Но то
- дело прошлое...  Турки не  оставили  намерения  завладеть  Украиной.
Султан Магомет снова готовит поход. Более грозный, чем в прошлом году!
     Серко внимательно посмотрел на казака.
     - Сведения у тебя надежные?
     - Да.  Мне  удалось   вместе   с   друзьями-болгарами   раздобыть
султанский  фирман.  -  С  этими  словами  Арсен  вытащил из-за пазухи
твердый свиток пергамента и подал его кошевому.
     Серко развернул  желтоватый  лист,  покрытый  узорчатым  турецким
письмом, прижал его ладонями к столу. Долго всматривался в строчки.
     - О чем пишет султан?
     Звенигора прочитал фирман и перевел слово в слово.  Серко  слушал
молча.  На  его  высоком  загорелом  лбу  легла между бровями глубокая
морщина. Наверно, кошевого глубоко потрясло услышанное, но он не хотел
показать это.  Мужественное лицо Серко,  которому так подходили густые
длинные усы,  подковой охватившие чисто  выбритый  крутой  подбородок,
оставалось непроницаемым.
     Некоторое время он  молчал.  Свернув  свиток,  Арсен  смотрел  на
кошевого и старался отгадать его мысли и чувства.
     - Так вот оно как, - наконец тихо промолвил Серко. - Значит, этим
летом  не  менее двухсот тысяч турок и татар будут топтать наши степи,
жечь села и хутора,  разрушать города... А кто может сказать, скольких
наших людей они убьют,  искалечат,  потянут в нечестивую магометанскую
неволю!..  Бедная моя Украина,  чем ты провинилась перед богом, что он
насылает  на  тебя напасть за напастью!  Сколько горя уже ты познала и
сколько еще падет его на твою голову!..  Вот уже ровно сорок  лет,  со
времен гетмана Якова Острянина,  я не выпускаю сабли из рук...  Походы
великого Богдана...  Булава Винницкого полковника...  Кошевой славного
Низового   товариства...   Непрерывные  войны  с  татарами...  Начинаю
чувствовать,  что не те уже силы у  меня.  Слабеет  зрение,  медленнее
бьется сердце... Боже! Ниспошли на меня свою благодать: сохрани в моих
руках силу ровно настолько,  чтобы отвести  от  моей  любимой  отчизны
опасность, а глазам сбереги зоркость, чтобы мог я увидеть, как побежит
Кара-Мустафа с остатками своего войска с земли нашей!  А потом хоть  и
упокой мя, господи!
     Арсен затаил дыхание. Никогда не приходилось ему так близко и так
остро,  как теперь, почувствовать душу этого необыкновенного, могучего
человека.  Давно  уже  возглавляет  Серко  на  Сечи  запорожцев  в  их
смертельной борьбе с турками и татарами.  Десятки больших боев и сотни
мелких стычек,  выигранных им,  принесли ему славу непобедимого воина.
Враги  боялись  даже имени Серко.  Часто показывали казакам спины,  не
вступая в бой,  если узнавали, что перед ними Урус-Шайтан, или Русский
Черт,  как  прозвали  его  татары  и турки...  Земляки же называли его
Ганнибалом и грозой крымчаков-людоловов.  И  правда,  сотни  и  тысячи
пленников  с  Украины,  Московской Руси,  Польши освобождал с казаками
Серко,  перехватывая в  степях  перегруженные  добычей  хищные  конные
отряды  татар;  десятки  улусов,  городков  и  крепостей  в  Крыму,  в
Ногайской  и  Буджацкой  ордах  он  сжег,  разрушил  в   отместку   за
грабительские   набеги  на  Украину;  не  раз  на  легкокрылых  чайках
вырывался  на  просторы  Черного  моря,  громя  галеры,   сандалы,   и
освобождая невольников! Потому-то его имя и наводило на врагов ужас, а
земляками прославлялось и  воспевалось  в  думах-сказаниях  и  песнях.
