ободных...
   Чтобы дать характеристику "золотому веку Екатерины", вовсе не  обяза-
тельно открывать Америк. Достаточно вспомнить строки Пушкина: "Со време-
нем история оценит влияние ее царствования на  нравы,  откроет  жестокую
деятельность ее деспотизма под личиной кротости и терпимости, народ, уг-
нетенный наместниками, казну, расхищенную  любовниками,  покажет  важные
ошибки ее политической экономии, ничтожность в законодательстве,  отвра-
тительное фиглярство в сношениях с философами ее столетия - и тогда  го-
лос обольщенного Вольтера не избавит ее славной памяти от проклятия Рос-
сии".
 
   ПОСЛЕДНИЙ РЫЦАРЬ
 
   Тот же "двойной стандарт" был использован на всю катушку в  случае  с
Павлом I. Вновь однотипные события получали совершенно  разное  толкова-
ние. Когда на столе вприсядку плясал пьяный Петр  I  -  это  именовалось
"государь изволит отдыхать от трудов тяжких". Когда подвыпивший Петр III
играл в чехарду со своими гвардейцами - это, легко догадаться,  рассмат-
ривалось как признак совершеннейшей дебильности. Когда  чудесил  Суворов
(прыгал через стулья, кукарекал, венчал одним махом двадцать  пар  своих
крепостных) - сие почтительно звалось "чудачествами великого  человека".
Когда гораздо менее безобидно давал выход своим эмоциям Павел I (и в са-
мом деле чуточку эксцентричный) - пресловутое "общественное мнение" рас-
пускало сплетни о "коронованном безумце...
   И совершенно как-то упускается из виду, что ославленный  "деспотом  и
безумцем" Павел своей деятельностью (пусть в какой-то степени  хаотичной
и далеко не всегда продуманной) опять-таки если и не вносил коренных из-
менений, то понемногу уводил Россию с пути, ведущего в тупик.
   В задачу автора не входит подробно рассматривать недолгое  царствова-
ние Павла - в последние годы появилось  сразу  несколько  дельных  книг,
напрочь разрушающих устоявшуюся версию о "коронованном безумце". Я  лишь
бегло попытаюсь обозреть толковые преобразования императора.
   Прусский военный агент, отнюдь не бывший горячим  поклонником  Павла,
сообщал на родину: "Император Павел создал в некотором роде  дисциплину,
регулярную организацию, военное обучение русской армии, которой  пренеб-
регала Екатерина II". Русский мемуарист дополнял эти  сведения,  называя
реформы Павла в области артиллерии "первым Шагом к преобразованию и усо-
вершенствованию".
   Именно Павел отменил закон о престолонаследии Петра I, принесший Рос-
сии столько бед. Именно Павел снял с крестьян недоимку в семь  с  лишним
миллионов рублей, возместив ущерб для бюджета... за счет  новых  обложе-
ний, коснувшихся исключительно дворян. Именно Павел категорически запре-
тил продавать дворовых и крестьян без земли. Указ,  определявший,  чтобы
крестьяне отныне работали на хозяев лишь три дня в  неделю,  был  высоко
оценен беспристрастным наблюдателем  -  прусским  дипломатом  Вегенером:
"Закон, столь решительный в этом отношении и не существовавший доселе  в
России, позволяет рассматривать этот демарш императора как попытку  под-
готовить низший класс нации к состоянию менее рабскому".
   Проницательный пруссак зрил в корень - указы и реформы Павла были, по
выражению знаменитого  Сперанского,  "возможным  началом  целой  системы
улучшений крестьянского быта". Весьма похоже, что  именно  под  влиянием
идей Павла Сперанский и разрабатывал свои проекты реформ  несколько  лет
спустя.
   Вовсе уж революционным прорывом было утверждение в сентябре  1800  г.
"Постановления о коммерц-коллегии" - фактически новом министерстве  тор-
говли и промышленности. Из 23 членов коллегии 13, по замыслу Павла, куп-
цам предписывалось выбрать из своей среды.  Впервые  в  русской  истории
купцы и заводчики, политически бесправные даже при миллионных капиталах,
получали, по сути, места в правительстве.
