оду.
     Рыбаки вскочили  в  крепость,  и  за  ними   закрылись   тяжелые,
окованные железом ворота.
     - Кричите,  хлопцы!  А то эти плешивые черти не признают  нас  за
своих!   -   сказал  Арсен  и  первый  закричал  по-татарски:  -  Ойе,
правоверные!  Не закрывайте ворота!  Мы из колена Шаяхметова!  Спасите
нас!
     Но было еще далеко,  и на стенах,  должно быть,  не услышали, так
как снова пальнули по ним из пушки.
     - Хорь,  кричи,  черт забери!  У тебя ж зычный голос!  А то как в
третий раз бабахнут,  костей не соберем!  - крикнул Звенигора молодому
парню,  что недавно записался  в  сечевой  реестр  и,  хотя  пришел  с
Правобережья,   попросился  в  Переяславский  курень.  -  Кричи,  чтоб
перестали стрелять! Свои, мол!
     Хорь приложил ладони ко рту и закричал:
     - Ойе, оглан-джан! Не стреляй! Свои! Свои!
     Со стен  замахали  руками.  Донеслись  крики.  Тем  временем каюк
пристал к берегу,  и переодетые татарами запорожцы с  шумом  и  криком
ринулись к крепости. Добежав до ворот, они отчаянно застучали. Те, кто
хорошо говорил по-татарски, наперебой вопили о помощи.
     Но ворота не открывались.  Только вверху, на башне, из смотрового
оконца высунулась круглая бритая голова татарина.
     - Ойе, оглан-джан! - заорал Хорь. - Открой! Аллах отблагодарит за
доброту твою! Не дай погибнуть от рук неверных!
     Татарин заморгал глазами.
     - Подожди, спрошу бея, можно ли открыть ворота!
     - Ах  ты,  дурная  твоя  башка!  Пока  найдешь  бея - пусть аллах
продлит его годы! - казаки посекут нас, как беззащитных баранов!
     Однако татарин не торопился открывать ворота.  Из башни доносился
спор:  стражники, видно, не знали, что делать. А запорожские чайки уже
вырвались  на  середину  реки.  Залп из пушек не задержал их.  Они еще
быстрее ринулись вперед.  Вторым залпом разнесло в щепы одну из  чаек.
На  воде закружились красные пятна.  Но и это не остановило отчаянного
порыва запорожцев.
     Видя, что  перепуганные  защитники  крепости  не решаются открыть
ворота, Звенигора начал ругаться, грозить кулаками:
     - Эй  вы,  трусливые  шакалы!  Глупые ишаки!  Я посланец великого
визиря Мустафы-паши!  Я везу письмо от визиря солнцеликому  султану  -
пусть славится имя его!.. Немедленно откройте ворота, паршивые свиньи!
Или вы умышленно хотите отдать меня с важным известием в руки  урусов,
гнев аллаха на ваши головы!..
     Какой-то круглолицый ага перевесился из бойницы и спросил:
     - Ты кто?
     - Сафар-бей! Посланец Мустафы-паши! Открывайте ворота!
     Ага всплеснул руками:
     - Сафар-бей? О небо! Какими судьбами?.. Подожди, я сейчас!
     По деревянным  ступеням  башни  глухо  загрохотали  быстрые шаги.
Лязгнули засовы. Заскрипели деревянные рычаги, и ворота открылись.
     Запорожцы ринулись в крепость.
     - Быстрее!  Быстрее! - кричал круглолицый ага. - Сафар-бей, сюда!
Я Мемдух Айтюр... Ты помнишь меня?
     - Конечно! - ответил Звенигора, выдернув из ножен саблю и опуская
ее на голову неведомого ему Мемдуха Айтюра.
     Ага упал.  Татарская стража у ворот  с  диким  визгом  насела  на
Звенигору. Но наперерез им кинулись запорожцы. У ворот завязался бой.
