Его камердинер и горничная Юджинии тоже имели в доме свои  комнаты,
но сейчас улетели в Италию вместе с хозяевами.
   Старейшим  из  Даваналей  был  Вильгельм.  Этот  патриарх,  которому  уже
исполнилось девяносто семь лет, занимал верхний этаж дома. За ним  ухаживали
слуга и его жена, исполнявшая обязанности сиделки.
   - Дедушка и сейчас здесь, а мистер и миссис Васкезес  при  нем,  хотя  их
почти не видно и не слышно, - пояснила Фелиция.
   По ее словам,  несмотря  на  старческий  маразм,  у  Вильгельма  Даваналя
случались периоды просветления, "хотя теперь все реже и реже".
   Еще в доме жил дворецкий Хэмфри Холдсворт вместе с  женой-поварихой.  Для
двух садовников и шофера, у каждого из которых была семья, отвели  отдельную
постройку на задах усадьбы.
   Эйнсли понимал,  что  всех  этих  людей  придется  допросить  о  событиях
прошедшей ночи.
   - Давайте вернемся к тому моменту,  когда  вы  обнаружили,  что  ваш  муж
мертв, - сказал он Фелиции. - Как я понял, вы  находились  в  его  кабинете,
когда прибыл патрульный Наварро?
   - Да, - она не торопилась с ответом, явно обдумывая его. - То  есть,  как
только я обнаружила Байрона, я сразу бросилась вызывать полицию по  телефону
в холле. А потом... Не могу сразу объяснить этого, но что-то заставило  меня
туда вернуться. Вероятно, я просто  еще  была  в  шоке.  Это  случилось  так
внезапно и так испугало меня...
   - Я могу вас понять, - сказал Эйнсли с  сочувствием.  -  Меня  интересует
другое. В этих двух случаях, когда вы оставались наедине с  телом  мужа,  вы
ничего не трогали у него в комнате? Ничего не  передвигали  и  не  меняли  в
обстановке?
   - Абсолютно ничего, - покачала  головой  Фелиция.  -  Наверное,  я  чисто
инстинктивно понимала, что не должна ничего трогать. К тому же, я не  могла,
просто не в силах была себя заставить  даже  близко  подойти  к  несчастному
Байрону или к его столу... - голос ее сорвался.
   - Спасибо, - сказал Эйнсли. - С вопросами пока все.
   Фелиция   Мэддокс-Даваналь   поднялась.   Она   уже    снова    полностью
контролировала свои эмоции.
   - Мне искренне жаль, -  сказала  она,  -  что  наш  разговор  начался  на
неприятной ноте. Быть может, со временем мы сумеем больше  понравиться  друг
другу.
   Неожиданно она протянула руку и  прикоснулась  к  руке  Эйнсли,  пробежав
кончиками пальцев по тыльной стороне его ладони.  Это  продолжалось  секунду
или две - не больше. Затем она резко повернулась и вышла из комнаты.

***

   Оставшись в одиночестве, Эйнсли прямо из гостиной сделал  два  звонка  по
радиотелефону. Потом вернулся в тренажерный зал и кабинет Байрона  Мэддокса,
где  было  теперь  оживленно.  Прибыла  и  уже  принялась  за  дело   группа
криминалистов, медэксперт Сандра Санчес склонилась над трупом. Представитель
прокуратуры Кэрзон Ноулз наблюдал, задавал вопросы, вел записи.
   Эйнсли сразу заметил,  что  за  окнами  идет  дождь,  но  Хорхе  Родригес
успокоил его:
   - Они успели сделать снимки следов и гипсовые отливки тоже.
   Фотограф устанавливал штатив, чтобы заснять грязные  пятна  за  опущенной
шторой, после этого грязь подотрут, а образец пошлют  на  анализ.  По  всему
помещению шел поиск отпечатков пальцев.
   - Нужно поговорить, - сказал Эйнсли. Отведя Хорхе в сторонку, он  передал
ему содержание своей беседы с Фелицией Мэддокс-Даваналь и продиктовал  имена
людей, которых надлежало допросить. - Я вызвал  папашу  Гарсия.  Он  поможет
тебе в работе со свидетелями и во всем остальном. А мне нужно ехать.
   - Уже? - Хорхе посмотрел на него с любопытством.
   - Да. Нужно повидать кое-кого, кто знает подноготную наших  династических
семей, в том числе и этой. Может, что-нибудь мне присоветует.

