- Господин председатель, леди  и  джентльмены  -  члены  большого  совета
присяжных!  Перед  вами  сержант  Малколм  Эйнсли,   сотрудник   отдела   по
расследованию  убийств  полицейского  управления  Майами.  Я  правильно  вас
представила, сэр?
   - Да, мэм.
   - Позвольте вопрос личного свойства, сержант. Лично вас никто ни в чем не
обвиняет, почему же вы так взмокли?
   По залу пробежал смех.
   - Не хотите ли снять пиджак и отдать его приставу?
   - Пожалуй. - В другое время Эйнсли мог бы по достоинству  оценить  умение
Монтесино создать присяжным хорошее настроение; чуть позже  ей  легче  будет
добиться от них того, что она  хочет.  Но  сейчас  он  не  в  состоянии  был
воспринимать ее юмор.
   - Сержант Эйнсли, - продолжала Адель Монтесино, - расскажите, пожалуйста,
при каких обстоятельствах вы стали участником расследования смерти Густава и
Эленор Эрнст?
   До предела уставший, совершенно опустошенный,  Эйнсли  глубоко  вздохнул,
собирая все силы, чтобы с честью пройти через эту пытку.

***

   С того самого дня на прошлой неделе, когда он окончательно убедился,  что
Синтия виновна не только в сокрытии улик против Патрика  Дженсена,  но  и  в
гибели  собственных  родителей,  Эйнсли  продолжал  четко   выполнять   свои
служебные обязанности, но это была четкость робота. Он понимал,  разумеется,
что некоторые веши ему никак не переложить на чужие плечи - показания  перед
большим советом были одной из них. И все равно, впервые за все время  службы
в полиции, ему больше всего хотелось сейчас выйти из зала, чтобы  кто-нибудь
другой встал на место свидетеля.
   В последние несколько дней, забитых работой и событиями, в голове у  него
была полная сумятица. Вечером в прошлую пятницу,  когда  окончательно  стало
ясно, к чему пришло его расследование, им овладела безграничная  тоска.  Его
мысли и чувства, разумеется, были сосредоточены на Синтии...  Синтии,  столь
желанной когда-то... Синтии, чья житейская мудрость  столько  раз  восхищала
его... Синтии, которую он привык считать цельной натурой...  Конечно,  позже
он узнал о другой Синтии, той, у которой украли детство,  а  потом  ребенка,
которого она никогда в жизни не увидит.
   Конечно, порой его преследовали  дурные  предчувствия.  Эйнсли  отчетливо
помнил, как укололо его смутное ожидание недобрых вестей, когда месяц  назад
он попросил Руби Боуи порыться  в  содержимом  коробок,  доставленных  после
убийства из дома Эрнстов. Он уже тогда знал, что Дойл  его  не  совершал,  и
странная мысль о возможной причастности Синтии промелькнула у него. Он ни  с
кем этой догадкой не поделился, потому что сам не мог поверить, а чуть позже
полностью отмел ее. И вот теперь это уже была страшная правда.
   Как ему теперь поступить? Собственно, выбора  и  не  оставалось.  Как  ни
сопереживал он прошлым  страданиям  Синтии,  как  ни  готов  был  понять  ее
ненависть к родителям, он никогда не  оправдал  бы  убийство,  а  потому  он
сделает сейчас то, что велит долг,  какую  бы  боль  это  ни  причинило  ему
самому.
   Впрочем, среди хаоса, царившего в его мыслях и чувствах, в одном  он  был
теперь совершенно уверен. Сегодня же вечером он скажет Карен: "Все,  с  меня
довольно! Это было мое последнее дело".
   Но пока Эйнсли предстояло сосредоточиться и ответить на вопрос прокурора.
   - ..Расскажите, пожалуйста, при каких обстоятельствах вы стали участником
расследован".
   - Меня назначили командиром специального подразделения  по  расследованию
серийных убийств.
   - Эрнстов считали жертвами этого же серийного убийцы?
   - Поначалу да.
   - А позже?
   - Позже возникли серьезные сомнения.
   - Посвятите нас в их суть.
   - Нам, то есть следственной группе, стало  казаться,  что  убийца  только
пытался выдать свое преступление  за  одно  из  серийных,  но  до  конца  не
преуспел в этом.
   - Вы говорите о "следственной группе", сержант, но ведь на самом деле  вы
оказались единственным детективом, кто не поверил, что Эрнсты  пали  жертвой
серийного убийцы, не так ли?
   - Да, мэм.