Запорожцы  безгранично  верили  своему  вожаку  и искренне любили его.
Каждый из них не раздумывая пошел бы за  ним  хоть  к  черту  в  самое
пекло!  (Чайка  -  название  длинного  деревянного  парусного  судна с
командой более 50 человек гребцов и казаков.)
     После паузы,  словно  устыдившись своего душевного порыва,  Серко
досадливо поморщился, грубовато сказал:
     - Тьфу, распустил нюни, старый пустомеля!.. Арсен, сынку, - Серко
вновь обнял казака, - спасибо тебе от всего Коша за известие, которому
и цены нет! Твои старания, твои мучения окупились сторицей прошлый год
и,  верю,  окупятся этим летом...  Мы предполагали возможность  нового
турецкого  нападения,  а  теперь  уверены в этом и сделаем все,  чтобы
Кара-Мустафа сломал себе шею на Чигирине,  как и паша Ибрагим!..  Надо
немедленно   сообщить   об   этом   гетману   Самойловичу   и  воеводе
Ромодановскому.  Я сегодня же  пошлю  гонцов.  А  ты  поедешь  немного
позднее   -  сам  отвезешь  султанский  фирман.  Может,  гетман-скряга
раскошелится и наградит запорожца-горемыку сотней злотых! Да еще, чего
доброго,   сам   царь-батюшка   пришлет  подарок  -  и  сразу  станешь
богатеем... Конечно, не говоря уж о нашем подарке... От Коша...
     - Что ты,  батько!  И так я сколько твоих денег растранжирил!  Ни
одного злотого не привез домой...  - И Звенигора рассказал Серко,  как
спасался с друзьями от Гамида и его аскеров.
     - Что упало,  то пропало, - успокоил его кошевой. - Деньги - вещь
наживная. Были бы только сами живы да здоровы... А в дороге они просто
необходимы, сам знаешь!..
     Он подошел к столу, вынул из ящика бархатный кошелек.
     - Здесь немного,  но хватит,  чтобы десяток запорожцев  не  знали
нужды  в  дороге до Чигирина,  а то и до Батурина...  А теперь слушай.
Сначала заедешь в Чигирин,  покажешь фирман окольничему Ржевскому;  он
знает,  что  надо  делать,  это  опытный  воин...  После прошлогоднего
штурма,  когда Чигирин наполовину  был  разрушен,  он  обновил  стены,
починил городские ворота,  пополнил запасы.  А если узнает, что вскоре
придется снова встречать нежданных гостей,  то подготовится еще лучше!
Из Чигирина мчись в ставку гетмана.  За Днепр. Думаю, там же встретишь
и воеводу Ромодановского...  У них и оставишь фирман -  пусть  отошлют
царю...  Но  должен  сказать тебе,  что ни к первому,  ни ко второму я
особой приязни не чувствую... Гетман спит и видит в своей руке рядом с
гетманской  булавой еще и булаву кошевого.  Однако всем известно,  что
рука та - слабая,  хотя и загребущая,  и булава кошевого ей была бы не
под силу...  А с князем у меня давние счеты.  Когда князь захотел было
по московским порядкам закрепостить наших слобожан,  я с запорожцами и
слобожанами  малость  потрепал  его людей под Белгородом,  и он затаил
зло.  Коварно схватил меня,  заковал в кандалы и  сослал  в  Сибирь...
Рассказываю  тебе об этом для того,  чтобы знал,  как держаться с ними
обоими, чтобы отстаивать нашу Сечь. Пока речь идет о войне с турками и
татарами, гетман и воевода считают запорожцев надежными союзниками, но
как только война затухает, они оба стараются прибрать нас к рукам...
     - Что же мне делать?
     Серко пристально посмотрел на казака.
