тяжелый и совсем не страшный. Стеклянными глазами глядел в чужое небо,
которое хотел сделать своим.
     Позади послышался скрип снега.  Арсен порывисто обернулся: к нему
медленно приближался турок.  Тень от куреня закрывала его лицо.  Арсен
вновь  поднял  саблю,  но  турок вдруг протянул вперед обе руки и тихо
промолвил:
     - Салям, Арсен! Неужели не узнаешь?..
     - Ненко?!
     - Да, я, Сафар-бей... Несчастный Сафар-бей, которому предначертал
аллах умереть сегодня от твоей руки,  как  только  что  умер  Гамид...
Арсен,  прошу,  убей  меня.  У самого рука не поднимается нанести себе
последний удар.
     - Ненко, о чем ты говоришь? Забудь свое страшное имя - Сафар-бей.
Ведь только по вине этого чудовища,  - Арсен указал на труп Гамида,  -
ты стал янычаром...
     - Мне от этого не легче. Я должен умереть...
     - Бедняга!  Зачем  только судьба занесла тебя сюда?  - воскликнул
Арсен.  - Разве что для того,  чтобы наконец у тебя открылись глаза?..
Ну ладно. Пошли со мной!
     - Куда?
     - Пошли,   пошли!   Я   спасу  тебя.  Выбраться  сейчас  из  Сечи
невозможно.  Посажу тебя под замок.  Так ты будешь в  безопасности.  А
завтра посмотрим.
     Он схватил Ненко за рукав и повел с площади.

4

     Роман Воинов заметил какие-то две темные фигуры.  Они  отделились
от  толпы янычар,  наперегонки перебежали улочку и вскочили в открытые
двери первого же куреня.  "Кто бы это мог быть?  Турки?  Не похоже.  А
своим чего бежать и прятаться?" - подумал он и незаметно последовал за
ними. В сенях притаился, прислушиваясь к глухому шепоту, что доносился
из куреня
     - Вот подходящий жупан, переодевайся быстрее! - послышался первый
голос.  - Сойдем за приезжих казаков, взберемся на вал, а оттуда вниз,
на ту сторону, - ищи ветра в поле!
     - Нет,  у меня другая мысль,  Хорь,  - отвечал второй голос. - Мы
должны открыть ворота.  Хан с войском ворвется в  Сечь  и  затопит  ее
ордынцами! Их там сорок тысяч! (Ордынец (истор.) - здесь: воин орды.)
     - Сатана помутил тебе разум,  пан Чернобай!  -  зашипел  Хорь.  -
Запорожцы схватят нас раньше,  чем мы успеем открыть ворота! Натягивай
поглубже шапку - и айда на вал!
     - Там нас, дурень, так же быстро схватят! Слушай, что я говорю! С
вала скатишься - поломаешь ноги, и тогда не миновать лап запорожцев!..
Нет,  единственно,  что нам остается,  - руками татар уничтожить Сечь!
Она для нас как бельмо на глазу... Пока еще янычары как-то отбиваются,
надо скорее впустить татар!.. Пошли!
     Роман выхватил из-за пояса пистолет, взвел курок. Отступил на шаг
от двери...  Так вот какие птицы залетели сюда!  Сам Чернобай со своим
сообщником!
     Дверь широко распахнулась, и на пороге появилась темная фигура.
     Грянул выстрел.  Передний - это был Хорь - упал навзничь, на руки
своего спутника.  Тот кинулся назад и проходом, между столом и нарами,
побежал в глубь куреня.
     - Стой! Стой, иуда! - прокричал Роман и побежал следом.
     Чернобай вскочил на нары,  пригнулся и внезапно нырнул в  выбитое
окно.
     - Не  уйдешь,  собака!  -  крикнул  дончак,  перепрыгивая   через
подушки,  рядна и кожухи,  в беспорядке брошенные запорожцами во время
тревоги.
     Он добежал  до  окна  и  с  разбегу выскочил сквозь него во двор.
Позади него кто-то ухнул, словно забивал сваю. Свистнула сабля. Роман,
вылетев  из  окна,  кувырком  покатился  по  снегу.  Это его и спасло.
Чернобай целился снести голову - сабля рассекла воздух и на всю ширину
лезвия  вонзилась  в липовый подоконник.  Пока Чернобай выдергивал ее,
Роман вскочил на ноги. Лязгнули сабли, высекая сноп искр.
     Бой между ними был короткий,  но яростный.  Полученное в Чигирине
ранение еще давало знать себя,  и Роман, чувствуя, как покачнулась под
ним земля, начал потихоньку отступать назад. Ободренный этим, Чернобай
усилил натиск, чтобы быстрее покончить с казаком.
