о-то другой...  Беги-ка приготовь все,  что нужно,
для раненого!
     Но Златка вдруг вскрикнула,  бросилась вперед, к самому обрыву. И
застыла неподвижно, прижав ладонь к губам, будто хотела что-то сказать
и вдруг передумала.  Пристально, не отрывая глаз, всматривалась в тех,
кто шел впереди приближавшегося отряда.
     - Что с тобой,  доченька! - встревожился воевода. - Что там такое
увидела?
     - Отец,  ты сказал,  какой-то усатый? Так ведь это Спыхальский! Я
тебе рассказывала о нем...
     Девушка побледнела. Воевода обнял дочку:
     - Не волнуйся,  Златка.  Это еще ни о чем не говорит.  Почему  ты
думаешь, что со Спыхальским обязательно должен быть и Звенигора?
     - Не знаю... Но почему-то так жутко вдруг стало на сердце...
     - Успокойся, глупенькая! Сейчас мы обо всем узнаем.
     Златка вся дрожала.  Разве отец понимает, отчего у нее так бьется
сердце,  почему  краска  сбежала  с  лица  и похолодели руки?..  После
трагических событий в Чернаводском замке,  когда спаслась только треть
отряда   гайдутинов   и   воевода  вместе  с  ними  построил  в  дикой
неприступной местности новый стан, забрав туда Златку, о бравом казаке
Звенигоре  здесь говорили только в прошедшем времени.  Восхищались его
мужеством,  хвалили за преданность друзьям.  Но разговоры эти были  от
случая к случаю.  О нем просто вспоминали порой. И никто не сомневался
в том, что казак погиб. Только Златка и Яцько, который спасся вместе с
немногими,  думали о нем, верили, что он когда-нибудь, может не скоро,
но вернется к ним. Златка только и жила надеждой на это.
     И вот появляется Спыхальский! Что-то он поведает ей об Арсене?
     Гайдутины приближались.  Когда до стана  осталось  шагов  триста,
вперед  вырвался  Яцько,  быстро  побежал  вверх  к  Златке  и воеводе
Младену.
     - Златка! Зла-а-тка-а!.. - донесся его голос.
     Девушка вихрем помчалась вниз.  Воевода не успел,  даже протянуть
руки,  чтоб задержать ее.  Девушка легко,  словно серна, перепрыгивала
камни и мчалась навстречу гайдутинам. Голос Яцько сказал ей все.
     - Арсен?! Арсен!!
     - Он!  Живой!  - Яцько весело улыбался.  - Убежал  с  друзьями  с
каторги...
     Последних слов паренька она уже не слышала: бросилась к носилкам.
Не  заметила  даже,  как,  увидев ее,  расправил рукою усы и расцвел в
улыбке пан Спыхальский.  Сразу узнала Арсена. Видела только его. Лежал
он  вниз  лицом,  бледный,  осунувшийся,  с закрытыми глазами и крепко
сжатыми, пересохшими от внутреннего жара губами.
     Осторожно взяла его за руку. Он открыл глаза и вздрогнул:
     - Златка!.. Любимая!..
     Девушка сквозь  слезы  безмолвно  кивнула  и  сжала  казаку руку,
стараясь совладать с собой.  Арсен тоже не произнес больше  ни  слова,
только  держал  в  своей  горячей руке холодные пальцы Златки и,  пока
несли носилки вверх,  блестящими глазами не отрываясь  смотрел  на  ее
побледневшее, но такое милое, такое родное лицо.

2

     Счастье как  вино  - пьянит...  Увидев Златку,  а потом воеводу и
Якуба,  Звенигора почувствовал, как у него, будто от хмеля, зашумело в
голове.  Сердце  готово было выпрыгнуть из груди.  Еще никогда в жизни
ему не приходилось так волноваться,  как сегодня.  Хотелось сразу  обо
всем расспросить, обо всем узнать.
     После коротких приветствий его занесли в хижину.
