есь - посмотреть ее - и увезти? Наш высокородный
друг (Вы меня понимаете) мог бы оказать нам неоценимую  помощь  одним  своим
словом, и ежели Вы заручитесь  для  меня  поддержкой  Гонт-Хауса,  я  обещаю
сделать для Вас все, что в  моих  силах,  ибо  большей  услуги  мне  оказать
невозможно. Прошу Вас, сделайте это для меня, я же всегда говорил, что у Вас
доброе сердце а взамен требуйте чего угодно от преданного Вам
 _А. Пенденниса"_.
 - Все  ясно,  -  сказал  мистер  Уэнхем,  дочитавши  письмо.  -  Старик
Пенденнис влюбился.
 - И, видимо, желает видеть свою пассию в Лондоне, - подхватил Уэг.
 - Посмотрел бы я, как Пенденнис стоит на коленях, с его-то ревматизмом,
- сказал мистер Уэнхем.
 - Или дарит возлюбленной прядь "своих" волос, - добавил Уэг.
 - Вздор, - сказал Стайн. - У него есть  в  деревне  родня.  Он  поминал
какого-то племянника, даже прочил его в парламент. Ручаюсь, что в племяннике
и дело. Юноша запутался. Я по себе  знаю...  когда  был  в  Итоне,  в  пятом
классе... дочка огородника... клялся, что женюсь. Как я ее  любил...  Бедная
Полли! - Тут он умолк, и, может быть, на мгновение  перед  маркизом  Стайном
воскресло прошлое и мальчик Джордж Гонт, еще  не  безвозвратно  погибший.  -
Однако, судя по тому, что пишет Пенденнис,  этой  женщиной  стоит  заняться.
Давайте-ка спросим Долфина, знает он такую или нет.
 При этих словах Уэнхем опрометью выбежал из  ложи,  миновал  служителя,
охранявшего проход к сцене и почтительно его приветствовавшего, и, будучи  в
театре своим человеком, без труда нашел антрепренера, который в эту  минуту,
как впрочем, и во многие другие, был занят тем, что ругательски ругал  девиц
из кордебалета за нерадивость.
 Едва он завидел мистера Уэнхема, как брань  замерла  на  его  устах,  а
сжатая в  кулак  рука,  чуть  не  касавшаяся  лица  одной  из  провинившихся
танцовщиц, протянулась вперед в сердечном приветствии.
 - Мистер Уэнхем, мое почтенье! Как здоровье его светлости? Выглядит  он
нынче превосходно. - Все это мистер Долфин произнес с такой  улыбкой,  точно
он в жизни своей ни на кого не  сердился  и,  конечно  же,  он  с  радостью
последовал за гонцом лорда Стайна, дабы лично  засвидетельствовать  почтение
этому вельможе.
 Следствием их беседы и была поездка в Чаттерис,  откуда  мистер  Долфин
прислал его светлости письмо: он-де имеет честь сообщить маркизу Стайну, что
видел ту леди, о которой говорил милорд, поражен как внешностью  ее,  так  и
талантом и заключил  с  ней  ангажемент,  так  что  в  скором  времени  мисс
Фодерингэй будет  иметь  честь  играть  перед  лондонской  публикой  п  его,
Долфина, просвещенным покровителем.
 Объявление о новом ангажементе мисс Фодерингэй Пен прочитал в той самой
газете, в которой он так часто воспевал ее чары. Редактор не  поскупился  на
хвалы ее красоте и таланту и пророчил ей громкий  успех  в  столице.  Бннгли
стал писать на афишах "Прощальный спектакль мисс Фодерингэй". Бедный  Пен  и
сэр Дерби Дубе проводили в театре все вечера: сэр  Дерби  из  ложи  у  сцены
бросал букеты и ловил взгляды Пен один  занимал  остальные  ложи,  бледный,
исхудавший,  донельзя  несчастный.  Никого  не   волновало,   уезжает   мисс
Фодерингэй или остается, - никого, кроме них двоих, да, пожалуй, еще  одного
человека - оркестранта мистера Бауза.
 Этот последний появился однажды в ложе, где тосковал Пен, протянул  ему
руку и предложил пройтись. По озаренной луною улице спустились они к реке, а
потом долго сидели на мосту и говорили о ней.
 - Не диво, что мы сидим рядом,  -  сказал  Бауз,  -  мы  с  вами  давно
товарищи по несчастью. Не вас одного эта женщина лишила разума. А у меня нет
и ваших оправданий: я старше, и я лучше ее знаю. Она бесчувственна, как  вот
этот камень, на котором лежит ваша рука и камень ли упадет в воду и  пойдет
на дно, или вы, или я - ей хоть бы что.  Впрочем,  нет  -  обо  мне  она  бы
пожалела, потому что я должен ее обучать: без меня  ей  не  справиться,  она
меня и в Лондон вытребует, А если б не это... У ней нет ни сердца,  ни  ума,
ни чувств,  ни  соображения,  ни  горя,  ни  забот.  Я  хотел  добавить  "ни
радостей", но это неверно: она любит вкусно поесть, и ей приятно,  когда  ею
восхищаются.
 - А вы восхищаетесь? - спросил Пен, невольно забыв о себе,  -  так  его
заинтересовал этот хилый, невзрачный, хромой человек.
