льно; это было самоубийство. Он мертв, а мертвые, как известно, сраму
не имут.
   Но жгучий стыд и чувство вины испытываю я сама.  До  того,  как  наступил
этот момент истины, я говорила не правду  об  обстоятельствах  смерти  моего
мужа, обманывала друзей и  членов  семьи,  вводила  в  заблуждение  средства
массовой  информации   и   полицию,   скрывала   улики   и   занималась   их
фальсификацией. Не знаю, какое наказание уготовано мне за это, но я  покорно
приму даже самое суровое.
   Я приношу глубочайшие извинения моим  друзьям,  гражданам  моего  родного
Майами, сотрудникам полиции и всем телезрителям. А теперь, когда  я  сделала
признание и извинилась перед всеми вами, позвольте рассказать, что заставило
меня отклониться от пути истинного и совершить все те поступки, о которых  я
упомянула выше.
   - А ведь  эта  стерва  снова  нас  обскакала,  -  шепнул  Эйнсли  на  ухо
Родригесу.
   - Она поняла, что Холдсворт расколется, - так же тихо ответил Родригес, -
и поторопилась покаяться, пока мы ее не прижали.
   - Чтобы обставить миссис Даваналь, вам  придется  научиться  вставать  по
утрам еще раньше, - громко сказала Карина Васкезес.
   Фелиция продолжала представление, говорила она  совершенно  спокойно,  но
проникновенно:
   - Еще в ранней юности под влиянием воззрений старших членов нашей семьи я
приучилась считать самоубийство чем-то постыдным  и  трусливым  бегством  от
ответственности, когда другим приходится разбираться с  проблемами,  которые
накопил самоубийца.  Исключением  являются,  разумеется,  те  случаи,  когда
причиной  служат  невыносимые  физические  страдания,  то  есть   боль   или
смертельная болезнь. Но не  это  толкнуло  на  страшный  шаг  моего  супруга
Байрона Мэддокс-Даваналя.
   Если уж говорить начистоту, наш брак не  во  всем  был  удачным.  К  моей
величайшей печали, у меня нет детей...
   Эйнсли смотрел на нее, слушал ее речь, и ему  оставалось  только  гадать,
много ли времени ушло у нее на подготовку этого  шоу.  Неискушенная  публика
вполне могла бы подумать, что она импровизировала, но у Эйнсли были на  этот
счет большие сомнения. Ему  даже  показалось,  что  она  считывает  текст  с
"телесуфлера". А что? В конце концов, она - полновластная хозяйка канала.
   - Я должна сделать еще одно заявление, - продолжала  Фелиция.  -  Я  хочу
сказать, что вся вина за случившееся лежит на мне и ни на ком  другом.  Один
из наших слуг настоятельно советовал мне не делать того, на что я  решилась.
Я совершила ошибку, не вняв его здравому совету, поэтому мне  в  особенности
хотелось бы обезопасить этого человека...
   - Ходдсворт сорвался с нашего крючка, - пробормотал Родригес.
   - Я не знаю, - продолжала Фелиция, - какие проблемы, реальные или мнимые,
заставили моего мужа покончить счеты с жизнью...
   - Все ты знаешь! - не сдержался Родригес. Но  Эйнсли  уже  отвернулся  от
экрана.
   - Мы попусту теряем здесь время, - сказал он. - Поехали.
   Когда они покидали дом, вдогонку им несся голос Фелиции Даваналь.