Глава 8

   Само ее имя было легендарным. В свое  время  она  считалась  известнейшим
криминальным репортером страны. Ее слава распространялась далеко за  пределы
Флориды  и  столицы  штата  Майами,  где  она,  по  большей  части,  черпала
информацию для своих репортажей. Она была  ходячей  энциклопедией  фактов  и
имен - не только в преступном мире, но и в политике,  бизнесе,  богеме,  что
неудивительно, если учесть, насколько часто нити преступлений вели именно  в
эти социальные слои. Ныне она почти отошла от дел. "Почти" в  данном  случае
означало, что если ее вдруг обуревало желание поработать, она писала  книгу,
за которой издатели заранее выстраивались в очередь, а публика  расхватывала
в считанные дни, хотя в последнее время  писательством  она  занималась  все
реже, предпочитая просто сидеть в окружении своих  воспоминаний  и  собак  -
трех китайских мопсов Эйбла, Бейкера и Чарли. Но ни острота  интеллекта,  ни
память не изменили ей.
   Звали ее Бет Эмбри, и хотя возраст свой она скрывала так  тщательно,  что
он не был указан  даже  в  самом  подробном  справочнике  "Кто  есть  кто  в
Америке", ей перевалило за семьдесят. Жила она в  высотном  жилом  комплексе
Оукмонт-Тауэр в Майами-Бич в квартире с видом на океан. Малколм  Эйнсли  был
одним из ее многочисленных друзей.
   Он позвонил ей из дома Даваналей и попросил о встрече.
   - Знаю, знаю, зачем я тебе  понадобилась,  -  приветствовала  она  его  с
порога. - В новостях показали, как ты въезжал к  Даваналям  и,  как  обычно,
сцепился с репортерами.
   - С тобой я никогда не ссорился, - напомнил он.
   - Это потому, что ты меня побаивался.
   - Я до сих пор тебя боюсь.
   Оба рассмеялись. Эйнсли  приложился  к  ее  щеке  Эйбл,  Бейкер  и  Чарли
подпрыгивали вокруг них и заходились лаем.
   Хотя Бет Эмбри никогда не  была  красива  в  общепринятом  смысле,  живая
естественность  каждого  ее  движения  и  неподражаемая  мимика  делали   ее
привлекательнее иных красавиц. Высокорослая и худая, она держала  спортивную
форму несмотря на возраст, а в одежде отдавала предпочтение джинсам и  ярким
рубашкам из хлопка - в этот день на ней была ковбойка в желто-белую клетку.
   Они  познакомились  десять  лет  назад,  когда  пожилая  газетчица  стала
навязчиво появляться везде, где следствие вел Эйнсли, и настаивать на личной
встрече с ним. Поначалу это безумно его раздражало, но потом  он  обнаружил,
что беседы с ней дают ему не меньше новых идей и информации, чем он мог дать
ей. Научившись ей доверять, Эйнсли стал подкидывать Бет сенсационные сюжеты,
убедившись, что она отлично  маскирует  свои  источники.  Ему  случалось  не
единожды обращаться к ней за помощью и советом, так было и в этот раз.
   - Подожди секундочку, - сказала она, сгребла своих собачонок в  охапку  и
отнесла в соседнюю комнату. Вернувшись, спросила:
   - Слышала я, ты был  при  казни  Элроя  Дойла?  Что,  захотелось  увидеть
торжество справедливости?
   - Я был там не по своей воле, - покачал головой Эйнсли.  -  Дойл  захотел
поговорить со мной. Ее брови взлетели высоко:
   - Предсмертное признание? Тянет на недурной очерк.
   - Вполне возможно, но только не сейчас.
   - Я все еще пописываю. Обещаешь отдать мне этот материал?
   Эйнсли раздумывал, но не долго.
   - О'кей, если буду вести это дело и дальше, постараюсь, чтобы  ты  первая
узнала подробности. Но пока никому ни слова.
   - Само собой! Разве я подводила тебя когда-нибудь?
   - Нет, - признал он, хотя с Бет Эмбри нужно  всегда  оставлять  за  собой
свободу маневра.
   Разговор о Дойле напомнил Эйнсли, что Руби Боуи уже  должна  была  начать
свое расследование. Он надеялся как можно быстрее  раскрыть  свалившееся  на
него новое преступление.
   - Ну что, поговорим о Даваналях не для печати? - спросил он Бет.
   - Поговорим, но только тогда уж и не для протокола, - кивнула она. - Пишу
я сейчас редко - нахальная молодежь потеснила  старушку,  но  за  историю  с
Даваналем могу и побороться.
   - Я был уверен, что ты о них знаешь немало. Не волнуйся, твое  имя  ни  в
каких протоколах фигурировать не будет.
