Слушайте,  одного  этого  дела  достаточно,  чтобы  посадить   Дойла   на
электрический стул, а казнить человека все  равно  можно  только  один  раз,
верно?"
   Прокурор штата держалась своего плана, несмотря на все  протесты.  Одного
она не предусмотрела:  после  суда  ее  отказ  обвинить  Дойла  в  остальных
убийствах у многих, особенно у активистов движения за отмену смертной казни,
создал впечатление,  что  над  виновностью  Дойла  вообще  изначально  витал
большой знак вопроса. Пошли слухи, что вина Дойла  сомнительна  даже  в  том
единственном преступлении, за которое его осудили и приговорили к смерти. Да
и сам суд сопровождался скандалами и ожесточенной полемикой, доходящей  чуть
ли не до драки.
   Поскольку сам подсудимый не располагал средствами для защиты, судья  Руди
Оливадотги назначил ему в адвокаты Уилларда Стельцера - опытного специалиста
по уголовным делам.
   Среди юристов Майами Стельцер  пользовался  известностью  не  только  как
блестящий адвокат, но и благодаря эксцентричности манер и внешности. В  свои
сорок лет он упрямо отказывался приходить в  суд  одетым  в  соответствии  с
правилами, предпочитая  костюмы  и  галстуки  в  стиле  ретро.  Его  любимым
периодом  были  пятидесятые.  Где  он  умудрялся  доставать  соответствующие
наряды, оставалось загадкой, а свои длинные черные волосы он заплетал  сзади
в косичку.
   Верный репутации, Стельцер сумел настроить против себя  как  обвинителей,
так и судью первым же своим шагом. Он заявил, что в округе  Дейд  невозможно
подобрать беспристрастных присяжных из-за обилия нежелательных публикаций  в
прессе и подал прошение о переносе заседаний суда в другое место.
   Судья, скрепя сердце,  это  ходатайство  удовлетворил,  и  слушание  было
перенесено на шестьсот километров от Майами в Джексонвилл.
   Вполне предсказуемым был следующий ход Стельцера -  он  заявил,  что  его
подзащитного следует признать невменяемым. В подтверждение  он  сослался  на
вспышки гнева, которым был подвержен  Дойл,  напомнил  суду  о  его  трудном
детстве, о буйном поведении в тюрьме и  патологической  лживости.  Последний
аргумент нашел себе наиболее яркое подтверждение, когда Дойл принялся горячо
отрицать, что вообще когда-либо близко подходил к дому Темпоунов, хотя  даже
защита не оспаривала факта его ареста на месте преступления.
   Все это, по мнению  Стельцера,  были  симптомы  душевной  болезни.  Судья
Оливадотги  снова  с  видимым  неудовольствием  согласился   на   проведение
психиатрической экспертизы.  Дойла  обследовали  трое  назначенных  властями
штата врача, волынка эта растянулась на четыре месяца.
   Заключение  экспертов  гласило:  да,  с  оценкой  личности  и   поведения
подсудимого, которую дала защита, нельзя не согласиться, но это не означает,
что он невменяем. Он понимает разницу между  правильными  и  не  правильными
поступками, между добром и злом. После этого судья объявил Дойла  психически
здоровым, и ему было наконец предъявлено обвинение в убийстве при отягчающих
обстоятельствах.
   Первое появление Дойла в зале суда  на  всех  присутствовавших  произвело
неизгладимое впечатление. Он оказался гигантом: рост - под два метра, вес  -
килограммов сто двадцать. Бросались в глаза крупные  и  грубые  черты  лица,
мощный торс, огромные ручищи. В Элрое Дойле все было необъятных размеров,  и
понятие о себе самом он имел соответствующее. В зал заседаний суда он всякий
раз входил с  выражением  высокомерной  презрительности,  с  почти  открытой
язвительной усмешкой. Многим казалось, что на протяжении всего процесса Дойл
оставался совершенно равнодушен к происходящему, а один из репортеров  писал
об этом так: "Элрой Дойл готов свидетельствовать в суде против самого себя".
   Наверное, ему смогла бы помочь мать, как она не раз делала в прошлом, но,
увы, Бьюла Дойл умерла от СПИДа несколькими годами ранее.
   Лишенный ее поддержки. Дойл вел себя враждебно и вызывающе. Даже во время
подбора присяжных он громко обращался к своему адвокату с  репликами  вроде:
"Скажи, чтобы эту жирную обезьяну выкинули отсюда к едрене фене!" И  это  об
автомеханике, кандидатуру которого Уиллард Стельцер уже готов был утвердить!
