ту.  Здесь  по  обе
стороны дороги тянулись самые впечатляющие флоридские пейзажи. От Орландо до
Уайлдвуда шоссе пересекало  местность,  официально  считавшуюся  ландшафтным
парком.  Сейчас  тьма  скрывала  всю  эту  красоту:  пологие  холмы,  словно
перетекающие  один  в  другой,  с  поросшими  полевыми   цветами   склонами;
высоченные корабельные сосны; фруктовые деревья в  пестром  цветении,  среди
которых могла вдруг открыться взгляду безмятежная гладь озерца; апельсиновые
плантации, где ветки в это время года уже ломились от плодов.
   Флорида, подумал Эйнсли не  без  удовольствия,  превратилась  в  один  из
благословенных  уголков  планеты.  Здесь,  казалось,  можно   найти   сейчас
абсолютно все то  новаторское,  утонченное,  артистичное  и  блестящее,  что
породила современная цивилизация, особенно в самом Майами,  космополитичном,
сумбурном, разросшемся. Но здесь же гнездилось и все самое гнусное  и  злое,
напомнил Эйнсли-романтику Эйнсли-реалист.
   - Ты не устал? Может, мне сесть за руль? - спросил он Хорхе.
   - Нет, я в порядке.
   По подсчетам Эйнсли, они провели в пути  три  с  лишним  часа,  преодолев
значительно более половины расстояния до Рэйфорда. Даже при том,  что  скоро
дорога станет похуже, они все равно сумеют добраться  до  места  примерно  к
пяти тридцати утра.
   Казнь назначена на семь. Если  в  последний  момент  не  придет  указание
отложить ее, а в случае с Дойлом это маловероятно, никаким  другим  способом
задержать исполнение приговора не удастся.

***

   Эйнсли снова откинулся на спинку сиденья, чтобы собраться с мыслями.  Его
воспоминания об Элрое Дойле и всех событиях, с ним  связанных,  походили  на
папку с уголовным делом, в которой кто-то перепутал страницы.
   Он вспомнил, как полтора года  назад  он  впервые  увидел  имя  Дойла  на
дисплее - его выдал компьютер в числе возможных  подозреваемых.  Потом  Дойл
стал  главным  подозреваемым,  л  отдел  по  расследованию  убийств  занялся
изучением его биографии с самого раннего детства.
   Когда начались эти убийства, Элрою Дойлу было тридцать два. Он родился  и
вырос в Уинвуде - белом бедняцком районе Майами. Хотя Уинвуд не  отмечен  на
картах города, его шестьдесят многоэтажек занимают целый квадратный километр
почти в самом центре  Майами.  Здесь  живут  полунищие  белые  семьи,  район
пользуется дурной славой: хулиганство, грабежи, драки "стенка на стенку".
   А  с  юго-западной  стороны  к  Уинвуду  примыкает  Овертаун,   тоже   не
удостоенный упоминания на картах, где живет чернокожая беднота, но  проблемы
и репутация те же: ограбления, кражи, дебоши с битьем витрин.
   Бьюла,  мать  Элроя  Дойла,  занималась  проституцией  и  не   брезговала
наркотиками  и  спиртным.  В  минуты  откровенности  она  не  раз  повторяла
знакомым, что отцом ее мальчика мог быть любой из  доброй  сотни  похотливых
гадов", хотя позже самому Элрою сказала, что наиболее вероятный  кандидат  в
его папаши отбывает пожизненный срок в тюрьме Белл-Глэйд.  В  детстве  перед
парнем  прошла  череда  мужиков,  сожительствовавших,   кто   подолгу,   кто
мимолетно, с его матушкой. Практически все по пьянке избивали его, а кое-кто
и домогался.
   С чего вообще Бьюла Дойл вздумала рожать после доброго  десятка  абортов,
осталось загадкой. Ее собственное объяснение звучало так: "Руки не дошли  от
него избавиться, от паршивца такого".
   Впрочем, Бьюла была по-своему весьма  практичной  дамой  и  научила  сына
красть так, чтобы "не надрали задницу". Элрой быстро усваивал  ее  уроки.  В
десять лет он специализировался на продуктах из  супермаркетов,  не  упуская
при этом случая запустить руку в  чужой  карман.  В  школе  же  он  попросту
отбирал деньги у других мальчишек. Это было нетрудно: в росте и телосложении
он опережал свой возраст, а дрался яростно и с явным удовольствием.
   Следуя советам Бьюлы, он научился  искусно  пользоваться  многочисленными
прорехами в законодательстве о малолетних  правонарушителях.  Его  несколько
раз брали с поличным, но тут же отпускали на поруки матери.
   Позже Эйнсли стало известно, что Элрой Дойл впервые попал под  подозрение
в убийстве, когда ему было семнадцать. Его арестовали при  попытке  скрыться
из квартала, где было совершено  преступление,  и  привезли  в  участок  для
допроса. Поскольку Элрой  считался  несовершеннолетним,  туда  же  доставили
Бьюлу, в присутствии которой его допросили.
   Если бы детективы сумели добыть против Элроя прямые улики,  его  обвинили
бы в убийстве невзирая на возраст. Но Бьюла достаточно поднаторела в стычках
с полицией, чтобы разрешить снять отпечатки пальцев сына, а они вполне могли
совпасть с отпечатками на ноже, найденном на месте убийства. В конце  концов
за  недостатком  улик  Дойла  выпустили,  а  преступление  так  и   осталось
нераскрытым.
   Вот так и получилось, что многие годы спустя, когда его стали подозревать
в серии убийств, его отпечатки не были занесены в полицейскую картотеку.
   В восемнадцать лет Элрой вступил  в  пору  официального  совершеннолетия.
Приобретенный опыт позволил ему и дальше идти по скользкой дорожке, ни  разу
не оступившись. Он больше не попадался. Только значительно позже, когда  его
прежняя жизнь всерьез  заинтересовала  полицейских,  они  докопались  до  ее
забытых или в свое время не замеченных эпизодов.