***

   Вернувшись к себе в отдел, Эйнсли сразу же позвонил Кэрзону Ноулзу.
   - Да, я имел удовольствие созерцать спектакль, который устроила эта дама,
- сказал прокурор в ответ на вопрос детектива.  -  Актрисе  такого  могучего
дарования впору получать "Оскара". Лицемерка...
   - Вы думаете, все так это воспримут?
   - Ни в коем случае! Только циничные работники прокуратуры да  легавые.  А
все  остальные  будут  лишь  восхищаться  ее  благородной  откровенностью  -
королевский блеск истинных Даваналей...
   - Мы можем возбудить против нее дело?
   - Ты, конечно, шутишь.
   - Почему?
   - А ты сам подумай,  Малколм.  У  тебя  против  нее  только  дача  ложных
показаний и воспрепятствование следствию. И  то,  и  другое  -  сравнительно
незначительные правонарушения. Добавь к этому, что она - Даваналь и способна
нанять лучших адвокатов страны. Ни  один  прокурор  не  возьмется  за  такое
обвинение. И если ты думаешь, что я один такой трус, то  спешу  сообщить:  я
успел посоветоваться с Адель Монтесино. Она разделяет мое мнение.
   - Так мы и Холдсворта должны будем отпустить?
   - А как же? Никто не должен усомниться, что в Америке  богатые  и  бедные
равны перед законом. Пусть тоже гуляет. Я отменю ордер на арест.
   - По-моему, вы не очень-то  верите  в  американскую  систему  правосудия,
господин советник юстиции?
   - Да, я  заразился  недугом  скептицизма,  Малколм.  Если  услышишь,  что
изобрели средство от этой напасти, дай знать немедленно...
   Казалось бы, на этом можно было поставить точку в деле  Мэддокс-Даваналя,
если бы не два постскриптума.
   Первым из них  стало  телефонное  сообщение  на  автоответчике  Эйнсли  с
просьбой  позвонить  Бет  Эмбри.  Ведь  Эйнсли  сдержал  слово:  Бет   знала
подробности расследования. Тем не  менее  ни  словечка  за  ее  подписью  не
появилось пока в газетах. Почему? - с  этого  вопроса  он  начал  телефонный
разговор с ней.
   - Потому что раньше я  была  рисковой  журналисткой,  а  теперь  потеряла
кураж, - поведала она. - Начни я с самоубийства Байрона, пришлось бы вскрыть
его связи с преступным миром, карточные долги и прочее. А значит,  дошла  бы
очередь и до имени девушки, которая от него понесла. Она славная, и  ей  это
совершенно ни к чему. Кстати, я хотела бы тебя с нею познакомить.
   -  Но  ты  согласна,  что  Фелиция  лгала,  когда  уверяла,  что  причины
самоубийства Байрона ей не известны?
   - Что для Фелиции ложь, а что правда? Ты, например, знаешь? А я  скажу...
Только то, что ей на данный момент выгодно. Поговорим лучше о той девочке. У
нее, между прочим, есть адвокат. Да ты ее знаешь! Это Лайза Кейн.
   - Знаю. - Эйнсли  симпатизировал  Кейн.  Молодая  да  ранняя,  она  часто
защищала людей  в  суде  совершенно  бесплатно.  Причем  яростно  отстаивала
интересы тех, кто не мог оплатить ее услуги.
   - Ты сможешь встретиться с ней завтра? - спросила Бет Эмбри.
   Эйнсли сказал, что сможет.