   Александр I уже на пятый день своего царствования поторопился  ликви-
дировать это отцовское нововведение: "...оставя в той  коллегии  членов,
от короны определенных, всех прочих, из купечества на срочное время изб-
ранных, отпустить в их домы, и впредь подобные выборы прекратить". "Пле-
шивый щеголь" свои действия мотивировал... заботой о самих купцах, кото-
рые, оторванные-де от прежней деятельности, на  выборных  постах  момен-
тально придут в полное ничтожество и разорение... И еще много  десятиле-
тий самодуры-городничие (списанные Гоголем с самой что ни на есть допод-
линной натуры) таскали купцов за бороды, вымогали взятки  и  сажали  под
арест. Вплоть до бесславного падения прогнившей русской монархии купцы и
промышленники были отстранены от  управления  государством  (лишь  после
1905 г. двое-трое видных  буржуа  смогли  занять  второстепенные  прави-
тельственные должности). В то же самое время британские монархи возводи-
ли своих торговцев и промышленников в дворянское достоинство.  Именно  в
пренебрежении наследников Павла к отечественным Карнеги и  Вандербильтам
крылся корень зла, а вовсе не в мифических "масонских происках" и  "коз-
нях большевиков"...
   Наконец, самым решительным образом изменить судьбы Европы и мира мог-
ло задуманное Павлом военное предприятие - удар русских войск по  Индии.
Этот план до сих пор именуется "безумной авантюрой",  но  забывают,  что
разрабатывался он совместно с Наполеоном, а Бонапарта можно упрекнуть  в
чем угодно, только не в  увлечении  утопическими  прожектами.  План  был
вполне реальным (схожий, кстати, разрабатывали позже и генштабисты  вер-
махта) - и при нелюбви индийцев к английским угнетателям появление русс-
ких войск за Гиндукушем могло уже в начале XIX века покончить с Британс-
кой империей.
   Как я ни ломал голову, не мог понять, чем же Наполеон в качестве  со-
юзника и компаньона по переделу мира был бы для  России  хуже  англичан.
Потому что не вижу никакой глобальной, стратегической пользы от имевшего
место англо-русского союза. А вот вреда было предостаточно. Нравится это
кому-то или нет, но политика - это в первую очередь способ  предоставить
своему государству наибольшие выгоды. С  этой  точки  зрения  совместные
действия России и Франции по разгрому Британии могли  повлечь  за  собой
нешуточную выгоду.
   Между прочим, сами англичане никогда не страдали даже намеком на  ро-
мантизм или простое благородство в  своей  внешней  политике,  оставаясь
жестчайшими прагматиками. Достаточно вспомнить, как в 1801 г. английская
эскадра под командованием Нельсона устроила  самый  настоящий  пиратский
налет на датскую столицу Копенгаген: внезапно появившись на рейде,  анг-
лийские фрегаты открыли огонь по датским кораблям и городу (притом,  что
обе страны вовсе не находились в состоянии  войны).  Мотивировка?  Дания
могла примкнуть к антибританской коалиции,  сколачивавшейся  Наполеоном.
Не "примкнула" - могла  примкнуть.  Вот  и  решено  было  дать  датчанам
урок... и ни малейшего стыда англичане не испытывали ни тогда, ни  впос-
ледствии. Сохранилось циничное послание Нельсона датскому  командованию:
"Лорд Нельсон имеет указание пощадить Данию, если  она  не  будет  далее
оказывать сопротивление, но если датская сторона будет продолжать  вести
огонь, лорд Нельсон будет вынужден сжечь все ее плавучие батареи,  кото-
рые были им захвачены, не имея возможности спасти храбрых датчан,  защи-
щавших эти батареи" [195, 216].
   Другими словами, Нельсон, пиратски напав на город, взял заложников  и
угрожал их перебить, если защитники столицы не сдадутся... Чем эти лучше
Бонапарта? (За эту бойню, в которой погибло более  двух  тысяч  человек,
Нельсон после возвращения домой удостоился салюта из всех орудий  Тауэра
и титула виконта. Ордена, на который адмирал рассчитывал, он, правда, не
получил - как-никак меж Данией и Англией не было официально объявленного
состояния войны, и приходилось соблюдать минимум приличий...)
   После бандитского налета на Копенгаген английская эскадра планировала
повторить то же самое в Кронштадте и Петербурге и повернула назад,  лишь
получив известие о смерти Павла...
