ры Ужас выбивали дробь от холода,  охватившего ее
несмотря на окружающую духоту жаркой полночи,  и она пощупала рукой там,
где, она знала, будет черный синяк, там, где этот подонок вдарил по ней.

- Ты, безбожное дерьмо! - завопила она на кого-то неизвестного, но виде-
ние горы тлеющих трупов качалось перед ее взором и страх когтями вцепил-
ся в ее кишки.

Так кто же это был,  шедший вдоль края тротуара, недоумевала она. Что за
чудовище в человеческой шкуре? Она увидела перед собой кинобудку, рекла-
мирующую боевики: "Лики смерти, часть 4" и "Мондо Бизарро". Подойдя бли-
же,  она увидела, что афиша фильма "Лики смерти, часть 4" обещала: Сцены
со стола вскрытия!  Жертвы автокатастрофы! Смерть в огне! Не урезанные и
без цензуры!

От закрытой двери кинотеатра веяло прохладой. Входите! - гласила надпись
на двери.  У нас есть кондиционирование!  Но тут было нечто большее, чем
просто кондиционирование. Прохлада была влажная и зловещая, прохлада те-
ней,  в которых росли ядовитые поганки, и их румяные краски умоляли дитя
подойти, подойти и попробовать вкус этих конфет.

Рядом же прохлада поубавилась,  смешиваясь с пахучей жарой.  Сестра Ужас
стояла  перед  этой дверью,  и хотя она знала,  что любимый Иисус был ее
призванием и что любимый Иисус защитит ее,  она также знала,  что  и  за
полную бутылку "Красного Кинжала",  нет,  даже за две полные бутылки она
ни ногой не ступит внутрь этого кинотеатра.

Она отступила от двери,  наткнулась на кого-то,  кто обругал и оттолкнул
ее в сторону,  а потом опять пошла, куда - она не знала, и даже не забо-
тилась. Щеки ее горели от стыда. Она испугалась, несмотря на то, что лю-
бимый  Иисус  стоял на ее стороне.  Она испугалась взглянуть злу в лицо,
она все-таки опять согрешила своим страхом.

Пройдя два квартала после кинотеатра,  она увидела чернокожего мальчика,
засовывавшего  пивную бутылку в глубину переполненных мусорных контейне-
ров,  стоявших в воротах развалившегося строения.  Она притворилась, что
что-то ищет в своей сумке, пока он не прошел мимо, а потом ступила в эти
ворота и стала шарить в поисках бутылки.  В горле у нее  так  пересохло,
что хотя бы глоточек, хоть капельку жидкости...

Крысы пищали  и бегали по ее рукам,  но она не обращала на них внимания,
она видела их каждый день,  гораздо больших, чем эти. Одна их них сидела
на краю контейнера и со свирепым недовольством пищала на нее.  Она швыр-
нула в нее лежавшей среди мусора теннисной туфлей, и крыса пропала.

От мусора несло гнилью,  запахом давно протухшего мяса. Она выкопала бу-
тылку  из-под  пива и в смутном свете с радостью увидела,  что в ней еще
осталось несколько капель.  Она быстро поднесла ее к губам, языком пыта-
ясь ощутить вкус пива.  Не обращая внимания на пищащих крыс, села спиной
к шершавой кирпичной стене.  Когда она оперлась рукой  на  землю,  чтобы
усесться поудобнее,  то коснулась чего-то мокрого и мягкого. Она посмот-
рела туда, но, когда поняла, что это такое, то прижала руку ко рту, что-
бы заглушить вскрик.

Оно было  завернуто в несколько газетных листов,  но крысы прогрызли их.
Затем они занялись плотью. Сестра Ужас не могла сказать, какого возраста
оно было,  было ли оно девочкой или мальчиком, но его глаза на крошечном
лице были полуоткрыты, как будто дитя было в сладкой дреме. Оно было го-
леньким, кто-то подбросил его в кучу мусорных баков, мешков и гниющих на
жаре отбросов, словно сломанную игрушку.

- Ох,- прошептала она и подумала о промытом дождем шоссе и небесном све-
те.

Отдаленный мужской голос произнес: Дайте-ка ее мне, леди. Вы должны дать
ее мне.

Сестра Ужас подняла мертвое дитя и стала укачивать его на руках. Издале-
ка  донеслось биение бессмысленной музыки и крики продавцов с Сорок Вто-
рой Улицы, а Сестра Ужас приглушенным голосом напевала колыбельную:

- Баю-баю, баю-бай, детка-крошка, засыпай...