Пожелание  подсудимого  попало  в  протокол,  адвокату  пришлось  пойти   на
попятную, впустую потратив столь драгоценное право на единственный отвод без
объяснения причин.
   Нашлась еще одна почтенная  чернокожая  матрона,  отнесшаяся  к  Дойлу  с
некоторой симпатией, но он опять проорал на весь зал: "Да эта черномазая  ни
хрена не сечет в правосудии!" - и ее кандидатура тоже была снята.
   Только после этого судья, который прежде ни на что не реагировал,  сделал
подсудимому предупреждение. Наступила пауза, в течение которой  расстроенный
Уиллард Стельцер, вцепившись пальцами в рукав  своего  подзащитного,  что-то
возбужденно и напористо нашептывал ему на ухо. Дальнейший  подбор  присяжных
прошел без выходок Дойла, но  они  возобновились,  как  только  начался  сам
процесс.
   На    свидетельскую    скамью    вызвали    доктора    Сандру     Санчес,
судебно-медицинского эксперта округа Дейд. Она показала, что охотничий  нож,
на котором, как уже было известно суду, обнаружили отпечатки  пальцев  Элроя
Дойла,  послужил  орудием  убийства  Кингсли  и  Нелли   Темпоун.   Дойл   с
перекошенным злостью лицом снова вскочил на ноги  и  выкрикнул:  "Ты  лжешь,
мерзавка! Все ты лжешь! Это не мой нож. Меня вообще там не было!"
   Судья Оливадотти, неизменно строгий к представителям обвинения и  защиты,
но славившийся мягкостью к подсудимым,  на  этот  раз  рассвирепел:  "Мистер
Дойл, если вы не замолчите, я вынужден буду пойти на крайние меры, чтобы вас
успокоить!"
   "Да иди ты... - пробасил в  ответ  Дойл.  -  Испугал  тоже!  Надоело  мне
торчать  здесь  и  вашу  хренотень  выслушивать.  Разве  ж  здесь  судят  по
справедливости? Вы все сговорились против  меня,  чтобы  казнить...  Ну  так
сворачивайте это дело поскорее!"
   Пунцовый от гнева судья обратился к Уилларду Стельцеру: "Я требую,  чтобы
защита  вразумила  своего  клиента!  Это  самое  последнее   предупреждение.
Заседание суда прерывается на пятнадцать минут".
   После перерыва свидетельские показания давали двое  полицейских,  которые
были на месте преступления. Дойл беспокойно ерзал на скамье, но  помалкивал.
Настала очередь Эйнсли. Стоило ему приступить к рассказу об  обстоятельствах
ареста, как Дойл взорвался. Он с неожиданным  проворством  вскочил,  пересек
зал и набросился на  Эйнсли,  понося  его  на  чем  свет  стоит:  "...Свинья
полицейская!.. Врун поганый!.. Меня там близко не было!.. Расстрига! От тебя
Сам Бог отвернулся!.. Гнида!.."
   Дойл молотил кулаками, а Эйнсли лишь вяло оборонялся, подняв руку  щитом,
но не нанося ответных ударов. Опомнившиеся судебные приставы  навалились  на
Дойла, заломили ему руки назад, повалили на пол и  защелкнули  наручники  на
запястьях.
   Судья Оливадотти снова объявил перерыв.
   Когда заседание возобновилось, Элроя Дойла привели с надежным  кляпом  во
рту и приковали наручниками к тяжелой скамье.
   "Никогда  прежде  и  ни  в  каком  суде,  мистер  Дойл,  -  с   обиженным
достоинством сказал судья, - не приходилось мне усмирять  подсудимого  столь
жестоким образом. Я искренне сожалею об этом, но своим буйным  поведением  и
необузданным языком вы не оставили мне выбора.  И  все  же  если  завтра  до
начала  заседания  ваш  адвокат  придет  ко  мне   и   передаст   мне   ваше
чистосердечное обещание вести себя впредь примерно, я рассмотрю  возможность
снять с вас наложенные ограничения. Но должен снова предупредить  вас,  что,
если обещание будет нарушено, ограничения будут наложены на вас до окончания
процесса".
   Стельцер действительно посетил судью на следующее утро с  заверениями  от
своего клиента, после чего кляп  убрали,  хотя  наручники  оставили.  Однако
заседание не продлилось и часа, как Дойл  вскочил  со  скамьи  и  заорал  на
судью: "Ну ты и гадина, ., твою мать!"