   - Скромность похвальна, сержант,  но  не  перегибайте  палку,  -  сказала
Монтесино с улыбкой. Заулыбались и некоторые из присяжных.
   - А теперь ответьте, - продолжала Монтесино, - правда ли, что после того,
как в беседе с вами непосредственно  перед  казнью  Элрой  Дойл  отрекся  от
причастности к убийству Эрнстов, вы  продолжили  расследование  и  пришли  к
выводу, что именно Синтия Эрнст спланировала преступление и наняла  наемного
убийцу?
   Эйнсли был неприятно поражен такой постановкой вопроса.
   - Простите, но вы опускаете чересчур много...
   - Сержант Эйнсли! -  резко  оборвала  его  Монтесино.  -  Я  попрошу  вас
отвечать просто: да или нет. Если вы не поняли вопроса, стенографистка может
повторить вам его из протокола.
   - Не надо, я понял вопрос, - покачал головой Эйнсли.
   - И каков же ответ?
   - Да.
   Он понимал, что вопрос был сформулирован  чудовищно  некорректно.  В  нем
обходились молчанием слишком многие факты, он заранее представлял обвиняемую
в невыгодном свете. Будь это обычный суд, адвокат уже вскочил бы с  места  и
вынес протест, который был бы удовлетворен любым судьей. Но в том-то и дело,
что на  заседаниях  большого  совета  протесты  невозможны,  потому  что  ни
представители защиты, ни сами подсудимые туда не  допускаются.  А  в  данном
случае Синтия Эрнст вообще не знала, что происходит, по  крайней  мере,  так
хотелось думать обвинению.
   Перед присяжными большого совета прокуроры были вольны излагать известные
факты по своему усмотрению. Обычно они старались ограничиться лишь абсолютно
необходимым минимумом информации. В ход пускались всевозможные приемы, чтобы
ускорить рассмотрение дела, одним из них воспользовалась сейчас Монтесино.
   Эйнсли уже приходилось давать показания  перед  большим  советом,  и  эта
процедура с первого раза пришлась ему  не  по  душе.  Он  знал,  что  другие
офицеры полиции считали процедуру большого  совета  необъективной,  вопиющим
нарушением принципа беспристрастности правосудия.

***

   Как ни торопила ход дела Адель Монтесино, опрос свидетелей  и  ответы  на
вопросы присяжных растянулись на два часа. Малколм  Эйнсли  давал  показания
без малого час, после чего его попросили покинуть  зал,  но  не  уезжать  на
случай, если потребуется повторный вызов.  Он  не  слышал  показаний  других
свидетелей - присутствовать на заседаниях от  начала  до  конца  разрешалось
только присяжным и представителям обвинения.
   Чтобы  объяснить  присяжным  мотив  главного  преступления,   в   котором
обвинялась Синтия Эрнст - ее давнюю ненависть к собственным родителям - была
вызвана Руби Боуи, она явилась на заседание в элегантном бежевом костюме, на
вопросы отвечала просто и толково.
   Руби рассказала, как обнаружила секретные дневники Эленор Эрнст. Она дала
подробный отчет об  их  содержании  и  как  раз  собиралась  затронуть  тему
беременности  Синтии,  когда  Монтесино,  которая  явно   дала   себе   труд
внимательно ознакомиться с дневниками, остановила ее и  попросила  прочитать
один из отрывков вслух.
   "Иногда мне удается перехватить взгляды, которыми окидывает  нас  Синтия.
Мне чудится в них неприкрытая ненависть к нам обоим...  Порой  мне  кажется,
она и для нас затевает что-то, вынашивает  месть,  и  тогда  мне  становится
страшно. Синтия очень умна, куда умнее нас обоих".
   Руби ожидала, что после этого ей зададут вопрос о беременности  Синтии  и
рожденном ею ребенке, но Монтесино лишь сказала:
   - Благодарю вас, детектив, это пока все.  Позже,  когда  Руби  поделилась
своим недоумением с Малколмом Эйнсли, тот только криво усмехнулся.
   - Монтесино - старая лиса. Она понимает, что история о  том,  как  Синтия
забеременела от собственного отца, может вызвать к ней излишнее сострадание.
Обвинению это совершенно ни к чему.
   Прежде чем дать присяжным прослушать запись, Монтесино вызвала в качестве
свидетеля шефа отдела криминалистической экспертизы Хулио Верону. Представив
его, она задала первый вопрос:
   - Верно ли, что упомянутая магнитофонная запись была подвергнута проверке
на предмет соответствия голосов  на  ней  голосам  Синтии  Эрнст  и  Патрика
Дженсена?