   В этой смерти, как и в убийстве Петра III, виноваты те же персонажи -
зажравшиеся гвардейцы. Как и отец, Павел пытался навести порядок, заста-
вить дармоедов служить по-настоящему. Болотов писал: "...не успел  всту-
пить на престол, на третий уж день чрез письмо к генерал-прокурору, при-
казал обвестить везде и всюду, чтоб все, уволенные на  время  в  домовые
отпуски, гвардейские офицеры непременно и в  самой  скорости  явились  к
своим полкам, где намерен он был заставить их нести прямую службу, а  не
по-прежнему наживать себе чины без всяких трудов. И  как  повеление  сие
начало, по примеру прочих, производиться в  самой  точности,  то  нельзя
изобразить, как перетревожились тем все сии тунеядцы, и  какая  со  всех
сторон началась скачка и гоньба в Петербург. Из Москвы всех их  вытурили
даже в несколько часов, и многих выпроваживали даже из города  с  конво-
ем..."
   "Сии тунеядцы" возьмут свое через четыре года - сначала распространив
несметное множество самых грязных слухов и сплетен о мнимом безумии  им-
ператора. Потом Подоспеют английские денежки - через любовницу  британс-
кого посла Уэнтворта Ольгу Жеребцову,  сестру  екатерининских  фаворитов
братьев Зубовых. И, взойдя на престол по неостывшему  телу  отца,  Алек-
сандр I поспешил успокоить сообщников: "Все при мне будет, как  при  ба-
бушке!" Другими словами - Россия вновь свернула в тупик...
   Меж тем сохранились иные отзывы о Павле. Прусский посланник Брюль так
охарактеризовал в докладе императору  реформы  Павла:  "Недовольны  все,
кроме городской черни и крестьян". Это вполне перекликалось с воспомина-
ниями будущего декабриста Фонвизина: "В  это  бедственное  для  русского
дворянства время бесправное большинство народа на всем пространстве  им-
перии оставалось равнодушным к тому, что происходило в Петербурге  -  до
него не касались жестокие меры, угрожавшие дворянству. Простой народ да-
же любил Павла..."
   Коцебу, немецкий литератор и русский разведчик, писал: "Из 36 миллио-
нов русских по крайней мере 33 миллиона имели повод благословлять  импе-
ратора, хотя и не все сознавали это".  Свидетельство  Коцебу  тем  более
ценно, что он в свое время побывал в сибирской ссылке по приказу Павла -
но сохранил объективность.
   Как и генерал Ермолов, при Павле два года просидевший  в  тюрьме.  По
свидетельству Фигнера, Ермолов тем не менее "не  позволял  себе  никакой
горечи в выражениях... говорил, что у покойного императора были  великие
черты и исторический его характер еще не определен у нас".
   Наполеон назвал Павла Дон-Кихотом - без малейшей издевки. Другие име-
новали императора "последним рыцарем". В этом  есть  своеобразный  ключ.
Павел, помимо всего прочего, определенно  пытался  создать  некую  новую
идеологию, которая могла бы заменить явственно гниющую идею абсолютизма.
   Не успел. В России Дон-Кихоты уничтожаются еще быстрее, чем  в  Испа-
нии. Неизбежность гибели Павла лучше всего выразили два человека,  нахо-
дившиеся, если можно так выразиться, на противоположных полюсах:  видный
декабрист Поджио и начальник тайной полиции при  Александре  I  Санглен.
Поджио: "Павел первый обратил внимание на несчастный быт крестьян и  оп-
ределением трехдневного труда в неделю оградил раба от своевольного про-
извола; но он первый заставил вельмож и вельможниц при встрече с ним вы-
ходить из карет и посреди грязи ему преклоняться на коленях, и Павлу  не
быть!" Санглен: "Павел хотел сильнее укрепить самодержавие, но поступка-
ми своими подкапывал под оное. Отправляя, в первом Гневе, в одной и  той
же кибитке генерала, купца, унтер-офицера и фельдъегеря,  научил  нас  и
народ, слишком рано, что различие сословий ничтожно. Это был чистый под-
коп, ибо без этого различия самодержавие удержаться не может. Он нам дан
был или слишком рано, или слишком поздно. Если бы он наследовал  престол
после Ивана Васильевича Грозного, мы  благословляли  бы  его  царствова-
ние..." [25].