***

   - Бензин кончается, сержант, -  вторгся  в  его  полусонные  воспоминания
голос Хорхе. - Давайте сделаем остановку в Уайлдвуде.  Мы  как  раз  к  нему
подъезжаем.
   Было почти три часа утра.
   - Ладно, но только заправляйся, как автогонщик на пит-стопе.  А  я  куплю
нам по стаканчику кофе.
   - И хрустящего картофеля. Нет, лучше печенья. Это как  раз  то,  что  нам
сейчас нужно.
   Мальчишка, подумал Эйнсли. Не удивительно, что он порой относился к Хорхе
по-отечески.
   Они съехали с шоссе, и перед ними засияли рекламные огни сразу нескольких
заправочных станций. В Уайлдвуде днем останавливались туристы,  привлеченные
десятком дешевых, правда не очень опрятных на вид, сувенирных лавок, а ночью
здесь заправлялись дальнорейсовые грузовики.
   Хорхе направил машину к ближайшей бензоколонке.  Рядом  с  ней  приютился
круглосуточный ресторанчик быстрого обслуживания с собственной автостоянкой.
Вокруг  двух  автомобилей  суетились  какие-то   темные   силуэты,   человек
пять-шесть. Когда сине-белый полицейский "шевроле" приблизился, они вскинули
головы, чтобы всмотреться: кого там еще несет.
   Потом вдруг с невероятной  быстротой  все  изменилось.  Группа  бросилась
врассыпную; заметались тени рук и ног.
   Через несколько секунд захлопали двери, завизжали покрышки,  и  несколько
машин рванули  в  темноту.  Само  собой,  уходили  они  не  по  шоссе,  а  в
переплетенье улиц своего городка, где легче исчезнуть.
   Двое полицейских повеселились на славу.
   - Хоть одно доброе дело сегодня сделано, - подытожил Эйнсли. - Мы  только
что разогнали сходку торговцев наркотиками.
   Они оба знали, что на этом шоссе  было  опасно  ездить,  особенно  ночью.
Здесь шуровали воры, наркодельцы, проститутки, грабители.
   При виде полицейской машины  все  смылись.  Эйнсли  дал  Хорхе  денег  на
бензин, а сам зашел в ресторан купить кофе и две  пачки  печенья,  не  забыв
попросить у кассирши счет. Даже за мелкие расходы им полагалась компенсация,
не говоря уже о двойной оплате за сверхурочную работу: бухгалтерии  придется
раскошелиться за эту ночную поездку.
   Потягивая  кофе  через  соломинку,  вставленную  в  крышку   пластикового
стакана, Хорхе вновь вывел машину на трассу.

