, под писк крыс, уже нагло  высунув-
шихся из всех углов, уже прикинувших, как будут  обдирать  чешую,  чтобы
добраться до остывающего мясца...
 
   ПОТОМКИ
 
   К Петру (в отличие от многих других самодержцев)  отношение  потомков
было неоднозначным с самого начала, и разброс мнений  оказался  особенно
велик...
   Уже в конце XVIII в. князь Щербатов написал прекрасную, до сих пор не
устаревшую работу, исследование, впервые, наверное, в российской истори-
ографии поставившую вопрос виртуальности: как развивалась бы Россия,  не
будь Петра? У Щербатова есть примечательная фраза:  "Нужная,  но,  может
быть, излишняя перемена". Чуть позже Радищев, по сути, вторил Щербатову,
пусть и с другой колокольни: "И я скажу, что мог бы Петр  славнее  быть,
возносяся сам и вознося отечество свое, утверждая вольность частную". Но
как раз "вольность частную" наш сатрап и  подавлял  с  небывалым  прежде
усердием...
   Пушкин поначалу написал "Полтаву" - одно из ярчайших в русской  лите-
ратуре восхвалений Петра. Однако, возмужав и посерьезнев, за сто пятьде-
сят лет до Стивена Кинга создал  великолепный  "роман  ужасов"  -  поэму
"Медный всадник", где Петр уже совсем иной,  прямой  аналог  современных
полусгнивших зомби и прочих "живых мертвецов", с  тупой  непреклонностью
преследующих вопящих от страха беглецов...
   Крайне символично, между прочим, что картечь Николая  I,  14  декабря
1825-го покончившего  с  последней  отрыжкой  "вольностей  гвардейских",
стегнула и по Медному всаднику. Не менее символично и то, что декабристы
для своей ублюдочной пародии на прошлые гвардейские перевороты  выстрои-
лись как раз вокруг памятника Петру...
   Ситуация стала еще более интересной, когда в  России  стала  издавать
осмысленные звуки интеллигенция (не путать с интеллектуалами!), по своей
сути как раз и являвшаяся одним из  монструозных  порождений  петровских
ломок. Под интеллигенцией и здесь, и далее я всегда полагаю в виду нечто
строго конкретное: аморфное скопище субъектов, получивших некоторое  об-
разование (точнее, нахватавшихся вершков) и одержимых параноическим  ап-
ломбом быть "духовными вождями и учителями", равно как и  "совестью  на-
родной". Радикальной интеллигенции Петр как раз пришелся по нутру -  по-
добно всякому, славному разрушением. Белинский, бледная поганка российс-
кой общественной мысли, изощрялся, как мог, и в прозе, и в стихах:  Рос-
сия тьмой была покрыта много лет, Бог рек: да будет Петр - и был в  Рос-
сии свет.
   Здесь проявилась еще одна видовая черта отечественной  интеллигенции,
превращающая ее в вульгарную "образованщину": полнейшее невежество в ис-
тории. В письме Кавелину Белинский не менее категоричен: "Для меня  Петр
- моя философия, моя религия, мое откровение во всем, что касается  Рос-
сии. Это пример для великих и малых,  которые  хотят  что-либо  сделать,
быть чем-нибудь полезным".
   Радикалы и революционеры Петра как  раз  обожали.  Белинскому  вторил
"московский бастард" Герцен: "Петр, Конвент  научили  нас  шагать  семи-
мильными шагами, шагать из первого месяца беременности в девятый".
   И зашагали... Советские историки любили важно отмечать, что "Ленин  в
высшей степени положительно относился к деятельности Петра  I".  ("Вождь
мирового пролетариата" в данном случае всего лишь следовал за Энгельсом,
еще одним почитателем разрушения и  вселенской  ломки,  назвавшим  Петра
"действительно великим  человеком".  Маркс  считал  Петра  гением,  дея-
тельность Петра -  "исторически  оправданным  закономерным  историческим
процессом".) Так что среди учителей Ильича несправедливо  будет  числить
лишь Маркса с Энгельсом - эту сомнительную честь разделяет и Петр,  наз-
ванный Герценом "революционером на троне". Он же, Герцен, говаривал, что
Петр был "первой свободной личностью в России". Спорить с этим нельзя  -
беда только, что Петр был еще и единственной свободной личностью в  Рос-
сии, все прочие, от фельдмаршала, до крестьянина, - по сути, рабами...