   - Даванали - это наша история. А судьба Байрона Мэддокс-Даваналя, как они
заставили  его  именоваться,  сложилась  весьма  печально.  Я  нисколько  не
удивлена, что его убили, но еще меньше  удивилась  бы,  узнав,  что  он  сам
наложил на себя руки. Кстати, у тебя есть подозреваемые?
   - Пока нет. На первый взгляд, убийца проник в дом извне.  Но  объясни  же
мне, чем судьба Байрона была так уж печальна?
   - Ему на собственной шкуре довелось познать  ту  истину,  что  не  хлебом
единым жив человек, даже если это не простой хлеб,  а  бутерброд  с  толстым
слоем масла, - Бет хихикнула. - Узнаешь, откуда я это цитирую?
   - Конечно. А сама-то ты  знаешь,  что  цитируешь  из  разных  источников?
Начало из Второзакония, а конец из Матфея и Луки.
   - Ну, ты даешь! Все-таки семинария - это как пожизненное  клеймо,  а?  Не
хочешь снова влезть в сутану? Она будет тебе к лицу. - Прилежная прихожанка.
Бет никогда не упускала случая пройтись по поводу прошлого Эйнсли.
   - Издевайся... Тебе я всегда подставлю другую щеку.  Это,  между  прочим,
тоже из Матфея и Луки. А теперь расскажи мне о Байроне.
   - Так и быть. Сначала он стал для семьи символом надежды  на  продолжение
славных традиций Даваналей в новом поколении, потому  они  и  принудили  его
после женитьбы на Фелиции взять двойную фамилию. Она - единственный  отпрыск
Даваналей, и если у нее не будет детей, что теперь вполне  может  случиться,
их род прервется. Судя по тому, сколько спермы разбазарил  Байрон  по  всему
Майами, Фелиции тоже ее перепало немало, но только что-то без толку.
   - Я слышал, что и в семейном бизнесе он не преуспел.
   - Не то слово!  Это  была  просто  катастрофа.  Наверняка  тебе  об  этом
рассказала сама Фелиция, как и про отступные, которые они ему платили, чтобы
он только не лез больше в дела фирмы, так?
   - Угадала.
   - Было нетрудно. Фелиция всем плачется. Она до  такой  степени  презирала
его, что он должен был чувствовать себя последним ничтожеством.
   - Как ты думаешь, Фелиция могла убить мужа?
   - А ты сам как считаешь?
   - По-моему, нет.
   Бет решительно помотала головой.
   - Верно, она не стала бы его убивать. Во-первых,  Фелиция  слишком  умна,
чтобы сотворить такую колоссальную глупость. Во-вторых, Байрон был ей нужен.
   Эйнсли  припомнились  слова  Фелиции  о  том,  что  такая  жизнь   вполне
устраивала их обоих, а ей давала в некотором смысле больше свободы.
   Нетрудно было догадаться, что это за "свобода".
   Бет посмотрела на него испытующе:
   - Ты ведь все и сам  понял,  я  надеюсь?  Имея  Байрона  в  тылу,  ей  не
приходилось  опасаться,  что  один  из  ее  многочисленных  мужчин  чересчур
возомнит о себе и начнет склонять ее к замужеству.
   - У нее так много любовников? Бет зашлась от смеха.
   -  Со  счета  собьешься!  Фелиция  просто  пожирает  мужчин.  Как  только
очередной надоедает, следует смена караула. А стоит  какому-нибудь  выскочке
пристать к ней с серьезными намерениями,  ей  достаточно  сказать:  "Прости,
дорогой, но я замужем".
   Бет снова смерила его лукавым взглядом.
   - Послушай, а с тобой она часом не  заигрывала?..  Я  так  и  знала!  Она
попробовала на тебе свои чары. И не отпирайся, ты уже покраснел.
   - Это длилось всего мгновение, - покачал он головой. - И  вообще,  скорее
всего мне просто показалось...
   - Ничего тебе не показалось, друг мой. Учти, если ты ей хотя  бы  немного
понравился, она от тебя так не отстанет. И  тогда  берегись:  медок  у  этой
пчелки сладок, но и жалит она пребольно.
   - Поговорим лучше о династии Даваналей. Давно ли она возникла?
   - В конце прошлого века... - Бет ненадолго  задумалась.  -  Да,  я  почти
уверена: в тысяча восемьсот девяносто восьмом году. Они  выпустили  о  самих
себе книжку, я кое-что из нее запомнила. Сайлас Даваналь и  его  жена  Мария
эмигрировали сюда из Верхней Силезии. Это где-то между Германией и  Польшей.
У него водились какие-то деньги, хотя и немного, на  них  он  открыл  лавку,
которая к концу его жизни превратилась в универмаг  "Даваналь",  составивший
основу богатства семьи. У Сайласа и Марии родился сын Вильгельм...