Глава 4

   В половине четвертого утра их "шевроле" по-прежнему  стремительно  мчался
на север. Легковушек встречалось мало,  транспортный  поток  преимущественно
состоял из  тяжеловозов.  До  места  назначения  оставалось  еще  около  ста
пятидесяти километров.
   - Не волнуйтесь, сержант, теперь точно успеем. Без проблем!
   Реплика Хорхе прозвучала как раз в тот момент, когда впервые  со  времени
выезда из Майами Эйнсли почувствовал,  что  внутреннее  напряжение  спадает.
Вглядываясь в темноту за окном, он ответил:
   - Просто мне не терпится услышать, что он хочет сообщить.
   Он имел в виду Дойла. Карен права, неожиданно подумал он. Его  интерес  к
Дойлу действительно перерос чисто профессиональный. Побывав на  местах  всех
совершенных Дойлом кровавых преступлений, проведя многие месяцы в  охоте  за
убийцей и увидев под конец, что тот нисколько не раскаивается  в  содеянном,
Эйнсли пришел к убеждению, что этому человеку не место на  земле.  Он  хотел
услышать, как Дойл признается в своих злодеяниях, а потом  -  вопреки  тому,
что Эйнсли говорил Хорхе совсем недавно, - он хотел увидеть, как Дойл умрет.
Теперь приглашение на казнь было для него почти неизбежным.
   - О, Господи! - воскликнул вдруг Хорхе. - Гляньте-ка,  по-моему,  впереди
затор.
   Движение на север становилось все медленнее, машины шли нос  в  нос.  Те,
что были впереди, замерли. По  другую  сторону  заграждения  шоссе  в  южном
направлении было абсолютно пусто.
   - Дьявол! Вот ведь дьявол! - Эйнсли в сердцах грохнул кулаком  по  панели
приборов.
   Они тоже встали, перед ними тянулась длинная  череда  красных  габаритных
огней. Еще дальше впереди поблескивали маячки  дорожной  полиции  и  "скорой
помощи".
   - Езжай по обочине, - скомандовал Эйнсли. - Включи наш спецсигнал.
   Хорхе щелкнул переключателем,  проблесковый  маячок  на  крыше  пришел  в
действие,  и  сине-белый  автомобиль  стал  медленно  пробираться  к  правой
обочине. Выбравшись на нее, они смогли хоть медленно, но верно  продвигаться
вперед. Остальные машины стояли, дверцы  были  открыты,  некоторые  водители
выглядывали из них, пытаясь понять, из-за чего задержка.
   - Поднажми! - приказал Эйнсли. - Время дорого!  Но  уже  через  несколько
секунд они  увидели  перед  собой  сразу  несколько  патрульных  автомобилей
дорожной полиции штата, перекрывших шоссе полностью, включая и  ту  обочину,
по  которой  к  ним  приблизилась  сейчас  машина  полицейских  из   Майами.
Лейтенант-дорожник  жестом  приказал  им  остановиться.  Эйнсли  вышел   ему
навстречу.
   - Далековато вы забрались, ребята, - сказал лейтенант. - Сбились с пути?
   - Никак  нет,  сэр.  -  Эйнсли  показал  ему  свое  удостоверение.  -  Мы
направляемся в Рэйфорд и очень торопимся.
   - Тогда вынужден вас  огорчить,  сержант.  Эта  дорога  закрыта.  Впереди
серьезная авария. Большой бензовоз врезался в ограждение и перевернулся.
   - Позвольте нам проскочить, лейтенант!
   - Нет! - Тон офицера стал жестче. - Вы не представляете, о чем  говорите.
Там такое творится! Водитель бензовоза мертв. Скорее  всего,  погибли  двое,
находившиеся в легковой машине, которую он смял в  гармошку.  Цистерна  дала
большую  течь.  Двадцать  тонн  высокооктанового  топлива   растекаются   по
асфальту.  Мы  полностью  остановили  движение  по  шоссе.   Не   дай   Бог,
какой-нибудь идиот щелкнет зажигалкой! Машины пожарных скоро покроют это все
пеной, но они еще в пути. Поэтому, уж извините, но я не могу вас пропустить.
   Лейтенанта окликнул один из его подчиненных, а Эйнсли наклонился к  Хорхе
Родригесу:
   - Придется менять маршрут.
   Хорхе расстелил карту Флориды на капоте и сверился  с  ней.  В  ответ  он
покачал головой.
   - Времени не хватит, сержант. Нам нужно изрядно отмахать назад по  шоссе,
а потом пробираться местными дорогами. Там не мудрено заплутать. Не лучше ли
нам прокатиться поверх пены?
   - Ничего не выйдет. Во-первых, пенообразующее средство "Ф" - это попросту
мыло. На нем скользишь хуже, чем  по  льду.  А  внизу  все  равно  останется
бензин. Одна искра из нашей выхлопной трубы - и гореть нам в  аду.  Так  что
выбора нет, надо разворачиваться. Не теряй времени, поехали!
   Когда они уже сели в машину, к  ним  бегом  вернулся  лейтенант  дорожной
полиции.
   - Хочу вам помочь, - выпалил он на одном дыхании. - Я только что связался
с нашим штабом. Их информировали, куда и зачем вы едете. Вот как  вам  лучше
следовать дальше.  Возвращайтесь  отсюда  на  юг  до  Миканопи,  туда  ведет
Семьдесят третья автострада. Затем берите курс на запад до  Четыреста  сорок
первого шоссе. - Хорхе торопливо записывал указания лейтенанта. - До него вы
доберетесь очень быстро. Поверните налево и поезжайте  на  север  в  сторону
Гейнсвилла.  Шоссе  там  отличное,  есть  где  разогнаться.  Не  доезжая  до
Гейнсвилла, увидите пересечение с  Триста  тридцать  первым  шоссе.  Там  на
светофоре свернете направо, и сразу на углу вас  будет  ждать  наша  машина.
Фамилия патрульного Секьера. Следуйте за ним - он будет сопровождать вас  до
самого Рэйфорда.
   - Спасибо, лейтенант, - кивнул в ответ Эйнсли. -  Мы  можем  пользоваться
мигалкой и сиреной?
   - Включайте все, что есть на борту. Знаете, мы тут наслышаны о Дойле.  Вы
уж проследите, чтобы этого монстра поджарили по всем правилам.
   Хорхе  привел  машину  в  движение.  Обнаружив  разрыв  в  разделительном
заграждении, он выехал на противоположную сторону шоссе и вдавил акселератор
в пол. Сияя мигалкой, завывая сиреной, "шевроле" помчался назад на юг.