   А уж особенно интеллигенции, разумеющей лишь внешние признаки, нрави-
лось, что Петр "поставил Россию в ряд с западными державами". И никто не
задумывался, какой ценой... Главное, все брили бороды и носили европейс-
кое платье. Суть глубинных процессов интеллигенция понимать не в состоя-
нии...
   Лев Толстой поначалу относился к Петру прямо-таки восторженно,  соби-
рался писать роман о нем, но впоследствии наступило отрезвление, и Толс-
той оставляет такие строчки: "Был осатанелый зверь..."  "Великий  мерза-
вец, благочестивейший разбойник, убийца, который кощунствовал над  Еван-
гелием..." Говорил о Петре I и его сподвижниках: "...убивали людей.  За-
быть про это, а не памятники ставить".
   Алексей Толстой до того, как пришел на службу к большевикам, высказы-
вался о Петре несколько иначе, чем в своем будущем романе  (талантливом,
несмотря ни на что): "Но все же случилось не то, что хотел гордый  Петр:
Россия не вошла, нарядная и сильная, на пир великих держав. А,  подтяну-
тая им за волосы, окровавленная  и  обезумевшая  от  ужаса  и  отчаяния,
предстала новым родственникам в  жалком  и  неравном  виде  -  рабою.  И
сколько бы ни гремели грозно русские пушки, повелось, что рабской и уни-
женной была перед всем миром великая страна, раскинувшаяся от  Вислы  до
Китайской стены".
   Тот же Герцен выразился как-то, что "Чингисхан с телеграфом хуже, чем
Чингисхан без телеграфа". Именно таким "Чингисханом с телеграфом" и  был
Петр, и добавить мне больше нечего...
   Кстати, любопытнейшие рассуждения о природе "консерваторов" и  "либе-
ралов" мне встретились в воспоминаниях митрополита Вениамина  (Федченко-
ва), в той их части, где речь идет об участии его в  продолжавшемся  де-
вять месяцев Московском Церковном Соборе, открывшемся вскоре после  Фев-
ральской революции:
   "Большинство было, в общем, консервативно, но в хорошем смысле  этого
слова: было по сердцу добрым, желало помочь устроению жизни, готово было
к жертвенности, не гордилось собою, считалось с братским мнением Других,
было достаточно свободно в  своем  понимании  окружающих  обстоятельств.
Обычно слово "консерватор" считалось в русском интеллигентском воззрении
синонимом тупости, злобы. По совести сказать, на Соборе было как раз об-
ратное. Вот либералы (они почти все вышли из преподавательской,  отчасти
и профессорской среды  духовных  школ)  были  действительно  раздражены,
злобны, упорны в своем либерализме, партийно нетерпимы и просто  злостно
тупы... они очень не любили повиновения, послушания, признания авторите-
тов, любви и уважения к начальству. Наоборот, всячески унижать  то,  что
выше их, лишать прав, ограничивать, отвоевывать привилегии  самим  себе,
командовать над другими - вот их свойства. И чего бы ни  коснулось,  они
готовы тотчас же в злобный бой против инакомыслящих... как люди с самоу-
веренным духом, большими знаниями и способными развязными  языками,  они
производили большой шум: и по количеству подобных ораторов  (они  всегда
выступали!), и по горячим речам их иногда казалось, будто чуть  не  весь
Собор мыслит так, как они звонят. Но когда дело доходило  до  решений...
эта десятая частичка оставалась в меньшинстве" [33].
   Прошло восемьдесят лет, но отечественные интеллигенты и  либералы  не
изменились ни на йоту. Все вышеприведенное прекрасно описывает и  нынеш-
них. Злобный бой против любого инакомыслия, жажда власти, стремление ли-
шать оппонента всех и всяческих прав... Вот только знаний  не  в  пример
меньше, старая интеллигенция при всех своих недостатках была все же  хо-
рошо образована, а нынешняя - совки-с...
   Между прочим, знаменитое крылатое выражение " Петр  прорубил  окно  в
Европу" выдумано не в России - этот пассаж впервые употребил в 1769 г. в
своих "Письмах о России" итальянец Франческо Альгорроти. Хорошо, что на-
ши соотечественники не причастны хотя бык этой глупости. В  самом  деле,
эпитет выбран неудачнейше. Нормальный человек прорубил бы дверь.  Рефор-
мы, лезущие в окно - зрелище довольно сюрреалистическое...
