Уилту ее услуги даже
нужнее, чем Патрику Моттрему.
-- Одно другому не мешает. В университете есть и медицинский факультет.
В общем, она открыла клинику и помогает женщинам, у которых какие-то
проблемы. Она и тебе поможет, вот увидишь. Такая участливая.
Вернувшись домой и приготовив на обед сельдереевый суп с отрубями, Ева
окончательно укрепилась в своем решении. Будь что будет: она позвонит
доктору Корее, договорится о встрече и проконсультируется насчет Генри. Нет,
сегодня она явно в ударе. Как ловко она уклонялась от неприятных разговоров
-- о бомбе, о нетрадиционной медицине, о том, что будущее за женщинами,
потому что мужчины уже напортачили в прошлом. Собственно, Ева и сама так
думала. Отправляясь забирать детишек из школы, Ева даже не сомневалась, что
нынче у нее удачный день. Похоже, впереди ее ожидают приятные сюрпризы.
2
Уилта тоже ожидали сюрпризы, однако ничего приятного в них не было.
Все еще источая запах лучшего пива, какое подают в баре "Кот в мешке", он
вернулся в колледж. Он надеялся уединиться и немного подготовиться к лекции
на авиабазе, но не тут-то было. У себя в кабинете он застал методиста
графства по навыкам общения и какого-то господина в темно-сером костюме.
-- Знакомьтесь. Мистер Скадд из Министерства образования, -- представил
методист. -- По поручению министра ездит с выборочными проверками по
институтам и колледжам. Проверяет, нет ли в учебных программах чего лишнего.
-- Добрый день, -- сказал Уилт и юркнул за свой письменный стол. Он
недолюбливал методиста, а уж люди в темно-серых костюмах, да еще
костюмах-тройках, да вдобавок действовавшие по поручению министра, и вовсе
повергали его в трепет. -- Присаживайтесь.
Мистер Скадд не двинулся с места.
-- Я здесь не для того, чтобы сидеть в кабинете и заниматься
теоретическими рассуждениями, -- объявил он. -- Я должен своими глазами
увидеть, как проходят занятия, и доложить о собственных наблюдениях.
-- Понятно, -- в душе Уилт молил Бога, чтобы на сей раз обошлось без
происшествий. Несколько лет назад случилась возмутительная история: в группе
шинников-второкурсников, где преподавала хорошенькая практиканточка,
студенты разбирали отрывок из романа "Любовью одержимые"4, рекомендованный
заведующим кафедрой английской литературы, и так воспламенились, что, если
бы не вмешательство Уилта. дело кончилось бы групповым изнасилованием.
Мистер Скадд открыл дверь:
-- Ну что же, показывайте.
Уилт и мистер Скадд вышли в коридор. За ними, как побитая собака,
плелся методист. Пока Уилт ломал голову, какую бы группу им показать, чтобы
проверка обошлась малой кровью, мистер Скадд приступил к расспросам:
-- Что вы скажете относительно политических воззрений ваших
преподавателей? Я смотрю, у вас в кабинете имеются книги по
марксизму-ленинизму.
-- Имеются, -- ответил Уилт и выжидающе замолчал. Если этот кретин
явился сюда искать компромат, лучше ему не перечить. Попрыгает-попрыгает и
успокоится.
-- По-вашему, это подходящая литература для студентов из рабочего
класса?
-- Бывает и хуже.
-- Вот как? Так вы признаете, что в ходе преподавания распространяете
революционные идеи?
-- Признаю? Ничего я не признаю. Я только сказал, что у меня в кабинете
есть книги по марксизму-ленинизму. При чем здесь преподавание?
-- Но вы сами сказали: "Бывает и хуже".
-- Совершенно верно. Так я и сказал, -- зануда начинал действовать
Уилту на нервы.
-- Будьте любезны, объясните, какие книги вы имели в виду.
-- С радостью. Ну вот хотя бы "Голый завтрак"5.
-- "Голый завтрак"?
-- Или "Последний выезд в Бруклин". Дивная литературка для юношества,
правда?
-- Господи, -- пробормотал побледневший методист. Мистер Скадд тоже
изменился в лице, но не побледнел, а побагровел.
-- И вы не скрываете, что считаете эти грязные книжонки... что вы
подсовываете подобную литературу студентам?
Уилт остановился у дверей аудитории, где мистер Риджуэй тщетно силился
перекричать продвинутую группу первокурсников, которым было неинтересно его
мнение о Бисмарке.
-- Откуда вы взяли, что я подсовываю студентам книги? -- из-за шума
Уилту пришлось повысить голос.