***

   Теперь они действительно оказались в полнейшем цейтноте.  Эйнсли  понимал
это. Хорхе тоже.
   Задержка и объезд обойдутся им без  малого  в  час.  На  приборной  доске
высвечивались цифры: 5.34. До казни Зверя оставалось меньше полутора  часов.
Даже если дальше все будет гладко, ехать им еще минут сорок. Стало быть, они
прибудут в Рэйфорд в шесть четырнадцать. А ведь  нужно  еще  попасть  внутрь
тюрьмы, дойти до камеры Дойла, плюс время на то, чтобы  заключенного  успели
отвести к месту казни, а потом - пристегнуть к электрическому стулу. Словом,
максимум на что мог рассчитывать Эйнсли, это полчаса.
   Мало! Прискорбно мало!
   Но придется уложиться.
   Эйнсли  не  переставал  чертыхаться  про  себя,  испытывая  непреодолимое
желание заставить Хорхе ехать быстрее. Но это было едва ли возможно -  Хорхе
и без того держал предельную скорость.  Да,  вел  он  машину  мастерски,  не
спуская глаз с дороги, плотно сжав губы, крепко  вцепившись  в  руль  обеими
руками. Путеводитель он передал Эйнсли, который с помощью фонарика  по  мере
надобности сверялся с ним. Четыреста сорок первое шоссе было значительно уже
дороги И-75. К тому же,  его  пересекали  трассы  местного  значения,  да  и
движение оказалось оживленнее, чем можно было ожидать  в  такой  час.  Хорхе
творил чудеса, экономя каждую секунду. Проблесковый маячок и сирена были  им
в помощь - многие водители, заметив их приближение в зеркало  заднего  вида,
подавали вправо,  освобождая  путь.  Начался  мелкий  дождь,  стоило  дороге
нырнуть в низину, как ее окутывал туман, словом, скорость пришлось снижать.
   - Черт! - заскрежетал зубами Эйнсли. - Нет, нам никак не успеть.
   - Еще есть шанс. - Хорхе подался вперед  и  всмотрелся  в  дорогу,  вновь
набирая скорость. - Доверьтесь мне, сержант.
   "Только это мне и остается, - подумал Эйнсли. - Сейчас свое слово  должен
сказать Хорхе, а мое - впереди, быть  может...  Нужно  перестать  дергаться,
переключиться  на  что-нибудь  другое.  Думай  о  Дойле!  Какой  сюрприз  он
заготовил? Скажет наконец правду, которой от него так и не сумели добиться в
суде?.."