     - Самойлович будет стараться заставить запорожцев примкнуть к его
войску,  чтобы сообща защищать Чигирин... Необходимо исподволь убедить
князя Ромодановского в неверности суждений гетмана, по-умному доказать
ему,  что мы не можем бросить Сечь на произвол судьбы.  Каждому  ясно,
что Сечь - надежная защита Украины от татар и турок. И пока существует
смертельная угроза с юга,  должна существовать и наша  Сечь-матушка!..
Стало  быть,  здесь мы принесем больше пользы общему делу,  нападая на
тылы турецкого войска и угрожая Крыму, нежели у Чигирина.
     - Понимаю, батько!
     - Ты побывал уже дома? - вдруг спросил кошевой.
     - Всего один день.
     - Мало.  Но сам знаешь,  какое время настает...  Поэтому, повидав
гетмана  и  воеводу  Ромодановского,  возвращайся назад.  Будешь здесь
нужен.  А сейчас - иди!  Выбери себе надежных попутчиков и  ожидай.  Я
приготовлю письма и позову тебя...

2

     С горы,  с  Субботинской  дороги,  Звенигора с товарищами увидели
Чигирин и придержали коней.
     Слева, на отвесной скале, возвышается мрачный старинный замок. Он
вознесся так высоко,  что кажется,  плывет в бездонном синем небе, как
исполинский  корабль.  Сходство  с кораблем ему придавала и остроносая
форма,  и целый ряд пушек,  что выглядывали черными жерлами  из  узких
бойниц.
     Справа, под Чигиринской горой, которая звалась в народе Каменной,
раскинулся  город,  обнесенный земляным валом с сосновым частоколом на
нем.  Вместо многих домов руины или пепелища.  Это следы  прошлогодней
турецкой осады.
     Вдали, за городом,  изгибаясь крутым  коленом  из-за  Чигиринской
горы,  узкой лентой вьется по зеленому лугу Тясмин.  За речкой темнеет
густая чигиринская дубрава.
     Однако казакам  некогда  было любоваться прекрасным видом,  и они
погнали уставших коней к Крымским воротам.
     Двор коменданта был запружен военным людом.
     Казаки спешились,  привязали коней  к  коновязи.  Метелица  пошел
раздобыть  сена,  Секач  и  Товкач  ринулись  на  поиски съестного,  а
Звенигора со Спыхальским,  Гривой и  Романом  Воиновым  направились  к
большому  каменному  дому  коменданта.  Арсен  решил,  что  было бы не
по-товарищески   самому   вручать   высоким   военачальникам    сообща
привезенный из Турции фирман. Потому и пошли все вместе.
     Молодой, бравый стрелецкий старшина, которому Звенигора рассказал
о цели их приезда, на минуту задумался.
     - Коменданта,  окольничего Ржевского,  нет  сейчас  в  городе,  -
произнес  он наконец,  не зная,  как быть.  - Разве что провести вас к
генералу?
     Звенигора рассудил,   что  у  него  нет  оснований  отказываться.
Наконец они привезли такое известие,  которое нужно широко  разгласить
среди войска и народа. Потому и решил:
     - Давай к генералу!
     Старшина ввел  их  в  большой  пустой  зал.  Только у одной стены
стояла длинная широкая скамья,  на которой сидело  несколько  дежурных
стрельцов  с протазанами.  Двое дверей вело в соседние комнаты.  Из-за
одной из них доносился шум голосов.  Старшина одернул на себе кафтан и
скрылся за этой дверью.
     - Султанский фирман?  О ля-ля!  Шудесно!  Подавайт  его  сюда!  -
долетел сквозь неплотно прикрытые двери резкий голос. - Или подождать!
Я  сам  выходиль...  Господа  офицеры,  гераус!  Запорошци   привозиль
султанский  фирман...  Я  хочу  видаль  его  сей секунд!..  Ком,  ком!
(Выходите! (нем.) Идите! (нем.))
     В зал ввалилась гурьба войсковых старшин. Впереди шел розовощекий
генерал.  Его ярко-голубые глаза с интересом  скользнули  по  казакам,
вытянувшимся перед ним.
