олько уж
времени прошло, как была от тебя последняя весточка... Ой!
     Позади зашелестели кусты.  Стеша вздрогнула.  В тот же миг кто-то
обхватил ее руками, а жесткая ладонь, от которой разило конским потом,
крепко зажала рот.  Стеша заметалась,  как перепелка в силке,  пытаясь
вырваться.   Смертельный  ужас  охватил  сердце.  Татары?  Она  хотела
крикнуть,  но не могла: плотный тряпичный кляп забил ей рот; на голову
наброшен темный колпак с прорезью, чтобы не задохнулась, а руки и ноги
связаны крепкими веревками.
     Двое - это она почувствовала - подняли ее и понесли.  По шуршанию
ракитника поняла: несут к лесу. До него рукой подать. Густой, пушистый
от  весенней зелени,  он широко раскинулся вдоль гор и на самих горах,
высоко поднимавшихся на правом берегу Сулы.
     Она металась, извивалась, пытаясь освободиться, но ничего сделать
не могла.  Несли ее долго.  Слышалось тяжелое дыхание уставших  людей,
глухой говор их голосов.
     Наконец ее положили на землю,  а затем кинули на коня и привязали
к  седлу.  Кто-то  вскрикнул:  "Вйо!"  - и под копытами коней загудела
земля.

2

     Только в полдень,  когда Стеша не появилась и к обеду, мать и дед
Оноприй  подняли крик.  На шум сбежались люди.  Весь хутор поднялся на
ноги. Заплаканная мать, в который уж раз, объясняла, как она разбудила
дочь  и  послала  пасти  гусей на луг и что с того времени Стеша как в
воду канула.
     - А может,  она,  знаешь-понимаешь,  тово...  и правда утонула? -
рассуждал маленький заикающийся человечек, которого на хуторе звали не
иначе,  как  Знаешь-Понимаешь,  за  его  бессмысленную поговорку,  или
Иваником за малый рост. - Надо в Суле искать.
     - Ох  боже  мой,  деточка моя!..  Голубка сизая!..  - убивалась в
неутешном горе мать.  - И зачем же я послала  тебя  с  теми  гусями  к
речке... Зачем же ты, серденько, в холодную воду полезла...
     Толпа быстро покатила к Суле.  Самые расторопные пригнали  челны,
начали   шнырять  на  них  по  спокойной  глади  реки,  вглядываясь  в
прозрачную, как стекло, воду. Другие искали на берегу одежду.
     Не нашли ни тела, ни платья...
     - Знаешь-понимаешь,  может,  она тово...  на глубину  заплыла,  -
продолжал развивать свою мысль Иваник. - А там тово... и утонула...
     - Одетая, что ли? - спросил дед Оноприй. - Мелешь невесть что!
     - Так куда ж она подевалась... тово... знаешь-понимаешь?
     Дед Оноприй пожал плечами и,  понурив голову,  побрел к дому.  За
ним потянулись остальные. Остался на берегу один только Иваник.
     Мать причитала. Женщины успокаивали ее. Говорили, что Стеха росла
непокорной,  даже норовистой дивчиною, так вот, может, вздумалось ей в
лес пойти,  да там и  задержалась.  А  то  в  соседнее  село  махнула.
"Баклуши бить", - добавляли потихоньку кто поязыкастее.
     - А  когда   б   Звенигориха   не   панькалась   так   со   своей
доченькой-касаточкой,  а хоть разок взяла бы за косы да всыпала в одно
место березовой  каши,  то  не  пришлось  бы  голосить  сейчас!  А  то
избаловала  дочку,  словно она барышня какая,  во всем ей потакала,  а
теперь - плачьте очи,  хоть слезой изойдите!  -  злословила  на  улице
полнотелая краснощекая молодуха.
     Другая из толпы возразила ей:
     - Ну  что  зря  говорите,  Зинаида!  Стеха  совсем  не балованная
девушка.  Красивая,  работящая,  скромная.  И Звенигориха  никогда  не
потакала ей. Может, и вправду утонула дивчина...