     - Где же...  Анка?  - спросил Арсен, не видя ее среди встречавших
их гайдутинов.
     Лицо воеводы помрачнело.
     - Она не может выйти,  Арсен.  Тяжело болеет... Но ты ее увидишь,
как только сам встанешь на ноги.
     Якуб и Драган  помогли  Арсену  раздеться,  положили  на  широкую
скамью,  застеленную кошмой. Когда сняли сорочку, Якуб охнул, скрипнул
зубами. Вся спина казака была покрыта страшными язвами и незаживающими
ранами.
     - Узнаю таволгу, - потемнел Якуб. - Какое изуверство!
     - Да,  это таволга... Прошло уже больше недели, а кажется, до сих
пор в теле колючки торчат...
     - Ну,  потерпи немножко... Я помогу тебе. Сейчас мы искупаем тебя
в  горячей  воде,  настоянной  на  хвое  и  коре  дуба.  Потом   смажу
бальзамом...  И  всемилостивый аллах поможет мне быстро поставить тебя
на ноги, - пообещал Якуб.
     Он обрадовался  Звенигоре,  как  родному  сыну,  и  прилагал  все
усилия,  чтобы облегчить страдания казака. Ему во всем помогали Златка
и Драган.
     На другой день вечером,  когда Арсен благодаря врачеванию Якуба и
заботливым хлопотам Златки, почувствовал себя значительно лучше, возле
его кровати собрались воевода Младен, Драган, Якуб.
     В хижине было тепло и уютно.  Желтые стены пахли смолой.  В печке
весело пылали сухие сосновые ветви.
     Воевода Младен за время их разлуки еще больше поседел и осунулся.
Он сел рядом с Арсеном,  положил раненую ногу на скамейку. Напротив, у
стола,  пристроились  Якуб и Драган.  Звенигора уже знал,  что молодой
гайдутин в последнее время стал  правой  рукой  воеводы  и  пользуется
среди балканджиев всеобщим уважением.
     - Друзья,  - произнес воевода, - мы все рады, что снова собрались
вместе. Если б не тяжкая болезнь Анки, нас было бы здесь пятеро. Но ей
нельзя волноваться,  поэтому сегодня обсудим все без  нее  и  даже  не
скажем ей, о чем шла речь.
     - Случилось  что-нибудь   серьезное?   -   встревоженно   спросил
Звенигора.
     - Нет...  ничего особенного... Короче говоря, в наших краях снова
объявились  Гамид  и...  Сафар-бей,  -  тихо ответил воевода,  и Арсен
заметил,  как болезненно задергалась у  него  левая  щека.  Но  Младен
пересилил  себя и дальше говорил твердым голосом:  - На днях Драган по
моему приказу произвел глубокий  разведывательный  выезд  к  Загоре  и
Сливену.  Мы  узнали,  что  войско великого визиря Ибрагима-паши после
неудачного  похода  на  Украину,  где  оно  потерпело  поражение   под
Чигирином,  возвратилось  назад  и  стало  на  постой  на  всю  зиму в
Болгарии.  Вернулись в  Сливен  также  Гамид  и  Сафар-бей  со  своими
отрядами.
     - Неужели они помирились, Драган? - быстро спросил Якуб.
     - Наши  люди  рассказывают,  что отношения у них весьма холодные.
Отряды их расквартированы в разных частях города.  Сами они  почти  не
встречаются. Разве что по служебным делам у околийного паши.
     - Постойте, постойте, я что-то не понимаю вас... - прервал друзей
Арсен. - О какой ссоре между Сафар-беем и Гамидом идет разговор?
     - Да,  ты же этого не знаешь,  Арсен,  - сказал Младен. - Помнишь
наш  разговор с Сафар-беем в Чернаводском замке?  После этого ага имел
стычку с Гамидом и порвал с ним дружбу.  Он даже  ушел  от  Захариади,
известного  лекаря,  у которого лечился и Гамид.  Узнав об этом,  Якуб
возвратился в город и две недели лечил Сафар-бея...