   В том-то и парадокс, что едва намеченная  Павлом  "рыцарская  идеоло-
гия", безусловно подрывавшая прежний порядок вещей,  при  дальнейшем  ее
развитии ударила бы по самодержавию не в пример сильнее, чем все прежние
попытки. Павла следует оценивать не только по тому, что  он  уже  сделал
(сплошь и рядом - хаотично, наспех, непродуманно), а по тем  последстви-
ям, что спустя годы и годы могли вывести Россию из тупика...
   Не зря один из современников-консерваторов назвал реформы Павла "кар-
бонарским равенством", которое-де "противоречит природе вещей"...
   Николай Бердяев писал в работе "Истоки и смысл русского  коммунизма":
"...таинственная страна противоречий, Россия таила  в  себе  пророческий
дух и предчувствие новой жизни и новых откровений... святая Русь  всегда
имела обратной своей стороной Русь звериную. Россия как бы всегда хотела
лишь ангельского и звериного и недостаточно раскрывала в себе человечес-
кое. Ангельская святость и зверская низость - вот вечные колебания русс-
кого народа... для русских характерно какое-то бессилие,  какая-то  без-
дарность во всем относительном и среднем..." [10].
   Безусловно, никоим образом не стоит относить к "ангелам" ни  Лжедмит-
рия I, ни Петра III, ни тем более Павла 1. И все же эти  три  самодержца
как раз и были теми, кто нес России "новую жизнь  и  новые  откровения".
Их, всех троих, с какой-то жуткой, мистической регулярностью как  раз  и
сожрала та самая "Русь звериная" - что пошло Руси лишь во вред...
   А сожрав, оклеветала и оболгала так прочно, что последствия  сказыва-
ются до сих пор. Еще в начале нашего века, после 1905 г.  (раньше  этого
срока попросту запрещалось даже упоминать, что Павел погиб  насильствен-
ной смертью), два видных психиатра попытались решить, наконец, вопрос  о
душевной болезни императора - либо ее отсутствии. П.И.  Ковалевский  вы-
пустил выдержавшую восемь изданий книгу, где  сделал  вывод,  что  Павел
принадлежал "к дегенератам второй степени с наклонностями к  переходу  в
душевную болезнь в форме бреда преследования". Правда,  второй  участник
ученого диспута, профессор В.Ф. Чиж написал, что "Павла  нельзя  считать
маньяком", что он "не страдал душевной болезнью" и был "психически  здо-
ровым человеком". Доверия к работе Чижа у меня больше не оттого, что его
точка зрения схожа с моей, а потому, что Чиж пользовался обширным кругом
архивных материалов, в то время как Ковалевский в основном  ссылался  на
чисто литературные "павловские анекдоты"...
   Увы, и в наши дни любители анекдотов частенько берут верх над истори-
ками. Восемь лет назад один из виднейших чешских  неврологов,  профессор
Иван Лесны, выпустил книгу, название которой можно перевести как "О  не-
мощах могучих". Книга интереснейшая, посвящена возможным душевным болез-
ням многих известных исторических деятелей. Вот только в русском перево-
де из нее кто-то деликатно изъял главу о Павле I [237].
   Я не поленился отыскать оригинал. Чещский профессор бестрепетной  ру-
кой ставит диагноз: "мегаломания", "явственные признаки невроза навязчи-
вости", и даже "параноидальные черты характера". Однако, едва речь захо-
дит о доказательствах, Лесны... повторяет те же старые, неведомо кем пу-
щенные в оборот анекдоты о Павле. Явным признаком душевной болезни  Лес-
ны, кроме того, считает "постоянный страх Павла, что его постигнет судь-
ба отца"... Позвольте, но ведь именно так и произошло!
   Естественно, Лесны считает, что Чиж "был чересчур благосклонен к Пав-
лу". Сам он - безоговорочный сторонник  Ковалевского.  Что  ж,  бог  ему
судья. Хорошо, по крайней мере, и то, что Лесны не  упустил  возможности
описать склонности Павла, которые вряд ли служат признаком душевной  бо-
лезни. "Император испытывал огромную склонность к чести с большой  буквы
"Ч" - как некогда древние рыцари". Действительно, что тут от болезни?
   Тем более, что Лесны тут же приводит прекрасный пример: в свое  время
Павел под честное слово освободил из тюрьмы предводителя польских  повс-
танцев Косцюшко и разрешил ему уехать за границу - при условии, что  тот
никогда больше не поднимет оружия против России.