   Без кляпа в зал заседаний его больше не допускали. Судья же провозгласил,
обращаясь к присяжным: "Меры, вынужденно принятые  мною  к  подсудимому,  не
должны  повлиять  на   приговор,   который   вы   вынесете.   Вам   надлежит
руководствоваться только уликами и свидетельскими показаниями, которые..."
   Эйнсли еще подумал тогда, что присяжным едва ли легко будет отрешиться от
того впечатления, которое произвели на них выходки Дойла в зале суда. Как бы
то ни было, но по окончании  шестого  дня  заседаний  и  после  пятичасового
обсуждения присяжные вынесли единогласный вердикт: "Виновен в  убийстве  при
отягчающих обстоятельствах".
   Последовал неизбежный в таких случаях смертный приговор.  Дойл  продолжал
настаивать на своей невиновности, но не подал  апелляцию  сам  и  никому  не
позволил  воспользоваться  этим  правом  от  своего  имени.  Тем  не   менее
потребовалось выполнить немало бюрократических формальностей, извести  тонны
бумаги, прежде чем была названа дата казни. Срок от вынесения  приговора  до
приведения его в исполнение получился внушительный - год и семь месяцев.
   Но этот день неизбежно настал, поставив перед Эйнсли  не  дававший  покоя
вопрос: что же поведает ему Дойл в самые последние минуты жизни?
   Если только они успеют...

***

   Хорхе по-прежнему гнал машину на север  по  шоссе  Четыреста  сорок  один
сквозь дождь и туман.
   Эйнсли посмотрел на часы. 5.48.
   Он взял трубку мобильного телефона, нашел в блокноте запись с  номером  и
набрал его. На другом конце ответили с первого гудка:
   - Тюрьма штата Флорида.
   - Лейтенанта Хэмбрика, пожалуйста.
   - Хэмбрик слушает. Это сержант Эйнсли?
   - Так точно, сэр. Мне до вас осталось около двадцати минут езды.
   - Да... Времени в обрез. Мы постараемся сделать все, чтобы вы успели,  но
сами понимаете - такие мероприятия не откладывают.
   - Понимаю, сэр.
   - Наш сопровождающий уже с вами?
   - Еще нет... Хотя постойте, кажется, впереди светофор.
   Хорхе энергично закивал. Перед ними  отчетливо  были  видны  два  зеленых
сигнала.
   - Поверните на светофоре направо, - повторил инструкции лейтенант. - Наша
машина ждет сразу за углом. Вас будет сопровождать Секьера, я сейчас свяжусь
с ним.
   - Спасибо, лейтенант!
   - Так, теперь слушайте внимательно. Следуйте за Секьерой вплотную. Я  уже
дал  распоряжение  беспрепятственно  пропустить  две  машины  через  внешние
заграждения, главные ворота и два  контрольных  пункта  на  территории.  Вас
подсветят прожектором с вышки, но вы продолжайте  движение.  Остановитесь  у
входа в административный корпус. Я буду вас там ждать. Все понятно?
   - Так точно.
   - Вы ведь вооружены, сержант?
   - Вооружен.
   - Тогда мы сразу же проследуем  в  дежурное  помещение,  где  вы  сдадите
оружие и служебное удостоверение. Кто у вас водитель?
   - Детектив Хорхе Родригес. Мы оба в штатском.
   - Для Родригеса  у  нас  будут  отдельные  инструкции  по  прибытии.  Вам
придется все делать очень быстро, сержант.
   - Я готов, лейтенант, спасибо. - Эйнсли повернулся к Хорхе:
   - Все слышал?
   - Так точно, сержант.
   Светофор успел переключиться на красный, но Хорхе едва ли обратил на  это
внимание. Лишь чуть снизив скорость, он  выехал  на  перекресток  и  свернул
вправо. Невдалеке перед ними возник черно-желтый "меркьюри маркиз",  который
уже начал движение, поблескивая маячком. Сине-белый "шевроле" полиции Майами
пристроился ему вслед, и уже через несколько секунд  стороннему  наблюдателю
обе машины могли показаться одним мерцающим пятном  света,  несущимся  через
ночь.
   Позднее, когда Эйнсли пытался восстановить  в  памяти  последний  отрезок
этого шестисоткилометрового путешествия, возникали лишь отдельные фрагменты.
Он  помнил  безумную  гонку  по  извилистым  местным  дорогам.  Сорок   пять
километров они преодолели за неполных четырнадцать минут. Скорость,  как  он
заметил в один из моментов, доходила до ста пятидесяти километров в час.
