со всеми, наполняя двор своим
могучим  голосом.  Метелица,  Секач  и  Товкач   степенно   отвешивали
традиционные запорожские поклоны.
     Мать сразу начала собирать на стол.  Ей помогали Стеша и  Златка.
Мужчины сидели на бревне,  вели оживленную беседу.  Каждому было о чем
спросить и рассказать.  А пан  Спыхальский  успевал  на  обе  стороны:
помогал  женщинам  носить  еду,  кувшины  с  вишневкой  и  сливянкой и
подбрасывал в общую беседу свои неожиданные смешные словечки.
     Когда все  уселись  за  стол,  пан Мартын,  цокая от удовольствия
языком,  стал пробовать вкусные напитки и не менее вкусные блюда.  Ему
нравилось  все:  и  наваристый  борщ  со  свежей зеленью,  и пшеничные
пампушки с салом и чесноком,  и гречневые блины со сметаной, и коржики
с маком да медом...
     - О,  какая это роскошь,  Панове!  - басил он,  запихивая  в  рот
пышный гречаник, на котором густая холодная сметана белела как снег. А
запивая еду ароматной сливянкой,  жмурил от восхищения  глаза,  чмокал
губами и мурлыкал,  словно кот:  - М-м-м!  Сколько на этом свете живу,
ничего лучшего не пил!
     - Не спеши,  пан Мартын,  хвалить,  - сказал дед Оноприй, вставая
из-за стола. - Есть в нашем краю вещи и получше!
     Он поковылял  к  погребу  и  вскоре вернулся с большим деревянным
жбаном,  наполненным по самый край  золотистым  напитком.  Подал  пану
Мартыну полную кружку.
     Спыхальский вдохнул  резковатый,  но  приятный  запах  напитка  и
немного отхлебнул.  Лицо его блаженно улыбалось,  глаза закатились под
лоб.
     - О пан Езус,  какое великолепие!  - И не отрываясь осушил кружку
до дна. - Что это, пан Оноприй?
     - Мед, пан Мартын... Вареный мед.
     - О,  так это же райский напиток!  Налейте, пан Оноприй, еще едну
кружку, чтоб как следует распробовать.
     После обеда,  который,  собственно  говоря,  можно  было  назвать
ужином,  ибо затянулся он до сумерек, запорожцы со Спыхальским побрели
к риге,  спать на сене,  а Арсен еще долго разговаривал с  родными,  с
Младеном, Якубом и Златкой.
     - Значит,  снова война,  Арсен?  -  спросил  воевода.  -  Сегодня
прискакал гонец - всех, кто владеет оружием, призывал в войско.
     - Вскоре ожидаем Кару-Мустафу.
     - С ним,  наверно, появится и Гамид. Жаль, я еще не могу сесть на
коня. А то бы смог разыскать его среди турецкого войска!
     - Тебе,  воевода, рано об этом думать... Если поможет бог, то и я
его найду! А там уж ведомо, что с ним делать!
     - Должно быть,  и Ненко прибудет на Украину,  - вставил Якуб. - А
не поехать ли и мне под Чигирин?
     - Нет-нет, - горячо возразил Арсен, - тебе, Якуб, надо оставаться
в Дубовой Балке...  Кто же иначе вылечит воеводу?..  К тому же и  я  с
товарищами  надеюсь  в случае ранения воспользоваться твоими услугами.
Все мы ходим под богом,  и если что случится,  приползем на хутор, как
медведь к родной берлоге.
     - Арсен правильно говорит,  - согласился Младен.  - Нам с  тобою,
Якуб,  еще рано выбираться из Дубовой Балки...  Но как только я твердо
стану на ноги, поеду в Болгарию. Верю: не все мои соколы погибли! Хоть
кто-нибудь   живой   остался   -   мы   снова  поднимем  людей  против
поработителей!  Вновь  содрогнется  Планина,  зашумят  горные  потоки,
всколыхнется вся болгарская земля!  Пусть поначалу мало нас будет,  но
мы согреем сердца болгар сиянием надежды, пробудим в них уснувшие силы
и стремление к свободе!
