. - Он
наверняка шуганул его на самую середину моря.
     Взяв мулов за поводья,  парни попрощались и  исчезли  в  темноте.
Марийка хотела проводить их, но Момчил остановил:
     - Не ходи!  Надо скорее домой.  Боюсь,  что Василев не один здесь
шатался,  - и обратился к Звенигоре: - А ты, парень, смельчак! Спасибо
тебе!

3

     До утра уже никто не заснул.  Все собрались в просторной  комнате
хижины и при свете восковой свечи на все лады обсуждали, что им делать
дальше.  Спыхальский встревожился и предлагал  немедленно  скрыться  в
горы.  У Звенигоры созревал другой план.  От Момчила он узнал,  что до
Бургаса можно добраться по морю в лодке.  А  оттуда  до  Рудника,  где
должен был находиться брат Серко, рукой подать.
     Однако об этом он пока что помалкивал.
     Через открытые  двери  доносились  стоны Якуба.  Златка поминутно
бегала к нему,  давала пить или поправляла постель.  Ее гибкая фигурка
то  появлялась в полуосвещенной комнате,  то исчезала в густой темноте
кухни.  Звенигора поймал себя на мысли,  что завидует Якубу. Хотелось,
чтобы  Златкины  руки  поднимали  его голову,  чтобы она ему подносила
глиняную кружку с холодной ключевой водой.  Арсен уже сознавал,  что в
сердце входит сладкое,  пьянящее чувство, и это больше всего волновало
его.  Перед глазами все время стояла Златка.  Даже во  сне.  Потому  и
мучился сейчас казак,  не зная, на что решиться: остаться здесь, чтобы
иметь возможность  защитить  Златку,  или  ехать  в  Бургас  вызволять
Нестора Серко.
     Начало светать.  Порозовел край неба над морем.  Марийка готовила
завтрак,  застелив  стол  новой  вышитой скатертью.  Момчил вытащил из
погребка бочонок ракии.  Ночной подвиг Звенигоры растрогал  старика  и
рассеял  его  сомнения  относительно  беглецов.  Поднимая  вверх чашу,
Момчил торжественно произнес:
     - Пью за здоровье храброго юнака Арсена... За ваше возвращение на
родину,  другари!  Чтоб ни один турок не перешел вашей  дороги!  (Юнак
(болг.) - герой.)
     Из кухни снова донесся стон Якуба.
     - Кроме нашего друга Якуба,  - добавил Звенигора. - Ибо не каждый
вашенец - приятель,  бай Момчил,  и не каждый турок -  враг...  Бывает
свой хуже татарина: продаст и деньги пересчитает... (Вашенец (болг.) -
земляк.)
     Он опрокинул  чашу.  Ракия  была ароматная,  настояна на каких-то
горных кореньях.
     Момчил тоже  выпил и крепкими белыми зубами откусил кусок жареной
баранины. Когда Златка снова вышла к Якубу, он сказал:
     - Это так,  хлапе. Но я никак не пойму, почему вам так дорог этот
турок и турчанка. (Xлап (болг.) - парень, паренек.)
     Звенигора вытер ладонью рот.
     - Теперь нам нечего скрывать,  бай Момчил.  Якуб - наш  друг.  Он
вместе с нами участвовал в восстании против спахии, который держал его
в темнице.  И никакой он не купец... Мы вместе бежали через море к нам
домой.  А  буря  прибила  фелюгу  к Болгарии.  Вот почему мы очутились
здесь.  Теперь наша судьба в  ваших  руках,  бай  Момчил.  Захотите  с
Марийкой помочь нам - великая благодарность, не захотите - мы сразу же
уйдем в горы. И Якуба понесем с собой. Мы не можем его бросить.
     Момчил отрицательно покачал головой.
     - Что ты,  другарь!  Болгары от  дедов,  прадедов  честные  люди!