   Тамошние места были знакомы Эйнсли по предыдущим поездкам.  Сначала  они,
должно быть, проехали мимо крошечного городка Вальдо, затем по  правую  руку
остался аэропорт Гейнсвилла, потом был Старк,  спальный  пригород  Рэйфорда,
поселок с безликими домами,  скучными  магазинчиками,  дешевыми  мотелями  и
множеством бензоколонок, но ничего этого он теперь не успел даже увидеть. За
Старком была ночь без единого  огонька...  Осталось  смутное  ощущение  леса
где-то рядом... Больше он ничего в спешке не заметил.
   - Приехали, - сказал вдруг Хорхе. - Вот он, Рэйфорд.

Глава 5

   Тюрьма штата Флорида не только снаружи  кажется  неприступной  цитаделью,
это самая  настоящая  крепость.  Как  и  две  другие  тюрьмы,  расположенные
поблизости.
   По странному стечению обстоятельств, рэйфордская тюрьма  находится  вовсе
не в Рэйфорде, а в Старке.  В  самом  же  Рэйфорде  расположены  два  других
пенитенциарных заведения. Однако именно в главной тюрьме Флориды  содержатся
смертники, и приговоры приводят в исполнение только здесь.
   Железобетонная  громада  медленно  надвинулась,  навалилась  всей   своей
тяжестью на Эйнсли и его товарища. Вблизи этот монолит распался на несколько
тянувшихся почти на  два  километра  в  глубину  высоких  серых  строений  с
зарешеченными бойницами вместо окон.  Чуть  выдававшаяся  вперед  одноэтажка
была административным блоком. Справа, чуть на  отшибе,  стояло  трехэтажное,
вовсе лишенное окон здание промзоны, где заключенные работали.
   По периметру территория была обнесена  тремя  массивными  восьмиметровыми
стенами, каждую из  которых  венчали  ряды  колючей  проволоки  и  оголенные
провода под  током.  Через  равные  промежутки  по  стенам  стояли  вышки  с
прожекторами. Часовые на них имели в  арсенале  не  только  винтовки,  но  и
пулеметы, а также гранаты  со  слезоточивым  газом.  С  любой  вышки  тюрьма
просматривалась  как  на  ладони.  В  два  замкнутых  многоугольных   двора,
образованных стенами, на ночь  и  в  случае  тревоги  выпускали  здоровенных
сторожевых псов.
   На подъезде к воротам обе машины замедлили  ход.  Хорхе,  который  прежде
здесь не бывал, чуть слышно присвистнул от удивления.
   - Как ни трудно поверить, - сказал Эйнсли, - но нескольким парням удалось
отсюда сбежать. Вот только уйти далеко не удалось.
   Он невольно посмотрел на часы, которые показывали  6.02,  напоминая,  что
меньше чем через час Элрой Дойл совершит свой побег - самый страшный и самый
последний побег.
   - Случись мне, не дай Бог,  оказаться  здесь,  -  упрямо  мотнул  головой
Хорхе, - я бы сбежал, как лить дать.
   Автостоянка перед воротами тюрьмы была ярко залита светом. Наплыв  народу
в столь ранний час не застал полицейских врасплох. Они понимали,  что  казнь
Дойла привлечет репортеров, равно как и толпу зевак, которые будут крутиться
у тюремной ограды, жадно ловя любые слухи. Среди легковых машин  на  стоянке
выделялись несколько телевизионных передвижек.
   Мелкими группами поближе  к  воротам  топтались  демонстранты:  некоторые
держали плакаты с протестом против сегодняшней казни и высшей меры вообще, у
других в руках теплились огоньками свечи.
   Отдельной  кучкой  держались  сторонники  недавно  возникшего   движения,
объединившегося под лозунгами  вроде:  "Налогоплательщик!  Это  самоубийство
оплачено из твоего кармана!" или "Долом узаконенное самоубийство!". Это были
главным  образом  молодые  юристы  и  их  друзья,  которые   полагали,   что
приговоренные к высшей мере не должны иметь права отказываться от апелляции.
   Вообще говоря, после каждого вынесенного  смертного  приговора  апелляция
направлялась в Верховный суд штата Флорида автоматически  и  рассматривалась
быстро. Но  вот  если  апелляция  отклонялась,  а  так  было  в  подавляющем
большинстве  случаев,  то  дальнейший  процесс  обжалования  приговора   мог
растянуться на десять лет и  более.  В  последние  же  годы  все  чаще  сами
приговоренные смирялись со своей участью и отказывались от дальнейшей помощи
адвокатов. Губернатор штата мудро рассудил, что это право осужденных и никак
не может  классифицироваться  как  "самоубийство".  В  ответ  на  возражения
недовольных  законников  сей  государственный  муж  простовато,  но  ядовито
заметил: "Они не об этих несчастных думают, а о том, как бы самим лишний раз
в суде покрасоваться".