     Хотя Младен был истощенный,  худой и почти весь седой,  сейчас он
выглядел значительно лучше,  чем в пути через Валахию. А темные глаза,
когда зашла речь о борьбе с османами,  заискрились неугасимым огнем  и
молодецкой силой.
     Звенигора невольно  залюбовался  старым  воеводой,  его   высоким
открытым лбом, серебристым чубом, который он откидывал назад привычным
жестом, залюбовался всем его мужественным и гордым обликом.
     Спать легли поздно вечером.
     Арсен заснуть не мог. Тихо, чтоб не разбудить товарищей, встал со
свежего лугового сена, открыл плетенные из лозы двери и вышел из риги.
     Ночь была теплая,  лунная.  Прямо перед  двором  чернел  на  горе
дремлющий лес,  а где-то за ригой,  в пойме Сулы,  завели свой концерт
неутомимые лягушки.  Их глухое - на тысячу ладов - кваканье  заполняло
всю  долину,  в которой раскинулся хутор,  и эхом отдавалось в древнем
лесу.
     Арсен перешел  двор  и  остановился  у крыльца.  Здесь его словно
ждали.  Скрипнула в сенях дверь,  из  тьмы  возникла  маленькая  белая
фигурка.
     - Златка!
     Девушка спорхнула с крыльца,  как птичка.  Сложив на груди тонкие
белые руки,  молча остановилась перед казаком.  Арсен нежно обнял  ее,
чувствуя, как от волнения у него перехватывает дыхание.
     - Златка!
     - Как я ждала тебя, Арсен!
     - Я тоже, милая, так ждал этого часа!
     - Но завтра ты уже уедешь?
     - Должен, любимая. Надвигается война.
     - Я опять буду ждать тебя.
     Он нежно пожал ее руки, еще крепче прижал к себе и медленно повел
со  двора.  На  улице  повернули направо и не спеша пошли по холодному
спорышу навстречу луне. (Спорыш - мекая однолетняя трава.)

5

     Запорожцы въехали в Чигирин по Черкасской дороге через  Калиновый
мост.
     Как изменился город  за  эти  дни!  Тысячи  русских  стрельцов  и
украинских  казаков наводнили улицы и площади.  На валах кипит работа:
чинят  палисад,  складывают  штабелями  мешки  с  землей  для  заделки
проломов  в  стене,  устанавливают пушки.  К Калиновому мосту спешат с
домашним скарбом горожане -  те,  кто  не  может  с  оружием  в  руках
защищать  город,  они  торопятся за Днепр.  Проносятся на конях гонцы.
Звучат приказы и распоряжения старшин,  зачастую подкрепляемые крепким
словом.  Под  огромными  закопченными  котлами пылают смолистые дрова,
привезенные из Черного леса, - кашевары готовят обед. Шум, гам, крики.
Но  на всем лежит печать тревоги и беспокойства.  В этом шуме и гомоне
почти не слышно веселых выкриков и смеха.
     Чигирин очень хорошо помнит прошлогоднюю осаду, а потому серьезно
и тревожно готовится к новой.
     Гриву запорожцы нашли среди сердюков полковника Коровки, Вместе с
другими воинами он работал на валу,  забивая в земляную стену  крепкие
дубовые  колья.  Высокий,  молчаливый,  в синем одеянии сердюка,  он с
натугой поднимал тяжелую дубовую бабу  и  с  ожесточением  опускал  ее
вниз.  Увидев  друзей,  неторопливо  вытер  вспотевший  лоб и медленно
спустился вниз.
     - Ну, что нового? Как Кузьма Рожков? - спросил Звенигора, пожимая
руку казаку. - Роман все еще в темнице?
     - А  где  ж ему еще быть?  Не так просто стережет его Трауернихт,
чтобы нам было легко освободить!