 
   ВИРТУАЛЬНОСТЬ
 
   Как же без нее? Никуда нам не деться от  виртуальности...  В  истории
был шанс обойтись без Петра. Я имею в виду до сих пор не проясненные  до
конца события в ночь с 7 на 8 августа 1689 г.
   Сторонники Софьи уверяли, что в ту ночь приверженцы  Петра  намерева-
лись занять Кремль, убить царевну и Ивана. Сторонники Петра уверяют, что
все обстояло как раз наоборот, и люди самого энергичного и  решительного
из сторонников Софьи стрелецкого начальника  Федора  Шакловитого  хотели
убить Петра.
   Кто прав, неизвестно. Вероятнее всего - и те, и другие. В обоих лаге-
рях хватало деятелей, понимавших, что мирным путем  решить  проблему  не
удастся. Главное, той ночью Петр мог быть убит (впрочем, его могли убить
и много раньше, когда в Кремль ворвались верные  Софье  стрельцы,  недо-
вольные тем, что "младший" обошел "старшего").
   Что тогда? Ответ один: медленное (но не ставшее  из-за  этого  пороч-
ным), эволюционное  развитие.  Реформы,  проводимые  с  гораздо  меньшей
кровью, не сотрясшие страну столь жестоко,  не  создавшие  непреодолимой
пропасти меж высшими и низшими, меж народом и государством,  церковью  и
народом. Все, что нам известно о достижениях России допетровской  эпохи,
позволяет говорить с уверенностью: не было бы никакого  "застоя".  И  не
было бы кровавого вихря...
   Советский историк Н. Молчанов, апологет Петра, защищал избранный  тем
путь развития довольно оригинально. Вспомнил  о  так  называемом  "плане
Лейбница".
   В 1670 г. Лейбниц разработал план создания так называемого  Европейс-
кого союза, призванного обеспечить Европе  вечный  мир.  Для  этого,  по
Лейбницу, излишнюю энергию ("пассионарность", сказал бы Гумилев)  следо-
вало направить на колониальную экспансию. Англии и Дании,  по  Лейбницу,
следовало колонизировать Северную Америку, Франции -  Африку  и  Египет,
Испании - Южную Америку, Голландии - Восточную Индию, Швеции - Россию.
   И вот уже Молчанов заламывает руки в наигранном ужасе: "Нашей  родине
угрожало колониальное рабство" [126].
   Да полноте... Поневоле припоминается русский  лубок  времен  Крымской
войны: "Вот в воинственном азарте воевода Пальмерстон поражает  Русь  на
карте указательным перстом"...
   То, что этот план придумал "сам" Лейбниц, еще ни о  чем  не  говорит.
"Россия - не Африка", как выражался казачий урядник  из  романа  Пикуля.
Вряд ли у Швеции хватило бы сил не то что "колонизовать" Россию - отхва-
тить кусок территории. Это швеям не удалось даже  в  тяжелейшие  времена
Смуты... И потом, вся колониальная экспансия, как бы  энергично  она  ни
проводилась, никоим образом не уберегла Европу  от  войн  -  а  следова-
тельно, "план Лейбница" остается очередной утопией,  согласно  известной
русской солдатской песне совершенно не учитывавшей овраги...
   Лично мне гораздо ближе точка зрения историка П.Н. Милюкова, писавше-
го: "Ценой разорения страны Россия возведена  была  в  ранг  европейской
державы... Политический рост государства опять опередил его  экономичес-
кое развитие". В первом томе "Истории России", вышедшей  в  1935  г.  на
французском языке в Париже под редакцией Милюкова,  глава  о  петровских
преобразованиях имеет многозначительный заголовок: "Результаты  реформы:
хаос".
   И, наконец, во времена петровского правления наблюдались две любопыт-
ных "развилки в истории" - точки, где отечественная история могла  свер-
нуть на другие рельсы.
   Первая развилка касается Петербурга, который при определенных обстоя-
тельствах мог и не подняться на брегах Невы. Если бы Петр захватил  Ригу
на несколько лет раньше, а не в 1710 г., в постройке Санкт-Петербурга не
было бы ровным счетом никакой нужды. Рига являлась уже готовым портом на
Балтике, мало того, ее гавань была свободна ото льда на целых шесть  не-
дель дольше, чем Невская губа. В новой столице у Петра, в общем, не было
особой необходимости - ему нужны были крепость на Балтике и порт, позво-
ливший бы вести морскую торговлю по  той  же  Балтике,  в  обход  Архан-
гельска. Обоим условиям вполне отвечала Рига. Окажись она в руках  Петра
году в 1702-м, десятки тысяч людей не погибли бы  в  непосильных  трудах
посреди гнилых болот. Правда, при этом варианте не было  бы  Эрмитажа  и
многого другого, но когда вопрос стоит именно так, лучше уж обойтись без
Адмиралтейства и Эрмитажа...