   - Который сейчас уже на ладан дышит, не так ли?
   - О, это опять Фелиция тебе нашептала. Жена Вильгельма умерла  много  лет
назад, но сам он, несмотря на сверхпочтенный возраст, еще держится молодцом.
Я слышала, в их доме ничто не ускользает от его внимания. Рекомендую тебе  с
ним потолковать.
   А Фелиция говорила о старческом маразме, отметил про себя Эйнсли.
   - Поговорю с ним непременно, - сказал он вслух.
   - Как бы то ни было, - продолжала Бет Эмбри,  -  с  течением  десятилетий
семья Даваналей становилась все богаче и влиятельнее. В этом  смысле  вершин
достигли Теодор и Юджиния Даваналь. Оба они по характеру типичные тираны...
   - По-моему, этим отличаются все богачи.
   - Здесь ты не совсем  справедлив.  Некоторые  из  них  просто  болезненно
самолюбивые и гордые люди.
   - А чем им гордиться?
   - Всем. Они всегда тщательно оберегали свою репутацию.  В  глазах  других
они должны выглядеть  безукоризненно,  казаться  воплощенным  совершенством,
своего рода высшей расой. И потому свои маленькие грешки и пороки они прячут
от чужих глаз так надежно, что даже тебе, опытному сыщику, будет нелегко  до
них докопаться.
   - Судя по тому, что ты мне рассказала, - заметил Эйнсли, - Фелиция  ведет
себя совсем не безупречно.
   - Это потому, если угодно, что она более современный человек.  Но  и  она
тоже весьма дорожит честью семьи хотя бы по той причине, что  этого  требуют
от нее родители, которые все еще  крепко  держат  семейные  деньги  в  своих
руках. Они долго не могли ей простить Байрона. Этот малый потому  и  получал
от них щедрую подачку, что они стараются сохранить в тайне нелады в семейной
жизни Фелиции. По большому счету им плевать, какой образ жизни  ведет  дочь,
главное, чтобы все было шито-крыто.
   - И что же, удается все скрывать?
   - К большому огорчению Теодора и Юджинии, не совсем. По  моим  сведениям,
недавно в семье был грандиозный скандал,  и  старики  выдвинули  ультиматум:
если Фелиция еще раз посмеет запятнать позором имя  Даваналей,  она  лишится
возможности руководить своей обожаемой телекомпанией...
   Они разговаривали еще  какое-то  время.  В  обмен  на  информацию  Эйнсли
поделился с Бет Эмбри некоторыми деталями дела Мэддокс-Даваналь.
   - Спасибо, Бет, - сказал он, когда настало время прощаться,  -  беседы  с
тобой всегда дают мне пищу для размышлений.
   Освобожденные из заточения Эйбл, Бейкер и Чарли проводили его  заливистым
лаем.

***

   Когда Малколм Эйнсли вернулся в усадьбу Даваналей,  пластиковый  мешок  с
останками Байрона  Мэддокс-Даваналя  как  раз  укладывали  в  машину,  чтобы
отправить на вскрытие в морг  округа  Дейд.  Сандра  Санчес  уехала  раньше,
оставив следственной группе заключение, что смерть наступила между  пятью  и
шестью часами утра, то есть примерно  за  два  часа  до  того,  как  Фелиция
сообщила о случившемся в полицию.
   В комнате покойного уже было не столь оживленно, хотя ведущий криминалист
Хулио Верона продолжал рыскать в поисках улик.
   - Найдите для меня позже минутку, - сказал он Эйнсли. - Мне  нужно  будет
вам кое-что показать.
   - О'кей, Хулио.
   Но сначала он поговорил с детективами Хорхе Родригесом и Хосе Гарсией.
   - Какие новости? - спросил он.
   - Он думает, что это сделал дворецкий.  -  Хорхе  с  ухмылкой  кивнул  на
Гарсию.
   - Очень  смешно!  -  вяло  парировал  тот.  -  Просто  я  не  верю  этому
Холдсворту, вот и все. Я допросил его и нутром чую, он лжет.
   - В чем же?
   - Во всем. Что не слышал выстрела или другого шума, хотя живет на этом же
этаже. Что не заходил в эту комнату, пока его не позвала жена покойного  уже
после того, как позвонила в полицию. Голову готов отдать  на  отсечение,  он
что-то скрывает от нас.
   - Вы уже проверили его прошлое? - спросил Эйнсли.
   - Само собой. Он все еще британский подданный.