     Весь этот разноголосый шум - плач, вздохи, пересуды, - что звучал
во  дворе и рядом на улице,  внезапно стих.  Люди с надеждой и страхом
всматривались в отряд странно одетых всадников, что выскочил из леса и
направлялся прямо к хутору.
     - Ой, мамочка! Турки! - вскрикнула какая-то женщина.
     - Откуда б они тут взялись?
     - Правда, турки! Погляди!..
     Толпа заволновалась.  Люди  забыли  о  Стеше,  о  ее убитых горем
матери и деде.  Женщины и дети отошли во двор, казаки, которые никогда
не расставались с саблями, выступили вперед.
     Отряд тем временем  приближался.  От  него  отделился  всадник  и
погнал  коня галопом.  Из-под копыт серого жеребца вздымалась пыль.  И
только перед самой толпой всадник осадил коня.
     - Люди,  что  здесь  случилось?  -  крикнул  он,  снимая с головы
шапку-янычарку.
     - Арсен! Арсен Звенигора! Живой!.. - зашумели вокруг.
     - Да,  это я...  Но,  ради всего святого,  скажите - у  нас  дома
несчастье? Почему здесь столько людей?
     Пожилой казак, почесывая затылок, выступил вперед:
     - Да,  понимаешь ли,  казак,  сами не знаем, несчастье или нет...
Стеха пропала.  Твоя сестра... Погнала утром гусей на луг - и вот нет!
Или ушла куда,  или утонула,  может... Никто ничего толком не знает...
Мать плачет, убивается... Да вот и она!
     Кто-то успел сообщить матери, что сын приехал. Женщина схватилась
за сердце и побежала на улицу.  За нею рысцой засеменил  дед  Оноприй.
Люди тоже повалили со двора.
     - Арсен!  - вскрикнула мать,  и в крике том слились и  радость  и
горе. - Стеши-то нет!..
     Арсен прижал мать к груди. Начал утешать:
     - Успокойся,  мамо!  Я уже знаю...  Что-нибудь сделаем!  Найдется
Стеша...  Не иголка же...  Не плачьте,  родная!..  А вот и дедушка!  -
Казак поцеловался с дедом. - Побелел еще больше...
     - Да как тут не побелеешь, о вас горюя!
     - Не тужите,  найдется Стеха!  - успокаивал Арсен родных,  хотя у
самого  похолодело  сердце.  -  А  сейчас  принимайте  гостей...  Моих
друзей... С самой Турции добирались...
     Подъехали всадники.  Здесь  были:  Златка,  Спыхальский,   Роман,
Грива,  Яцько.  Между  двух коней,  на плотной попоне,  под присмотром
Якуба лежал Младен.
     Арсен кратко  объяснил друзьям,  какое горе пришло в дом.  Печаль
покрыла их лица.
     - Перун ясный! - пробасил Спыхальский. - И тут лихо! Когда только
люди избавятся от него?
     Прибывшие завели  коней во двор.  Дед Оноприй вынес из риги сено.
Младена внесли в хату, положили на кровать.
     Хуторяне начали   понемногу  расходиться.  Только  дети  и  самые
любопытные разглядывали смуглого,  серебристоголового турка и  усатого
горделивого великана, который перемежал речь польскими словами.
     Вдруг во двор вбежал взволнованный Иваник.
     - Нашел!  -  выкрикнул  он.  Увидев Звенигору и незнакомых людей,
смутился и уже тише добавил: - Знаешь-Понимаешь, тово... след нашел!
     - Где?
     Все кинулись к нему. Обступили. Арсен схватил его за плечо:
     - Говори! Где Стеха? Куда ведут следы?
     - Э-е,  знаешь-понимаешь,  тово...  и не знаю...  Я только  в-вот
ленту девичью н-нашел... В-вот!..
     Он разжал маленький кулачок. На ладони рдела шелковая ленточка от
косы.
     - Это Стешина! - вскрикнула мать.