   Виртуальность, вернее, "развилка" номер два - судьба  Елизаветы  Пет-
ровны. В 1722 г. Петр всерьез намеревался выдать ее за одного из принцев
французского  королевского  дома,  юного  герцога  Шартрского,  а  впос-
ледствии, после смерти тогдашнего польского короля Августа  Саксонского,
посадить зятя с дочерью на польский престол.
   Интереснейшая виртуальность! В случае ее осуществления  я  не  берусь
наскоро просчитывать возможные варианты, оставляя это другим.  Возможно,
Елизавета при этом раскладе никогда не оказалась бы на русском престоле.
Возможно, Жечь Посполита избегла бы раздела. Возможно, обе страны  обра-
зовали бы единую державу... Увы, мне просто некогда в рамках этой  книги
решать столь сложные уравнения.
   В реальной жизни брак не сложился - из-за происков английского короля
Георга I, старого недруга Петра. Герцог Шартрский в конце концов женился
на немецкой принцессе, а Елизавета осталась дома...
 
 
   СМЕРТЬ ИДЕАЛИСТА
 
 
   ...СЛИШКОМ ВСЕ ОЧЕВИДНО?
 
   Когда заходит речь о Петре III - первом в восемнадцатом столетии  за-
конном императоре России, стоит подчеркнуть сразу: в удивительном едино-
душии сливаются те, кто обычно согласия меж собой достигнуть ни  за  что
не способны. И если оппонент скажет "белое", из чистой вредности  начнут
кричать: "Черное!"
   Есть, однако, исключения... К примеру, числящийся среди  либералов  и
демократов питерский историк Е.В. Анисимов и один из самых упертых  "на-
ционал-патриотов" москвич М. Лобанов поносят Петра чуть ли не одинаковы-
ми словесами. "Недалекий" - рубит сплеча питерец. "Холуй Пруссии,  враж-
дебный всему русскому, - подхватывает москвич. - Слишком все очевидно".
   Очевидно? Недолгое царствование Петра III,  его  незаурядные  реформы
были настолько оболганы и вымазаны черной краской, что чуть ли не двести
лет историческая наука вместо объективного подхода пробавлялась сплетня-
ми и анекдотами о Петре, - а следом тянулась и литература.
   Причины лежат на поверхности. Беспристрастные свидетели, те, кто  на-
ходился рядом с Петром, либо предали его, либо более тридцати лет прове-
ли в своих отдаленных имениях. И вдобавок три главных создателя  легенды
о "дурачке" и "прусском холуе" были, надо признать, людьми в высшей сте-
пени незаурядными...
   Это, во-первых, сама Екатерина II. Во-вторых, княгиня Екатерина  Даш-
кова. И последний - Андрей Болотов. Личности  крупные  и  интереснейшие.
Дашкова - филолог и писательница, директор Петербургской Академии наук и
президент основанной при ее прямом участии Российской Академии (занимав-
шейся разработкой русского языка и литературы). Болотов - офицер в  отс-
тавке, ученый и писатель, один из основоположников русской  агрономичес-
кой науки, автор классического труда "О разделении полей" и  многотомных
любопытнейших воспоминаний. Авторитет их в свое время был слишком велик.
Настолько, что совершенно забытыми оказались  другие  мнениях  мало  кто
помнит, что весьма положительную оценку Петру в бытность его и наследни-
ком, и императором дали столь видные деятели русской культуры, как  В.Н.
Татищев, М.В. Ломоносов, Я.Я. Штелин. А Гаврила Державин назвал ликвида-
цию Петром жуткой Тайной канцелярии " монументом милосердия"... Карамзин
еще в 1797 г. решительно заявлял: "Обманутая Европа все это время судила
об этом государе со слов его смертельных врагов или их подлых  сторонни-
ков..."
