была приоткрыта.
   Когда Эйнсли и Загаки подбежали к  воротам,  там  же  с  визгом  тормозов
остановились две патрульные машины. С оружием на изготовку из них  выскочили
четверо полицейских. С  противоположных  сторон  Тайгертэйл  авеню  к  месту
приближались еще два автомобиля с включенными проблесковыми маяками.
   Эйнсли представился прибывшим и дал краткое описание Дойла.
   - Мы предполагаем, что он в доме  и  именно  в  эту  минуту  убивает.  Вы
пойдете со мной, - сделал он жест в сторону двоих  патрульных.  -  Остальным
образовать заградительный кордон на четыре квартала со всех  сторон.  Никого
не впускать и не выпускать, пока не получите моих указаний.
   - Смотрите, сержант! - Один из патрульных кивнул в сторону боковой  стены
дома, вдоль которой крадучись двигалась тень  человека.  Другой  полицейский
направил туда луч мощного фонаря, который высветил со спины фигуру  крупного
мужчины в красной рубашке и коричневых джинсах.
   - Это он! - выкрикнул Эйнсли. Сжимая рукоятку пистолета, он шагнул сквозь
ворота и побежал наискось через лужайку. Остальные следовали  за  ним.  Дойл
тоже бросился бежать.
   - Стой, Дойл! - крикнул Эйнсли. - Стой или я тебе мозги из башки вышибу!
   Дойл остановился и обернулся.
   - Пошел ты... - процедил он сквозь зубы с ухмылкой.
   Приблизившись, Эйнсли заметил, что у него обе руки в резиновых перчатках,
а в правой - нож.
   Продолжая держать Дойла на мушке, Эйнсли приказал:
   - Брось нож! Брось  немедленно!  -  Он  видел,  что  Дойл  колеблется,  и
добавил:
   - Сними перчатки! Брось их рядом с ножом!
   Медленно, очень медленно Дойл подчинился. Эйнсли не упускал инициативы:
   - Так, а теперь сам падай на брюхо, сволочь, и руки за спину! Быстро!
   Под прицелом пистолета Дойл медленно выполнил и  эту  команду.  В  ту  же
секунду к нему подскочил Загаки и нацепил наручники. Наручники еще не успели
защелкнуться, когда эту сцену откуда-то сзади на мгновение осветила вспышка.
   Инстинктивно Эйнсли резко обернулся и вскинул пистолет, но сразу  услышал
женский голос:
   - Извините, командир, но моя газета мне платит за такую работу.
   - Будь ты проклята! - пробормотал Эйнсли, убирая  оружие.  Он  знал,  что
репортеры  подслушивают  переговоры  полицейских  и   приезжают   на   место
преступления  практически  вместе  с  детективами,   но   каждый   раз   эта
оперативность бесила его. Он обратился к патрульным полицейским:
   - Эй, кто-нибудь.., организуйте заграждение метров на  пятнадцать  вокруг
всего дома. И никого не пропускай.
   Желтая лента с надписью "ПОЛИЦЕЙСКОЕ ЗАГРАЖДЕНИЕ. ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН", рулон
с которой имелся в любой полицейской машине, была быстро растянута от дерева
к дереву, от одного фонарного столба к другому, образовав видимость  границы
между сыщиками и быстро увеличивавшейся толпой зевак и журналистов.
   Стоявший на коленях рядом с Дойлом Загаки окликнул Эйнсли:
   - Эй, да он весь в крови! Нож и перчатки тоже!
   - О, только не это! - простонал  Эйнсли,  понимая,  что  случилось  самое
страшное.  Быстро  совладав  с  эмоциями,  он   отдал   распоряжение   двоим
патрульным:
   - Разденьте задержанного до нижнего белья. Носки и ботинки тоже  снимите.
Не кладите одежду на землю и старайтесь не смазать пятен  крови.  Как  можно
скорее упакуйте все в пластиковые пакеты, особенно нож и перчатки...  Будьте
начеку! Он зверски силен и очень опасен.
   Нужно было раздеть Дойла, чтобы сохранить кровавые пятна на его рубашке и
джинсах в их нынешнем виде. Если анализ на ДНК  подтвердит,  что  это  кровь
жертв, в суде такую улику невозможно будет оспорить.
   - Вы уже были внутри? - спросил лейтенант Ньюболд, подъехавший пару минут
назад вместе с Дионом Джакобо.
   - Нет, сэр. Я только туда собираюсь.
   - Мы пойдем с тобой, хорошо?
   - Конечно.
   Но сначала Эйнсли подошел к одному из патрульных, который прибыл  сюда  в