***

   Лайзе Кейн было тридцать три года, но она выглядела на десять лет моложе,
а порой и вовсе походила на совсем  юную  первокурсницу  колледжа:  короткие
рыжие волосы, румяное  личико  херувима  без  всяких  следов  косметики.  На
встречу с Эйнсли она приехала в джинсах и футболке.
   Местом   их   свидания    стал    подъезд    обшарпанного    трехэтажного
многоквартирного   дома   в   Либерти-сити,   печально    известном    своей
криминогенностыо районе Майами. Чтобы добраться туда, Эйнсли взял  в  гараже
машину  без   полицейской   маркировки.   Лайза   приехала   на   стареньком
"фольксвагене-жуке".
   - Сам не пойму, зачем я сюда приехал, - сказал Эйнсли и  покривил  душой:
он отлично знал, что его привело на эту встречу любопытство.
   - Моей клиентке и мне нужен совет, сержант, - сразу перешла к делу Лайза.
- Бет сказала, что вы можете его дать.
   Она повела его вверх по лестнице. Осторожно огибая кучи мусора и стараясь
не угодить подошвами в собачьи экскременты, они поднялись на третий  этаж  и
прошли по галерее с растрескавшимся  цементным  полом  и  ржавыми  перилами.
Перед одной из дверей Лайза остановилась и  постучала.  Им  открыла  молодая
женщина - с виду ей едва ли было больше двадцати лет от роду - и  пригласила
их войти.
   - Познакомьтесь, сержант. Это Серафина, - представила Лайза. -  Серафина,
это сержант Эйнсли, о котором я вам говорила.
   - Спасибо, что приехали, - девушка протянула руку, которую Эйнсли  пожал,
одновременно оглядываясь по сторонам.
   Квартирка  представляла   собой   разительный   контраст   с   грязью   и
запущенностью снаружи, здесь было чисто  и  уютно.  Меблировка  состояла  из
случайных вещей. Некоторые из них: книжный  шкаф,  два  журнальных  столика,
кресло-качалка - были даже из дорогих, остальные выглядели победнее, но тоже
были в хорошем состоянии. В соседней комнате,  как  успел  заметить  Эйнсли,
бросив беглый взгляд, царил такой же порядок.
   Он внимательнее присмотрелся к Серафине. Милая, с плавными манерами,  она
была одета в цветастую футболку и голубые лосины. Взгляд  ее  больших  карих
глаз, устремленный на Эйнсли, был печален. Очертания фигуры этой  чернокожей
девушки выдавали большой срок беременности.
   - Прошу прощения за тот ужас, что творится на  лестнице,  -  сказала  она
неожиданно низким, но приятным сопрано. - Байрон давно хотел, чтобы я...
   Она покачала головой и не смогла закончить фразы.  Ей  на  помощь  пришла
Лайза Кейн:
   - Байрон хотел, чтобы Серафина перебралась в дом поприличнее,  но  что-то
все время мешало. Давайте сядем, - она сделала жест в сторону кресел.
   Когда они сели, Серафина заговорила снова, глядя Эйнсли прямо в глаза:
   - Вам, вероятно, уже сказали, что у меня будут о", Байрона детишки?
   - Как это, детишки?!
   - Мой врач сказал вчера, что это близнецы. - Она улыбнулась.
   - Должна посвятить вас в некоторые  подробности,  -  вмешалась  Лайза.  -
Байрон Мэддокс-Даваналь и Серафина познакомились  благодаря  тому,  что  она
снабжала его наркотиками. А я познакомилась с ней,  когда  помогла  избежать
тюрьмы за наркоторговлю. Ее условный срок уже кончился и больше она этим  не
промышляет. Да и Байрон перестал принимать наркотики  за  много  месяцев  до
своей смерти. Он вообще только изредка баловался ими.
   - Все равно мне стыдно вспоминать об этом, -  Серафина  ненадолго  отвела
взгляд. - Я просто была в отчаянном положении.
   - У Серафины есть сын, которому уже четыре  года,  -  пояснила  Лайза.  -
Вообразите: молодая мать-одиночка, без всякой поддержки со стороны или  хотя
бы возможности устроиться на работу. Ей не  приходилось  особенно  выбирать,
как заработать на пропитание для себя и своего малыша.
   - Это нетрудно понять, - сказал Эйнсли с сочувствием. - Но только  что  у
нее могло быть общего с Мэддокс-Даваналем?
   - Вероятно, они были нужны друг другу. Как бы то ни было, но Байрон начал
приезжать сюда, это было бегством от  той,  другой  жизни.  Серафина  сумела
быстро отучить его от наркотиков - сама она вообще к ним не  притрагивалась.
Не спрашивайте, была ли между ними любовь. Главное, что  им  нравилось  быть
вместе. У Байрона водились деньги. Немного, я думаю,  но  достаточно,  чтобы
поддержать Серафину материально. Он купил ей кое-что,  -  она  обвела  рукой
комнату, - и давал наличные на еду и оплату  квартиры.  Она  смогла  бросить
прежнее занятие.
   "Еще бы у Байрона не было денег! - подумал Эйнсли. -  Вам  столько  и  не
снилось!"
   - Добавлю еще, хотя это и так  очевидно,  что  они  были  любовниками,  -
сказала Лайза.
   - Только не подумайте, что я хотела от него забеременеть, -  вмешалась  в
разговор Серафина. - Наверное, плохо  предохранялась.  Но  Байрон  вовсе  не
рассердился, когда я ему сказала.  Он  обещал  обо  всем  позаботиться.  Его
беспокоило что-то другое,  очень  сильно  беспокоило.  Однажды  сказал,  что
попался в мышеловку. И почти сразу после этого перестал приезжать.
   -  Это  случилось  с  месяц  назад,  -  сказала  Лайза.  -  Помощь   тоже
прекратилась с того времени.  Тогда-то  Серафина  и  обратилась  ко  мне.  Я
звонила в дом  Даваналям,  но  Байрон  к  телефону  не  подходил  и  мне  не
перезванивал, как я просила. "Хорошо же!"  -  подумала  я  и  отправилась  в
"Хавершем и..." Ну, вы знаете, такое длинное название.
   Эйнсли знал. Речь шла  о  престижной  адвокатской  конторе  Хавершема,  у
которого было столько совладельцев, что название фирмы  на  бланке  занимало
две длинных строчки. Услугами именно этих адвокатов чаще всего  пользовались
Даванали.
   - И вам удалось чего-нибудь добиться? - спросил он.
   - Да, - ответила Лайза. - Поэтому мне и нужен ваш совет.