Она никак не могла вспомнить продолжение.

Голубой небесный свет и мужской голос,  наплывающий сквозь время и расс-
тояние:

- Дайте мне ее, леди. Скорая помощь сейчас прибудет.

- Нет,- прошептала Сестра Ужас. Глаза широко раскрыты и ничего не видят,
слеза скатывается по щеке.- Нет, я не дам... ее...

Она прижала дитя к плечу,  и крошечная головка откинулась.  Тельце  было
холодным. Вокруг Сестры Ужас в ярости визжали и прыгали крысы.

- О, Боже,- услышала она себя.

Потом подняла голову к полоске неба и почувствовала, как ее лицо искази-
лось, и злоба переполнила ее так, что она закричала:

- Где же Ты?

Голос ее отозвался эхом по всей улице и потонул в радостной суете в двух
кварталах отсюда. Любимый Иисус опоздал, подумала она. Он опоздал, опоз-
дал,  опоздал на очень важное свидание,  свидание,  свидание! Она начала
истерически  хихикать и рыдать одновременно,  пока из ее горла не разда-
лось что-то, похожее на стон раненного животного.

Прошло много времени прежде чем она поняла, что должна идти дальше и что
она  не может взять дитя с собой.  Она заботливо укутала его в оранжевый
свитер из своей сумки,  а затем опустила на дно одного из мусорных баков
и  завалила сверху как могла мусором.  Большая серая крыса подошла к ней
вплотную,  ощерив зубы,  и она изо всей силы ударила ее пустой  бутылкой
из-под пива.

Она едва  могла  стоять и выползла из ворот,  понурив голову,  и горючие
слезы позора, отвращения и ярости текли по ее лицу.

Я не могу так больше,- сказала она себе.- Я не могу больше жить  в  этом
мрачном мире! Дорогой, любимый Иисус, спустись на своей летающей тарелке
и возьми меня с собой!

Она опустилась лбом не тротуар,  она хотела умереть и попасть на Небеса,
где весь грех будет смыт начисто.

Что-то зазвенело  о  тротуар,  похожее на звуки колокольной музыки.  Она
подняла глаза,  помутневшие и распухшие от слез,  но увидела  лишь,  как
кто-то уходил от нее. Фигура завернула за угол и исчезла.

Сестра Ужас  увидела  несколько монет,  лежащих на мостовой в нескольких
футах от нее,  три двадцатипятицентовика,  два  десятицентовика  и  один
цент.  Кто-то решил, что она побирается, поняла она. Рука ее вытянулась,
и она подцепила монеты, прежде чем кто-нибудь еще их заметил.

Она села, стараясь придумать, что ей нужно сейчас делать. Она чувствова-
ла себя больной,  слабой и уставшей,  но боялась лежать просто на улице.
Нужно найти куда спрятаться,  решила она.  Найти место, чтобы зарыться в
нору и спрятаться.

Ее взгляд  остановился  на  подземном переходе через Сорок Вторую улицу,
который был одновременно и спуском в метро.

Она и раньше спала в метро;  она знала,  что полицейские выгонят  ее  со
станции или,  еще хуже,  опять упекут под крышу.  Но она знала еще и то,
что в метро есть куча вспомогательных туннелей и  незавершенных  перехо-
дов,  которые  отходят от главных маршрутов и уходят глубоко под Манхет-
тен,  так глубоко, что ни один из демонов в человеческой шкуре не сможет
найти ее,  и она может свернуться там в темноте клубочком и забыться.  В
руке она сжимала деньги:  этого будет достаточно, чтобы дать ей пережить
черный  день,  а потом она сможет оторваться от грешного мира,  которого
избегает любимый Иисус.

Сестра Ужас встала,  добралась до перехода через Сорок  Вторую  улицу  и
спустилась в подземный мир.









Глава 3. Черный Франкенштейн



10 часов 22 минуты после полудня

(центральное дневное время)

Конкордия, штат Канзас



- Убей его, Джонни!

- Разорви его на куски!

- Вырви ему руку и забей его ею до смерти!