   - Да, мэм.
   - В чем заключалась проверка и каковы были ее результаты?
   - В нашем архиве уже имелись  образцы  записей  голоса  комиссара  Эрнст,
сделанные во время ее службы в полиции, и мистера Дженсена, который  в  свое
время подвергался допросу в связи с другим делом. Их мы  использовавали  как
материал для сравнения. - Верона кратко  рассказал  о  методе  акустического
исследования и оборудовании, которое для него применялось, заключив:
   - Голоса на этих пленках идентичны.
   - Теперь позвольте воспроизвести для вас  эту  запись,  которая  является
одной из важных улик, - сказала затем Монтесино, обращаясь  к  присяжным.  -
Пожалуйста, слушайте внимательно, хотя если что-то будет вами пропущено  или
недопонято, мы сможет прокрутить пленку столько раз, сколько понадобится.
   Техническую  сторону   обеспечивал   Хулио   Верона   с   помощью   самой
высококлассной аппаратуры. И вот  из  динамиков  донеслись  сначала  неясные
звуки, а затем совершенно отчетливые голоса Синтии Эрнст и Патрика  Дженсена
- сначала они заказали себе блюда к обеду,  потом  чуть  тише  заговорили  о
Виргилио. Присяжные обратились в слух, стараясь не  упустить  ни  слова.  Но
когда   Дженсен   сказал,   что    именно    Виргилио    убил    несчастного
инвалида-колясочника, а Синтия негодующе зашипела: "Заткнитесь! Не  говорите
мне  об  этом!  Не  хочу  ничего  знать!"   -   один   из   членов   совета,
латиноамериканец, не удержался от громкой реплики:
   - Pues ya lo sabe. <Вот те на! (исп.).>.
   - И ведь утаила это ото всех, дрянь! - не удержалась сидевшая рядом с ним
молодая блондинка.
   Другие присяжные на них зашикали; кто-то попросил:
   - Нельзя ли прослушать этот кусок еще раз?
   - Можно, разумеется, - прокурор  кивнула  Вероне,  тот  остановил  ленту,
перемотал немного назад и вновь включил воспроизведение.
   Чем  дольше  присяжные  слушали  детальное  обсуждение   запланированного
убийства, тем чаще раздавались возгласы возмущения. Когда запись  кончилась,
один из них сказал:
   - Она виновна на все сто, и никаких других  доказательств  мне  лично  не
требуется!
   - Я безусловно  уважаю  ваше  мнение,  сэр,  -  понимающе  кивнула  Адель
Монтесино, - но  есть  еще  два  пункта  обвинения,  которые  я  должна  вам
представить. Прошу еще немного терпения... Между прочим,  вы  заметили,  что
кондиционер потихоньку начал работать?
   Кто-то зааплодировал, а  кто-то  вздохнул  с  облегчением.  Работа  пошла
заметно   живее.   Вызванный   следующим    инспектор    налоговой    службы
продемонстрировал копии налоговых  деклараций,  заполненных  Синтией  Эрнст,
подтверждающих, что она ежегодно платила налог с  процентов,  полученных  на
свой вклад в банке  Каймановых  островов,  -  сумма  вклада  превышала  пять
миллионов долларов.
   - Прошу отметить, - сказал инспектор, закончив чтение и  сдернув  с  носа
очки, - что с точки зрения налогообложения, финансовые  дела  мисс  Эрнст  в
полном порядке.
   - Однако  само  существование  этого  счета,  -  поспешила  пояснить  для
присяжных Монтесино, - говорит о том, что  у  мисс  Эрнст  была  возможность
уплатить за убийство своих родителей четыреста тысяч долларов, упоминание  о
которых вы только что слышали в записи.
   Она, разумеется, предпочла умолчать о том,  что  если  бы  не  чрезмерное
почтение Синтии к налоговому законодательству США, ее счет  на  Кайманах  не
смог бы выявить, а тем более проверить ни один американский суд.
   Повторно вызвали Малколма Эйнсли. Он описал, как  вскрыли  индивидуальный
сейф-бокс Дженсена, обнаружив в нем магнитофонную кассету  и  еще  несколько
предметов. Одним из них оказался использованный авиабилет Майами  -  Большой
Кайман и обратно, выписанный на имя Патрика Дженсена.
   - В чем вы видите значение этой улики? - спросила Монтесино.