     На крики часовых отовсюду  бежали  полуодетые  аскеры  и  ханские
сеймены.  (Сеймены  (татар.)  -  воины-стрельцы  регулярного  ханского
войска.)
     - Хорь,  крикни нашим,  чтобы спешили!  А то  не  продержимся!  -
крикнул Арсен новичку, который все время вертелся возле него.
     Хорь метнулся выполнять приказ атамана. Замыслив убить Арсена, он
пока что старался помогать казакам,  так как от их победы зависела его
собственная жизнь. Не отходя от ворот, чтобы не нарваться на татарскую
стрелу или янычарскую пулю, он замахал руками.
     - Быстрее, браты! Быстрее!
     Запорожцы прыгали с чаек,  мчались к крепости. Серко, несмотря на
свой преклонный возраст,  бежал вместе со всеми.  Его обгоняли молодые
казаки.
     - Захватывай стены! Открывай пороховые погреба! - кричал кошевой.
- Тех,  кто сдается,  не убивать!  За них мы выкупим из  неволи  наших
людей!
     Неудержимая казацкая лавина  ворвалась  в  ворота,  где  Арсен  с
горсткой  своих  смельчаков еле сдерживал натиск врагов.  Чтобы в пылу
боя не принять своего за чужого,  они  сбросили  татарские  малахаи  и
узнавали  друг  друга по длинным оселедцам,  что развевались на бритых
головах.
     К Звенигоре подоспели свежие силы:  Метелица, Спыхальский, Секач,
Товкач,  братья Пивненки.  Прыгал, как воробей, старый, но шустрый дед
Шевчик, и его сабля не зря свистела в воздухе.
     Весь гарнизон  крепости  был  уже  на  ногах.  Турки   и   татары
сопротивлялись  отчаянно.  Янычары-пушкари  торопливо разворачивали на
стенах пушки,  чтобы ударить по казакам, что прорвались в крепость. Но
к  ним  уже подбирались чубатые запорожцы и меткими ударами сбрасывали
вниз.
     Натиск нападающих  был  таким  неожиданным и мощным,  что турки с
воплями  откатились  от  ворот  к  стенам  внутренней  цитадели.   Там
завязался жестокий рукопашный бой. Постепенно он распался на отдельные
очаги, пылавшие повсюду: на площади, в тесных переходах, во дворах.
     Арсен схватился с янычарским агою. Ага, видно, был лихой рубака и
успешно отбивал все выпады казака.
     А Хорь  тем  временем,  не  ввязываясь  в  бой,  крался следом за
Арсеном.  Вокруг раздавались крики, стоны раненых смешивались с хрипом
умирающих, казацкое "слава" и турецкое "алла" слились в одно страшное,
протяжное "а-а-а!".
     Во всем   этом   аду   Хорь  не  спускал  глаз  с  мощной  фигуры
запорожца...  Перепрыгнув глинобитную стену,  из-за  которой,  по  его
мнению,  можно  было  безопасно  наблюдать  за  боем,  Хорь неожиданно
столкнулся со старым татарином,  выскочившим из низких дверей сакли  с
луком  и  сагайдаком  в  руках.  Хорь  выхватил из-за пояса пистолет и
выстрелил старику в грудь.  Тот упал.  Хорь схватил лук,  выдернул  из
сагайдака  стрелу  с  белым оперением,  воровато выглянул из-за стены.
Звенигора оттеснил агу к  самой  цитадели  и  старался  точным  ударом
прикончить его или обезоружить.
     Хорь прикинул расстояние,  поднял  лук.  Тетива  забренчала,  как
струна, и стрела молнией метнулась через площадь...
     Но Хорь не увидел,  попал ли в свою жертву. В тот миг позади него
раздался  пронзительный крик.  Он опасливо оглянулся - склонившись над
убитым  стариком,  кричала  тоненькая,  как  тростинка,  татарочка   с
развевающимися по плечам тонкими косичками.
