елилась.
Удивленный Звенигора приблизился и чуть не вскрикнул от неожиданности:
на полу лежали три девушки.  Руки и ноги связаны веревками,  во рту  -
тряпки. Все трое дрожали от холода, хотя одеты были хорошо.
     - Кто вы?  Как  очутились  здесь?  -  Звенигора  вытащил  тряпье,
разрезал саблей веревки.
     Перепуганные, окоченевшие девушки  еле  поднялись  на  ноги.  Но,
пройдя несколько шагов, в изнеможении присели, с тревогой и недоверием
поглядывая на незнакомца.
     Девушки были  очень  красивые.  И  Звенигора  начал догадываться,
какая судьба забросила их в эту старую мельницу.
     Девушки трепетали, как вишенки в грозу.
     - Откуда ты? - обратился к русокосой, что сидела поближе.
     - Из Чигирина,  - тихо ответила девушка.  - Поповна я...  Меня из
дома выкрали какие-то неизвестные...
     - А вы? - Звенигора посмотрел на двух чернявых.
     - Мы сестры...  Из Корсуня...  Нас схватили в  дороге,  когда  мы
возвращались с братом из Черкасс, где живет наша тетка... Брата убили,
а нас вот завезли неведомо куда... И не знаем, что нас ждет...
     - Не  трудно  догадаться,  -  тихо  пробормотал Звенигора.  - Вас
хотели продать  татарам  в  гарем...  Какие-то  мерзавцы  связались  с
татарами и торгуют живым товаром!
     Девушки залились  слезами.   Сестры   обнялись,   а   русоголовая
протянула руки к Звенигоре:
     - Отпусти нас! Спаси нас!
     - Я вас развязал не для того,  чтобы держать.  Бегите отсюда,  да
побыстрее!
     Девушки снова  вскочили  на ноги.  Однако счастье их было слишком
коротким,  они не успели даже во двор выбежать.  За стеной  послышался
стук  копыт  -  у  мельницы  остановились три всадника.  Увидев коня и
открытые двери,  они  стремглав  спрыгнули  на  землю  и  бросились  к
мельнице, на бегу вытаскивая сабли.
     Девичий крик прорезал  вечернюю  тишину.  Звенигора  выхватил  из
ножен саблю,  стал в дверях.  Несмотря на густые сумерки, он опознал в
одном из тех, кто бежал к ветряку, Чернобая.
     Так вот  чьих  рук  это позорное дело!  Бывший служака Дорошенко,
потеряв господина,  который вынужден был сдаться  на  милость  царя  и
гетмана Самойловича, теперь стал настоящим разбойником!
     - Стойте!  - крикнул Звенигора.  - Если вы приехали за девчатами,
то ничего не выйдет!  Не возьмете!  Я не позволю ими торговать!  Разве
что переступите через мой труп!
     - И  переступим!  -  выкрикнул  Чернобай и скрестил со Звенигорой
сабли.
     "Скверное дело:  я один,  а их трое, - подумал Звенигора, отбивая
первый выпад Чернобая.  - Совсем скверное...  Вот если судьба  поможет
мне одолеть Чернобая, холопы сами удерут отсюда".
     Он стоял на ступеньках, на голову выше противника. Лязг и скрежет
сабель разносились в тихом морозном лесу.  Сильная и ловкая рука метко
отбивала короткие,  но опасные выпады Чернобая.  За  спиной  слышались
перепуганные крики и плач девушек,
     Под натиском Звенигоры Чернобай немного отступил. Его хищное лицо
с  тонким  длинным  носом  и  закушенной губой застыло от напряжения и
походило сейчас на маску,  из груди  порой  вырывался  натужный  хрип.
Чернобай, видно, смекнул, что перед ним искусный боец, и сотнику стало
душно. Левой рукой он рванул ворот кунтуша.
     - Жарко  стало,  Чернобай?  Подожди,  станет  еще  и  холодно!  -
насмешливо промолвил Звенигора,  зная, как насмешка выводит противника
из равновесия.