     Увидев генерала,  Роман Воинов вздрогнул и хотел было сделать шаг
назад,  но  в  зале  наступила  тишина,  все  замерли,  и он не посмел
нарушить строй.
     - Генерал Трауернихт! - объявил кто-то из старшин.
     Звенигора шагнул вперед.  Поклонился, опуская правую руку чуть ли
не до пола.
     - Ти привозиль фирман?  -  спросил  Трауернихт,  с  удовольствием
оглядывая стройную, туго сбитую фигуру казака.
     - Да,  пан генерал. Я с товарищами раздобыл его в Турции. Кошевой
Серко приказал отвезти его к гетману и господину воеводе,  а по дороге
показать коменданту Чигирина, чтобы он спешно готовил крепость к новой
осаде.
     - О-о,  ви слухаль?  Что говорит этот  косак!..  Это  есть  снова
война! - выкрикнул генерал.
     - Да,  пан генерал,  - подтвердил  Звенигора,  вынимая  фирман  и
подавая его генералу.
     Тот развернул, повертел перед глазами.
     - Швайнерай, это же написаль по-турецки? (Свинство (нем.))
     - Да, пан генерал. Дозвольте, я прочту и переведу.
     Звенигора уже  знал  наизусть  весь текст и быстро пересказал его
содержание.  Трауернихт не сводил с него  глаз.  Видно  было,  что  он
поражен  не  только  важным  известием,  но  и  тем,  что обыкновенный
запорожец так свободно переводит с турецкого.
     - Господа,  чрезвычайно  интересант!  -  выкрикнул генерал.  - Ми
ждаль война,  но все-таки сомневались...  И  вот  запорошци  привозиль
такой важный новость...  Колоссаль!  Колоссаль! - и похлопал Звенигору
по плечу.  - Данке,  майн либер!  Я  всегда  восхищаль  от  запорошски
косак...  Ошень  карош  зольдат,  майне гершафтен!..  От дизер новость
князь  Ромодановский  ошень  довольный  быть...  Я  тоже  довольный...
Молодшина,  косаки...  - И посмотрел на товарищей Арсена: - А это твои
камераден?  (Благодарю,  дорогой!  (нем.) Господа!  (нем.) Этой (нем.)
Товарищи (нем.))
     Он подошел к Спыхальскому.  Тот выпятил грудь,  вытянулся.  Немец
покровительственно похлопал по плечу и его.
     - О,  богатир!  Геркулес!..  А этот...  Ба!  Ба!  - Генерал вдруг
поперхнулся,  вытаращил глаза,  а лицо его стало наливаться кровью.  -
Доннерветтер! Так это же есть холоп Ромка Воиноф! Ройбер! Грабитель! -
Он задохнулся,  посинев от злости,  нахлынувшей на него.  - Зольдатен!
Взяти этот ферфлюхтер хунд!  Он  никакой  косак  есть!  Это  есть  моя
крепостной  из село Плоский,  под Тула...  Бунтовщик,  поджигальшик!..
Сжигаль мой имение...  Ошень карош имение...  И бежаль,  ферфлюхтер!..
Н-на!  Теперь,  видишь,  он сталь запорошский косак!..  Герой!.. А где
быль?  У Стенька Разин?..  Голюбшик,  твой место  на  конюшня!  Там  я
покажу,  как  палить  мой дом!..  Зольдатен,  схватить его,  забийть в
кандали!  В тюрьма!  - Трауернихт брызгал слюной,  размахивал  руками,
топал  ногами.  (Гром  и  молния!  (нем.) Разбойник!  (нем.) Проклятая
собака! (нем.))
     Стрельцы схватили  Романа,  вырвали  у  него  саблю,  которую  он
пытался вытащить из ножен, поволокли к выходу.
     - Прощай,  брат Арсен!  Прощайте,  друзья! - крикнул, упираясь. -
Вот какую волю нашел я на родине! Проклятье!..