     Арсен не раздумывал:
     - Веди скорее! Покажи место, где ленту нашел, дядько Иван!
     Все повалили на луг.
     - Вот тут!  - показал Иваник  на  истоптанную  траву  под  кустом
ракитника.
     Арсен внимательно осмотрел следы. Они четко были видны на влажном
иле. Вот отпечаток небольшой босой ноги. Это, конечно, Стешин... Здесь
она стояла долго.  Должно быть,  косы расчесывала.  Не зря  же  именно
здесь  и  нашли  ленту.  А вот и несколько белокурых волосков на ветке
ракитника. Постой-постой, а это что? Чуть дальше - следы от сапог...
     - Роман, посмотри! - позвал друга Арсен.
     Роман вышел из толпы и нагнулся рядом.
     - Тут было,  кроме девушки,  двое мужчин, - произнес он уверенно.
Как и  запорожцы,  дончаки  умели  находить  по  следу  дичь,  а  если
требовалось,  то  и врага.  - Видишь,  следы разные:  один - от сапог,
узкий,  длинный со стоптанными каблуками,  а другой - короче,  на  нем
ясно видны отпечатки подковок...
     - Значит,  это  не  татары.  Татарские  чирики  таких  следов  не
оставляют, да никогда с подковками и не бывают.
     - Конечно, не татарские... Тогда чьи?
     Арсен ничего   не   ответил.   Сделал   знак   Роману   рукой  и,
приглядываясь к притоптанной траве и  растрепанным  кустам  ракитника,
нырнул в заросли. Роман поспешил за ним.
     След вскоре вывел к лесу.  Казаки несколько замедлили шаг.  Земля
здесь  была  сухой  и  следов  не  сохранила.  Только  сбитая  головка
сон-травы или сломанный плечом гнилой сучок кое-как указывали путь.
     В овраге,  под горой,  нашли следы ночлега.  Вытоптанная копытами
трава,  свежий конский помет и огрызки сухарей  говорили  о  том,  что
здесь  ночевало  несколько всадников и что уехали они отсюда не раньше
сегодняшнего утра.
     Не представляло труда проследить,  куда они направились:  кованые
лошади оставляли такой выразительный след,  что  с  него  трудно  было
сбиться.  Под  горою Роман нашел подкову и положил себе в карман.  Это
была счастливая примета.
     Когда поднялись  вверх,  где кончался лес и начиналась степь,  и,
увидев,  что отсюда следы повернули на юг,  в сторону  Днепра,  казаки
остановились.
     - Не догнать, - сказал сокрушенно Роман.
     - Да,  пешком  не  догонишь,  -  согласился  Звенигора.-  Есть же
кони!.. Да и теперь я, кажется, догадываюсь, чья тут работа.
     - Чья?
     - Чернобая!  Я рассказывал тебе  о  нем...  Похищение  и  продажу
красивых  девчат  он сделал своим ремеслом.  Решил,  что на этом можно
нажиться больше, чем выращивать хлеб и разводить скот. Собака!
     - А может, кто другой тоже занимается этим подлым промыслом?
     - Вполне возможно.  Но,  думаю,  они все связаны одной  ниточкой.
Если  хорошенько  прижать  Чернобая,  то  клубок  распутается!  Но мне
почему-то кажется,  что Стеха не минует Чернобаевки... Не будем терять
времени, Роман. Айда домой!..

3

     С Арсеном,  кроме Романа, пана Мартына, Гривы и Яцько, выехало из
Дубовой Балки  еще  пятнадцать  добровольцев.  Все  -  бывалые  казаки
Лубенского  полка.  Один  Иваник  никогда  не нюхал пороха и не слышал
посвиста татарских  стрел,  но  Арсен  не  смог  отказать  ему:  очень
просился человечек.
     - Да ладно, пусть идет! - махнул рукой и тут же пожалел.