числе первых, и сказал:
   - Пойдете с нами в дом, будьте начеку. В сторону Загаки он только  бросил
зло:
   - А вам оставаться на месте. Чтобы ни шагу  отсюда!  Предводительствуемая
Эйнсли четверка направилась к дому.
   Черный ход оказался  не  заперт.  Вероятно,  именно  этим  путем  Дойл  и
выбрался наружу. За дверью находился темный коридор. Эйнсли включил свет,  и
они пошли дальше,  попав  из  коридора  в  холл  с  отделанными  деревянными
панелями стенами. Здесь перед ними  открылась  широкая,  устланная  ковровой
дорожкой мраморная  лестница  с  перилами.  На  нижней  ее  ступеньке  сидел
мальчишка, на вид лет двенадцати. Глаза его были уставлены в одну точку, все
тело била крупная дрожь.
   Эйнсли присел на одно колено рядом с ним, обнял  за  плечо  и  как  можно
мягче спросил:
   - Ты Айвен?.. Это он позвонил по 911, - пояснил он остальным.
   Мальчик едва заметно кивнул.
   - Скажи нам, пожалуйста, где...
   Айвен весь сжался, но сумел повернуться всем  телом  и  посмотреть  вверх
вдоль лестницы. Дрожать он стал после этого заметно сильнее.
   - Извините, сержант, но у него шок, - вмешался патрульный полицейский.  -
Мне знакомы симптомы. Его нужно отправить в больницу.
   - Вы не могли бы отнести его на руках?
   - Разумеется.
   - "Скорую" вызвали, - сказал Эйнсли. - Она должна быть  уже  здесь.  Если
они повезут парнишку в  больницу  "Джексон  мемориал",  поезжайте  с  ним  и
доложите по радио, где будете находиться. Ни при  каких  обстоятельствах  не
оставляйте его. Позже мы должны с ним побеседовать. Вам все ясно?
   - Так точно, сержант. Пойдем-ка, Айвен. - Полисмен приподнял  мальчика  и
подхватил на руки. По дороге к выходу из дома он приговаривал:
   - Ничего, ничего... Все будет хорошо, сынок. Ты только  держись  за  меня
покрепче.
   Эйнсли, Ньюболд и Джакобо поднялись по лестнице на  второй  этаж.  Уже  с
лестничной площадки они прямо перед собой увидели открытую дверь, а за ней -
ярко освещенную комнату. Они замерли  на  пороге,  созерцая  представшую  их
глазам картину.
   Дион Джакобо, ветеран, повидавший на  своем  веку  много  убийств,  издал
звук, словно подавился воздухом, закашлялся, а потом смог только вымолвить:
   - Боже мой! Господи Всемогущий!
   Как и подумал Эйнсли в тот  момент,  когда  увидел  окровавленную  одежду
Дойла, это было точным повторением предыдущих серийных убийств. В  этот  раз
жертвой стала пожилая негритянская супружеская  пара.  Единственное  отличие
заключалось в том, что Дойл творил свое  жуткое  дело  в  спешке  и  не  так
методично, как прежде, поскольку  услышал,  должно  быть,  звук  полицейских
сирен.
   Он связал несчастных, заткнул им рты и усадил лицом  друг  к  другу.  Оба
трупа носили следы жестоких побоев, особенно досталось лицам. У женщины была
вывернута и сломана рука;  правый  глаз  мужчины  вытек,  проколотый  чем-то
острым. Ножевые раны здесь оказались  не  столь  многочисленными,  но  более
глубокими. По всему чувствовалось, убийца знал, как мало у него времени.
   Эйнсли стоял, будто громом пораженный, стараясь подавить рвавшийся наружу
звериный вой. Он уже понимал, что, сколько будет  жив,  никогда  не  забудет
этой ужасающей сцены и сокрушительного чувства собственной  вины.  Он  стоял
так, наверное, целую минуту, когда его вернул к реальности голос Ньюболда:
   - Что с тобой, Малколм?
   - Со мной?.. Все в порядке.
   - Я догадываюсь, о чем ты думаешь, - сказал Ньюболд с участием, - и я  не
допущу, чтобы ты все валил на себя. Впрочем,  это  мы  обсудим  отдельно,  а
сейчас не хочешь ли отправиться домой и поспать? Ты совершенно измотан. Дион
возьмет пока это дело на себя.
   Эйнсли помотал головой.
   - Нет, лейтенант. Спасибо,  но  я  сам  займусь  этим  делом,  хотя  буду
Признателен, если Дион останется и поможет мне.
   Он по привычке потянулся к своей рации, чтобы сделать  стандартный  набор
вызовов.