     - Ты знаешь, как меня звать? - вскрикнул удивленный Чернобай.
     - А  почему  бы  и  нет?  Такого  видного  казака да не знать!  -
издевался Звенигора,  ни на миг не спуская взгляда с сабли противника.
- Запорожцы помнят,  как ты приезжал в Сечь от Дорошенко. Жаль, что не
снесли тогда твоей головы - не торговал бы теперь нашими девчатами!..
     Лицо Чернобая перекосилось, смертельно побледнело.
     - Хлопцы! - прохрипел он.
     Что-то просвистело в воздухе.  Звенигора не успел отклониться,  и
тугая петля сдавила ему горло.  Он хотел перерубить аркан  саблей,  но
сильный  толчок  свалил  его  на  пол.  Парни  вырвали  саблю из руки,
наставили пистолеты. Сзади послышался отчаянный девичий крик.
     Тяжело дыша, Чернобай наклонился и прошипел в лицо:
     - Ну, собака, попался? Теперь мы поговорим иначе!
     Они смотрели  в  глаза  друг  другу.  Чернобай  злорадно кривил в
усмешке тонкие губы. На его бескровном лице застыло выражение жестокой
радости.
     Звенигора знал:  Чернобай ни за что не оставит в живых  свидетеля
своего гнусного преступления. И никто не узнает, куда делся казак, что
с ним произошло. Зря будет выглядывать его больная мать из окошка хаты
в  далекой  Дубовой Балке,  напрасно будет ждать известий кошевой Иван
Серко...
     А Чернобай,  словно  читая  его  мысли,  цедил сквозь зубы слова,
которые терзали сердце, как грязные когти рану.
     - Мальчишка!  Сопляк!  Кому  ты  вздумал  стать  поперек  дороги?
Ха-ха-ха!  Чернобаю!  - Он говорил о себе в третьем лице.  - Надо быть
последним  дурнем,  чтобы решиться на такое!  Я вижу,  ты уже каешься.
Тебе не хочется умирать.  Еще бы!  Ты уже понял, что за ошибку - стать
на пути Чернобая - ты рассчитаешься своей дурной головой!  Ты ведь уже
жалеешь,  что вступился за тех пташек!  - Он кивнул головой на ветряк,
где  один из парней снова связывал девушек.  - Тебя мучает мысль,  что
никто никогда не узнает о  твоей  смерти...  И  не  узнает!  Ты  скоро
отправишься на тот свет!.. С моей помощью, конечно!.. Ха-ха-ха!..
     Звенигора вздрогнул от этого хриплого смеха, как от прикосновения
гадюки.  Понимая, что терять уже нечего, он внезапно рванулся и ударил
врага ногами в живот. Чернобай вскрикнул и кубарем покатился по земле.
     Его парни  кинулись  на  Звенигору.  Один  рукояткой  пистолета с
размаха ударил по голове, другой, бросив девчат, навалился всем телом,
заломил казаку руки назад.
     - Не убивайте! - крикнул, корчась, Чернобай. - Я сам!
     Парень помог  ему  подняться.  Согнувшись и держась за живот,  он
медленно подошел к Звенигоре,  выхватил из  ножен  короткий  татарский
кинжал.  Перекошенное от боли и злости лицо посинело,  как у мертвеца,
оскалилось неестественно дикой гримасой.
     "Куда ударит?   В  сердце?  В  живот?  Или  перережет  горло?"  -
мелькнула в голове казака мысль.
     Почему-то совсем не чувствовал страха.  Словно не о его жизни шла
речь.  Тело казалось чужим,  деревянным.  Только снова  в  мозгу,  как
молния, мелькнула мысль: "А поездка в Турцию? Что подумает Серко? Ведь
он никогда не узнает, что со мной случилось... А мать? Бедная моя!.."