     Одного не  учел  Чернобай - Роман мастерски владел саблей.  Зная,
что долгого напряжения ему не вынести,  Роман неожиданно развернулся в
сторону и тыльной частью сабли снизу резко ударил по сабле противника.
Она звякнула и переломилась.  Чернобай остолбенел.  Роману  ничего  не
стоило  пронзить его насквозь,  но такую птицу надо было брать живьем.
Поэтому приставил к горлу Черновая острие сабли и стал теснить  его  к
куреню, пока не прижал к стене.
     Так и стоял дончак,  боясь хотя бы  немного  отпустить  от  стены
врага,  так  как  знал:  если  тот бросится бежать,  то сам догнать не
сможет.
     - Роман,  ты  что  тут  делаешь?  -  послышался  удивленный голос
Звенигоры.
     - Сюда,  Арсен,  сюда!  - крикнул не оборачиваясь Роман. - Глянь,
кого я поймал!
     Он только  краем  глаза  заметил,  как  Арсен  с  каким-то турком
приблизился к нему.
     Чернобай пытался  опустить голову,  чтобы на лицо не упал свет от
месяца,  но Роман  кольнул  его  в  подбородок,  заставив  запрокинуть
голову.
     - Чернобай?!  -  выкрикнул  Арсен.  -  На  Сечи?!  Как  он  здесь
очутился?..
     Тот молчал.
     - С турками и татарами прибыл,  - пояснил Роман. - А сейчас хотел
орду в Сечь впустить. Что с ним делать? Прикончить на месте, пса?
     Звенигора сжал зубы. Медленно произнес:
     - Нет, пусть судит товариство! Запрем до рассвета в подвал!
     - Арсен, ты имеешь право судить его сам, так и суди! Я только для
тебя задержал его на этом свете...
     - Спасибо,  брат.  Но  мой  суд  - все равно что самосуд.  А этот
изверг перед всем народом виноват.  Так пусть все товариство  судит...
Ну, топай, Чернобай! Утром поговорим с тобой, чертово семя!
     Чернобай наклонил голову, медленно потащился вдоль куреня. За ним
шли трое: Роман, Арсен и Сафар-бей.
     К утру побоище в Сечи закончилось.  Лишь тысячи полторы янычар  и
спахиев выбралось из западни,  которую сами для себя устроили.  Первые
беглецы еще до рассвета принесли хану известие об ужасной гибели своих
товарищей. Забыв о своем высоком положении и о тысячах простых воинов,
что темной массой стояли в конном строю вокруг,  хан  простер  к  небу
руки и страшно, отчаянно завыл, оскалив на месяц острые белые зубы.
     - У-у-у! Шайтан!.. Урус-Шайтан!.. Горе нам!.. У-у-у!..
     Он ударил коня под бока и помчался в степь,  прочь от Днепра.  За
ханом, взбивая ударами конских копыт мерзлую землю, двинулась орда.
     Посланный Серко  в погоню конный отряд запорожцев не смог догнать
врага.  Преодолев  Днепр  и  подскакав  к  сторожевой  заставе,  отряд
остановился  на  холме.  Всходило  солнце.  Внизу  расстилалась  голая
безлюдная степь. На ней, по направлению к Перекопу, лежал широкий - на
целую  версту  - след от десятков тысяч копыт.  Вдали по белой снежной
пустыне катилось,  постепенно уменьшаясь,  темное  пятно.  Это  бежала
объятая смертельным страхом крымская орда.
     Звенигора подъехал к казацкой заставе.  До его слуха из  землянки
донесся чуть слышный стон.
     - Браты, сюда! Наших здесь порезали! - крикнул Арсен.
     В землянке  пахло дымом и кровью.  Переступая через трупы,  Арсен
добрался к лежанке.  Там сидел на полу Товкач.  Из груди  его  вылетал
глухой,  напряженный  стон.  Арсен поднял товарищу голову,  заглянул в
полузакрытые стекленеющие глаза.
     - Брат!..
     Товкач вздрогнул,  медленно приоткрыл  веки,  долго,  как  сквозь
мглу, всматривался в лицо, что склонилось над ним.
     - Ты, Арсен?
     Звенигора пожал холодеющую руку казака.
     - Да, это я.
     Напрягая все силы, Товкач прошептал:
     - Как... там...
     Его было чуть слышно, но Арсен понял, что он хотел знать.
     - Все хорошо!  Янычар перебили.  Хан удрал. Наших погибло человек
тридцать да с полсотни ранено.
     - Слава богу... теперь... можно... спокойно помирать...