   - Два дня назад в присутствии своего адвоката мистер Дженсен заявил,  что
убийство было спланировано, когда они и Синтия Эрнст вместе провели три  дня
на Каймановых островах. По его словам, они добирались туда  по  отдельности.
Он рейсом "Кайман-эйруэйз", мисс  Эрнст  -  "Америкэн-эйрлайнз"  под  именем
Хильды Шоу.
   - Последнее поддается проверке?
   - Да, - ответил Эйнсли. - Я наведался в офис "Америкэн" в  Майами.  В  их
компьютерном архиве в тот день действительно значилась такая  пассажирка  на
борту рейса Майами - Большой Кайман.
   Эйнсли прекрасно понимал,  что  все  это  косвенные  улики.  В  настоящем
судебном заседании их не приняли бы во внимание, но  на  большой  совет  они
произвели впечатление.
   Монтесино выступила с кратким заключительным словом:
   - Наше заседание и без того получилось долгим и  сложным,  поэтому  я  не
буду утомлять вас речами. Напомню только, что вы должны определить  не  вину
или невиновность Синтии Эрнст. Это будет решать суд в том  случае,  если  вы
сейчас сочтете доказательства, предъявленные вам, достаточными для  передачи
дела в судебные  инстанции.  Лично  я  твердо  убеждена,  что  доказательств
собрано больше чем достаточно. Утвердив  все  три  обвинения,  вы  послужите
правосудию наилучшим образом. Спасибо.
   Через несколько мгновений после этого из зала удалились все, кроме членов
большого совета присяжных.
   Но совещались они недолго. Спустя каких-нибудь пятнадцать минут прокурора
штата и судью пригласили вернуться.  Судье  передали  оформленное  письменно
решение, которое он зачитал вслух. Все три пункта обвинения были утверждены.
И по каждому из них требовался незамедлительный арест Синтии Эрнст.

Глава 4

   - Ну, ребята, теперь пошевеливайтесь, - сказал Кэрзон  Ноулз,  протягивая
Эйнсли прозрачную папку, куда  были  вложены  два  экземпляра  постановления
большого совета. - Пусть они хоть трижды присягали, но как только  присяжные
разъедутся  отсюда,  кто-нибудь  из  них  неизбежно  проболтается.  Слухи  о
комиссаре Эрнст распространятся тогда, что твой лесной пожар,  и  непременно
дойдут до нее самой.
   Разговор  происходил  в  вестибюле  на  полпути   к   лифтам.   Собираясь
попрощаться с Ноулзом, Эйнсли спросил:
   - А нельзя их как-нибудь задержать здесь? У этого состава совета есть еще
сегодня какие-нибудь дела?
   - Есть одно. Мы, собственно, так и запланировали. Но это еще на  час,  не
больше. Потом ни за что не могу ручаться. В управлении  полиции  уже  знают,
что обвинения утверждены; Монтесино сама позвонила  вашему  шефу...  Кстати,
мне ведено передать тебе, что по прибытии на службу ты должен сразу  явиться
в кабинет заместителя начальника полиции Серрано.  -  Он  бросил  на  Эйнсли
выразительный взгляд. - Не каждый день  ваше  руководство  лично  влезает  в
расследование убийства, верно?
   - Просто дело касается городского комиссара. Мэр  и  комиссары  -  особая
каста; с ними нужна сверхделикатность.
   Будучи чиновником прокуратуры  штата,  Ноулз  занимался  делами  по  всем
городам и весям Флориды, а о политических перипетиях  в  самом  Майами  знал
меньше, чем любой полицейский сержант.
   Когда двери лифта уже почти сошлись, Ноулз бросил вслед:
   - Удачи тебе!
   "Какой еще удачи?" - недоумевал Эйнсли, пока лифт скользил  вниз.  В  его
собственном понимании удача могла заключаться только в том, чтобы  его  роль
во всей этой драме закончилась, как только решение большого совета передадут
в руки заместителя начальника управления полиции. Но он подозревал, что  так
просто не отделается.
   Тем временем произошли немаловажные события и в  семейной  жизни  Эйнсли.
Поздним вечером в прошлую пятницу он сообщил Карен о своем решении  уйти  из
отдела расследования убийств,  как  только  нынешнее  дело  будет  полностью
завершено, а быть может, и оставить службу в полиции вообще,  хотя  об  этом
ему еще предстояло поразмыслить. Карен  чуть  не  расплакалась  от  радости,
узнав эту новость. "Ты не представляешь, как я счастлива, милый! Я же  вижу,
как тяжко тебе дается твоя проклятая работа. Все,  с  тебя  довольно!  Уходи
оттуда совсем. О будущем не беспокойся, как-нибудь выкрутимся! Самое главное
- это ты. Для меня, для Джейсона и... - она  осторожно  провела  ладонью  по
своему округлившемуся животу, - ., еще для кое-кого".