Честные  и добрые.  За добро они никогда не платят злом.  Пусть Якуб с
дивчиной остаются у нас в хижине.  А вы скройтесь  в  горах,  пока  он
поправится...
     - Прятаться в горах я не буду.  Мне надо добраться  в  Бургас,  а
оттуда до Рудника.
     - До Рудника?  - переспросил Момчил. - Я бывал там с Марийкой. Но
что вынуждает тебя, Арсен, ехать туда?
     - Я должен там разыскать одного невольника и выкупить  его.  Если
сможешь,  бай Момчил, дать мне лодку, чтобы доплыть до Бургаса, я буду
тебе очень благодарен.
     - Но один ты не справишься в дороге.
     - Мне поможет пан Мартын...
     - Конечно, - буркнул Спыхальский, встопорщив усы.
     - Я не о том,  - возразил Момчил.  - Вы чужеземцы,  и  вас  очень
быстро схватит стража.  Если так надо, тогда лучше мне пойти с вами. Я
знаю дорогу, порядки...
     - Нет, дедуся, - вмешалась Марийка, внимательно слушавшая беседу,
- если на то пошло,  то поеду я.  Кто знает, сколько дней уйдет на эту
поездку,  а тебе нужно быть дома. Разве ты забыл, что днями приплывает
стамбульский гость? Да и Драган вскоре вернется...
     - И  правда,  -  задумался Момчил.  - Не смогу я ехать.  Придется
тебе, Марийка, проводить наших гостей.
     Звенигора недоуменно  глянул  на  девушку.  Момчил перехватил его
взгляд:
     - Ты  сомневаешься  в  ней?  Казаче,  ты не знаешь наших горянок!
Марийка стоит любого доброго парня.
     - Дедусь! - покраснела девушка.
     - Не буду, не буду, внученька! Иди приготовь все в дорогу. Возьми
запасов на неделю. И не мешкай. Через час вам надо отправляться.

4

     Лодка шла  быстро,  слегка  покачиваясь  на  волнах.  Спыхальский
сложил сухие рыбацкие сети,  прилег на них,  и вскоре  послышался  его
могучий храп.  Звенигора сидел у руля, а Марийка задумчиво смотрела на
далекий синий берег, что проплывал с правой стороны...
     На второй  день  к  вечеру  вдали показался Бургас.  Лодку решили
оставить под присмотром Спыхальского  между  камышами  в  тихом  устье
какой-то речки. Поужинав, легли спать.
     Ночь прошла спокойно.  С первыми  лучами  солнца,  поднимавшегося
из-за моря,  Звенигора и Марийка двинулись в путь. Шли быстро, так как
хотели до вечера вернуться назад.
     Дорога все   время  поднималась  в  гору  и  вилась  меж  зеленых
виноградников. Навстречу катились тяжелые, неуклюжие арбы, запряженные
серыми  круторогими волами.  На арбах сидели осанистые болгары в белых
штанах,  черных суконных жилетках и высоких овечьих шапках.  Их худые,
обгоревшие на солнце лица были суровы, будто вытесаны из камня.
     Всевозможное добро: шкуры, зерно, сушеный виноград, поташ - плыло
на этих арбах в портовый город Бургас,  а оттуда по морю в Стамбул или
в другие заморские страны.
     Никто не   обращал  внимания  на  молодого  стройного  мужчину  и
девушку,  что спешили,  озабоченные,  вздымая ногами дорожную пыль.  В
полдень они остановились на высоком перевале, откуда открывался вид на
широкую долину,  где  раскинулось  село  с  красными,  черепичными,  и
серыми, камышовыми, кровлями.
     - Это Рудник, - сказала Марийка. - А вон и усадьба спахии!