     Не успел  Иваник  взобраться  с  колоды на высокого гнедого коня,
которому не доставал головою  и  до  загривка,  как  во  двор  влетела
дебелая  молодка.  Лицо  ее  пылало  гневом,  глаза блестели,  сорочка
распахнута,  из-под  очипка  выбилась  коса.  Заметив   Иваника,   что
пригнулся к гриве коня,  стараясь быть незаметным,  молодица в сердцах
ударила кулаком о кулак.  (Очипок  (укр.)  -  головной  убор  замужней
женщины.)
     - А черт бы тебя побрал,  муженек!  - завопила она. - В какую это
дорогу  ты  собрался,  бродяга этакий,  головой бы тебя об нее било!..
Обзавелся детишками, а теперь на кого покидаешь их, сорвиголова! Или я
двужильная  -  тянуть  лямку  и  за  себя  и  за  тебя,  разбойник  ты
несчастный?
     Сорвиголова и  разбойник  совсем сник и побледнел,  от этого стал
казаться еще меньше.
     - Зинка, п-прошу т-т-тебя, перестань кричать, - взмолился тихо. -
Люди ведь кругом! Что п-подумают... знаешь-понимаешь!
     - Чихать  мне на твоих людей!  Слазь живее с коня - и марш домой,
не то за чуприну стащу!  Негодник!  Бродяга!  Ишь ты, разобиделся, что
родная  жинка  не тем словом назвала - и наутек!  Бросает детей - и по
свету!  Воевать ему захотелось!  Славы  добыть!..  А  чирей  на...  не
хочешь?
     - Зинка...
     - Что Зинка? Слазь, говорю тебе, да веди коня домой! Сам кидается
сломя голову и коня еще ведет!  Намучилась я  с  тобой,  чума  б  тебя
схватила  в  дороге!  А  теперь  еще  и  вдовой  хочешь  оставить!  Не
дождешься!..
     Распалилась она не на шутку.  Могучей грудью теснила коня, а тот,
прижимая уши,  пятился от нее.  Перепуганный Иваник вцепился в  гриву,
словно  надеялся  найти в ней спасение.  Но властные руки жены вот-вот
достанут и стянут вниз.  Что делать?.. Что делать?.. Чего доброго, еще
и подзатыльников надает!  Ну,  куда ни шло, если б это дома, где никто
не видит! Так нет же, перед всем хутором осрамить его хочет, противная
баба!
     - Зинка!..  - тонким голоском выкрикнул он.  - Не тронь! А не то,
вот тебе...  т...того...  знаешь-понимаешь...  крест,  все брошу... на
Запорожье уйду... казаковать буду... знаешь-понимаешь!
     - Что-о?!  Ты  еще  мне  грозить  вздумал?  -  Она  покраснела от
негодования и схватила мужа за шаровары:  - А ну-ка  слазь!  Тоже  мне
запорожец нашелся! "Знаешь-понимаешь"!..
     Это было уже чересчур.  Смеялись казаки,  смеялись женщины,  даже
ребятишки  хохотали,  повизгивая от восторга.  Иваник не стерпел такой
обиды и выхватил  из  ножен  саблю.  Она  молнией  сверкнула  над  его
головой.  Жена охнула и отшатнулась.  Этим не замедлил воспользоваться
муж - ударил коня пятками под бока и вихрем вылетел из толпы.
     Зинка на  время растерялась.  С лица сбежал злой румянец,  нижняя
губа задрожала.
     - Иваничек, милый, куда же ты? Подожди!..
     Тот даже не оглянулся - помчался  к  подъему,  что  желтел  среди
зелени  леса.  Только  там  остановился  и  помахал рукой.  Зинка тоже
подняла было руку, чтобы ответить ему, но вдруг ей показалось, что муж
насмехается над ней.  Глаза ее вновь зло блеснули,  смуглое миловидное
лицо побагровело.  Она подбоченилась и крикнула так,  что гул пошел по
лесу:
     - Только вернись, бродяга! Будет тебе!