***

   Домой Эйнсли добрался во втором часу ночи. Он успел  позвонить  Карен,  и
она ждала его, сидя в бледно-зеленой ночной сорочке. Едва увидев  мужа,  она
протянула к нему руки и крепко обняла.  Потом  отстранилась,  посмотрела  на
него снизу вверх и погладила по щеке.
   - Что-то очень страшное, да? - спросила она.
   - Страшнее некуда. - Он медленно опустил голову.
   - О, милый, сколько же еще ты сможешь выносить это?
   - Если будет так, как сегодня, то недолго, - со вздохом ответил Эйнсли.
   Она опять прижалась к нему.
   - Как хорошо, что ты дома. Хочешь поговорить?
   - Не сейчас... Завтра, быть может.
   - Тогда отправляйся прямо в постель, а я тебе кое-что принесу...
   Этим "кое-чем" был с детства любимый фруктовый напиток.  Выпив  бокал  до
дна, он откинулся на подушку, а Карен сказала:
   - Вот так. Это поможет тебе заснуть.
   - И не видеть кошмаров?
   - Об этом я позабочусь. - Карен улеглась с ним рядом.
   Малколм спал крепко и без сновидений, а к Карен сон  никак  не  шел.  Она
лежала и думала. Долго ли, размышляла она, смогут они  еще  выдержать  такую
жизнь? Рано или поздно Малколму придется окончательно  сделать  выбор  между
домом, семьей и демоном своей работы. Подобно столь  многим  женам  сыщиков,
прошлым и нынешним, Карен не верила  в  возможность  счастливой  супружеской
жизни в сочетании с работой мужа.

***

   На следующий день к этой истории был дописан анекдотичный постскриптум.
   Случилось так, что рядом с Темпоунами в Бэй-Хайтс  жила  профессиональная
фотожурналистка, работавшая на несколько агентств. Вот почему она так быстро
оказалась у дома и сумела сделать снимок во время ареста Дойла.
   На  фото  можно  было  увидеть  Дойла,  лежащего  ничком  и   словно   бы
сопротивляющегося, и детектива Дана Загаки, который защелкивает  у  него  на
запястьях наручники. Распространенный по каналам "Ассошиэйтед Пресс"  снимок
попал во все основные газеты страны с таким сопроводительным текстом:

ГЕРОИЗМ ПОЛИЦЕЙСКОГО

   После исполненной драматизма погони детектив Дан Загаки из полиции Майами
захватывает и берет под арест Элроя Дойла, обвиняемого  в  убийстве  пожилой
чернокожей супружеской пары, а также ряде других серийных убийств. На вопрос
об опасностях своей работы Загаки ответил только:
   "Да, бывает, что приходится рисковать. Главное -  всегда  исполнять  свой
долг". Отважный полицейский - сын генерала Тадеуша Загаки, командира  первой
армейской дивизии, расквартированной в Форт-Стюарте, штат Джорджия.