     - В том же погребе?
     - В том самом. У дверей все время стоят двое часовых.
     - Вы не пробовали с ними поговорить?
     - Ничего не выходит. В разговор нипочем не вступают.
     - Ну и черт с ними! Значит, надо подкупить!
     - Я же говорю:  такие псы цепные,  ни слова не отвечают!  Как тут
подкупишь?
     - Романа никуда не выводили? Не допрашивали?
     - Не знаю.  Не могу же я сидеть там целый день.  Чтоб из Чигирина
не выгнали,  пришлось в сердюцкий полк  записаться.  Хорошо  еще,  что
знакомые  там  нашлись - помогли.  Зато теперь приказы сполнять надо и
отлучиться трудно.
     - Не  много  же  вам  удалось  сделать,  - разочарованно произнес
Арсен. - Где же нам найти Рожкова? Может, он что-нибудь придумал?
     Грива обиженно пожал плечами.
     - Рожков знает то же, что и я... Да вот и он!
     Кузьма Рожков   издалека   заметил   всадников   и  узнал  в  них
запорожцев.  Приветливо улыбаясь,  он спешил к ним.  Подав всем руку и
заметив,  что Грива насупился больше,  чем обычно,  Рожков сразу понял
причину.
     - Что, брат Грива, перепало уже?
     - Перепало,  - хмуро ответил тот.  - Арсен думает,  что нам здесь
легко было.
     - Я этого не думаю,  - возразил Звенигора раздраженно. - Но могли
же вы за это время хоть придумать что-нибудь!
     - Не надо торопиться,  -  сказал  Рожков.  -  Поспешишь  -  людей
насмешишь!  Пока Роман в Чигирине, до тех пор он вроде в безопасности.
Я просил генерала Гордона,  и он разговаривал  с  Трауернихтом.  Немец
освободить  своего  крепостного  отказывается,  но  и пытать не будет:
боится шотландца.
     - Он  в любой день может вывести его отсюда,  и тогда ищи ветра в
поле! Где-нибудь незаметно замучит, даже не узнаем...
     - Ну что ж делать-то, головой стену не прошибешь...
     Звенигора с досадой стукнул рукоятью сабли.
     - Эх,  черт!  Думал я,  что вы сообразительнее...  Не можем же мы
сидеть здесь несколько дней!  Должны немедленно мчаться в Сечь!  Нужно
не откладывая,  сегодня же выручить Романа, хотя бы и пришлось пустить
в ход сабли!
     - Это  можно сделать не раньше вечера,  - сказал стрелец.  - Днем
нечего и думать об этом.  Нас схватят, как куропаток. И сами погибнем,
и Роману не поможем.
     Неожиданно с укреплений ударила пушка.  Выстрел был такой сильный
и неожиданный,  что всех взяла оторопь. За первым выстрелом последовал
залп из  всех  пушек.  Содрогнулась  земля.  В  ушах  зазвенело.  Кони
тревожно заржали, затоптались, приседая на задние ноги.
     - О господи, что случилось?
     - Ту-у-рки-и!  Ту-у-рки-и!  -  донесся  чей-то  зычный  голос.  -
Закрывай ворота-а!..
     Запорожцы выскочили  на  вал.  Отсюда  видны  были  все подходы к
городу с юга,  востока и запада.  Окинув быстрым  взглядом  местность,
Звенигора сжал зубы.
     Вдали по всему полю надвигалась темная туча.  Широкие лавы конных
отрядов,  вздымая пыль,  катились к Чигирину.  Низиной,  от Субботова,
по-над Тясмином шли янычары.
     - Ну вот, началось! - сказал Метелица.
     - Да,  началось.  Скоро они будут уже под стенами города. И чтобы
не оказаться в осаде,  мы должны немедленно бежать отсюда,  - произнес
Звенигора,  мысленно укоряя себя за то,  что заезжал в Дубовую  Балку.
Теперь  не хватало как раз одного дня,  чтобы вызволить Романа.  - Что
будем делать, братья?..