     Спыхальский, с  интересом наблюдавший вместе со всеми эту сценку,
удивленно покачал головой,  лихо закрутил вверх рыжий ус и  подтолкнул
Гриву в бок:
     - Ну и бой-баба, пан Грива! Га? - и прищелкнул языком.
     - Да  уж  так!  -  согласился Грива.  - Не то что ваши изнеженные
панночки!
     Спыхальский не  возразил  и  еще  долго  не  мог  отвести глаз от
крепкой,  плотной  фигуры  молодицы.  Лишь  после  того,   как   Арсен
попрощался с родными и Златкой и сказал,  чтобы трогались, Спыхальский
глубоко вздохнул и вскочил на коня.
     Вскоре отряд одолел подъем и скрылся в лесу. А хуторяне долго еще
не  расходились  и  судили-рядили,  удастся  ли  казакам  разыскать  и
освободить Стешу.

4

     На третий   день   к  вечеру  Звенигора  с  товарищами  прибыл  в
Чернобаевку.  Дубовые ворота маленькой крепости были закрыты.  На стук
выглянул  в  окошко  над  воротами  заспанный  слуга.  Увидев  четырех
турецких спахиев (Звенигора, Спыхальский, Воинов и Грива в спешке даже
не переоделись), он не спеша спустился вниз и, открыв калитку, впустил
их во двор.
     - Хозяин дома? - спросил Звенигора.
     - Отдыхает, - ответил, позевывая, слуга.
     - Проведи нас к нему!
     - Хе! Так и проведи! А трепка кому будет? Мне или вам?
     - Не  будет,  -  улыбнулся Звенигора.  - Он так обрадуется нашему
приезду, что тут же прикажет достать из подвала бочонок меда.
     - Ну,  если  уж  так...  -  Парень  пошел  впереди,  продолжая  с
сомнением: - А то ведь он с далекой дороги прибыл и отдыхать прилег...
     Грива остался  возле  коней.  По  его  знаку  из засады появились
остальные казаки и бесшумно приблизились к воротам.
     Звенигора, Воинов  и Спыхальский приближались к дому.  Во дворе -
ни души.
     - Где же челядь пана Чернобая? - спросил Арсен.
     - Хозяйственный двор вон там, внизу над речкой... Там и челядь. А
слуги тоже спят. По домам на селе...
     Миновав полутемные  сени,  они  вошли  в  просторную  комнату,  В
которой  стояли  крашеные  скамьи,  резные  сундуки,  шкаф и массивный
дубовый стол, покрытый плотной гарусной скатертью.
     Из соседней  комнаты  сквозь  приоткрытые двери доносился громкий
храп.
     - Хозяин  спит,  -  прошептал  парень  и на цыпочках направился к
спальне, но Звенигора опередил его:
     - Стой  здесь,  я сам разбужу.  Представляю,  как обрадуется твой
господин, увидев спросонок своего давнего знакомого!
     Слуга отошел  к стене.  Спыхальский остался у выходных дверей,  а
Воинов, положив руку на пистолет, стал посреди комнаты.
     Хотя на  дворе  стояла  теплая  весенняя погода,  Чернобай спал в
шароварах и кунтуше,  расстегнув его и широко раскинувшись навзничь на
белых  перинах.  Его  бледное,  нездоровое  лицо  было покрыто мелкими
каплями  пота.  Сабля  -  на   боку,   а   в   изголовье   -   красиво
инкрустированные пистолеты.
     Арсен постучал ножнами сабли по подошве сапога Чернобая:
     - Вставай, сотник! Проснись!
     Храп прекратился.  Чернобай бессмысленно взглянул мутными глазами
на  казака  и  снова  закрыл  их,  переворачиваясь  на левый бок.  Но,
очевидно,  что-то дошло до его сознания,  он сразу поднялся и  сел  на
кровати, уставившись в незнакомца.
     - Ты кто такой? Откуда? - В его голосе послышались нотки тревоги.
     - Не  узнаешь,  Чернобай?  -  спросил Арсен,  вынимая из-за пояса
пистолет и взводя курок.
     - Что это значит?.. Как ты попал сюда? Эй, люди!..