     Но Чернобай не ударил. Подержав кинжал в руке, скользнул взглядом
по кустарнику и крикнул парням:
     - Хлопцы, мигом очистите ровненький граб и хорошенько заострите -
посадим эту стерву на кол! Да быстрее!
     Парни выхватили сабли и побежали к лесу.
     В это мгновение со склона донесся резкий свист. Потом повторился.
Кто-то, очевидно, подавал сигнал тревоги...
     - Назад!  - крикнул Чернобай, и парни подбежали к нему. - Бросьте
его на коня! Возьмем с собой. Сейчас некогда. Но, клянусь пеклом, он у
меня еще сегодня будет корчиться на колу!
     Сопя и  ругаясь,  парни  подхватили Звенигору,  взвалили на коня,
арканом связали ноги,  крепко приторочили к седлу.  Потом то же  самое
проделали с девушками.
     Подъехал всадник.
     - Что там? - тихо спросил Чернобай.
     - Кто-то едет по склону вверх.
     - А, черт! Заткните ему рот, а то, не ровен час, начнет кричать.
     Звенигоре всунули в  рот  шершавый  вонючий  кляп.  Дышать  стало
тяжело. От удара пистолетом гудела голова.
     - Ну,  айда!  - Чернобай вскочил на коня.  - Митрофан, береги мне
его  как  зеницу  ока.  В  случае  опасности нож под ребро.  Чтоб и не
пикнул!
     Отряд рысью  выехал  на  лесную  дорожку,  что  петляла меж голых
деревьев. Никто не разговаривал, только глухо топали копыта.
     Вскоре началась степь. Густые сумерки окутывали землю.
     Луна еще  не  взошла,  и  холодное  зимнее  небо  серым  колпаком
опускалось сверху.
     У Звенигоры затекли завязанные ноги и  руки.  Вонючая  тряпка  не
давала  дышать.  Он  старался вытолкнуть ее изо рта языком,  но только
наглотался шерсти.
     Дороге, казалось,  не  было конца.  Около полуночи остановились в
редком кустарнике.  Чернобай пропал в темноте и вскоре  возвратился  в
сопровождении всадника, в котором Звенигора узнал татарина.
     - Езжайте за нами,  - приказал Чернобай парням, а сам с татарином
поехал впереди.
     Они спустились в глубокий овраг,  где горел  костер.  По  склонам
паслись  стреноженные  кони.  На  холодной,  промерзшей земле сидели и
лежали люди - захваченные в полон мужчины,  женщины,  подростки. Возле
них с обнаженными кривыми саблями ходили татары-часовые.
     Заметив прибывших,  от костра поднялись двое,  придержали коней у
Чернобая и сопровождавшего его татарина.
     - Али,  - обратился к нему  Чернобай,  -  смотри  товар,  у  меня
времени мало.
     С этими словами он кивнул парням,  чтобы сняли с  коней  девушек.
Бледные  от страха и переживаний,  они испуганно смотрели на татарина,
который зацокал языком и расплылся в радостной улыбке.
     - Ай-вай!  Якши!  Дуже  допре!  - путал он татарские и украинские
слова.  - Якши ханум!  Ага знает толк! Недаром моя делал такой опасный
поход.  Будет  чем  продавать в Кафу!  (Ханум (турец.) - женщина.  Ага
(турец.) - господин, хозяин. Кафа (истор.) - Феодосия.)
     Он подошел  к девушкам,  грязными пальцами поднимал их подбородки
и,  цокая языком,  заглядывал в глаза.  Несчастные онемели от  страха,
вздрагивали от омерзения, но Али не обращал на это никакого внимания.
     - Ай-вай!  Якши ханум,  - удовлетворенно повторял он.  - Спасибо,
мий дорогой труже, спасибо, ага Петро!
     - Товар для ханского гарема,  - сказал Чернобай.  - Плати деньги,
Али!
     Покрытое оспой лицо татарина сразу стало суровым,  непроницаемым.
Глаза сузились.
     - Сколько?