     - Ненко,  -  вставил Якуб.  - Не Сафар-бея поставил я на ноги,  а
твоего сына,  Младен,  который без меня мог бы лишиться руки,  а то  и
самой  жизни...  Рана у него была неглубокая,  но опасная.  Он потерял
много  крови.  Немало  пришлось  повозиться  с  ним.  И,  кажется,  он
благодарен мне...  Правда,  все мои уговоры,  чтобы он бросил службу в
янычарском корпусе и признал Младена  и  Анку  родителями,  успеха  не
имели.  Как только Ненко выздоровел,  он сразу же выступил с отрядом в
поход на Украину.
     - Тысячи,  если  не десятки тысяч,  воинов сложили там головы,  а
Гамид и Сафар-бей вернулись целы и невредимы,  - с  горечью  в  голосе
произнес Младен.
     - Младен!.. Не говори так о Ненко!
     - У меня нет больше сына, Якуб...
     - Но ведь Анка думает иначе!
     - Она мать.  К тому же она тяжело больна...  Но не об этом сейчас
разговор, друзья. Я хочу говорить сегодня только о Гамиде. Мы все трое
- Якуб, Арсен и я - имеем много причин ненавидеть этого человека лютой
ненавистью и жаждать его смерти!  Но, вопреки нашему горячему желанию,
этот  изверг  до  сих  пор  ходит  по земле и сеет зло.  Настало время
расквитаться с ним за все  его  дела!  Мы  не  должны  упустить  такой
удобный  случай:  Гамид целую зиму вынужден находиться в Сливене.  Так
воспользуемся этим, друзья!
     - Я давно об этом говорю, Младен, - сказал Якуб.
     - Да. Однако ж Гамид только сейчас появился в наших краях.
     - Я  не  хотел  бы  убивать его из-за угла.  Для него это слишком
легкая смерть!  Мы  должны  выкрасть  его  и  судить  нашим  судом!  -
горячился Якуб.
     - Я полностью согласен с тобою,  Якуб.  А что скажут наши молодые
друзья?
     - Я Гамида не знаю,  - сказал Драган,  - но,  конечно,  я с  вами
всегда.
     - Присоединяюсь к вашему союзу,  - произнес Звенигора.  - У  меня
тоже есть что сказать этому выродку! Дайте только на ноги стать!
     - Через  две  недели  ты  будешь  вполне  здоров,   Арсен.   Раны
затянутся,  а  сил  тебе не занимать.  К тому же они будут прибывать с
каждым днем, - успокоил казака Якуб.
     - Итак,  решено:  все  наши  помыслы,  все усилия направим на то,
чтобы покарать  мерзкого  пса  Гамида!  -  сказал  Младен.  -  Драган,
предупреди наших людей в Сливене, чтобы следили за каждым его шагом!
     - Он очень осторожен,  собака,  - ответил Драган. - Из дома почти
не выходит. А если и выходит, то с охраной.
     - Ну что ж, возьмем вместе с охраной. Пойдем всем отрядом! Если ж
не  удастся  поймать,  рассчитаемся на месте!  Никаких других действий
против врага не будем предпринимать, пока не покончим с этим негодяем!
-  Младен  протянул руку,  и сразу же три руки протянулись навстречу и
сплелись в крепком пожатии.  - Клянемся: до тех пор пока жив наш враг,
мы  не отступим от нашего договора!  Если смерть сразит кого-нибудь из
нас, другие отомстят Гамиду и за него!
     - Клянемся!

3

     Прошел месяц.  Звенигора поправился, набрался сил на гайдутинских
харчах и горном  приволье.  На  щеках  заиграл  румянец,  а  в  глазах
появился жизнерадостный блеск.