     Он закрыл  глаза.  Но  вдруг встрепенулся,  будто какая-то жгучая
мысль пронзила его угасающий мозг.
     - Арсен... Хорь... Хорь... изменник... берегитесь!
     Эти слова не удивили Звенигору: он уже знал о предательстве Хоря.
Его поразило другое:  мысль об изменнике не позволила Товкачу умереть,
дала ему силы дожить до утра.  Он не мог,  не имел права  умереть,  не
предупредив  товарищей.  Пронзенный  ятаганом насквозь,  он зажал рану
спереди рукой, а спину прижал к лежанке и так сидел всю ночь, чтобы не
истечь  кровью,  чтобы  товариство  узнало о том,  кто провел врагов в
Сечь.  Теперь,  когда,  наконец, освободился от страшной тайны, Товкач
выпрямился, раскинул сильные, огромные руки - и навек умолк.
     Запорожцы сняли  шапки.  Они   оценили   все   величие   казацкой
самоотверженности.

5

     Похоронив с  почестями  погибших  товарищей,  запорожцы собрались
перед войсковой канцелярией, чтобы судить Чернобая.
     Три казака  вывели  его  из  подвала и поставили на крыльце перед
товариством. Он зябко прятал руки в рукава, втягивал острый подбородок
в воротник кожуха,  устремив тусклый взгляд вниз.  Только раз взглянул
поверх казацких голов и,  заметив замерзшие,  скрюченные трупы янычар,
что  лежали  на  темно-буром  от крови снегу,  вздрогнул и закрыл лицо
руками.
     - От правды, Чернобай, не убежишь, не спрячешься! - сказал Серко.
- Настало время оглянуться на свою мерзкую жизнь и  держать  ответ  за
все  перед народом.  Народ наш добросердечен и часто прощает проступки
сынов своих, наставляет на путь тех, кто оплошал, оступился в горе или
нужде.  Но  тому,  кто  пролил кровь людей наших,  кто ради презренной
наживы,  ради яств  заморских  и  серебра-злата  агарянского  торговал
детьми нашими,  обрекал их на неволю басурманскую,  тому, кто вместе с
турками  и  татарами  хотел  уничтожить  славную  Сечь  Запорожскую  -
исконную защитницу земли нашей от всех врагов,  - тому нет прощения!..
Судить тебя будет все товариство!  И еще.  Ты был видным казаком: отец
твой  -  полковник,  сам ты - сотник,  так пусть никто не скажет,  что
осудил  тебя  один  Серко.  Как  скажет  товариство,  так  и  будет!..
Звенигора, расскажи все, что знаешь о нем!
     Звенигора поднялся  на  ступеньку.  Начал  с  первой  встречи   с
Чернобаем   на  старой  мельнице,  когда  пытался  освободить  девчат,
похищенных сотником для продажи в татарские и турецкие гаремы.  И  чем
дальше  рассказывал,  тем  ниже  опускал голову Чернобай.  Несмотря на
лютый мороз,  над ним  столбом  поднимался  пар,  а  на  лбу  выступил
холодный  пот.  Когда  Звенигора поведал о том,  что Чернобай со своим
холуем ввел янычар в Сечь  и  хотел  открыть  татарам  ворота,  сотник
рухнул на колени. На площади поднялся шум.
     - Чего там долго судить-рядить - убить, собаку! Палками до смерти
забить!  -  кричали  запорожцы.  - Привязать коню за хвост и пустить в
степь!
     - Повесить на сухой вербе!
     - На кол его! Он ведь хотел Арсена посадить!
     - Четвертовать!..
     И ни слова, ни звука в защиту. Толпа клокотала от гнева. Наиболее
горячие выхватили сабли - хотели немедленно расправиться с изменником.
     Тогда Серко поднял булаву. Шум утих. Наступила тишина.
     Кошевой шагнул  вперед,  снял перед товариством шапку.  Голос его
звучал сурово - каждое слово словно вылито из меди.
     - Братья,   атаманы,   молодцы,   славное   низовое   товариство!
Знаменательный у нас сегодня день:  благодаря казаку Шевчику и  вашему
мужеству  мы  одержали славную викторию и спасли мать нашу - Сечь!  Мы
показали и туркам, и татарам, что сила наша неодолима, что верные сыны
отчизны - казаки запорожские и на сей раз,  как и всегда в прошлом, не
жалея живота своего, отстояли землю родную и честь свою, а захватчиков
покарали  и  вечному  позору предали!  И ни один из вас не прятался за
печкой от смертельной опасности,  а храбро бился с  врагами.  Честь  и
слава на веки вечные вам, рыцари непобедимые!
     - Честь и слава нашему батьке кошевому!