     - По   полторы   тысячи   цехинов!  (Цехин  (итал.)  -  старинная
венецианская золотая монета.)
     Али проглотил слюну, словно подавился.
     - По пятьсот.
     Чернобай отрицательно покачал головой.
     - По шестьсот. - Али облизал языком пересохшие на морозе губы.
     - Ты  выручишь  по  три  тысячи,  Али.  Я знаю.  Таких девчат еще
никогда не продавали ни в Кафе, ни в самом Стамбуле. Они стоят больше,
чем  все  твои невольники.  - Чернобай скосил глаза в ту сторону,  где
ясырь. Мне они тоже не даром достались...
     - Знаю,  каждый охотник,  выходя на охоту, рискует... Но денег ты
за них не платил.
     - Не стоила б овчинка выделки... Так какое твое последнее слово?
     - По восемьсот - и ни цехина больше!
     - Хорошо,  - согласился Чернобай.  - Но в случае опасности... сам
понимаешь, они должны навек замолкнуть. Я рискую головой!
     - Зачем такая разговор!  - обиделся Али.  - Не маленькая я, знаю.
Удар саблей - башка с плечей!
     Из-под полы  засаленного  тулупа  достал мошну,  отсчитал деньги,
потом кивнул на Звенигору:
     - А этого за сколько?
     - Этот не продается, - сердито ответил Чернобай.
     - Жаль.  Видно,  крепкая казак. Дуже допре работника могла стать.
Бакшиш за него дала бы большой! Может, продашь?
     Чернобаевы парни  переглянулись.  Один  из них крякнул,  очевидно
желая что-то сказать. Но Чернобай поспешно отрезал:
     - Нет, он мне самому нужен. Прощай, мурза. Наш договор остается в
силе?
     - Конечна.  Моя думает,  будут еще на Украине красивые девчата? -
Али хихикнул. - Прощай, ага Петро! Пусть бережет тебя аллах!
     Чернобай вскочил на коня, еще раз махнул рукой, прощаясь с Али, и
небольшой отряд из пяти всадников нырнул в темноту.

6

     Промерзшая земля  звонко  гудела  под  копытами  коней.  Шелестел
колючий обледеневший бурьян. Щербатый месяц раскачивался посреди неба,
словно пьяный,  и казалось,  вот-вот сорвется и трахнется  лысиной  об
крутой холм. И тогда настанет тьма.
     Звенигора знал,  что не месяц качается,  а  он  сам  колышется  в
седле.  Тело совсем занемело.  Туго связанные руки и ноги затекли,  он
перестал их чувствовать.  Жесткий кляп  ободрал  ему  и  язык  и  рот,
приходилось глотать собственную солоноватую кровь. Нестерпимо хотелось
пить.
     Его везли на смерть.  Он знал об этом.  Но где произойдет казнь и
какую лютую смерть придумал Чернобай, его уже не интересовало. Лишь бы
скорее все кончилось...
     У высокого  кургана,  что виднелся на фоне синего неба,  Чернобай
остановился.
     - Митрофан, на вершине много камней... Пойди принеси каменюку для
этого байстрюка. Да не мешкай! - Парень бросился к кургану, а Чернобай
обратился к Звенигоре: - Только не думай, чертово отродье, что мы тебя
утопим. Нет, голубчик, это была бы слишком легкая смерть для такого...
Мы посадим тебя на кол и  подождем,  пока  он  вылезет  у  тебя  через
горло...  Вот какой смертью помрешь,  голубчик!..  Зато и на том свете
закажешь  всем  за  тридевять  земель  обходить  Чернобая!..  А  потом
привяжем тебе на шею камень и кинем в озеро,  на корм карасям.  Чтоб и
следов не осталось!.. Ну как? Нравится?.. Нет?.. То-то же!
     Он говорил  бы  и  дольше,  так как картины предстоящих мук врага
доставляли ему удовольствие,  но парень вернулся  с  камнем,  и  отряд
тронулся дальше.