   Побудительные мотивы "тройки критиков" предельно ясны. Екатерина  II,
свергнувшая супруга и молчаливо одобрившая его убийство кучкой гвардейс-
кой сволочи, более всех остальных нуждалась в том, чтобы  создать  образ
кретина и предателя русских интересов. Дашкова - ее сподвижница по пере-
вороту, а кроме того, княгиней двигали чисто личные причины  (любовницей
Петра, крестного отца Дашковой, была ее родная сестра Елизавета Воронцо-
ва). Болотов - давний приятель Григория Орлова. Все трое  задним  числом
поливали Грязью покойника - и, скорее всего, сами верили в то, что писа-
ли...
   Хотя шитые белыми нитками места видны невооруженным глазом. Типичней-
ший пример: до своего вступления на престол Екатерина выражалась о  муже
следующим образом: "Тогда я впервые увидела великого князя, который  был
действительно красив, любезен и хорошо воспитан. Про  одиннадцатилетнего
мальчика рассказывали прямо-таки чудеса". В окончательном варианте своих
"Записок", десятилетия спустя, императрица  решительно  "меняет  показа-
ния": "Тут я услыхала, как собравшиеся родственники толковали между  со-
бою, что молодой герцог наклонен к пьянству, что  приближенные  не  дают
ему напиваться за столом". С великолепным пренебрежением к логике Петр в
одном месте обвиняется в "неспособности исполнять супружеский долг", а в
другом - в амурах с Елизаветой Воронцовой,  на  которой,  вот  наглость,
возмечтал жениться (учитывая, что Екатерина к тому времени меняла любов-
ников, как перчатки, откровенно пренебрегая мужем, желание  Петра  всту-
пить в новый брак вовсе не выглядит ни странным, ни глупым*).
   * Между прочим, такие намерения были как раз возвратом к старым русс-
ким обычаям, когда цари брали в жены соотечественницдворянок.
   Дашкова, поддерживая легенду о "глупости"  Петра,  сама  же  приводит
высказывание, с которым к ней однажды обратился Петр: "Дочь моя,  помни-
те, что благоразумнее и безопаснее иметь дело с такими  простаками,  как
мы, чем с великими умами, которые, выжав весь сок из лимона, выбрасывают
его вон" [54).
   Впоследствии все произошло именно так: императрица отбросила Дашкову,
как выжатый лимон...
   Болотов, собравший немало анекдотов о "ничтожном" монархе  и  отстаи-
вавший версию о "всенародном возмущении" императором, однажды проговари-
вается: "Как вдруг получаем мы то важное и всех нас до  крайности  пора-
зившее известие, что произошла у  нас  в  Петербурге  известная  револю-
ция..." "Не могу и поныне забыть того, как много  удивлялись  все  тогда
такой великой и НЕОЖИДАННОЙ  перемене,  как  и  была  она  всем  порази-
тельна..." [16].
   Прав ли Болотов, утверждая, что Петр "возбудил в народе на себя ропот
и неудовольствие", "сие народное неудовольствие было велико"?
   Никоим образом. Сохранившиеся свидетельства  рисуют  совершенно  иную
картину. Впрочем, начнем по порядку и подробно рассмотрим главные  обви-
нения (они же - мифы) против Петра.
   Миф 1. "Петр питал нездоровое поклонение перед Фридрихом и предал ин-
тересы России, отдав Фридриху завоеванную  русскими  Восточную  Пруссию.
Общественное мнение России было возмущено миром с Пруссией".
   Начнем с того, что никакого "общественного мнения" в России тогда  не
существовало и существовать не могло. Как не существовало ничего  подоб-
ного в других абсолютистских державах - во Франции, в Пруссии, Австрийс-
кой империи. В те годы только Англия могла похвастаться тем,  что  можно
назвать общественным мнением: независимые газеты,  независимые  депутаты
парламента (правда, при необходимости редакторов запросто ставили к  по-
зорному столбу, а депутатов отправляли за решетку, но это уже другая ис-
тория).
   Быть может, "всенародное возмущение" охватило русские полки,  воевав-
шие с Фридрихом?
   Позвольте этому не поверить. Солдат всегда, везде, во все времена ра-
довался окончанию войны - только безумец может испытывать сожаление, уз-
нав, что идти на смерть отныне не придется. Тем более, что речь шла не о
войне ради защиты родины от вторгшегося неприятеля, -  вряд  ли  русский
солдат знал толком, ради чего его погнали за тридевять земель и застави-
ли сражатьс