     - Слава Серко! Хотим, чтоб и дальше был кошевым!
     - Серко! Серко! Слава Ганнибалу украинскому!
     Снова пришлось кошевому поднять вверх булаву,  чтобы восстановить
на площади тишину.
     - Спасибо,  братья,  за  честь!  Но  выборы кошевого рада старшин
назначила на послезавтра.  Вот тогда вы и выберете того,  кого сочтете
достойным.  А  сейчас  не об этом речь.  Тяжело нам в такой счастливый
день сознавать,  что встречаются еще такие выродки,  как Чернобай.  Не
хотелось  бы  омрачать  наш  светлый день судом над ним.  Но придется.
Чтобы ни одной паршивой овцы в отаре нашей не было...  Вижу - у всех у
нас  одно  решение,  одна  мысль:  смерть  мерзкому псу,  вечный позор
предателю!
     Запорожцы снова в один голос закричали:
     - Смерть!
     - Позор!.. Кончать его!..
     Многие вновь выхватили сабли,  и они засверкали на ярком морозном
солнце.
     Серко повысил голос:
     - Нет,  братья,  так негоже! Правильно, наверно, придумал Шевчик,
вот он что-то шепчет...  Ему мы сегодня обязаны честью и  жизнью,  так
пусть  будет так,  как он скажет...  Выходи сюда,  Шевчик,  герой наш,
скажи товариству, что думаешь!
     Встал дед Шевчик рядом с кошевым.  Маленький, в латаной свитке, с
большой овечьей шапкой на голове.  Лицо как сушеная груша - коричневое
и сморщенное.  В другое время он мог бы показаться смешным,  но сейчас
никто из казаков  такое  и  помыслить  не  мог.  Шевчик  откашлялся  в
ладошку, поднял голову и сказал:
     - Браты,  славные казаки  сечевые,  вот  что  дурная  моя  голова
надумала,  послушайте!..  Никогда  не  бывало  так,  чтобы  прощали мы
предателей.  А такого,  как Чернобай,  не было еще на земле нашей!  Он
продавал басурманам цвет народа нашего - дочерей наших! Он хотел убить
страшной смертью запорожского  рыцаря  славного  Арсена  Звенигору!  А
теперь  еще  имел злой умысел:  вместе с турками и татарами уничтожить
нашу мать - Сечь Запорожскую и всех нас  погубить!..  Так  пусть  и  в
пекло вместе с друзьями своими определяется,  с теми, что лежат нашими
саблями  порубленные  на  снегу!..  Мы  их  будем  в  Днепр  под   лед
спускать... Пусть и он плывет подо льдом с ними до самого моря, а там,
если черная душа его пожелает,  хоть и  до  самого  султана  в  гости!
Привяжем его к какому-нибудь янычару да и пустим в прорубь!..
     - Ай да, Шевчик! Правильно придумал!
     - Вот так дед! Вот это голова!
     Шевчик за всю свою долгую,  но полную невзгод жизнь не  привык  к
всеобщему вниманию, к таким похвалам, и он смутился, шмыгнул в толпу.
     Чернобай зло поблескивал глазами из-под рыжих  бровей.  Руки  его
дрожали, губы закусил до крови. Он порывался что-то сказать, но не мог
разжать судорожно стиснутые зубы и сквозь них вылетало  только  глухое
рычание.  Он  стал  медленно  пятиться назад,  пока спиной не уперся в
стену. Его схватили сильные, твердые руки и потащили на площадь.
     Звенигора показал на замерзший труп Гамида.
     - К этому и вяжите! Они друг друга стоят!
     Чернобай выкатил  налитые  кровью  глаза,  что  есть  силы уперся
ногами в жесткий снег.  Метелица ударом наотмашь сбил  его  на  землю,
прижал коленом к задубевшему телу спахии. Казаки быстро связали живого
с мертвым крепкой  веревкой.  Молодой  запорожец  подскакал  на  коне,
запряженном  в постромки.  Секач ухватил валек,  накинул на крюк петлю
веревки, крикнул:
     - Вйо!
     Конь дернул - с треском оторвал примерзший к земле  труп  Гамида,
поволок  к  воротам  вместе с привязанным к нему предателем.  Чернобай
как-то  высвободил  из-под  веревки  руку,  стал   хвататься   ею   за
шероховатый снег, сдирая до крови кожу, закричал дико:
     - А-а-а!..
     Метелица перекрестился, плюнул:
     - Собаке - собачья смерть!..

x x x

     Прошло три дня.  Всходило холодное зимнее солнце.  После  сечевой
рады,  которая снова избрала кошевым Ивана Серко,  запорожцы долго, за
полночь,  пили, гуляли, веселились вовсю и теперь спали по куреням как
убитые.  В  утренней  тишине громко заскрипели петли крепостных ворот.