     Не узнать  было  и  его  друзей.  Роман  ходил  гоголем.  К   его
пшеничному  чубу  и  ярко-синим  глазам  очень шел гайдутинский наряд:
белый  кожушок  с  черно-красной  вышивкой  и   узкие   белые   штаны,
заправленные в мягкие юфтевые сапоги. Звенигора шутил: "Ты, Роман, как
девица!  Хоть замуж выдавай!"  Пожилой  Грива  посерьезнел,  стал  еще
кряжистей и крепче.  А пан Мартын,  ощутив, как снова в жилах заиграла
кровь,  принял постепенно свой обычный высокомерный вид. Гордо задирал
голову,  а  старательно  подстриженные  усы,  прежде  взлохмаченные  и
опущенные книзу, молодецки закручивал вверх.
     Но в  гайдутинском стане радости не было:  тяжело болела Анка.  В
последнее время ей стало совсем плохо.
     Сразу после  разгрома  в  Чернаводе  и  встречи с сыном она долго
тосковала,  прихварывала.  Густая сизая  изморозь  покрыла  ее  густые
волосы,  под глазами легли глубокие синие тени. Однако летом и осенью,
пока было тепло,  она еще держалась на ногах.  А  когда  над  Планиной
прошумели  осенние дожди,  а потом закрутили холодные метели,  женщине
стало намного хуже.  Жаловалась на  боли  в  левом  боку,  на  одышку,
мерзла,  несмотря на то, что гайдутины с утра до ночи топили в хижине.
Златка не отходила от матери, поила ее горячим козьим молоком с горным
медом,   давала  снадобья,  приготовленные  Якубом,  обкладывала  ноги
мешочками с горячими отрубями и песком.
     Воевода Младен осунулся и постарел.
     Однажды весь стан всполошился.  Слух о том,  что Анке  стало  еще
хуже,  мигом облетел хижины,  и гайдутины высыпали наружу. Звенигора и
Драган зашли в дом воеводы. Здесь пахло настоями трав и зеленой хвоей,
раскиданной по земляному полу.
     Анка лежала на высоко взбитых подушках,  тяжело дышала.  У нее  в
ногах  сидела Златка.  По щекам ее сбегали слезы.  Якуб подогревал над
огнем какое-то ароматное питье.
     Звенигора и Драган остановились у порога.
     Воевода, склонившись к жене, шептал:
     - Анко,  Анночко,  что это ты надумала?..  Подожди весны - тепла,
солнца!  Я возьму тебя  на  руки,  подниму  на  высокую  гору,  оттуда
взглянешь на всю Болгарию.  Может,  милые виды ее вдохнут в тебя новые
силы,  а теплый весенний ветер с Белого моря отогреет твою кровь... Не
болей  так,  моя дорогая!  Не причиняй мне,  и Златке,  и всему нашему
товариству горе! Анко!..
     Он опустился перед кроватью на колени,  взял бледные,  исхудавшие
руки жены, прижал их к щекам. Плечи вздрагивали от рыданий, которые он
пытался сдержать неимоверным усилием воли.
     Златка мокрым платочком  тщетно  вытирала  слезы.  Якуб  перестал
помешивать  в  горшочке,  закусил  губу.  Звенигора  и Драган опустили
головы.
     Анка улыбнулась болезненно, виновато.
     - Младен,  любимый мой!  Не видать мне больше  наших  милых  гор,
нашей  Планины...  И не вынесешь ты меня на высокую гору...  Разве что
мертвую...  чтоб я вечно смотрела на родную Болгарию...  Но и оттуда я
не  увижу  своего  сына...  своего  Ненко...  Я так хочу встретиться с
ним...  в последний раз... Хочу насмотреться на него... перед смертью.
Ибо за жизнь не насмотрелась...
     Она замолчала и отвернулась к стене.
     Младен растерянно оглянулся вокруг.
     - Но это же, милая, невозможно сделать, - сказал он тихо. - Ненко
- янычар. Он в Сливене... Ты не можешь поехать к нему, а он...
     В хижине нависла долгая  мрачная  тишина.  Потрескивали  дрова  в
очаге, гудело в трубе. Слышалось хриплое, прерывистое дыхание больной.