Глава 13

   Элрою Дойлу предъявили обвинение  в  предумышленном  убийстве  Кингсли  и
Нелли Темпоунов и поместили в тюрьму округа Дейд. В соответствии с  законом,
в соседнем с тюрьмой здании окружного суда была  проведена  краткая  встреча
обвинения с защитой по поводу меры пресечения. Никаких заявлений со  стороны
Дойла здесь не требовалось; он должен был  либо  признать  свою  вину,  либо
объявить о своей невиновности на  предварительном  слушании  две-три  недели
спустя. Во время  встречи  адвокат  чисто  формально  обратился  с  просьбой
выпустить обвиняемого  под  залог,  которая  так  же  формально  была  сразу
отклонена.
   Дойла эта процедура интересовала мало. Он  отказался  от  переговоров  со
своим защитником и откровенно зевал в лицо судье. Однако, когда пришло время
вывести Дойла из зала заседаний и судебный пристав ухватил его за  запястье.
Дойл с такой силой врезал ему в живот, что несчастный сложился пополам. В ту
же секунду на  подсудимого  навалились  двое  других  приставов  и  тюремный
надзиратель. Они опрокинули его на пол, стянули цепями и выволокли из  зала.
В  помещении  для  содержания  подсудимых  они  продолжали  молотить   Дойла
кулаками, пока не привели его в полную покорность.
   С  этого  момента  официально  рассмотрение  дела  перешло  под  контроль
прокуратуры  штата,  но  эксперты-криминалисты  и  детективы  из  отдела  по
расследованию убийств все еще продолжали сбор улик.
   Орудие убийства - бови-нож, который держал Дойл во время задержания,  был
от кончика лезвия до рукоятки покрыт кровью обеих жертв. Более того,  Сандра
Санчес могла под присягой показать, что именно этим ножом, судя по характеру
зазубрин и царапин на лезвии, были  причинены  смертельные  раны  Кингсли  и
Нелли Темпоун.
   Вместе с тем Санчес настаивала, что не это орудие было пущено в  ход  при
убийстве Фростов, Урбино  и  Эрнстов.  Детальное  описание  ран,  нанесенных
жертвам убийств в Клиэруотере и Форт-Лодердейле, пока  не  поступило,  чтобы
дать материал для сравнения.
   - Это ни в коем случае не означает, что Дойл не совершал этих убийств,  -
признала судебный медик в частных разговорах с детективами. - Напротив, если
принять во внимание манеру нанесения ножевых ударов, я склонна  думать,  что
убийца именно он. Вероятно, он купил несколько одинаковых  ножей,  и  вы  их
найдете при обыске.
   Но, к глубокому разочарованию детективов  и  представителей  прокуратуры,
которые надеялись обнаружить при обыске свидетельства причастности  Дойла  к
совершенным прежде убийствам, ни ножей, ни других  улик  среди  его  скудных
пожитков отыскать не удалось.
   Зато в уликах по делу Темпоунов недостатка не ощущалось. Кровь на  одежде
и перчатках Дойла была, вне всякого сомнения,  кровью  погибшей  супружеской
пары. Он успел изрядно наследить на месте преступления  своими  кроссовками.
Но  важнее  всего  были   показания   двенадцатилетнего   Айвена   Темпоуна.
Оправившись  от  потрясения,  мальчик  стал   достоверным   и   убедительным
свидетелем. Сначала детективу Диону Джакобо,  а  затем  прокурору  штата  он
спокойно и обстоятельно описал, как через щелку в двери видел Дойла, зверски
убивавшего несчастных стариков.
   - Даже не припомню,  когда  еще  у  меня  на  руках  было  столь  сильное
обвинение,  -  заключила  прокурор  Адель   Монтесино,   объявив   о   своем
неоднозначном решении привлечь Элроя Дойла  лишь  по  одному  из  нескольких
серийных убийств.