Стропила жаркого  прокуренного  гимнастического  зала Конкордской высшей
школы звенели от воплей более чем четырех сотен людей,  а в центре  зала
двое,  один белый,  другой черный,  схватывались на борцовском кругу.  В
этот момент белый борец,  местный парень по  имени  Джонни  Ли  Ричвайн,
швырнул чудовище, известное как Черный Франкенштейн, на канаты и молотил
его ударами дзюдо,  а толпа криками требовала крови. Но Черный Франкенш-
тейн,  ростом  шесть футов и четыре дюйма,  весом больше трехсот фунтов,
носивший резиновую маску, покрытую красными кожаными "шрамами" и резино-
выми "шишками",  выставил свою гороподобную грудь; он издал громовой рев
и перехватил в воздухе руку Джонни Ли Ричвайна,  потом выкрутил попавшую
в ловушку руку, и молодой парень упал на колени. Черный Франкенштейн за-
рычал и ударил его ботинком пятидесятого размера сбоку по  голове,  сбив
его плашмя на брезент.

Судья без толку крутился рядом,  а когда он выставил предупреждающий па-
лец к лицу Черного Франкенштейна, чудовище отшвырнуло его с легкостью, с
какой  щелчком  сбивают кузнечика;  Черный Франкенштейн встал над сбитым
парнем и дубасил его по груди, по голове, идя по кругу, как маньяк, в то
время  как  толпа  ревела от ярости.  На ринг полетели смятые стаканчики
из-под "Кока-колы" и мешочки из-под кукурузных хлопьев "попкорн".

- Вы безмозглые ослы!  - орал Черный Франкенштейн, громовой бас которого
перекрывал шум толпы.- Смотрите, что я делаю с вашим местным парнем.

Чудовище бодро  молотило по ребрам Джонни Ли Ричвайна.  Юноша скорчился,
лицо его показывало сильнейшую боль,  а судья пытался  оттащить  Черного
Франкенштейна.  Одним  махом  чудовище зашвырнуло судью в угол,  где тот
осел на колени. Теперь толпа вскочила на ноги, на ринг летели стаканчики
и мороженое,  а местный полицейский,  согласившийся на дежурство на бор-
цовской арене, нервно переминался около ринга.

- Хотите увидеть кровь канзасского сельского парня?  - гремел голос Чер-
ного Франкенштейна, когда он занес ботинок, чтобы сокрушить череп своего
соперника.

Но Джонни цеплялся за жизнь,  он ухватился за лодыжку чудовища  и  лишил
его равновесия, потом выбил из-под него другую ногу. Болтая толстыми ру-
ками,  Черный Франкенштейн рухнул на мат с такой силой, что задрожал пол
зала, и от дружного рева толпы чуть не снесло крышу.

Черный Франкенштейн съежился на коленях,  заломив руки и взывая к жалос-
ти,  а молодой парень взял над ним верх.  Потом Джонни повернулся помочь
судье,  а пока толпа орала от восторга, Черный Франкенштейн подпрыгнул и
сзади кинулся на Джонни,  его громадные ручищи сцепились  вместе,  чтобы
нанести оглушающий удар.

Испуганные крики  болельщиков  заставили  Джонни Ли Ричвайна в последнее
мгновение увернуться, и он ударил чудовище в клубок жира на животе. Воз-
дух,  вырвавшийся из легких Черного Франкенштейна, прозвучал как свисток
парохода;  шатаясь на нетвердых, спотыкающихся ногах возле середины рин-
га, он пытался избежать своей судьбы.

Джонни Ли Ричвайн поймал его, пригнул и поднял тело Черного Франкенштей-
на на "мельницу".  Болельщики на мгновение замерли,  пока весь этот  вес
отрывался от мата,  потом стали закричали, когда Джонни стал крутить чу-
довище в воздухе.  Черный Франкенштейн орал как ребенок, которого нашле-
пали.

Раздался звук,  похожий на ружейный выстрел. Джонни Ли Ричвайн вскрикнул
и стал валиться на мат.  Ноги его подкосились, и человек по имени Черный
Франкенштейн уловил момент,  чтобы оторваться от плеч молодого парня. Он
слишком хорошо знал звук ломающейся кости; он был против того, чтобы па-
рень  крутил его,  как лопасти мельницы,  но Джонни хотел потрясти своих
болельщиков. Черный Франкенштейн упал на бок, а когда уселся, то увидел,
что  молодой  местный борец лежит в нескольких футах от него,  со стоном
сжимая колено, на этот раз от неподдельной боли.

Судья стоял, не зная, что делать. Распростертым полагалось лежать Черно-
му  Франкенштейну,  а Джонни Ли Ричвайну полагалось выиграть эту главную
схватку, именно так было по сценарию, и все шло прекрасно.