***

   Не  было  такой  газеты  в  стране,  которая  не  уделила   бы   внимания
сенсационному судебному процессу по делу Элроя Дойла, отчеты о нем ежедневно
показывали  в  теленовостях.  Перед  зданием  суда  практически   непрерывно
проходили демонстрации с требованием казнить злодея. Между  репортерами  шла
ожесточенная борьба за те несколько мест в зале, которые были  отведены  для
прессы.
   Общественное негодование в особенности распалило решение прокурора  штата
предъявить Дойлу обвинение только в одном, самом последнем из совершенных им
двойных  убийств.  Кингсли  и  Нелли  Темпоун  -  состоятельная   чернокожая
супружеская пара, уже пожилая, - были зверски замучены в своем  доме  в  Бэй
Хайте, в фешенебельном районе Майами.
   Выходило, что, если Дойла осудят за убийство этой четы, остальные  десять
преступлений, которые он совершил (а в этом ни у кого сомнений не было), так
навсегда и останутся не раскрытыми.
   Когда прокурор Адель Монтесино с одобрения своего руководства повела дело
именно так, это  вызвало  бурю  возмущения  родственников  остальных  жертв,
которые  жаждали  справедливости  и  отмщения  за  загубленные  жизни  своих
близких. К критике этого решения сразу подключилась пресса, в  которой  Дойл
еще до суда был признан виновным. Газеты и телевидение обычно  не  опасались
последствий в таких ситуациях.  "Где  это  слыхано,  чтобы  серийный  убийца
подавал в суд за клевету?" - заметил один из редакторов.
   Атмосфера накалялась.
   Стало известно, что даже  начальник  полиции  Майами  лично  обращался  в
прокуратуру с просьбой включить в обвинительное заключение еще хотя бы  одно
двойное убийство.
   Однако Адель Монтесино, невысокая, полная дама лет сорока  пяти,  которую
некоторые заглазно называли бой-бабой, упрямо стояла на своем. Она  занимала
свой выборный пост третий четырехлетний срок подряд, уже  объявила,  что  не
будет  снова  добиваться  переизбрания,  а  потому  могла   себе   позволить
абсолютную независимость.
   Сержант Малколм Эйнсли был в числе тех, кто присутствовал  на  обсуждении
стратегии обвинения накануне суда, и  сам  слышал  слова  миссис  Монтесино:
"Только по делу Темпоунов мы имеем железные доказательства вины Дойла".
   И, загибая пальцы на руке, она перечислила ключевые моменты: "Дойла взяли
на месте преступления. На нем обнаружены следы  крови  обеих  жертв,  а  под
ногтями частички кожи убитого мужчины. Мы имеем нож  с  отпечатками  пальцев
Дойла, который экспертиза определила как орудие убийства. И, наконец, у  нас
есть отличный  свидетель,  к  которому  присяжные  отнесутся  с  доверием  и
состраданием. Ни один суд в мире не вынесет Дойлу оправдательный приговор".
   Упомянутым свидетелем был  Айвен,  двенадцатилетний  внук  Темпоунов.  Он
гостил у бабушки с дедушкой в тот день, когда Дойл ворвался в дом и напал на
хозяев. Спрятавшись в соседней комнате,  онемев  от  ужаса,  мальчик  сквозь
неплотно прикрытую дверь видел, как убийца методично терзал ножом несчастных
стариков. Хотя Айвен прекрасно понимал, что рискует  тоже  быть  убитым,  он
нашел в себе мужество неслышно добраться до телефона и  позвонить  в  службу
911.
   Полиция прибыла слишком поздно, чтобы спасти Темпоунов, но Элрой Дойл был
схвачен на месте преступления, весь залитый кровью своих жертв. Когда  врачи
вывели Айвена из шокового состояния, он так достоверно и четко рассказал  об
увиденном, что Адель Монтесино не сомневалась: его свидетельские показания в
суде будут более чем убедительными.
   "Теперь представьте, что мы выдвинем обвинение в остальных  убийствах,  -
продолжала  свою  речь  прокурор.  -  Ни  по  одному  из  них  у   нас   нет
стопроцентных, неопровержимых доказательств. Да, косвенных  улик  много.  Мы
можем доказать, что именно Дойл мог совершить эти преступления - всякий  раз
он находился поблизости и у него нет алиби. С места первого из этих  убийств
у нас есть частичный отпечаток ладони, который почти  наверняка  принадлежит
Дойлу, хотя специалисты по дактилоскопии обнаружили  лишь  семь  совпадающих
характеристик, а для стопроцентной  идентификации  требуется  девять.  Кроме
того, доктор Санчес считает, что остальные жертвы были убиты  другим  ножом,
не тем, что мы имеем в деле Темпоунов с отпечатками пальцев Дойла. Ясно, что
убийца мог иметь несколько ножей, скорее всего, так оно и было. Беда в  том,
что полиции не удалось их обнаружить.
   Любой адвокат мертвой хваткой вцепится в эти уязвимые места обвинения.  А
стоит породить у присяжных хоть  тень  сомнения  в  доказанности  одного  из
убийств, они  начнут  сомневаться  во  всем,  даже  в  нашем  неопровержимом
обвинении по делу Темпоунов.