     Хорь сообразил,  что отсюда опасность  ему  не  грозит,  и  снова
выглянул  из-за  стены.  Он  надеялся  увидеть  Звенигору  на земле со
стрелою в спине. Но вместо этого заметил Секача, летящего к нему через
площадь  с  высоко  поднятой  саблей.  А  Звенигора  держал  на  руках
какого-то запорожца,  пытающегося вырвать из своей груди окровавленную
стрелу.
     - Проклятье! - выругался Хорь и кинулся к девушке.
     Татарочка вскрикнула,  протянула  вверх руки,  будто защищаясь от
удара или умоляя о пощаде.  Но Хорь не сдержал руки - и сабля  заалела
от девичьей крови.
     - Что ты делаешь? Зачем дивчину убил? - послышался голос Секача.
     Хорь не спеша вытер саблю об одежду татарина, сплюнул.
     - Змея!  Стреляла из лука в наших...  Пришлось  сначала  отца,  а
потом - ее...
     - А-а,  вот как!.. Молодец! Это она, стерва, целилась в Арсена...
Хорошо,  что Когут вовремя заметил и заслонил собой товарища... Теперь
у него кровь струей бьет из раны.  Жаль будет, если помрет, добрый был
казачина!.. Пошли, брат, еще много работы!
     Секач побежал  к  запорожцам,   которые   уже   повсюду   теснили
охваченных отчаянием защитников крепости.  А Хорь,  еще не оправившись
от страха и мысленно кляня Чернобая,  который послал его в этот ад,  а
сам  удрал  в Крым к Али,  шмыгнул в саклю,  чтоб поживиться татарским
добром.
     Возле Арсена и раненого Когута собрались ближайшие друзья.  Арсен
осторожно  вытащил  из  груди  товарища  стрелу.  Метелица  достал  из
глубокого  кармана штанов плоскую бутылочку с горилкой,  насыпал в нее
из пороховницы пороха,  взболтал и вылил эту  жгучую  смесь  на  рану.
Потом перевязал чистой тряпицей.
     - Хлопцы, отнесите его на лодку, - приказал Звенигора.
     Старший Пивненко поднял брата на руки и вместе с Товкачом понес к
Днепру. А запорожцы снова ринулись в гущу сражения.
     Когда пала  и  цитадель,  кызы-керменский  бей  заперся с группой
воинов в мечети.  Из окон,  с крыш,  с минарета отстреливались они  от
наседающих казаков.
     Одиночные разрозненные янычарские отряды  с  боем  пробивались  к
мечети   и   под   прикрытием   своих   стрелков  оказывали  отчаянное
сопротивление казакам.
     - Бейте  их,  детки!  Бейте неверных!  - загремел среди боя голос
Серко. - Не давайте опомниться проклятым!
     И "детки",   среди   которых   было   немало  седовласых  бойцов,
пренебрегая смертью, неудержимой лавиной теснили врага. Один за другим
падали  янычары,  орошая  кровью каменные плиты лестниц,  дико кричали
турецкие аги и татарские мурзы...
     Но не  было  у  них  уже  силы,  которая смогла бы остановить тот
натиск, тот боевой порыв, который охватил казаков.
     Звенигора со Спыхальским ворвались в мечеть одними из первых. Еще
издали,  через головы низкорослых татар, Арсен заметил скуластого бея.
Его  заслоняли собою телохранители.  В глазах бея светился неимоверный
ужас,  лицо тряслось.  Бей мечтал исчезнуть,  провалиться сквозь землю
или хотя бы превратиться в рядового воина. Однако сытое, холеное лицо,
а особенно бархатный бешмет выдавали высокое его положение.
     - Бей,  сдавайся!  - крикнул Арсен,  размахивая саблей.  - Имеешь
честь самому Серко сдаться!
     Рядом свистела тяжелая сабля Спыхальского. Татары подались назад,
прижав бея к стене. В тесноте они не могли свободно орудовать оружием,
мешали друг другу. Кто-то из них взвизгнул:
     - Урус-Шайтан! Урус-Шайтан!