     - А он... может прибыть сюда! - раздался вдруг голос Звенигоры.
     Анка встрепенулась, подняла голову.
     - Как?
     Младен удивленно,  с  горечью  взглянул на казака.  Но Арсен и не
заметил этого.
     - Мы привезем его сюда!
     Воевода резко поднялся. В его глазах вспыхнул гнев.
     - Арсен,  ты  понимаешь,  что  говоришь?  -  И,  понизив голос до
шепота,  добавил:  - Ты обезумел!  Ожидание,  надежда придадут больной
силы. Эти дни она будет жить, чтобы дождаться встречи... Но если Ненко
не приедет, это убьет ее!
     - Он приедет! Не может не приехать! А не захочет - силой привезем
его!
     - Как же это сделать? Вас немедленно схватят в Сливене! Там полно
войск! Кроме того, мы подвергаем опасности свой новый стан...
     - Младен, это... моя последняя просьба к тебе, - тихо проговорила
Анка.
     Воевода опустил плечи, помолчал. Потом махнул рукой:
     - Ладно.

4

     День был ветреный,  холодный.  Вместо мелкого колючего снега, что
шел   в   горах,   здесь,   в  долине,  сыпалась  надоедливая  морось.
Пронизывающие  колючие  иглы  секли   лицо.   Гайдутины   кутались   в
грубошерстные епанчи,  глубже натягивали шапки.  Вздрагивали и фыркали
мокрые кони. (Епанча (турец.) - плащ, длинная широкая накидка.)
     Драган дал знак остановиться.  Четыре всадника спешились,  завели
лошадей в узкое  мрачное  ущелье,  привязали  к  деревьям.  Возле  них
остался Дундьо. Он по-медвежьи, неуклюже обнял всех уходящих:
     - Счастливо, друзья!
     Когда стемнело,  Драган,  Якуб  и Звенигора вошли в город.  Узким
переулком,  залитым жидкой,  чавкающей под ногами грязью, добрались до
базарной площади.  Драган оглянулся и,  убедившись,  что вблизи никого
нет, постучал в ставни большого высокого дома. Двери быстро открылись,
показался хозяин.
     - Кто тут? - спросил, присматриваясь к темным фигурам.
     - Бай  Димитр,  поклон от воеводы,  - прошептал Драган,  заходя в
сени.
     - Прошу в дом,  друзья, - так же тихо ответил хозяин и, закрыв за
ними  двери,  закричал:  -   Майка,   майка,   дай   нам   чего-нибудь
подкрепиться!.. (Майка (болг.) - мать.)
     - Что узнал, бай Димитр? - спросил Драган, ставя на стол чарку.
     - Выведал   все,   что   надо.   Сафар-бей  расквартировал  своих
головорезов в замке, а сам остановился у богатого спахии Онбаши.
     - Это хорошо. В замке его труднее было бы взять.
     - Дом Онбаши тоже усиленно охраняется.  Сафар-бей всюду  выставил
стражу.
     - Вот как!
     - Но  рядом  с Онбаши живет мой старый приятель Станко.  Этого не
предусмотрел ага,  -  улыбнулся  Димитр.  -  Правда,  пришлось  немало
потрудиться,  чтобы уговорить Станко помочь нам, но все же согласился.
Он оставит на ночь ворота не запертыми,  а  также  выставит  из  сарая
лестницу - ею вы воспользуетесь, чтобы перелезть через каменную стену,
которая отделяет усадьбу Онбаши от  двора  Станко.  А  с  той  стороны
опуститесь по веревочной лестнице - я приготовил...
     - Спасибо, бай Димитр.
     - Теперь  смотрите  внимательно.  -  Бай  Димитр  взял  из  очага
головешку и начал быстро рисовать на краю стола.  - Это дом Онбаши.  С
улицы  в  него только один вход,  - там всегда стоит янычар...  Второй
часовой - на углу возле ахчийницы. Третий, конный, все время проезжает
от  одного  к  другому.  Очевидно,  для того,  чтобы не заснули или не
отлучились куда-нибудь...  Остальные янычары - более десятка - живут в
одной  из  комнат  дома  Онбаши,  но они обычно ложатся спать вместе с
курами. Зато сам Сафар-бей засиживается допоздна.