   Косцюшко свое слово чести сдержал - вряд ли он считал Павла сумасшед-
шим, обещания, данные сумасшедшим, никто не спешит исполнять.
   ...Их было трое - непохожих, способных повернуть Россию на иную доро-
гу.
   И всех троих Россия тупо сожрала. Отсюда и многие  последующие  беды,
господа...
 
   НЕКТО ЕМЕЛЬЯН
 
   События, известные как "Пугачевский бунт", до сих пор таят  множество
загадок. Сам размах этого предприятия уникален - ничего подобного на Ру-
си прежде не бывало. Смута - Другое дело, она была настоящей гражданской
войной, а не мятежом. Между тем против Пугачева, по признанию самой Ека-
терины, была "наряжена такая армия, что едва ли не страшна  соседям  бы-
ла". Лишь спешно заключив мир с Турцией и сняв с фронта регулярные  час-
ти, удалось подавить мятеж... Впрочем, называть  события  "мятежом"  как
раз неправильно. Перед нами - что-то другое.  В  отличие  от  разинского
бунта, представлявшего собой  всего  лишь  буйство  разросшейся  до  ги-
гантских размеров разбойничьей шайки, не озабоченной ни в малейшей  сте-
пени административными делами (да и не способной на таковые), войско Пу-
гачева было строжайше организовано. Оно управлялось не  "советом  атама-
нов", а самой настоящей Военной коллегией, своего рода аналогом екатери-
нинского военного министерства в миниатюре, обладавшей  также  судебными
правами. При Пугачеве находилось довольно много якобы пленных офицеров -
в том числе столь примечательные личности,  как  родственник  старинного
недруга братьев Орловых Шванвича и Тимофей Падуров, бывший депутат  соз-
ванного Екатериной народного собрания, в чемто  аналога  старых  Земских
соборов, - официально это собрание* именовалось Комиссией Законоуложения
и сыграло довольно важную роль в выработке российских законов.
   * Состоявшее из выборных делегатов от дворян, горожан,  казаков,  не-
русских народов и государственных крестьян.
   Кроме того, в штабе Пугачева были польские офицеры, какие-то загадоч-
ные французы, а в его войсках -  отряды,  сформированные  из  поволжских
немцев-колонистов. Менее всего пугачевская армия, обучаемая и  руководи-
мая профессионалами, управляемая Военной коллегией, походила на  разинс-
кую банду или казацкую вольницу. И если бы Пугачев не  потратил  столько
сил на бесплодную осаду Оренбурга, эта армия могла и  дойти  до  Москвы,
где способных оказать ей сопротивление войск попросту не было...
   Во все времена и во всех странах хватало "народных самородков", одна-
ко в истории Емельяна Пугачева все складывается очень уж гладко,  подоз-
рительно гладко. Две жизни Пугачева - казака и вождя  -  определенно  не
стыкуются. До некоторого момента перед нами - заурядный  человек,  ничем
особенным себя не проявивший, на войне не поднявшийся выше хорунжего,  а
после то срывавшийся в бродяжничество, то устраивавший глупые авантюры.
   Совершенно бесцветная личность.
   И вдруг все меняется - в считанные недели этот бродяга  сумел  обаять
не столь уж доверчивых казацких старшин, подозрительно легко разбить до-
вольно крупные воинские соединения, обрасти пленными офицерами, ссыльны-
ми иностранцами, немцами-волонтерами, создать эффективные органы  управ-
ления вроде Военной коллегии...
   Случаются, конечно, чудеса - но не  до  такой  же  степени?  Человек,
действовавший в одиночку, сам по себе, ни за что не Добился бы  подобно-
го, даже десятой доли.
   Самозванцев на Руси хватало и до Пугачева - но маломальски  серьезных
результатов добивались только те, за которыми кто-то стоял.
   Кто же стоял за Пугачевым и был мозгом предприятия?
   Те самые казацкие старшины? Но и им вряд ли было бы  по  плечу  такое
дело, требовавшее не просто ума и волн, а определенных знаний и навыков.
Версия о "самородках" выглядит чересчур наивной.
   Тогда?
   До сих пор в точности неизвестно, что делал Пугачев во  время  своег