***

   Как явствовало из рассказа Лайзы, в конторе Хавершема работали достаточно
опытные люди, чтобы принять молодого, никому не известного адвоката всерьез.
Адвокат Джаффрус внимательно все выслушал и пообещал разобраться  с  жалобой
ее клиентки. Через несколько дней Джаффрус позвонил Лайзе и  назначил  новую
встречу.  Состоялась  она  примерно  за  неделю  до   самоубийства   Байрона
Мэддокс-Даваналя.
   - Обошлось без волокиты, - рассказывала Лайза. - Очевидно, они без  труда
установили, что жалоба обоснована. Даванали согласились  оказывать  Серафине
материальную поддержку, но  при  одном  условии:  никогда  и  ни  при  каких
обстоятельствах их имя не должно упоминаться в связи с будущим  ребенком,  и
они желали получить гарантии этого.
   - Какие гарантии, каким образом? - спросил Эйнсли.
   Как объяснила Лайза, Серафина должна была  дать  письменную  клятву,  что
организовала  свою  беременность  искусственно,  через  банк  спермы  и   от
неизвестного донора. А справку в подтверждение этому они собирались добыть в
банке спермы.
   - Такие справки недешево обходятся, - заметил Эйнсли. - А сколько же  они
собирались платить Серафине?
   - Пятьдесят тысяч в год. Но это еще до того, как  мы  узнали,  что  будут
близнецы.
   - Даже для одного ребенка маловато.
   - Я тоже так посчитала и решила обратиться к вам.  Бет  сказала,  что  вы
знаете ситуацию в той  семье  и  можете  посоветовать,  сколько  нам  с  них
запросить.
   - А вы как относитесь к этой затее с банком спермы? - обратился Эйнсли  к
Серафине, внимательно слушавшей их разговор.
   Она пожала плечами.
   - Мне все равно. Я хочу только, чтобы мои дети не жили  в  такой  дыре  и
получили самое лучшее образование. Если для этого нужно  подписать  какую-то
бумажку, даже лживую, я подпишу не задумываясь. И плевать я  хотела  на  имя
Даваналей. Мое ничуть не хуже.
   Эйнсли припомнил свой разговор с  Фелицией  Мэддокс-Даваналь,  когда  она
признала, что Байрон получал четверть  миллиона  долларов  в  год.  Но  куда
важнее была другая ее раздраженная ремарка: "... Для такой семьи, как  наша,
эти деньги - пустяк, карманная мелочь..."
   - Вот вам мой совет. - Он повернулся к Лайзе. - Назначьте им двести тысяч
долларов в год до двадцатилетия близнецов. Половину должна получать на жизнь
Серафина, остальные пусть идут на счет в банке, чтобы обеспечить образование
будущим детям и ее сыну...
   - Да ну?!
   - Да, о нем нельзя забывать. Настаивайте на этой сумме,  а  если  клиенты
Хавершема, то есть Даванали, откажутся или начнут торговаться, скажите,  что
вы забыли про свои выдумки с  банком  спермы  и  клятвенными  обещаниями,  и
пригрозите передать дело в суд, потребовать, чтобы детям дали фамилию отца и
все прочие права.
   - Мне нравится ваш ход мыслей, - сказала Лайза, но добавила с сомнением:
   - Только вот примут ли они такие условия, сумма гораздо больше  той,  что
они сами посулили.
   - Сделайте, как я  сказал.  Между  прочим,  попробуйте  намекнуть  миссис
Даваналь, что это я подал вам такую идею. Это может помочь.
   Лайза пристально посмотрела на него и, кивнув чуть заметно, сказала:
   - Спасибо.

***

   Всего сорок восемь часов  спустя  телефонный  звонок  Лайзы  Кейн  застал
Эйнсли дома. Она говорила до крайности возбужденно:
   - Просто невероятно! Мы с Серафиной только что из конторы Хавершема.  Они
на все согласны! Никаких споров, никаких возражений! Приняли все,  как  я...
Нет, как вы изложили.
   - О, я уверен, что это целиком ваша заслуга. Но Лайза не слышала.
   - Серафина здесь рядом и просит передать, что  вы  -  чудо.  Я  тоже  так
думаю!
   - А вы сумели довести до сведения миссис Даваналь, что...
   - Да! Майк Джаффрус сразу ей позвонил. Через него она  просила  передать,
что хочет с вами увидеться. Просила, чтобы вы позвонили ей домой и назначили
время, - она замялась, но любопытство пересилило. - Между вами что-то есть?
   Эйнсли рассмеялся.
   - Ничего, если не считать маленькой игры в кошки-мышки.