     - Возле его двери нет часового?
     - Внутри дома нет.  А вот  в  саду,  куда  выходят  окна  комнаты
Сафар-бея,  после того,  как ага ложится спать, обязательно стоит один
янычар. Поэтому опаздывать нам нельзя.
     - Еще раз спасибо,  бай Димитр.  Думаю,  все будет хорошо. Теперь
выслеживайте другого зверя - Гамида! Этого будет нелегко захватить. Но
взять должны! Веди нас, бай Димитр!

5

     Якуб пересек  улицу  и остановился напротив большого двухэтажного
дома Онбаши. В окнах мигал трепещущий свет свечей. Перед дверями стоял
дежурный янычар.
     - Дур! Кто такой? - заступил он дорогу Якубу.
     - Кагамлык!  -  обрадовался  Якуб.  -  Ты  ли  это?  Вот не думал
встретить знакомого! Надеюсь, ты не забыл Якуба?
     - А-а,  старик!  Откуда  ты вдруг взялся?  - вытянул шею янычар и
покрутил небольшой, круглой, как булава, головой.
     - Услышал, что ага с отрядом вернулся с войны, и решил проведать.
Узнать о здоровье,  да ниспошлет его аллах...  Да  и  дело  у  меня  к
нему...
     - Гм, не мог ты другое время выбрать, старик? Ночь на дворе!
     - Только  вечер.  А днем Сафар-бею не до меня:  служба,  поездки,
друзья. Разве найдет он хоть минутку для старого знахаря, когда у него
ничего не болит? О нас вспоминают, когда припечет!
     - Ну, тебе-то он обрадуется! Чем ты сумел покорить его сердце?
     Якуб не ответил на вопрос.
     - Так можно пройти?
     - Да иди уж...  Сначала прямо,  а потом - последние двери налево.
Представляю, как удивится ага!
     "Я тоже представляю", - подумал Якуб и вошел в полутемный длинный
коридор.
     Нашел последние   двери,   постучал.   Услыхав  голос  Сафар-бея,
порывисто открыл дверь и вошел в комнату.  Освещена  она  была  скупо,
только   одной   свечой,   поэтому   углы   были   в  густой  тени.  У
противоположной стены,  за низеньким столиком на кривых ножках,  сидел
Сафар-бей. Он сразу же поднялся:
     - Якуб? Вот не ждал! Заходи, садись, гостем будешь! Салям!
     - Салям!  Правда,  у  гяуров-урусов  есть пословица:  "Непрошеный
гость хуже татарина"!
     - Ну  что  ты  говоришь,  Якуб!  Я  тебе всегда рад,  сам знаешь!
Садись.
     Якуб сел  на  низкую  мягкую  тахту,  что  стояла  между  окнами,
Сафар-бей - на стул напротив.  Выглядел он усталым  и  бледным.  Глаза
глубоко запали, между бровями появились морщины.
     - Как всевалось, Ненко?
     - Не называй меня так, Якуб, - скривился ага и с горечью в голосе
добавил:  - Воевалось?  Очень плохо... Гяуры не отступили ни на шаг! И
хотя нас было в полтора раза больше под Чигирином,  мы не смогли взять
эту крепость. А сколько верных защитников ислама сложило свои головы в
полудиких  сарматских  степях!  Скольких отважных рыцарей недосчитался
падишах после месячной осады этого проклятого города!
     - Чем же это можно объяснить?
     - Аллах отступился от защитников славы падишаха!
     - Нет,  Ненко, не обвиняй аллаха. Должно быть, вся причина в том,
что казаки и урусы защищали свою землю,  свою свободу, а это удваивало
их силы.
     - Думаю, Якуб, ты не учить меня пришел в такой поздн