   Эйнсли  гораздо  больше  интересовал  другой  вопрос:   задумывались   ли
демонстранты о тех, кто уже не мог участвовать в  этих  дебатах?  О  жертвах
убийцы...
   Миновав стоянку, Эйнсли  и  Хорхе  подъехали  к  главным  воротам,  возле
которых дежурили охранники. Здесь всех прибывающих обычно просили предъявить
удостоверение личности и назвать  цель  посещения  тюрьмы.  Но  охранники  в
темно-зеленых форменных брюках и белых  гимнастерках  встретили  полицейские
машины лишь жестами, велевшими быстрее проезжать. Внутри тюремного двора  их
немедленно поймал и повел слепящий луч мощного прожектора.  Эйнсли  и  Хорхе
прикрыли глаза рукой.
   Так же, без остановки, они проскочили через два других КПП и подкатили  к
зданию тюремной администрации. Эйнсли не  раз  бывал  в  Рэйфорде,  приезжал
допросить  подозреваемых,  а  однажды  -  к  заключенному,  против  которого
выдвинули новые обвинения, но он никогда не попадал на  территорию  с  такой
молниеносной быстротой.
   Первой у административного корпуса остановилась патрульная машина;  Хорхе
припарковал "шевроле" рядом.
   Едва Эйнсли открыл дверь, к нему направился высокий чернокожий  офицер  в
форме охранника, с лейтенантскими нашивками на рукаве. Ему  было  слегка  за
сорок  -  аккуратно  подстриженные  усики,  резкий  шрам  через  всю   щеку,
проницательный взгляд сквозь полукруглые стекла очков. Он  протянул  руку  и
отрывисто представился:
   - Здравствуйте, сержант. Я - Хэмбрик.
   - Доброе утро, лейтенант. Спасибо за помощь.
   - Не стоит... Прошу следовать за мной. Лейтенант легким размашистым шагом
повел его внутрь по ярко  освещенному  коридору,  который  связывал  надежно
охраняемую внешнюю территорию  тюрьмы  с  еще  более  тщательно  охраняемыми
камерами. По пути им пришлось дважды  ждать,  пока  откроются  металлические
решетки, управляемые невидимым оператором, а  потом  -  невероятной  толщины
стальная   дверь.   Непосредственно   за   ней   начинался   широкий,    как
шоссе-четырехрядка, коридор, тянувшийся вдоль всех семи примыкавших  друг  к
другу зданий, где содержались заключенные.
   Хэмбрик и Эйнсли задержались ненадолго у комнаты дежурных, в  которой  за
пуленепробиваемым стеклом несли вахту двое охранников  и  женщина-лейтенант.
Едва взглянув на них, она выдвинула наружу металлический ящичек, куда Эйнсли
положил   свой   табельный   автоматический   девятимиллиметровый    "Глок",
пятнадцатизарядную обойму к  нему  и  полицейское  удостоверение.  На  время
посещения все это поместят в сейф. О  записывающем  устройстве,  которое  он
закрепил под пиджаком еще в машине, вопросов  никто  не  задавал,  и  Эйнсли
рассудил, что нет нужды самому сообщать о нем.
   - Пора двигаться дальше, - поторапливал  Хэмбрик,  но  в  этот  момент  в
коридор вошла  группа  человек  из  двадцати,  загородив  им  проход.  Вновь
прибывшие  были  хорошо  одеты,  лица  в  напряженной  сосредоточенности.  В
сопровождении двух охранников группа быстро прошла вдоль коридора.
   - Свидетели, - чуть слышно шепнул Хэмбрик.
   Эйнсли и сам понял, зачем здесь эти люди: "двенадцать уважаемых граждан",
как предписывал закон, плюс  те,  кому  разрешил  присутствовать  при  казни
начальник тюрьмы. От желающих отбоя не было, но число  допущенных  не  могло
превышать двадцати четырех. Обычно свидетелей собирали в условленном месте и
доставляли в тюрьму на автобусе. Их появление  означало,  что  все  идет  по
плану, семь часов неминуемо приближаются.
   Одна из дам в этой группе заседала в сенате штата,  а  двое  мужчин  были
членами палаты представителей штата Флорида.