     От этого  крика  дрогнули защитники мечети.  Несколькими сильными
ударами Звенигора проложил себе дорогу к  бею.  Спыхальский  прикрывал
его с тыла.
     Бей выхватил из сверкающих ножен саблю.  Должно быть, сегодня она
еще не побывала в деле. Скрестил ее с казацкой.
     Теперь Арсен уже не видел ничего,  кроме лоснящегося одутловатого
лица  татарского  мурзы.  В памяти,  словно упавшая звезда,  мелькнуло
воспоминание о невольничьем рынке в  Кафе:  холодное  солнце,  мрачное
море, полураздетые невольники и свист плетей, падающих на его плечи...
Ненависть утроила его  силы.  В  полумраке  мечети  от  ударов  сабель
брызнули ослепительные искры.  Бею некуда было отступать, и оборонялся
он неистово и яро.  Его сабля ловко отбивала  все  удары  казака.  Но,
видно,  страх сковал сердце ханского вельможи,  лоб его густо покрылся
каплями пота.
     Арсен отступил  на  шаг и всем телом отклонился назад,  намеренно
завлекая бея на себя.  Татарин невольно  подался  следом  и  расслабил
далеко вытянутую вперед руку.  Арсен неожиданно и сильно ударил снизу.
Сабля противника мелькнула в воздухе, перелетела через голову казака и
с  дребезгом  ударилась  о  каменный  пол.  Бей  смертельно побледнел,
отпрянул назад и уперся спиной в стену.  Его горла коснулось  холодное
острие блестящей стали. Но Звенигора в последний миг задержал руку.
     - Бей,  прикажи своим  людям  прекратить  сопротивление!  За  это
получишь жизнь! Ну!
     - О правоверные! Аллах отступился от нас! - хрипло выкрикнул бей.
-  Приказываю сложить оружие!  Сдавайтесь!  Сдавайтесь!..  О горе нам,
сыны Магомета!..
     Сначала ближние  к  бею сеймены и аскеры побросали сабли.  Потом,
когда бей повторил свой приказ громче, сдались остальные.
     В мечети  наступила  тишина.  Слышалось  только  тяжелое  дыхание
многих усталых людей да стоны раненых.
     К Арсену подошел Серко. Обнял казака:
     - Спасибо,  сынку!  Я все видел!.. Славную птаху поймал! Молодец!
- и еще, раз прижал к груди.
     ...В полдень,  тяжело нагруженная пушками,  янычарками,  порохом,
пленными,  казацкая  флотилия  отчалила  от Таваня.  На месте крепости
остались груды камня,  трупы. В небо вздымались черные столбы густого,
смердящего дыма.

7

     Подплывая к Сечи,  Звенигора обдумывал то,  как сквозь турецкие и
татарские заслоны и разъезды пробраться  в  Чигирин.  На  сердце  было
тревожно.  Опасался  не  застать  Романа.  Трауернихт мог за это время
вывезти его или замучить. Турки могли ворваться в город и всех пленных
вырезать  или  угнать  в  неволю,  как  они  сделали  три года назад в
Каменце.  А возможно,  просто  окружили  город  так,  что  и  мышь  не
проскочит.
     Десятки мыслей  роились  в  голове  Арсена,   возникали   десятки
разнообразнейших предположений.  Но все они развеялись в один миг, как
только флотилия причалила к сечевой пристани.
     Не успел  Звенигора  сойти на берег,  как его позвали к кошевому,
который прибыл немного раньше.
     Серко стоял в окружении нескольких атаманов,  которые водили свои
курени на Буг.  Перед ним замер на коленях молоденький янычарский ага.
В его глазах испуг и мольба.
     - Арсен,  надо подробно и точно  расспросить  этого  турчонка,  -
сказал кошевой.  - Он, кажется, знает много интересного для нас... Эй,
ага,  - обратился Серко к турку,  - ты уже знаешь,  кто я, и убедился,
что шутить с тобою не входит в мои намерения.  Скажешь правду - будешь
жить; сбрешешь - будешь кормить раков в Днепре! Понял?