Они открывались медленно,  словно нехотя. Из них выехали три всадника:
Звенигора,  Роман  и  Ненко.  Да,  Ненко!..  Он навсегда распрощался с
именем Сафар-бея и ехал начинать новую жизнь. Ненко плохо представлял,
как это будет,  однако твердо знал,  что возврат к старому невозможен,
как невозможно вернуться во вчерашний день.
     Всадники миновали сечевую слободку, что начинала куриться легкими
утренними дымками,  миновали широкую слободскую  площадь,  на  которой
высился  красивый  посольский  дом,  и  по  крутому  берегу Чертомлыка
поскакали в безбрежную белую степь...


ПОСЛЕСЛОВИЕ

     Вот перевернута и последняя страница книги.  Счастливая  развязка
должна,  казалось бы,  снять то огромное напряжение чувств,  с которым
читается от начала до конца весь  роман.  Мужественные  и  благородные
герои  Владимира  Малика,  пройдя через горнило невероятных страданий,
овеянные ратной славой,  сумевшие в самые  трагические  моменты  жизни
сохранить верность долгу, дружбе, слову, возвращаются к мирной жизни.
     И все же мне,  как и вам,  должно быть,  дорогие читатели, как-то
грустно  расставаться  со  ставшими бесконечно близкими сердцу Арсеном
Звенигорой, Романом Воиновым, Мартыном Спыхальским, гайдуцким воеводой
Младеном  и  его  дочерью  Златкой,  турком  Якубом  и  даже  Ненко  -
Сафар-беем,  только в самом конце повествования нашедшим путь возврата
к родной семье, к Болгарии.
     В этом сила художественного таланта Владимира Кирилловича  Малика
(Сыченко),  украинского писателя и поэта (род.  в 1921 году),  впервые
выступившего в печати в 1957 году. Роман "Посол Урус-Шайтана" является
его  самым  крупным  произведением.  На  Украине  он  был издан в двух
книгах:  первая  -  "Посол  Урус-Шайтана"  -  вышла  в  1968  году   в
издательстве  "Молодь",  вторая  -  "Фирман  султана"  -  появилась  в
следующем году в том же издательстве.  Обе  книги  нашли  самый  живой
отклик  в  читательской  среде,  очень  тепло  приняла  их  и критика,
сравнивая - и не без основания - творчество В.  Малика с историческими
романами прославленного Александра Дюма.  Мне,  впрочем,  кажется, что
свойства таланта украинского писателя как автора исторического  романа
ближе  к  писательскому  мастерству Генриха Сенкевича.  Дело,  однако,
разумеется, не в сравнениях.
     Роман Владимира   Малика   действительно   написан   в  блестящем
историко-приключенческом стиле.  События  следуют  друг  за  другом  с
неимоверной быстротой. За трагическими сценами, как правило, наступают
короткие разрядки,  тут  же  сменяющиеся  новыми  картинами  борьбы  и
страданий. Благодаря тому, что рассказ почти не прерывается авторскими
отступлениями,  читатель  все  время  находится  в  напряжении.  Автор
стремится  к тому,  чтобы историческая действительность XVII века была
воспринята читателем не через его,  авторские,  рассуждения,  не через
программные   заявления  государственных  деятелей  и  полководцев,  а
непосредственно через поступки и мысли героев - простых людей, рядовых
участников   исторических  событий.  Историческое  прошлое,  увиденное
глазами этих простых  и  искренних  людей,  пережитое  вместе  с  ними
читателем,  воспринимается  как  настоящая  человеческая правда,  а не
основанная на документах научная схема.
     Это не  значит,  что  художественная  правда  романа противоречит
правде исторической.  Владимир  Малик  хорошо,  по  источникам,  знает
эпоху.   Даже   образ   Арсена   Звенигоры  -  образ  реальный.  Такой
казак-разведчик  (к  сожалению,  имя   его   не   сохранила   история)
действительно  был,  как  была  и  осада  Чигирина  турками и битва на
бужинском поле в 1678 году,  закончившаяся  победой  русско-украинских
войск.
     В данном  случае  речь  ведь  идет   не   только   о   формальном
соответствии  художественной  и  исторической  правды.  Писатель волен
дополнять воспринятую из исторических материалов картину воображением,
вводить  вымышленные,  но  типичные  для  эпохи  персонажи,  описывать
типичные,  хотя и не  зафиксированные  источниками  ситуации.  Главное
достоинство   романа   В.   Малика   как   произведения