     - Как  -  что?  Надо  ехать  в Запорожье!  - высказал общую мысль
Метелица.
     Звенигора и сам понимал, что оставаться в осажденном городе он не
может,  не  имеет  права.  Письма  гетмана  и  воеводы  Ромодановского
обязывают его немедленно мчаться в Сечь. Но нельзя и Романа бросить на
произвол судьбы. Где же выход?
     - Друзья,  -  обратился он к Рожкову и Гриве,  - не гневайтесь на
меня. Вижу, что теперь только вы сможете помочь Роману... Вот деньги -
расходуйте   их   по  своему  разумению!..  А  я  постараюсь  поскорее
вернуться.  И даже если Чигирин будет обложен со всех  сторон,  я  все
равно найду возможность пробраться сюда, к вам! Прощайте! Удачи вам во
всем!
     Запорожцы вскочили  на  коней  и  помчались  к  Крымским воротам,
надеясь успеть  проскочить  между  турецкими  войсками  и  Тясмином  в
направлении на Павлыш.

ОТВЕТ ЗАПОРОЖЦЕВ

1

     Необычное известие,  словно молния,  мигом облетело все курени: в
Сечь прибыли послы  турецкого  султана.  (Курень  (истор.)  -  большая
хата-казарма, в которой размещалось несколько сотен запорожцев. Отсюда
и название военного подразделения (около 500 человек).)
     - Такого еще не бывало! - воскликнул ошеломленный Метелица. - Что
им тут надо,  нехристям?  Га?  А пойдем-ка,  хлопцы,  посмотрим на них
поближе. Может, кто из них узнает Метелицу да почешет старый шрам! Да,
не одному я навсегда оставил метку своею саблей! Пошли!
     Весь курень высыпал во двор. Каждому было интересно увидеть живых
турок вблизи:  и тем,  кто никогда их не видел,  и  тем,  кто  не  раз
встречал  их  с  оружием в руках на поле и в море.  Только Звенигора и
Спыхальский не торопились -  шли  не  спеша,  медленно  приближаясь  к
пестрой толпе на площади.
     Еще издалека,  через головы запорожцев, они увидели белые тюрбаны
спахиев.  Турок  было  немного - они стояли молча,  сгрудившись тесной
кучкой,  и напряженно,  с опаской глядели на запорожцев и их крепость,
слава которой разносилась далеко по всему свету.
     Между турками и запорожцами образовалась узкая полоса  свободного
пространства. На ней стояли рослые молодцы из личной стражи кошевого.
     Несмотря на необычность положения, запорожцы вели себя сдержанно,
спокойно.  Толпа  все  время передвигалась,  глухо шумела,  но не было
слышно ни выкриков, ни ругани, ни смеха.
     Раздвигая плечом запорожцев, Спыхальский пробрался вперед. За ним
протиснулся и Звенигора. Теперь с расстояния в десяток шагов они могли
спокойно наблюдать невиданное зрелище:  турки на Сечи!  Не плененные и
не купцы,  а воины, с саблями, пистолетами и янычарками! На это стоило
посмотреть... А интересно, с чем они прибыли сюда?
     Вдруг Арсена  как  обожгло:  среди  посланцев  султана  он  узнал
Гамида!
     - Пан Мартын,  погляди!  Или я сплю,  или  мне  наяву  мерещится?
Гамид!
     Спыхальский оторопел; казалось, что ему перехватило дыхание.
     - Пся  крев!  Холера ясна!  Это и вправду он,  Гамид!  - загремел
поляк.  - Черт меня побери,  если я  ошибаюсь!..  Вот  где  мы  с  ним
встретились,  стонадцать  дзяблов  ему в глотку!  - И крикнул изо всех
сил: - Эй, Гамид!
     Турки заволновались,  что-то  быстро заговорили,  а Гамид,  узнав
Спыхальского,  а потом и Звенигору,  побледнел и невольно поднял руку,
как бы заслоняясь от удара.