     Голос затерялся  в  комнатах  Слуга  попытался  было  кинуться  к
хозяину,  но,  увидев  направленное  на  него  острие  ятагана  в руке
Спыхальского, отступил снова к стене.
     Тем временем  Чернобай  вскочил  с кровати.  Мертвенная бледность
разлилась по его лицу. В глазах светился ужас.
     - Боже! Звенигора! - вскрикнул он. - Откуда?..
     - С того света,  пан Чернобай!  Ты все-таки не утратил  памяти...
Благодарствую,  что признал...  Выходи-ка в светлицу, там поговорим! -
Арсен схватил Чернобая за плечо и так швырнул, что тот кубарем долетел
до дверей.  Там его подхватил Роман,  одним взмахом ятагана отрезал от
пояса саблю, и она с лязгом покатилась по полу.
     Слуга ошалело переводил взгляд с хозяина на незнакомцев,  все еще
не понимая, что же происходит. Арсен стал напротив Чернобая. Как долго
ждал он этой минуты!  Сколько раз в бессонные ночи в подземелье Гамида
или прикованный к веслу на галере представлял,  что скажет при встрече
своему врагу... И вот эта минута настала!
     - Ну, вот и встретились, пан Чернобай. Не ждал?
     Чернобай молчал.   Под  распахнутым  кунтушом  высоко  вздымалась
грудь.
     - Чего молчишь?  Страшно теперь вспомнить, как продавал татарам в
неволю наших девчат? Или жалеешь, что тогда не перерезал мне горло?
     - Чего ты от меня хочешь? - прохрипел Чернобай.
     Арсен стремительно приблизился к нему, схватил за грудь, рванул к
себе:
     - Хочу узнать,  паскуда,  откуда ты сегодня  прибыл?  Из  Дубовой
Балки?..  Куда девал мою сестру Стеху,  которую твои люди там выкрали?
Ну! Говори!..
     - Я там не был,  - прошептал Чернобай, но по тому, как вздрогнули
его брови и расширились зрачки, Арсен понял, что тот лжет. Стеха в его
руках.
     - Мы пришли сюда по  твоему  следу,  сотник!  Не  верти  хвостом,
гадюка! Отдавай мою сестру!
     - Ее нет у меня!
     - Ты и твои люди были в Дубовой Балке!..
     - Нет!
     Роман, наблюдая  эту  сцену,  менялся  в лице.  Услышав последний
ответ Чернобая,  он выхватил из кармана большую  подкову  и  сунул  ее
сотнику под нос.
     - А это узнаешь,  собака?  Мы ее нашли в лесу,  на  месте  вашего
привала...  Может, повести тебя в конюшню и показать, который из твоих
коней эту подкову потерял?..
     Чернобай молчал.  От  страха  и бессильной злобы закусил до крови
губу.
     - Чего молчишь? - тряхнул его Арсен.
     - Да что с ним говорить,  Панове!  -  воскликнул  Спыхальский.  -
Пальни, Арсен, из пистолета - пусть сгинет до дзябла!
     - И правда! - поддержал товарища Роман.
     Звенигора молча посмотрел на друзей. Он еще колебался.
     - А как же сестра?
     - Перевернем  это логово вверх дном,  а найдем!  Она где-то здесь
запрятана!
     - Ну, если что так, - смерть негодяю! - Арсен поднял пистолет.
     - Погоди!  -  прохрипел  Чернобай.  -  Позволь  помолиться  перед
смертью!.. Не губи душу без покаяния!
     Арсен переглянулся  с  товарищами.   Те   утвердительно   кивнули
головами.
     Чернобай, неуклюже сутулясь,  направился в угол,  к  висящим  под
рушниками  иконам.  Там,  упав  на  колени,  оперся  обеими  руками  о
некрашеный деревянный пол и начал  отбивать  поклоны,  что-то  бормоча
себе под нос.
     Арсен и его друзья стали таким образом,  чтобы Чернобай  и  слуга
оставал