***

   Но если прокуратуре понадобились  шесть  месяцев  для  обработки  улик  и
подготовки  к  судебному  процессу,  то  в  полиции  штата   Майами   оценку
происшедшему дали значительно быстрее. При наблюдении за Элроем  Дойлом  был
допущен грубый просчет, повлекший за собой смерть супругов Темпоун. Хотя вся
правда   о   событиях   того   вечера   стала   известна   лишь   нескольким
высокопоставленным офицерам,  детективам  отдела  по  расследованию  убийств
строго наказали не обсуждать этого дела ни с кем, включая собственные семьи,
не говоря уже о прессе.
   Несколько дней после убийства Темпоунов  полицейское  начальство,  затаив
дыхание, ожидало, что какой-нибудь проницательный репортер сумеет  заглянуть
в подоплеку события, внешние обстоятельства которого были драматичны сами по
себе.  Проблема  могла  только  усугубиться  от  того,  что  Темпоуны   были
чернокожими.  Само  собой,  ошибка  группы  наблюдения  не  носила  расового
характера, и жертвами вполне могли  оказаться  белые,  но  все  же  подобной
ситуацией  охотно   воспользовались   бы   активисты   движения   за   права
негритянского населения, всегда готовые настраивать друг против друга  людей
с разным цветом кожи.
   Однако непостижимым образом худшего не случилось, информационная  плотина
не прорвалась.  Репортеры,  которые,  естественно,  уделили  много  внимания
ужасному преступлению, акцентировали внимание, в основном, на том факте, что
в итоге удалось арестовать серийного убийцу. Помогло и то, что пресса  сразу
же сделала национальным героем малолетнего  Айвена  Темпоуна,  который,  как
изложил один из журналистов, "нашел в себе мужество вызвать полицию,  рискуя
был" услышанным преступником и тоже пасть от его руки".
   Ни на что другое не нашлось уже ни эфирного времени, ни газетных колонок.
   Между  тем  в  полицейском  управлении  тихо,  закулисно  обсуждали,  как
наказать тех, кто допустил "убийство, которого  могло  не  быть".  Поскольку
тема  дискуссии  потенциально  была  опасна  для  имиджа  правоохранительных
органов, обсуждение велось за закрытыми дверями кабинета  самого  начальника
полиции Майами.  Последнее  слово  оставили  за  майором  Марком  Фигерасом,
командиром всех следственных подразделений, который недвусмысленно обрисовал
свои намерения:
   - Я хочу знать абсолютно все, до самой последней детали.
   Лео Ньюболд всерьез воспринял слова начальника и провел длительный допрос
Малколма -Эйнсли и Дана Загаки, который записывался на магнитную ленту.
   Эйнсли рассказал правду о поведении Загаки, но винил только себя:  он  не
должен был отменять своего  первоначального  решения  и  допускать  молодого
детектива к работе в спецподразделении.
   - Я совершил ошибку, - сказал он Ньюболду, - и должен понести  наказание,
которое заранее признаю справедливым.
   Загаки же, напротив, пытался выгородить себя  и  даже  обвинил  Эйнсли  в
неумении четко сформулировать приказ. Ньюболд в этот вздор не  поверил,  что
нашло отражение в магнитофонной записи.
   Свой доклад вкупе  с  кассетой  Ньюболд  доставил  майору  Маноло  Янесу,
начальнику  объединенного  отдела  по  расследованию   преступлений   против
личности, а тот передал материалы вверх по инстанции майору Фигерасу.  Через
несколько дней до сведения всех заинтересованных лиц были негласно  доведены
принятые решения.
   Детектив   Загаки   получил   выговор   за   "пренебрежение    служебными
обязанностями", в виде штрафа удерживалась треть его должностного оклада и в
довершение всего его разжаловали из детективов в патрульные полицейские.
   - Я бы вообще вышвырнул сукина сына из полиции, - говорил  потом  Фигсрас
Янесу, - но положение о государственной службе не  позволяет.  Пренебрежение
служебным долгом в нем не считается непростительным проступком.
   Сержанту Эйнсли вынесли выговор за "ошибки в работе с  подчиненными".  Он
воспринял  наказание  как  должное,  хотя  прекрасно  понимал,  что  выговор
навсегда останется черным пятном в его личном деле.  Но  это  совершенно  не
устраивало лейтенанта Ньюболда.
   Явившись  в  кабинет  майора  Янеса,  он  попросил  аудиенции  у   своего
непосредственного начальника совместно с Фигерасом.
   - Твоя просьба звучит слишком официально, Лео, - заметил Янес.
   - Я здесь по официальному вопросу, сэр.
   - Повод?
   - Сержант Эйнсли.
   Янес с любопытством посмотрел на Ньюболда, потом  снял  трубку  телефона,
переговорил негромко и кивнул:
   - Хорошо, прямо сейчас.
   Вдвоем они прошли в  молчании  длинным  коридором  и  были  препровождены
секретарем в кабинет майора Фигераса.  Выйдя,  секретарь  плотно  закрыл  за
собой дверь.
   - Я крайне занят, лейтенант, - сказал. Фигерас не без раздражения. -  Что
бы ни привело вас ко мне, давайте покороче.
   - Я обращаюсь к вам, сэр, с просьбой пересмотреть  взыскание,  наложенное
на сержанта Эйнсли.
   - Он сам попросил вас об этом?
   - Нет, сэр. Это моя инициатива. Эйнсли ничего об этом не знает.
   - Решение принято, и я не вижу  причин  отменять  его.  Проступок  Эйнсли
очевиден.
   - Он сознает это, и сам склонен более всех винить себя.
   - Тогда за каким чертом вы здесь?
   - Сержант Эйнсли - один из  наших  лучших  сотрудников,  майор.  Отличный
сыщик и руководитель группы. Полагаю, вам это известно, как и майору  Янесу.
К тому же... - Здесь Ньюболд запнулся.
   - Договаривайте же, черт возьми! - не выдержал Фигерас.
   Ньюболд поочередно посмотрел в глаза обоим своим командирам.
   - Не так давно с Эйнсли поступили  вопиюще  несправедливо,  о  чем  знают
почти все в управлении. Полагаю, мы перед ним в некотором долгу.
   На мгновение воцарилось молчание. Фигерас и Янес переглянулись; каждый из
них отлично понимал, о какой несправедливости говорил Ньюболд.
   - Я присоединяюсь к просьбе лейтенанта, сэр, - сказал Янес негромко.
   - Хорошо, чего вы добиваетесь? - спросил Фигерас.
   -  Выговора  без  занесения,  -  ответил  лейтенант.  Фигерас   ненадолго
задумался, потом сказал:
   -  Согласен.  А  теперь  оставьте  помещение!   Ньюболд   незамедлительно
подчинился приказу. Наказание  Эйнсли  сводилось  теперь  к  выгов