     То был  каменный  дом,  окруженный  хозяйственными постройками за
высокой  каменной  стеной.  Издалека  он  походил  на  крепость.  А  в
действительности   это   была   обычная   усадьба   турецкого  спахии,
построенная руками райя - крепостных крестьян.  Однако  толстые  стены
домов,   конюшен   и  других  построек  надежно  защищали  хозяина  от
внезапного нападения и,  в случае необходимости, могли выдержать осаду
отряда гайдутинов.
     Дубовые ворота оказались на замке,  и Звенигора  постучал  в  них
кулаком.  Сначала  со  двора  донесся  собачий лай,  а потом в калитке
открылось небольшое окошко,  и в нем показались  взлохмаченный  чуб  и
сонное лицо сторожа.
     - Что за люди? Кого вам? - моргнул он круглым совиным глазом.
     - Мы  хотим  видеть хозяина,  - сказал Звенигора и сунул в окошко
серебряную монету. - Впусти, пожалуйста, добрый человек.
     Ворота открылись, и Звенигора с Марийкой вошли в просторный двор.
     - Прошу сюда,  на скамейку, - поклонился турок. - Подождите, пока
я узнаю, захочет ли хозяин допустить вас пред светлые очи.
     Вскоре он вернулся и ввел  их  в  маленькую  комнатку.  Посредине
стоял низенький столик, вокруг него желтели пухлые подушки.
     - Ага подождет здесь, - произнес старик. - Хозяин сейчас выйдет.
     Он отклонил тяжелый ковер,  что заменял двери,  и скрылся за ним.
Через несколько минут в комнату вошел  пожилой,  с  желтым,  обрюзгшим
лицом спахия и сонно взглянул маленькими глазками на чужестранца.
     - Да будет небо милостивым к тебе, высокочтимый ага Сараджоглу! -
поклонился  Звенигора.  -  Извини,  что  тревожу в такое время,  когда
правоверным положено отдыхать.
     Спахия равнодушно кивнул головой и протянул гостю мягкую холодную
руку. Звенигора пожал ее с отвращением, как скользкую жабу.
     - Мне  сказали,  что у тебя ко мне дело,  - глухо произнес турок,
отступая на шаг.
     - Да, высокочтимый ага. Я слышал, что ты продаешь невольников...
     - Глупости!  Это кто-то набрехал тебе.  Я сам купил бы полдесятка
невольников. Молодых, конечно. Старых у меня и без того достаточно.
     - А я купил бы старого. Мне как раз старый и нужен.
     Спахия почмокал толстыми губами, что-то соображая. Потом сказал:
     - Если тебе не дают покоя лишние деньги,  то я могу  выручить  от
такой беды. У меня есть несколько старых невольников.
     - Нельзя ли посмотреть на них?
     - Отчего ж? Пошли.
     Они вышли во двор.
     Спахия хлопнул в ладоши.  Подбежал сторож,  который поглядывал на
них из глубины двора.
     - Выпусти невольников, - приказал ему хозяин.
     Сторож брякнул ключами у каменного подвала.
     - Выходите! Вы! - крикнул он, сняв замок.
     Звенигора вздрогнул.  Давно ли и он ночевал в  такой  же  вонючей
холодной яме? Давно ли и на него так же кричали, как на скотину?
     Из подвала раздался  звон  кандалов,  стон.  По  крутым  ступеням
поднимались  грязные,  седые,  худые,  желтые,  как мертвецы,  люди и,
щурясь от яркого солнечного света, становились в ряд перед хозяином.
     - За этих дорого не возьму, - сказал спахия. - Покупай!
     Звенигора напряженно всматривался в незнакомые лица.  Кто  же  из
них Нестор Серко? Люди угрюмо смотрели на спахию и чудаковатого купца,
пожелавшего почему-то купить их - живых мертвецов.
     - Будьте   здоровы,   земляки!   -   поздоровался   взволнованный
Звенигора.
     - Здоров будь и ты, земляк! - вразнобой ответили те.
     - Нет ли, случаем, среди вас Нестора Серка?