     Арсен кинулся к стрельцам:
     - Стойте!  Что вы делаете?  - Затем от них к генералу: - Мы с ним
привезли из Турции такое важное известие,  а его в тюрьму?!  Это такая
награда?
     - Зашем косак так кричит? Или он думает, што тут есть Запорошский
Сечь? - произнес с издевкой Трауернихт.
     Звенигора дрожал от негодования.  Нет, не такой встречи он ждал в
Чигирине.  Рука невольно потянулась к сабле.  Но его сразу же оттеснил
плечом Спыхальский, а Грива сильно сжал локоть.
     Пан Мартын стал перед генералом, встопорщил на него усы. Лицо его
побледнело, а глаза готовы были выскочить из орбит. Голос дрожал.
     - Пся  крев!  Пан  генерал,  не  подобает  творить  такое  наглое
злодейство с нашим другом, которое с ним только что учинили! Даже если
и правда,  что Роман пустил красного петуха на усадьбу пана, все равно
не  можно  хватать   его,   как   какого-то   последнего   разбойника,
бездельника, бо пан Роман с лихвою возместил это, оказав важную услугу
отчизне! И к тому же он уже не холоп, проше пана, а запорожский казак!
А это, мосьпане, уже другое дело!
     Трауернихт пытался что-то сказать,  но Спыхальский так разошелся,
что  ничего  не  замечал и продолжал говорить,  неистово поводя вокруг
выпуклыми глазами.
     - Я только что понял,  что значит быть холопом!  Представляю, как
пан обращался со  своими  крепостными,  если  такой  добрый  и  чуткий
человек,  как пан Роман, поднял руку на ваше имение! Видно, ему жилось
хуже,  чем панской скотине... Однако ж, панство, холоп - тоже человек,
холера ясна!..  У него та же плоть и кровь, что и у нас, шляхтичей. Он
точно так же радуется,  печалится, любит и ненавидит... Так кто же дал
нам право издеваться над ним?  Природа?  Или пан Езус? Га? Спрашиваю я
вас!..
     - Холоп   -   это  есть  холоп,  майн  либер!  -  вытаращился  на
Спыхальского Трауернихт.  - А если ви есть шляхтич,  как заявляйт,  то
мне  странно слухайт от вас подобный слов!..  Нихт вар,  господа?  (Не
правда ли? Не так ли? (нем.))
     - Так, так, господин генерал!.. - послышались голоса.
     - Ви  все  слухаль?..  На  этом  с  холопом  кончайт!..  Шпасибо,
косакен,   за   фирман,   за   ошень   важный  весть...  Думаю,  князь
Ромодановский даст за него шудесный презент.
     - Нам   не   нужен  никакой  презент!  -  снова  вырвался  вперед
Звенигора.  -  Освободи,  пан  генерал,  нашего  товарища!  Иначе   мы
освободим его силой! - И он яростно стукнул рукояткой сабли о ножны.
     - Вас? Что это означайт, менш? Угроза?.. Эй, зольдатен, витолкайт
этот наглый косак на двор! (Что? (нем.) Человек (нем.).)
     От гнева и обиды кровь бросилась Арсену  в  голову.  Он  рванулся
вперед вне себя.  Трауернихт вскрикнул испуганно и попятился назад. Но
в этот миг между ним и запорожцем выросла долговязая фигура  какого-то
сурового на вид рыжего генерала, который поднял перед Звенигорой руку.
     - Стоп!  - крикнул  он  громовым  голосом.  -  В  его  речи  тоже
чувствовался  чужеземный  акцент.  -  Господа,  ваш спор зашел слишком
далеко! Прошу прекратить его! Успокойтесь! Господину запорожцу следует
быть  осмотрительным  в  выборе слов,  не перед татарами или янычарами
стоит...  А вам, генерал, должно быть стыдно за то, что позволили себе
арестовать  одного  из  запорожских  гонцов.  А то,  что он восемь или
девять лет назад был крепостным и  совершил  преступление,  не  меняет
дела. Не такое сейчас время, чтобы сводить счеты!