Черный Франкенштейн поднялся.  Он знал,  что  парень  испытывал  сильную
боль,  но должен был выдержать образ. Подняв руки над головой, он прошел
через ринг под градом стаканчиков и мешочков из-под  попкорна  и,  когда
приблизился к ошеломленному судье, сказал тихим голосом, совсем не похо-
жим на его злодейское пустозвонство:

- Дисквалифицируйте меня и отправьте этого парня к врачу.

- А?

- Сделайте это немедленно.

Судья, местный житель,  у которого в соседнем Бельвилле  был  магазинчик
металлоизделий, наконец показал руками крест-накрест, что означало диск-
валификацию Черного Франкенштейна.

Громадный борец с минуту прыжками показной  ярости  демонстрировал  свое
недовольство,  а  публика освистывала и обругивала его,  потом он быстро
соскочил с ринга,  чтобы пройти в раздевалку, эскортируемый фалангой по-
лицейских. На этом длинном пути ему пришлось выдержать летящие в его ли-
цо "попкорн",  шматки мороженого, а также плевки и непристойные жесты от
детей и взрослых граждан.  Особенно он боялся старых благообразных леди,
потому что одна из таких год назад в Уэйкроссе, штат Джорджия, напала на
него со шляпной булавкой и попыталась ткнуть ею в его половые органы.

В своей "раздевалке",  которой служили скамейка и шкафчик в комнате фут-
больной команды,  он постарался насколько возможно расслабить мышцы. Не-
которые боли и ушибы уже стали хроническими,  плечи казались стянутыми и
были как куски окаменевшего дерева.  Он расшнуровал кожаную маску и стал
разглядывать себя в маленькое треснувшее зеркальце, висевшее в шкафчике.

Его едва ли можно было назвать симпатичным.  Волосы на голове сбриты на-
голо,  чтобы маска лучше надевалась,  лицо отмечено  шрамами  от  многих
схваток на ринге.  Он точно помнил, откуда у него появился каждый шрам -
нерассчитанный удар в Бирмингеме,  слишком убедительный бросок  стула  в
Уинстон-Сэлеме,  столкновение с углом ринга в Сьюс-Фоллс,  встреча с це-
ментным полом в Сан-Антонио. Ошибки в согласованности действий в профес-
сиональной борьбе приводят к реальным повреждениям. Джонни Ли Ричвайн не
смог сохранить равновесие,  нужное, чтобы выдержать большой вес, и расп-
латился  за это ногой.  Он сожалел об этом,  но ему ничего не оставалось
делать. Представление должно продолжаться.

Ему было тридцать пять лет, и последние десять лет своей жизни он провел
на борцовском ринге, колеся по шоссе и сельским дорогам между городскими
спорткомплексами,  гимнастическими залами университетов и сельскими  яр-
марками. В Кентукки его знали как Молнию Джонса, в Иллинойсе как Кирпича
Перкинса,  и в дюжине других штатов под подобными же устрашающими вымыш-
ленными кличками.  Настоящее его имя было Джошуа Хатчинс, и в этот вечер
он был далеко от своего дома в Мобиле, штат Алабама.

Его широкий нос ломали трижды,  и он так и выглядел;  последний раз  ему
даже не хотелось исправлять его. Под густыми черными бровями сидели глу-
боко запрятанные глаза светло-серого цвета древесного пепла.  Другой ма-
ленький  шрам  круглился  вокруг ямочки на подбородке,  как перевернутый
вопросительный знак, а резкие черты и морщины лица делали его похожим на
африканского короля, перенесшего многие сражения. Он был настолько огро-
мен,  что казался чуть ли не чудом, люди с любопытством глазели на него,
когда он проходил по улице. Бугры мышц округляли его руки, плечи и ноги,
но живот его был распущен,  слегка свисал - результат  слишком  большого
количества  пакетов  с глазированными пончиками,  съеденными в одиночных
номерах мотелей.  Но даже неся лишний жир, похожий на автомобильный бал-
лон Джош Хатчинс двигался с силой и изяществом,  создавалось впечатление
туго скрученной пружины,  готовой мгновенно распрямиться.  Это все,  что
осталось от той взрывной энергии, которой он обладал, когда играл защит-
ником у Нью-Орлеанских "Светлых" так много лет назад.