     - Нестора  Серка?  -  удивились  невольники.  -  Кто же ты такой,
добрый человек? Откуда Нестора знаешь?
     Звенигора понимал взволнованность и радость невольников, которые,
может,  впервые за многие годы услышали родную речь  из  уст  вольного
человека.  Однако  никто из них не ответил на его вопрос,  и это стало
волновать его.
     - Да  отвечайте  же,  когда  вас спрашивают!  - почти закричал он
рассерженно.
     - Нет его среди нас, - тихо ответил один.
     - Нет? А где же он? - Звенигора был потрясен.
     - Хозяин продал его... На галеры, говорят...
     - Продал? Когда?
     - Несколько недель назад.  Поговаривают, что султан войну готовит
и ему нужны на галеры гребцы.  Всех молодых,  да и немолодых,  но  еще
сильных  невольников  забрали  посланцы султана.  И Нестор попал туда.
Хотя ему и за пятьдесят, но он еще крепкий.
     Звенигора пригорюнился.  Все  его  надежды,  которые  он лелеял в
последнее время,  что счастливо завершатся опасные приключения,  сразу
развеялись  как  дым.  Придется возвращаться домой,  не выполнив наказ
Серка.
     - Может, знаете, куда его послали? - спросил тихо.
     - Где там!  -  ответил  седобородый  дед  с  черными,  как  угли,
глазами.  - Отправили - да и конец... Сам спахия не знает куда... - Он
пристально вглядывался в Звенигору  внимательным  взором.  Потом  тихо
спросил: - А ты не выкупать ли Серка приехал?
     - Да, - безнадежно махнул рукою Звенигора.
     Невольники сразу зашумели:
     - Так выкупи нас!
     - Сынок, век будем бога молить за тебя!
     - Все хозяйство отдам тебе, как прибудем домой!..
     Все, как   сговорившись,   упали   перед  Звенигорой  на  колени.
Звенигора оторопел. Растерянно взглянул на спахию.
     - Что это они? - спросил тот.
     - Просят, чтобы выкупил их.
     - Ну,  и что же ты решил?  - усмехнулся спахия.  - Видишь,  какой
товар?  Не хочешь покупать?  Для меня они -  лишние  рты.  Не  в  коня
корм...  А  работы  с  них  -  черта с два!  В пору вешать или топить,
проклятых!..  Но не рассчитывай, что продам дешево. Вижу, они тебе для
чего-то нужны...
     Невольники, очевидно,  улавливали,  о чем  идет  речь,  так  как,
услыхав последние слова хозяина, взмолились:
     - Выкупи нас, добрый человек! Выкупи!..
     - Нестора все равно не найдешь, а мы тоже христиане, земляки...
     - Сынок,  сжалься над нами!  Имей доброе сердце!  Мы отдадим тебе
твои деньги, когда возвратимся домой!..
     Звенигора с  ужасом  смотрел  на  умоляющие  глаза,   на   сухие,
натруженные руки,  на длинные седые бороды. И в нем боролись жалость к
этим обездоленным и чувство долга  перед  кошевым.  Невольников  всюду
много - всех не выкупишь. А что скажет Серко, когда узнает, что деньги
истрачены не по назначению, а на каких-то чужих немощных людей?
     Однако, чувство  жалости  пересилило.  "Не везти же деньги домой.
Лучше купить свободу этим бедолагам".
     - Сколько возьмешь за них, ага?
     Турок перестал морщиться,  словно от зубной боли.  В  его  глазах
блеснули огоньки.
     - За всех пятьсот польских злотых.
     - Это дорого. Двести. И ни куруша больше!
     Звенигора прикинул,  что,  даже  заплатив  пятьсот,  у  него  еще
останется столько, что хватит при случае выкупить и Нестора.
     - Дела не будет!  - уперся спахия.  - Ты  хочешь  обмануть  меня,
гяур!
     - Как могу я тебя обмануть? Разве на базаре за эти скелеты больше
дадут?