     Арсен перевел.
     - Понял, паша!
     Серко улыбнулся, услыхав, как величает его турок.
     - А если понял,  то скажи,  куда направлялся твой отряд с  обозом
раненых  и  больных  из-под Чигирина?  Почему вы шли не на Аджидер,  а
повернули к Днепру?
     Турок метнул  испуганный  взгляд  на  Серко  и  атаманов,  строго
смотревших на него.
     - Такой был приказ великого визиря, паша, - пробормотал он.
     - Какой приказ?
     - Мы должны были добраться до Днепра и там ждать нашу флотилию...
     - Ну?
     - Она  доставит  съестные  припасы  и  порох  для войска великого
визиря,  паша.  А мы должны были,  передав раненых и больных,  забрать
весь груз и везти под Чигирин.
     - Раньше вы ездили к Аджидеру или к Очакову.
     - Да. Но туда вдвое дальше...
     - Значит,  Кара-Мустафа  ощущает  недостачу  в   припасах,   если
торопится получить их?
     - Ощущает,  паша.  Войска много - припасов  мало...  Рассчитывали
найти на Украине, но в прошлом году Ибрагим-паша так разорил край, что
нам теперь ничего не осталось.
     - Сам поживился,  как собака палкой,  и своего преемника, значит,
под монастырь  подвел!  -  мрачно  улыбнулся  кошевой.  -  Сколько  же
кораблей должно прибыть?
     - Не знаю,  паша...  Но  судя  по  тому,  сколько  возов  с  нами
отправили, должно быть много.
     - Ну что ж,  снова будет работа...  Турки прутся на Украину,  как
грешные души в ад.
     - Однако ж,  батько кошевой,  мне позарез надо быть в Чигирине! -
воскликнул Арсен.
     - Знаю.  Слышал.  Похвально, что так радеешь о товарище. Но здесь
ты нужен не меньше. А может, и больше!
     Это был приказ, и Звенягора ничего не мог поделать.
     - Уведите   агу!  -  распорядился  Серко.  -  Похоже,  он  сказал
правду...  Приготовьте все к новому походу: на чайках пополнить запаек
ядер,   пороха,   сухарей,  саламахи.  На  заре  выступаем.  (Саламаха
(саламата) - кушанье в виде жидкой каши из муки с салом.)

8

     - Друже,  гляди - плывут! - выкрикнул Секач, сидя на толстом суку
старой ветвистой вербы, высоко поднимавшейся над другими деревьями.
     Товкач сощурился от солнца.
     - Что-то я не вижу... Ты, часом, не брешешь?
     - Ей-богу,  плывут!..  Да  куда  ты   смотришь?..   Вон,   против
Краснякова выплывают. Поворачивают, сдается, в устье Корабельной... Да
сколько их, матушки!
     Теперь уже и Товкач заметил турецкую флотилию.
     На широком,  сверкающем против  солнца  плесе  Днепра  появлялись
из-за   поворота   корабли.   Один,   два,  три...  пять...  десять...
двадцать... пятьдесят... Товкач сбился со счета.
     - Это они! Не будем мешкать! Бежим скорее к кошевому! - выкрикнул
Секач, быстро спускаясь вниз.
     Выслушав дозорных.  Серко  надел на саблю шапку и поднял ее.  Это
был условный знак.  В гот же миг десятки чаек  вынырнули  из  камышей,
из-за   кустов   чернотала  и  быстро  помчались  наперехват  турецким
кораблям.  Как быстрокрылые  птицы,  летели  они  по  спокойным  водам
Корабельной, со всех сторон окружая вражескую флотилию.
     - С богом,  братья-молодцы!  - прогремел голос Серко. - Палите из
гакивниц!  Стреляйте  из  мушкетов!  На  приступ!  Готовьте крюки!  На
приступ!