     Через час они выехали на торную дорогу.
     - Скоро озеро, хлопцы, - сказал Чернобай. - Еще верст пять...
     Вдруг он замолк и начал прислушиваться.
     - Вы ничего не слышите?
     Все остановились.
     - Будто   всадник   скачет,   -  неуверенно  произнес  долговязый
Митрофан.
     - Не будто,  а действительно всадник, - подтвердил другой парень,
в белом башлыке. - О-о, слышите? Приближается сюда... Кажись, один.
     Вдалеке слышался звонкий топот - конь мчался галопом.
     - Кто-то  спешит  в Чернобаевку,  - сказал Чернобай и обратился к
тому,  кто в башлыке:  -Отъезжай с этим за кусты,  а мы тут подождем -
узнаем, кто это скачет...
     Хорь дернул коня Звенигоры и остановился тут же, за кустом.
     Топот приближался.  Вот  показалась  темная  фигура всадника - он
мчался во весь опор.  В мертвой тишине  ночной  степи  громко  звенела
мерзлая дорога.
     Заметив на дороге незнакомцев, всадник осадил коня.
     - Кто такие? - выдохнул тревожно.
     - А  ты  кто  и  куда  направляешься?  -  в  свою очередь спросил
Чернобай.
     - Я еду в Чернобаевку.
     - К кому?
     - К Петру Чернобаю.
     - Я  и  есть  Петро  Чернобай.  Что  случилось?  Что  за  спешка?
Подъезжай сюда.
     Всадник подъехал  поближе,  пристально вглядываясь в незнакомцев,
готовый при малейшей опасности повернуть коня назад.
     Но вот Чернобай поднял голову, и месяц осветил его лицо. Из груди
всадника вырвался облегченный вздох.
     - Ф-фу,  так и есть - хозяин!  - Он подстегнул коня и приблизился
вплотную: - Я от полковника...
     - Что с отцом? - вскинулся Чернобай. - Ему хуже?
     - Помирают...  Просили,  чтоб вы немедля прибыли к нему.  Едем!..
Дорога каждая минута!
     - Матерь божья!  - вскрикнул Чернобай.  - Успеем ли?  У меня конь
совсем загнан...
     - Авось еще поспеем. Однако мешкать нельзя!
     - Едем!  Герасим,  ты со мной!  А ты,  Митрофан,  с Хорем... - Он
что-то шепнул ему на ухо и с места послал коня вскачь.
     Герасим и посланец погнали коней за ним.
     Хорь, ведя на поводу коня Звенигоры, выехал на дорогу и спросил:
     - Что он сказал, Митрофан?
     - Чтоб мы сами сделали с этим все, что надо.
     - Черта лысого!  Мне надоело таскаться по степи!  Было бы хоть за
что...  Чернобай положил в карман полный кошель денег, а нам - кукиш с
маком!.. Вернемся домой - не на что будет и горло промочить.
     - Так  что  ты  надумал?  -  с  расстановкой спросил Митрофан.  -
Порешить запорожца тут и не тащиться к озеру?..  По мне,  можно и так.
Чернобаю  хотелось  помучить  его,  а нам это ни к чему.  Пусть легкой
смертью помрет!
     - Ну и бестолковый ты,  Митрофан, - пробурчал Хорь, поднимаясь на
стременах,  чтобы  хоть  немного  сравняться  с  высоким,  как  жердь,
товарищем.  -  Тебе  разжуй  и  в  рот положи!..  Я клоню к тому,  что
Чернобай за девчат нам не даст и злотого.  А нам бы  неплохо  иметь  с
этой канители какую-нибудь выгоду...
     - И каку таку выгоду? - вытаращил глаза парень.
     - Давай догоним Али, - быстро зашептал Хорь, - продадим ему этого
казака!  Ты же слышал - он сам  хотел  его  купить.  Как  ты  думаешь,
сколько он даст за него?