     Арсен рванулся вперед,  оттолкнул часового и в один миг  очутился
перед Гамидом. Спахия вскрикнул от испуга. Арсен же усмехнулся:
     - Вот где довелось  встретиться,  Гамид-ага!  Недаром  говорится:
только гора с горой не сходятся... Как живется-можется, ага? Салям!
     - Салям, - растерянно пробормотал Гамид.
     - Что привело тебя сюда, ага?
     - Дела.
     - И ты не побоялся ехать в Сечь, зная, что я жив?
     - Я посол султана. Моя особа неприкосновенна, - торопливо ответил
Гамид, почуяв в словах казака угрозу.
     Запорожцы притихли,  вслушиваясь в чужую речь. Турки тоже молчали
-  ведь никто из них не знал,  какие кровавые отношения связывали этих
двух людей.  Только Спыхальский,  напряженно сопя за  плечами  Арсена,
допытывался:  "Что он сказал, Арсен?" Но тот не отвечал ему, неотрывно
смотрел в лицо Гамиду, бросал ему гневные слова.
     - Я  тоже был послом нашего кошевого,  и ага знает,  кем я стал в
Аксу и какие невзгоды перенес,  пока добрался домой... Но пусть ага не
боится:  мы здесь,  в Запорожье,  послов уважаем. И пока ага в Сечи, я
его и пальцем не трону.  Но в степи... - Арсен выдержал паузу, которая
была  красноречивее  слов.  -  Но  в степи,  если пошлет такую встречу
аллах, мы скрестим сабли!
     - Я  тоже  приехал  в  ваши  степи  не  для того,  чтобы избегать
опасности,  - напыжился Гамид,  поняв,  что сейчас  Звенигора  ему  не
страшен.
     - А не хотелось бы тебе,  Гамид-ага, узнать, что стало с воеводой
Младеном, Златкой и Якубом? - переменил тему разговора Арсен.
     - Конечно.  Хотя о Младене и без тебя догадываюсь: он погиб! - со
злобой выкрикнул спахия.
     - Ошибаешься,  ага.  Все они живы и здоровы.  И не теряют надежды
расквитаться с тобой за все твои злодейства!
     - Вот как?!  Вы все вместе и порознь уже не  раз  пытались  сжить
меня со света, но аллах бережет своего верного сына...
     - А где сейчас Ненко,  ага?  -  Арсен  умышленно  не  назвал  его
Сафар-беем, чтобы спутники Гамида не поняли, о ком идет речь.
     - Он в войске падишаха.  Где же ему еще быть?  Живой,  здоровый и
рвется бить гяуров!
     - Не откажи,  ага,  в любезности,  - передай Ненко привет, скажи,
что мы все живы, здоровы и помним его.
     В ответ Гамид пробурчал что-то невнятное.  Но в это  время  толпа
всколыхнулась,   расступилась,  -  от  войсковой  канцелярии  шли  два
куренных атамана и казначей.  Увидев Звенигору,  казначей поманил  его
пальцем к себе и сказал:
     - Арсен,  немедленно иди к кошевому.  У него беседа будет  вот  с
этими...
     Атаманы поздоровались с турецкими посланниками.
     - Привет  и почтение!  Честь и уважение!  Кошевой атаман славного
войска Низового Запорожского ждет вас, послы!

2

     - Заходи, Арсен! - послышался голос кошевого.
     Звенигора вошел  и остановился у порога:  за столом,  что стоял в
глубине  большой  комнаты,  сидели  двое  -  кошевой  Серко  и  Свирид
Многогрешный.  "Ну и денек сегодня! - подумал запорожец. - Недоставало
еще с Сафар-беем встретиться!"
     Он пристально посмотрел на своего давнего знакомого.  Это был уже
не тот Многогрешный,  которого  он  знал  в  Турции.  Куда  подевались
тщедушность и измождение!  Свирид раздобрел и вроде даже помолодел. На
нем ловко сидел красный жупан из тонкого сукна, а на ногах красовались
мягкие сапоги с подковками.