   В тот вечер они  говорили  о  Синтии.  Эйнсли  рассказал  о  трагедии  ее
детства, о той ненависти, которая переполняла эту женщину, о  преступлениях,
совершенных, чтобы утолить  ее.  И,  наконец,  о  неизбежном  и  уже  скором
наказании.
   Карен слушала и реагировала на все со своим несокрушимым здравым смыслом,
который за девять лет жизни с ней он научился так ценить. "Конечно, мне жаль
Синтию. Ее пожалел бы всякий,  особенно  -  другая  женщина.  Но  необходимо
понять, что ничего из того, что сотворили с ней или что совершила она  сама,
- изменить нельзя. Слишком поздно. И, что бы ни случилось, остальные люди  -
а мы с тобой в особенности - ни в коем случае не должны взваливать  на  себя
даже крохотную долю горя или вины Синтии. Иначе и  наша  жизнь  полетит  под
откос. Поэтому я скажу тебе: да, Малколм, сделай то, что велит тебе долг, но
только в самый последний раз. А потом все - уходи!"
   Всякий раз, когда Карен произносила имя Синтии,  Эйнсли,  как  и  прежде,
начинал думать: знает она об их прошлой связи или нет?
   Но важнее всего было выполнить эту его миссию  -  теперь  уже  совершенно
точно последнюю - как можно быстрее.
   Двери лифта открылись в холле первого этажа здания суда.

***

   Пользуясь привилегией полицейского, Эйнсли оставил свою машину прямо  при
входе и потому добрался до штаб-квартиры управления полиции, - три  квартала
на север, два - на запад, - за несколько минут.
   Когда  он  вошел  в  приемную  офиса  Отеро  Серрано,   начальника   всех
следственных отделов, секретарша поднялась и сказала:
   - Добрый день, сержант. Проходите, вас ждут. Эйнсли застал Серрано, Марка
Фигераса, Маноло Янеса и Лео Ньюболда за оживленной беседой. Но  стоило  ему
войти, голоса умолкли, головы повернулись к нему.
   -  Я  вижу,  вы  привезли  решение  совета,  сержант?  -  сказал   вместо
приветствия Серрано, высокорослый атлет, сам в прошлом незаурядный сыщик.
   - Да, сэр, - ответил Эйнсли и вручил  ему  папку.  Серрано  положил  одну
копию перед собой, вторую передал Фигерасу.
   Пока начальство было поглощено чтением, в кабинет тихо провели Руби Боуи.
Она подошла к Эйнсли и шепнула:
   - Нам нужно поговорить. Я нашла ее ребенка.
   - Ребенка Синтии? -  Изумленный,  Эйнсли  оглянулся  по  сторонам.  -  Мы
можем...
   - Не думаю. Пока не сможем,  -  ответила  она  быстро.  Пока  собравшиеся
читали, слышны были вздохи. Фигерас, закончивший читать первым, застонал:
   - Боже, хуже просто быть не может!
   - Кто бы мог себе представить такое? - более сдержанно отозвался Серрано.
   Дверь кабинета снова открылась,  и  в  кабинет  вошел  начальник  полиции
Фэррелл Кетлидж собственной персоной. Подчиненные поспешили вытянуться перед
ним, но он лишь вяло махнул рукой.
   - Продолжайте, - сказал он и встал у окна. - Здесь командуешь ты,  Отеро.
Чтение возобновилось.
   - Да-а-а... Подставила нас Синтия, что и  говорить,  -  прервал  молчание
Фигерас. - Она получила повышение уже после того, как  скрыла  улики  против
Дженсена, убившего бывшую жену и ее парня.
   - Вот уж репортеры порезвятся! - вырвалось у Маноло Янеса.
   Как ни важен был первый пункт обвинения, Эйнсли  понял,  что  руководство
больше всего уязвили второй и третий, где  говорилось  о  соучастии  офицера
полиции Синтии Эрнст в одном убийстве и недонесении о другом.
   - Если дойдет до суда, он может длиться годами, - сказал Лео Ньюболд. - И
все это время мы будем под перекрестным огнем.
   Остальные мрачно закивали.
   - Тогда закончим на этом, - вмешался Серрано. - Я хотел только