     - Ты  что - сдурел?  - испуганно отшатнулся Митрофан.  - Чернобай
проведает - головы поснимает! У него разговор короткий!
     - А  откуда  он узнает?  Нешто сами разболтаем?..  Скажем:  так и
так...  посадили на кол, а потом камень на шею и бросили в воду. Пусть
нырнет в озеро,  поищет...  Попросим Али,  чтобы тоже молчал,  а этого
парня продал куда подальше, за море.
     Митрофан заколебался, что-то соображая своим тяжеловесным умом.
     - Ну,  чего тут долго думать?  - не успокаивался Хорь.  - Татарин
даст за него не меньше ста цехинов.  Положим в карман по полсотне. Или
у тебя их и так много есть?
     - Кой черт! Даже пива не на что выпить. Шинкарю задолжал...
     - А так враз разбогатеешь! Али заплатит, не первый раз с ним дело
имеем... Едем, пока не рассвело. Если татары снимутся, ищи тогда ветра
в поле!
     Митрофан почесал затылок.
     - Страшновато, правда...
     Это означало согласие. Нетвердое, неуверенное. Но Хорю большего и
не требовалось. Он быстро развернул коней и погнал обратно.
     ...Али долго не торговался.  Пощупав мышцы Звенигоры,  он  понял,
что перед ним наилучший товар и сразу же заплатил деньги. Окоченевшего
казака  сняли  с  коня  и  со  связанными  руками  толкнули  в   толпу
невольников.

7

     Пленников гнали   пешком.   Только   молодых   красивых  девушек,
предназначенных для гаремов,  везли на лошадях:  то был ценный  товар.
Пожилых женщин и детей не связывали. Зато за мужчинами следили строго:
по десяткам привязывали к седлам и тянули, как скот.
     Звенигора в  своей  десятке  шел  первым;  руки связаны за спиной
сыромятным ремнем,  длинный крепкий аркан вокруг пояса неумолимо тянул
все вперед и вперед - в Крым, в неволю, на смерть.
     На второй день,  когда отряд поспешно,  чтоб не заметила издалека
казацкая стража,  переваливал через высокий холм, впереди встреврженно
зашумели голоса.
     У Звенигоры радостно екнуло сердце. Неужели запорожцы?
     Он судорожно стал оглядывать округу,  надеясь увидеть рассыпанный
строй всадников. Но всюду только безлюдная даль. Чего же заволновались
татары? Что их встревожило?
     Вот от  отряда  отделились  пять  всадников и галопом помчались в
долину. Испуганно вспорхнула из бурьяна тяжелая стая сытых дроф.
     Звенигора взглянул  в  ту сторону,  куда помчались всадники,  и у
него сжалось сердце. На противоположном склоне долины шли два путника.
Что-то очень знакомое было в нечетких контурах их фигур.  Кто они? Где
он их видел?
     Тем временем  всадники  скрылись в долине.  Путники остановились:
очевидно,  заметили  татар.  Потом  быстро  полезли  вверх.  Напрасные
усилия! Разве убежишь от быстроногих татарских коней? Разве спрячешься
от зоркого татарского взгляда в этой голой, безлесной степи?
     Вот один  оглянулся,  бросил  своего  товарища  и быстро помчался
вперед.  Задний остановился.  Некоторое время стоял неподвижно,  будто
прислушиваясь к чему-то,  а потом,  вытянув вперед руки, тоже побежал.
Но бежал он как-то неуверенно, неуклюже, спотыкался, падал и все время
забирал влево.
     "Слепой! - ужаснулся Звенигора.  И сразу узнал кобзаря Сома и его
поводыря  Яцько.  -  И  занесло  же  несчастных!  В самые лапы степных
хищников!"
     Их привели, когда отряд пленных спустился в долину.
     Яцько плакал и испуганно оглядывался,  как загнанный зверек.  Сом
держался спокойно. Его поставили перед Али. Старик поднял седую голову
-  шапку он где-то потерял - и уставился на татарина страшными дырами,
в котор