***

   - Пора бы  мне  усвоить  простую  житейскую  истинy,  -  сказала  Фелиция
Даваналь, - что нельзя излишне откровенничать с проницательными  детективами
да   еще   из   бывших   священнослужителей.   Слишком   дорого    обходится
разговорчивость.
   Она приняла Малколма Эйнсли в той же гостиной, что и  прежде,  но  только
теперь усадила в точно такое же удобное кресло, в какое уселась в  полуметре
от него сама. Она  была  все  так  же  восхитительна,  но  вела  себя  более
свободно, потому, вероятно, что самоубийство Байрона не было больше тайной и
ей не приходилось держать в уме  заранее  заготовленные  ответы  на  трудные
вопросы.
   - Как я понял, вы собрали обо мне справки? - усмехнулся Эйнсли.
   - У меня на телеканале есть свой следственный отдел, весьма эффективный.
   - Так, стало быть, это ваши детективы сумели отыскать  карманную  мелочь,
чтобы уладить дело?
   - Гол! - Она откинулась в кресле и рассмеялась. - Малколм... Вы позволите
вас так называть? Должна вам сказать, Малколм,  что  вы  нравитесь  мне  все
больше и больше. Да и характеристика, которую подготовили по  моей  просьбе,
составлена в самых лестных для вас выражениях. Но  я  никак  не  могу  найти
ответа на один вопрос.
   - Какой же, миссис Даваналь?
   - Пожалуйста, зовите меня просто  Фелицией.  Он  коротко  кивнул  в  знак
согласия. Обостренной интуицией он уже предчувствовал, куда заведет их  этот
разговор, и не был до конца уверен, как ему себя держать.
   - Мне интересно, почему вы до сих пор полицейский? У вас ведь  есть  все,
чтобы добиться в жизни гораздо большего.
   - Мне нравится быть полицейским, -  сказал  он  и,  слегка  споткнувшись,
добавил:
   - Фелиция.
   - Но это же очевидный нонсенс! Вы получили блестящее образование,  имеете
ученую степень, написали фундаментальный труд по истории религий...
   - Я выступал только соавтором, и было это уже давно.
   Фелиция только отмахнулась от его возражений и продолжала:
   - Все указывает на то, что вы - личность думающая. И потому у  меня  есть
предложение. Почему бы вам не перейти работать в фирму Даваналей?
   - В каком же качестве? - Эйнсли был удивлен.
   - Ах, я пока точно не знаю. Я еще ни с кем не консультировалась.  Но  нам
всегда нужны незаурядные люди, и если только  вы  согласитесь,  мы  подберем
должность, которая будет соответствовать вашим  способностям.  -  Эти  слова
сопровождались мягкой улыбкой. Потом Фелиция потянулась и кончиками  пальцев
прикоснулась к руке Эйнсли. В этом легком, как  паутинка,  жесте  заключался
вполне читаемый намек, заманчивое обещание. - Но я  уверена,  что  какой  бы
пост вы ни заняли, мы сможем стать ближе друг другу. - Она провела  кончиком
языка по губам. - Если вы этого захотите, разумеется.
   Эйнсли уже хотел этого, человек слаб, должен был он признаться сам  себе.
На мгновение желание обдало его внутренним жаром. Но затем в  нем  заговорил
прагматик. Вспомнились слова Бет Эмбри: "Фелиция просто  пожирает  мужчин...
Если ты ей хоть немного понравился, она от тебя так не отстанет...  Медок  у
этой пчелки сладок, но и жалит она пребольно".
   Ужалит она его или нет, но было заманчиво дать Фелиции  соблазнить  себя,
утонуть в этом меду, а дальше - будь что будет. С Эйнсли это  уже  произошло
однажды, и он нисколько не сожалел о своей  связи  с  Синтией  даже  сейчас,
когда знал, чем расплатился  за  наслаждение.  Там,  где  замешана  страсть,
здравый смысл отступает. В свое время он часами выслушивал людские исповеди,
которые подтверждали это. Однако в его судьбе, решил он,  романа  с  Синтией
вполне достаточно. Карей ждет второго ребенка, и только безумец  мог  сейчас
очертя голову броситься в объятия необузданной Фелиции.
   Он протянул руку и пальцами коснулся руки Фелиции,  как  это  только  что
сделала она.
   - Спасибо. Вероятно, мне когда-нибудь придется пожалеть  об  этом.  Но  я
хотел бы оставить в своей жизни все как есть сейчас.
   Фелиция умела скрывать свои чувства. Все еще улыбаясь,  она  поднялась  и
подала ему руку для прощального пожатия.
   - Кто знает? - сказала она. - Наши пути могут пересечься когда-нибудь еще
раз.

***

   По дороге к себе в отдел Эйнсли был несколько озадачен,  когда  вспомнил,
что "дело