     Над рекой  раздались  пушечные  выстрелы.  Запорожские гакивницы,
укрепленные  на  носах  кораблей,  ударили  картечью.  Турки  ответили
ядрами. Пороховой дым заклубился над кораблями, над зелеными поймами.
     Две подбитые чайки  пошли  на  дно.  Уцелевшие  с  них  запорожцы
барахтались в воде, сбрасывали с себя одежду и, фыркая, поворачивали к
берегу.
     Серко стоял   на   своей   чайке,  окидывая  взглядом  все  устье
Корабельной,  где  завязался  бой.  Турецкие   корабли   остановились,
нарушили   строй.  На  них  заметались,  закричали  янычары,  усиливая
пушечный огонь.
     - Кидайте  огненные  трубки!  Ошарашьте  песьи  морды!  - крикнул
Серко,  видя, что еще одна чайка перевернулась от попавшего в нее ядра
и пошла на дно.
     На каждой  чайке  было  по   две   начиненных   порохом   трубки,
изготовленных  в  мастерских  Сечи.  Это было великолепное изобретение
запорожцев.  С одной стороны трубку наглухо заклепывали,  а  с  другой
оставляли   открытой.   Сюда  засыпали  порох,  вставляли  пропитанный
селитрой фитиль.  Трубку заряжали в гакивницу вместо  ядра.  Небольшой
заряд пороха выталкивал трубку из ствола пушки и одновременно поджигал
фитиль.  От фитиля загорался порох в самой трубке, мчал ее к цели, где
она разрывалась со страшным грохотом и разбрасывала палящий огонь...
     Услышав приказ кошевого,  Звенигора вставил трубку в жерло пушки,
насыпал  в  запал пороха и поднес факел.  Огненная трубка прочертила в
сизом дыму сражения  яркий  след  и  взорвалась  в  снастях  головного
вражеского корабля.  Сноп огня ослепил глаза... Турки дико закричали и
бросились тушить пожар.
     Чайка скользнула боком о борт корабля.
     - Кидай крюки! - крикнул Звенигора.
     Вверх полетели тяжелые железные крючья с острыми лапами.  Повисли
крепкие веревочные  лестницы.  Над  бортом  блеснули  кривые  турецкие
сабли. Некоторые из них успели перерубить две-три лестницы, но с чайки
прогремел  залп  казацких  мушкетов,  и  несколько  янычар  с  криками
бултыхнулись в воду.
     - На приступ! На приступ!
     Арсен ухватился  за  перекладину,  подергал:  крепко ли зацепился
крюк за обшивку корабля?  Крепко!  Теперь саблю  в  зубы,  пистолет  в
правую  руку - и быстро полез вверх.  Перекинул ногу через борт...  На
него налетел янычар,  занес саблю над головой. Арсен выстрелил в упор.
Турок  без  крика  свалился  навзничь.  Арсен  перешагнул через него и
саблей отбил нападение приземистого толстого турка.
     А за ним уже взбирались Метелица,  Спыхальский, Секач, Пивень. На
палубе завязался короткий,  но  жестокий  бой.  Замолкли  пистолеты  и
мушкеты. Рубились саблями и ятаганами.
     - Бейте их,  иродов,  хлопцы! - гремел Метелица, перекрывая своим
могучим голосом шум и крики.  - Не щадите проклятых!  Они нашего брата
не милуют!
     Его сабля  не  знала  усталости.  Вместе  с Секачом и Товкачом он
теснил янычар к корме и там сбрасывал  в  воду.  Возле  него  вертелся
Шевчик, жаля, как шершень, тех, кто увертывался от ударов Метелицы.
     Арсен дрался молча. Зато Спыхальский, идя рядом, не умолкал.
     - А,   холера   ясна,  получай  гостинец  от  меня,  басурман!  -
приговаривал он,  опуская на голову янычара длинную саблю.  - Згинь до
дзябла!
     Его зычный голос, как и голос Метелицы, наводил ужас на врагов.