     - Поклон тебе,  батько  кошевой!  Поклон,  дядько  Свирид!  Каким
ветром?
     Серко в ответ кивнул головой. Многогрешный важно встал и надменно
поклонился:
     - Поклон,  казак. А прибыл попутным ветром - к батьке кошевому от
князя  Украины Георга Гедеона Вензика Хмельницкого с письмом,  а также
как провожатый посольства турецкого султана к запорожскому казачеству.
Величай меня, казак, паном хорунжим, а не дядькой Свиридом.
     Звенигора едва  поклонился,  но  не  мог  скрыть  удивления,  как
изменился  дядька  Свирид;  наглая  спесь,  сквозившая  в его глазах и
самодовольно расплывшейся  округлой  физиономии,  невольно  вызвали  у
казака  усмешку.  Запорожцу было известно,  что несчастный сын Богдана
Хмельницкого,  Юрий, после многолетних мытарств в татарском и турецком
плену  согласился под нажимом янычар провозгласить себя князем Украины
и даже принял участие в осаде Чигирина. Правда, войско его состояло из
татар,  которые  во главе с турецким агою Аземом не столько штурмовали
Чигирин,  сколько следили за тем,  чтобы их "князь"  не  перебежал  на
сторону русских. И еще было у него восемьдесят казаков из тех турецких
невольников,  которые,  спасая жизнь,  согласились служить  в  войсках
падишаха.  Припомнив,  что  именно  Многогрешный  в Семибашенном замке
Стамбула уговаривал невольников идти на  службу  к  туркам,  Звенигора
понял,  как  он  очутился в войске Юрия Хмельницкого.  Но с чем Свирид
прибыл в Сечь?
     Течение мыслей Арсена нарушил Серко: кошевой, очевидно, продолжал
прерванную беседу.
     - Бог  мне  свидетель,  никогда  я не ходил с войском на Украину,
чтоб разорять отчизну свою!  Не хвастаясь,  по чести  скажу:  все  мои
заботы  и старания были направлены на то,  чтобы причинить ущерб нашим
исконным врагам - басурманам.  И теперь,  на склоне лет своих, думаю я
не  о  власти  и  почестях,  не о ратных подвигах,  а о том,  чтобы до
последних дней моих  твердо  стоять  против  тех  же  врагов  наших  -
басурман...  Так и передай князю своему Юрию!..  А еще скажи:  турки и
татары столько горя и зла  причинили  народу  нашему,  стольких  наших
людей порубили, а других заарканили и потащили в неволю, что не с ними
следовало бы Юрасю Хмельниченко отвоевывать для себя наследство  дедов
-  Субботов  и  славный город Чигирин.  Народ не поймет и не поддержит
его... И на поддержку запорожцев тоже пусть не надеется!..
     Многогрешный побледнел.  Слушая Серко,  беспокойно бегал взглядом
по комнате и мял в руках меховую шапку с бархатным верхом.  Видно,  не
ожидал он резкого отказа,  как,  очевидно,  не ожидал этого и сам Юрий
Хмельницкий.
     Звенигоре стала  понятна  цель  приезда  Многогрешного,  он с еще
большим интересом стал следить за выражением лица "посла" и ждал,  что
же он скажет на полные высоких чувств и достоинства слова кошевого.
     - Спасибо за  искренний  ответ,  пан  кошевой,  -  тихо  произнес
Многогрешный.  -  Не  скрою,  что  он огорчил меня,  а ясновельможного
князя-гетмана глубоко опечалит...  Он помнит любовь и уважение пана  к
его  отцу,  Богдану  Хмельницкому,  и  надеялся  на  такую же любовь и
уважение и к нему. А вон что получается...
     - Пан  посол,  -  резко  перебил  Серко Многогрешного,  - вот уже
больше сорока лет держу я в руке саблю и всегда сч