     - Уж если ты покупаешь, то, наверно, рассчитываешь на барыш?
     - А как же, конечно, рассчитываю. Потому и не дам больше.
     - Ну, четыреста должен дать.
     - Двести пятьдесят. Это мое последнее слово.
     - Ты меня грабишь,  собака неверная!  - выкрикнул спахия,  но без
злости.  Через  припухшие веки смотрели хитрые карие глазки.  - Ладно,
давай!
     - Пиши купчую и бумагу об освобождении.
     Через час спахия вручил бумаги,  а Звенигора отсчитал ему деньги.
Сторож   открыл  замки  кандалов,  и  невольники  со  слезами  радости
бросились к своему избавителю.  Каждый старался обнять его, поцеловать
руку. Черноглазый дед прижал руку Звенигоры к своей груди.
     - Сынок,  - прошептал он, всхлипывая, - теперь для Ивана Крука ты
самый родной человек... Будешь в Чигирине - не обойди мою хату...
     - А я из Корсуня...
     - Я из Брацлава...
     Каждый наперебой приглашал к себе. И Звенигора с горечью подумал,
что  дорога  домой и для них и для него еще ой какая далекая!  Не мало
встретится на ней и явных и неведомых опасностей.  И кто знает,  когда
они достигнут своей родной пристани, своего родного уголка земли...
     Выведя дедов из села, Звенигора отдал им бумаги и сказал:
     - Бывайте здоровы,  земляки!  Пусть вам путь счастливый стелется!
Идите прямо через Планину на Валахию.  А там - на Запорожье. Передайте
кошевому, что турки войну готовят. Пусть наши начеку будут.
     Старики упали на колени. Крук схватил руку казака, поцеловал.
     - Пусть во всем у тебя будет удача, сынок! Береги себя!
     Расчувствовавшийся Звенигора еле  вырвался  из  горячих  объятий,
схватил  Марийку  за  руку  и  зашагал  прочь.  А деды,  опьяневшие от
счастья, еще долго стояли на вершине и смотрели вслед покрасневшими от
слез глазами.
     Поздно вечером Звенигора и Марийка увидели с горы море.  До  него
было еще далеко,  но под лунным светом оно мерцало тысячами загадочных
огоньков и,  словно  живое,  быстро  приближалось  им  навстречу.  Они
ускорили шаг.  Из-под ног вздымалась холодная дорожная пыль,  скрипела
на зубах. С моря подул прохладный ветерок, остудил распаленные за день
тела.
     Найдя еле заметную тропинку в камышах, они свернули к речке.
     - Пан Мартын! Где ты? - приглушенно окликнул Звенигора.
     Ответа не было.  Они поспешили вперед.  Под ногами зашуршал сухой
прошлогодний камыш. С кряканьем взлетела перепуганная утка.
     - Пан Мартын!..
     Они выбежали   на  то  место,  где  оставили  лодку.  Перед  ними
расстилалась бесконечная гладь серебристой воды.  Тишина.  Ни  души...
Где  же  Спыхальский?  Звенигора оглянулся вокруг.  Густой камыш,  что
утром упирался в небо, теперь лежал прибитый, истоптанный, будто здесь
пронесся  табун  коней.  У  берега  из  воды виднелась полузатопленная
лодка. Поблизости из ила торчало сломанное весло.
     - Пан  Мартын!..  -  в  отчаянии  крикнул Звенигора,  поняв,  что
произошло какое-то несчастье.
     В ответ   прокричала  только  ночная  птица.  И  снова  наступила
тревожная, гнетущая тишина.

5

     Златка сидела напротив окна.  Личико вытянулось,  исхудало, но от
этого  казалось  еще  нежнее  и красивее.  Печальные темно-синие глаза
внимательно вглядывались сквозь маленькое стекло оконца. Всеми мыслями
девушка уносилась в море,  где,  возможно, в это самое время Звенигора
рассекал веслами воду, торопясь к ней.