Джош принял душ и смыл пот.  Завтра вечером ему  предстояло  бороться  в
Гарден-Сити,  штат  Канзас,  куда нужно будет добираться через весь штат
долгой пыльной дорогой.  И жаркой дорогой,  потому что кондиционер в его
автомобиле сломался несколько дней назад, а он не мог себе позволить от-
ремонтировать его.  Ближайший платеж ему поступит лишь в конце недели  в
Канзас-Сити, где он должен участвовать в борьбе против произвольных семи
соперников.  Он вышел из душа,  обтерся и оделся. Когда он собирался уже
уходить,  пришел организатор матча и сказал ему,  что Джонни Ли Ричвайна
увезли в больницу,  он будет в порядке, но Джошу нужно быть поосторожнее
на выходе из гимнастического зала, потому что местные могут устроить не-
большую потасовку. Джош поблагодарил его спокойным голосом, затянул мол-
нию на своей сумке и попрощался.

Его разбитый,  купленный  шесть  лет  назад "Понтиак" был припаркован на
стоянке круглосуточного супермаркета "Продуктовый Гигант". По опыту, ко-
торый обошелся ему в множество проколотых шин,  он знал, что нельзя пар-
коваться близко к борцовским залам. Дойдя до универсама, он вошел в него
и через несколько минут вышел с пакетом глазированных пончиков, несколь-
кими пирожными и пакетом молока.  Он выехал,  направляясь на юг по шоссе
номер 81 к мотелю "Хороший Отдых".

Его комната  выходила  окнами на шоссе,  и грохот проезжающих грузовиков
напоминал рычание зверей в темноте.  Он включил по телевизору  "Вечернее
шоу"  и  намазал  плечи спортивной растиркой "Бен Гэй".  Он давно уже не
тренировался в гимнастических залах,  хотя не переставал твердить  себе,
что собирается начать снова ежеутренний бег трусцой.

Пресс у него был слабоват:  он знал,  что его могут здорово избить, если
бить по животу и не затягивать удары.  Но он решил,  что  займется  этим
завтра - всегда есть в запасе завтра,- надел свои ярко-красные рейтузы и
лег на кровать, чтобы съесть свой ужин и поглядеть телик.

Он уже наполовину съел свои булочки, когда праздную болтовню прервал вы-
пуск новостей "Эн-Би-Си".  Появился мрачный диктор,  сзади которого была
надпись "Белый Дом",  и начал говорить что-то насчет "встречи  первосте-
пенной важности",  которую имел Президент с Министром Обороны, Председа-
телем КНШ, Вице-президентом и всякими советниками, и о том, что из близ-
ких  к правительственным кругам источников поступило подтверждение,  что
встреча эта касалась САК и НОРАД.  Американские базы ВВС, с серьезностью
в голосе сказал диктор,  могут перейти в состояние повышенной боевой го-
товности.  По мере поступления новостей будут сделаны дополнительные со-
общения.

- Не  взрывайте мир хотя бы до воскресенья,- пробурчал Джош,  прожевывая
булочку.- Сначала дайте мне получить чек.

Каждый вечер выпуски новостей были полны фактами или слухами про  войну.
Джош смотрел новости и читал газеты, где бы они ему ни попадались, и по-
нимал, что нации стали страшно самолюбивыми, до паранойи и безумства, но
не  мог вникнуть,  почему трезвые лидеры не поднимут телефонные трубки и
не поговорят друг с другом. Что трудного в таких разговорах?

Джош начинал верить, что все это подобно профессиональной борьбе: сверх-
державы натянули на себя маски и грузно ступают,  извергая угрозы и дико
замахиваясь друг на друга, но все это лишь игра мужчин, надувательство с
серьезным видом. Он не мог вообразить, во что превратится мир после того
как упадут ядерные бомбы,  но знал достаточно хорошо, что в пепле ему не
найти глазированных булочек, тогда ему уж точно не видать их.

Он начал есть пирожные,  когда взглянул на телефон возле кровати и поду-
мал о Рози и мальчиках.  Жена его развелась с ним, когда он покинул про-
фессиональный футбол и стал борцом, и под ее опекой остались их двое сы-
новей.  Она все еще жила в Мобиле,  Джош навещал их, когда бы его бег по
кругу ни приводил его туда. У Рози была хорошая работа секретаря юриста,
а в последнюю встречу с ним она сказала,  что помолвлена с поверенным, и
свадьба их в конце августа.  Джош редко видел сыновей,  и иногда в толпе
вокруг арены он мельком видел лица парней,  напоминавших их, но лица эти
всегда  орали и глумились над ним.  Не стоит слишком много думать о тех,
кого любишь, нет смысла слишком углублять свои обиды. Он желал Рози доб-
ра и иногда испытывал желание позвонить ей,  но боялся, что ответит муж-
чина.

Ну, что ж,  подумал он, начиная еще одно пирожное и стараясь сперва доб-
раться  до крема,  мне не судьба быть семейным