   У  нас  в  Штатах  живет  по  Грин-карте  уже  пятнадцать   лет.   Ничего
криминального за ним не водится. Я позвонил также  в  иммиграционную  службу
Майами, где на него заведено досье.
   - Есть что-нибудь интересное?
   - Как это ни странно, за Холдсвортом числилось правонарушение в Англии, и
у него хватило ума сообщить об этом, когда он подавал на  Грин-карту.  Такие
вещи рано или поздно все равно  всплывают,  хотя  в  его  случае  это  сущие
пустяки.
   - И все-таки, что же?
   - Когда ему было восемнадцать - то есть тридцать три года тому назад - он
стащил бинокль из чужой машины. Это дело заметил полисмен и задержал его. Он
сразу признал свою вину, получил два года испытательного срока и больше ни в
чем замечен не был. Парень из иммиграционной службы сказал, что  при  выдаче
видов на жительство они закрывают глаза на мелкие правонарушения, тем  более
совершенные так давно, если о них честно заявляют. Словом, я только  попусту
потратил время.
   - Ничто никогда не бывает зря, сохрани свои записи, -  покачивал  головой
Эйнсли. - Опрос других свидетелей что-нибудь дал?
   - Почти ничего, - ответил Хорхе. -  Двое  -  жена  шофера  и  садовник  -
припомнили, что слышали  звук,  похожий  на  выстрел,  но  решили,  что  это
выхлопная труба машины. Они не в состоянии сколько-нибудь точно  определить,
в котором часу это случилось. Говорят только, что было еще совсем темно.
   - Со стариком кто-нибудь разговаривал? Я имею в виду Вильгельма Даваналя.
   - Нет.
   - Тогда я сам это сделаю, - подытожил Эйнсли. Потом он,  Хорхе  и  Гарсия
подошли к Хулио Вероне, находившемуся в дальнем углу комнаты.
   - Посмотрите-ка на это, - командир группы криминалистов запустил  руку  в
резиновой  перчатке  внутрь   пластикового   пакета   и   достал   маленький
позолоченный  будильник,   поставив   его   на   письменный   стол   Байрона
Мэддокс-Даваналя.
   - Мои люди обнаружили эти часики именно там, куда я их сейчас поставил, -
пояснил он. Потом достал снимок, сделанный "полароидом." - Вот,  это  хорошо
видно на фотографии. Теперь, если вы посмотрите на заднюю крышку будильника,
то увидите следы крови. Для такой маленькой поверхности  ее  там  достаточно
много. А между тем... - Он выдержал эффектную паузу. - ..  Между  тем,  если
предположить, что это кровь убитого, она никак не  могла  испачкать  тыльную
сторону будильника, если он тут стоял.
   - Ну, и какой отсюда вывод? - спросил Эйнсли.
   - В момент убийства или  сразу  после  него  часы  уронили  со  стола  на
испачканный кровью пол. Позже некто - это мог  быть  сам  убийца  -  заметил
часы, поднял и поставил на то место, где их и снял наш фотограф.
   - Остались отпечатки пальцев?
   - Да, и вполне четкие. Но что еще  важнее  -  на  будильнике  только  два
кровавых следа пальцев и больше никаких других отпечатков.
   - Стало быть, если мы найдем обладателя этих  пальчиков,  можно  считать,
что убийца у нас в руках! - обрадованно воскликнул Хосе Гарсия.
   - А вот это уже вам решать,  парни,  -  пожал  плечами  Верона.  -  Скажу
только, что к тому, кто оставил отпечатки на часах, у меня нашлись бы весьма
неприятные вопросы. Но в любом случае мы сверимся с картотекой, и  если  там
найдутся такие же отпечатки, к утру это будет известно. Еще сутки  уйдут  на
анализ крови и сравнение ее с кровью покойного. Впрочем, я думаю,  следующая
наша находка заинтересует вас еще больше. Прошу взглянуть.
   Он  подвел  детективов  к  шкафчику  из  полированного  дуба,   стоявшему
поблизости от тренажеров.
   - Эта штука была заперта, но в ящике стола нашелся к ней ключик, - Верона
жестом фокусника распахнул створки,  обнажив  внутренность,  обитую  красным
бархатом, на котором особенно эффектно смотрелась сталь оружия.  Здесь  были
дробовик системы  "Браунинг",  полуавтоматический  охотничий  "Винчестер"  и
карабин-автомат  "Гроссман"  двадцать  второго  калибра,   стоявшие   рядком
прикладами в пазах и с зафиксированными металлическими  защелками  стволами.
Правее на двух крючках висел девятимиллиметровый пистолет "Глок" -  под  ним
были крючки, тоже предназначавшиеся для пист