     - Генерал Гордон!  - взвизгнул Трауернихт.  -  Не  забивайт,  что
здесь нижний чины!  Я не потерплю оскорблений! Прошу не указывает мне,
как мне обращайт со свой крепостными!
     - В своем имении вы свободны обращаться с ними так, как позволяет
ваша совесть.  Но здесь,  в войске,  нет крепостных.  - Генерал Гордон
говорил  с  акцентом,  но  довольно  правильно.  -  Совершенную ошибку
необходимо исправить, чтобы не причинить вреда обороне Чигирина.
     - Генерал, ви преувеличивайт!
     - Нисколько!  Думаю, будет разумно заверить запорожцев в том, что
с  их  товарищем ничего плохого не случится.  Его судьбу должен решить
главнокомандующий князь Ромодановский...  А до  того  времени  за  его
безопасность  ручаюсь  я!  От  вашего  имени,  генерал,  я  даю  слово
запорожцам, что вы не совершите над их товарищем насилья.
     Трауернихт ничего не ответил. Молча исчез за дверью.
     Генерал Гордон обратился  к  Звенигоре.  Его  маленькие  пытливые
глаза  смотрели  на казака доброжелательно,  но вместе с тем и твердо.
Видно было, что этот человек привык приказывать и добиваться своего.
     - Мой добрый совет, молодой человек: если хотите вызволить друга,
немедля мчитесь к князю или к  гетману.  Только  они  могут  заставить
генерала  выпустить  его  из тюрьмы...  А за султанский фирман великое
спасибо от всего гарнизона Чигирина! Счастливого пути!
     Звенигора молча  поклонился и направился к выходу,  Спыхальский и
Грива поспешили за ним.
     Шли быстро,  возбужденные, со сжатыми кулаками. Звенигора и Грива
молчали.  А Спыхальский извергал проклятья и ругань.  Наконец это  ему
надоело, и он замолчал.
     Метелица еще издали заметил,  что нет Романа, а его друзья чем-то
взволнованы.
     - Что случилось?
     Арсен коротко  рассказал  о  беде,  которая  стряслась с Романом.
Корил себя за то,  что потянул товарищей за собою.  Если бы сам  отнес
этот фирман,  все было бы хорошо. А теперь получай! Роман в темнице, и
его ожидают плети, а то и виселица...
     Вспыльчивый Секач выхватил из ножен саблю.
     - Братья,  чего же мы ждем?  Нас бьют,  а мы только  придурковато
ухмыляемся?  Бежим  скорее!  Саблями  пробьем  себе  дорогу и вызволим
товарища!  Позор нам будет на все Запорожье,  когда там узнают, что мы
ничего не сделали для освобождения Романа!
     - Постой,  постой!  - охладил его пыл Метелица и наморщил лоб.  -
Ишь  какой быстрый!..  Кроме сабли,  еще и разума трошки иметь надо!..
Погляди,  сколько тут вояк. Не успеем оружие вынуть, как нас скрутят в
бараний рог.  Чего тогда добьемся?.. Да и подумай, кого рубить будем -
стрельцов да сердюков.  Своих людей,  а не янычар...  Нет,  так мы  не
вызволим Романа.  Надо придумать что-нибудь такое...  - И старый казак
покрутил перед носом Секача растопыренной пятерней. (Сердюк (истор.) -
воин пешего казачьего полка, состоящий на жалованье.)
     - Батько  правду  говорит,  -  протяжно  произнес  немногословный
Товкач.
     - Что же тут придумаешь? - горячился Секач.
     Взоры всех обратились к Звенигоре.
     - Есть  несколько путей,  - как бы в раздумье заговорил Арсен.  -
Можно сейчас напасть на стражу и попытаться