     Удивительные вещи  случаются  на  свете.  Арсен  и  она  почти не
разговаривали.  Не говорили о своих чувствах. Но оба знали, как крепко
любят  друг  друга.  Молчаливое объяснение взглядов сказало им больше,
чем тысячи слов.  И они бережно таили свои чувства,  зная, что никакие
слова не в состоянии усилить их.
     Девушка машинально отправляла в рот кусочки солоноватой брынзы  и
мысленно  представляла  закованного  в цепи невольника над побежденным
барсом.  Обросший,  грязный,  окровавленный...  Но не это запало ей  в
сердце.  Ее  удивил  сам  подвиг.  Она  поняла,  что  барс не случайно
оказался во дворе, что его загодя готовили к поединку с невольником. А
еще  больше  ее поразил взгляд незнакомца:  в нем было и удивление,  и
восхищение, и смущение, граничащее со стыдом. Еще никто так не смотрел
на нее.  Она выросла в мрачном замке,  среди нянек и жен Гамида, почти
не видела юношей, а тем более таких храбрецов, о которых так интересно
рассказывалось в песнях и сказках.  Вдруг появляется мужественный юнак
- даром что невольник! - и спасает ее от страшных когтей дикого зверя!
Она была безмерно благодарна казаку и старалась хоть чем-нибудь помочь
в его безрадостной жизни.  Думала о  нем  долгими  вечерами.  Из  этих
чувств и мыслей, очевидно, и выросла ее первая любовь...
     Где же он теперь? Прошло уже четыре дня. А дед Момчил ждал их еще
вечером третьего дня.
     Неожиданно до ее слуха донесся глухой топот  конских  копыт.  Она
растерянно взглянула на Момчила, Яцько. Встала.
     - Вы слышите?
     Момчил вскочил с лавки. Он тоже услышал, как к хижине приближался
конный отряд. Это мог быть только разъезд янычар. Что им здесь надо?
     - Яцько,  айда из хижины! Спрячься так, чтобы тебя не заметили, -
подтолкнул он паренька в плечо,  а Якубу и Златке махнул  рукой,  чтоб
оставались на месте. - Вы турки, вас не тронут!
     Яцько быстро шмыгнул во двор. Момчил вышел следом за ним.
     К хижине   приближались   всадники.   В  темноте  Момчил  не  мог
разглядеть,  сколько их было - пять, десять или, может, больше. Увидев
хозяина  хижины,  передний  подъехал  к  нему  и ткнул старика в грудь
нагайкой:
     - Кто такой?
     - Здравей,  ага!  - поклонился Момчил.  - Я Момчил Крайнев.  А ты
кто?
     Вместо ответа воин удивленно свистнул и повернул голову назад:
     - Эй, дайте огня!
     Один из всадников спешился,  высек огонь и зажег факел.  Кровавый
свет заплясал на суровых лицах воинов и на потных конях.
     - Ближе! - приказал передний.
     - Слушаюсь,  Сафар-бей! - И воин поднес факел чуть ли не к бороде
старика.
     Момчил устремил взгляд на лицо аги.  Так вот какой он, Сафар-бей,
этот палач болгарских крепостных  крестьян,  гроза  горцев-гайдутинов!
Совсем  еще молодой!  Увидев его,  никогда не подумал бы,  что его как
огня боятся болгары.  Ничего  страшного  нет  в  его  фигуре  и  лице.
Среднего  роста;  тонкое  красивое лицо,  на котором чернеют опушенные
длинными ресницами красивые глаза.  Рука,  что лежит на  эфесе  сабли,
белая и тонкая,  как девичья...  Неужели эта рука хлестала нагайкой не
только мужчин,  а и женщин и девчат?  Неужели это  она,  как  говорят,
выжигает  раскаленным  прутом глаза невольникам-беглецам и посылает