Мистер Скадд прищурился:
-- Кажется, вы не вполне понимаете цель моих вопросов. Меня прислали...
-- он осекся. Рев, доносившийся из аудитории, заглушал разговор.
-- Я вижу, --проорал Уилт.
-- Знаете, мистер Уилт, -- встрял было методист, но взглянув на мистера
Скадда, замолк. Инспектор, вытаращив глаза, разглядывал аудиторию через
стеклянную дверь. В заднем ряду какой-то парнишка передал девице с прической
на индейский манер сигарету очень подозрительного вида. Девице не мешало бы
надеть бюстгальтер.
Повернувшись к Уилту, мистер Скадд прокричал чуть не в самое ухо:
-- У вас всегда так?
-- Что "всегда так"? -- уточнил Уилт. Все складывалось как нельзя
лучше. Полюбовавшись, как мистер Риджуэй пытается привлечь к себе внимание
продвинутых. Скадд по достоинству оценит образцовую дисциплину, которая
царит на занятиях майора Миллфорда у второкурсников-кондипекарей.
-- У вас всегда позволяют студентам так себя вести на занятиях?
-- У меня? Я здесь ни при чем. Это занятия по истории, а не по навыкам
общения.
И чтобы мистер Скадд не осведомился, какого же черта Уилт притащил их в
этот сумасшедший дом, Уилт двинулся дальше.
Мистер Скадд нагнал его:
-- Вы не ответили на мой вопрос.
-- Который?
Мистер Скадд задумался. Из-за этой шалавы без лифчика у него спутались
все мысли.
-- Я спросил вас про гнусные книги, пропагандирующие порнографию и
насилие, -- книги, которыми вы пичкаете студентов, -- вспомнил он наконец.
-- Любопытно, -- заметил Уилт. -- Очень любопытно.
-- Что любопытно?
-- Что вы читаете такую макулатуру. Я эту дрянь и в руки не возьму.
Они поднимались по лестнице. Мистер Скадд достал носовой платок,
который как украшение выглядывал из нагрудного кармана, и вытер лоб. На
верхней площадке Скадд прохрипел:
-- Я тоже эту мерзость не читаю.
-- Рад за вас.
-- А я был бы рад, если бы вы объяснили, почему вообще завели об этом
речь, -- мистер Скадд сдерживался из последних сил. Тем временем они подошли
к аудитории, где майор Миллфорд проводил занятие с
второкурсниками-кондипекарями, и Уилт, удостоверившись, что там
действительно тишь да гладь, ответил:
-- Это не я. Вы сами заговорили об этом в связи с книгами по истории,
которые увидели у меня в кабинете.
-- Вы называете "Государство и революцию" Ленина книгой по истории?
Категорически не согласен. Это коммунистическая пропаганда, притом злостная.
И то, что вы отравляете ей неокрепшие умы молодежи, внушает крайнюю
озабоченность.
Уилт позволил себе усмехнуться.
-- Продолжайте, -- сказал он. -- Обожаю, когда высокообразованные люди
с головой на плечах забывают о здравом смысле и делают нелепые выводы. Это
укрепляет мою веру в парламентскую демократию.
Мистер Скадд чуть не задохнулся. Он уже тридцать лет занимал высокие
посты, обеспечил себе в будущем надежную пенсию, поэтому относился к своим
умственным способностям с уважением и не мог допустить, чтобы кто-нибудь в
них усомнился.
-- Мистер Уилт, -- произнес он. -- Не объясните ли, какой вывод мне
надлежит сделать из того обстоятельства, что у заведующего кафедрой навыков
общения целая полка в кабинете забита книгами Ленина?
-- Я бы лично вообще воздержался от выводов. Но если вы настаиваете...
-- Категорически.
-- Мне ясно одно: это еще не основание, чтобы записывать человека в
оголтелые марксисты.
-- Отвечайте по существу.
-- А вы спрашивайте по существу. Вы поинтересовались, какой бы я сделал
вывод. Я ответил, что воздержался бы от выводов, а вам еще что-то непонятно.
Что ж, ничем не могу помочь.
Не успел мистер Скадд и рта раскрыть, как методист отважился вмешаться:
-- Насколько я понимаю, мистер Скадд просто хочет узнать, не
проявляется ли в работе преподавателей вашей кафедры определенный
политический уклон.
-- Сколько угодно, -- кивнул Уилт.
-- Сколько угодно? -- переспросил мистер Скадд.
-- Сколько угодно, -- повторил методист.
-- Да, этого добра хоть отбавляй, -- подтвердил Уилт. -- И если вы
спросите...
-- Я как раз и спрашиваю, -- сказал мистер Скадд.
-- О че