 - Привычка! Все равно что нюхать табак или  выпивать  по  маленькой,  -
отвечал тот. - Я уже пять лет как ее принимаю и не могу  без  нее  обойтись.
Своим успехом она обязана мне. Если она не пошлет за мной, я сам  поеду.  Но
она пошлет. Я ей нужен. Когда-нибудь она выйдет замуж и бросит меня, как я -
вот этот окурок.
 Красный кончик сигары коснулся воды и погас а Пен,  возвращаясь  в  ту
ночь домой, впервые за долгое время думал не о себе.

 ^TГлава XV^U
 Счастливая деревня

 Майор Пенденнис принял решение: не отводить гарнизон из  Фэрокса,  пока
неприятель не отступит на безопасную дистанцию. Он как будто и не следил  за
племянником и ни в чем не стеснял  его,  однако  постоянно  держал  его  под
наблюдением либо своим, либо своих лазутчиков. И все, что  делал  юный  Пен,
становилось известно бдительному опекуну.
 Среди читателей этого, да и всякого другого  романа  едва  ли  найдется
человек, не испытавший когда-нибудь неудачи в любви - либо  волею  судьбы  и
обстоятельств, либо из-за женского непостоянства, либо но собственной  вине.
Так пусть каждый вспомнит, что он пережил в то время, и этой памятью измерит
страдания мистера  Пена.  Ах,  эти  томительные  ночи,  эта  снедающая  душу
лихорадка! Эти безумные порывы, разбивающиеся о  несокрушимый  гранит  помех
или равнодушия! Если бы можно  было  нынче  ночью  сосчитать  стоны,  мысли,
проклятия  несчастливых  любовников,  какой  длинный  получился  бы  список!
Интересно, какая часть мужского населения столицы будет завтра, в три-четыре
часа утра метаться без сна, прислушиваясь к печальному бою часов и ворочаясь
с боку на бок в бреду, в тревоге, в  смертельной  тоске?  Что  за  мука!  Я,
правда, не слышал, чтобы кто-нибудь умер  от  любви,  но  я  знал  человека,
который весил раньше одиннадцать пудов, а потерпев любовное фиаско  -  всего
восемь  пудов  и  двадцать  пять  фунтов  другими  словами,  погибла  почти
четвертая его часть, а это немало. Впоследствии  он  восполнил  эту  потерю,
даже с лихвой: должно быть, новая привязанность уютно обволокла его сердце и
ребра, - и юный Пен тоже утешится, как и все мы, грешные. А говорим  мы  это
для того, чтобы женщины не вздумали оплакивать его раньше времени или  очень
уж описаться за его жизнь. Миссис Пенденнис - та сильно за  него  опасалась,
но каких только страхов не порождает материнская любовь!
 - Поверьте, дорогая, - любезно уговаривал ее майор Пенденнис, - мальчик
поправится. Дайте мне только удалить ее из здешних мест,  и  мы  увезем  его
куда-нибудь, развлечем. А пока  не  терзайтесь  выше  меры.  Теряя  женщину,
мужчина страдает столько же от  любви,  сколько  от  уязвленного  самолюбия.
Конечно, когда женщина тебя бросает, это не сладко, но подумайте  только,  с
какой легкостью мы сами их бросаем!
 Вдова не  знала,  что  отвечать.  Из  своего  скромного  опыта  она  не
почерпнула никаких суждений на этот счет. Разговоры об этом предмете были ей
неприятны: сердечное злоключение собственной юности она выдержала  стойко  и
излечилась чужие страсти, пожалуй, даже вызывали  у  ней  досаду,  если  не
считать, разумеется, Пена, чьи страдания она ощущала как свои  и,  вероятно,
переживала его хвори и горести куда  тяжелее,  нежели  он  сам.  Теперь  она
приглядывалась к сыну молча, с затаенным ревнивым сочувствием, хотя он,  как
уже было сказано, не делился с ней своим горем.
 Нужно отдать должное майору: он проявил похвальное  долготерпение  и  в
полной мере доказал свои родственные чувства. Для человека, вхожего чуть  ли
не во все лондонские гостиные и привыкшего за один вечер появляться на  трех
приемах, жизнь в Фэроксе была неимоверно скучна. Изредка -  обед  у  пастора
или  у  кого-нибудь  из  соседей-помещиков  унылая  партия  в  триктрак   с
невесткой, всячески старавшейся его развлечь, - вот  к  чему  сводились  его
утехи. Он с жадностью накидывался на почту, вечернюю  газету  прочитывал  от
слова  до  слова.  Кроме  того,  он  прилежно  лечился,  считая,  что  после
лондонских пиршеств тихая жизнь пойдет ему на пользу. По утрам и к обеду  он
тщательно одевался и регулярно совершал моцион на террасе перед домом.  Так,
с помощью своей трости, туалетных принадлежностей, аптечки,  шашек  и  газет
сей мудрый и суетный человек спасался  от  скуки  если  он  и  не  трудился
день-деньской, как те пчелки, что летали в саду миссис Пенденнис, то хотя бы
коротал день за днем, по мере сил стараясь скрасить свое заточение.
 Пен вечерами тоже садился иногда за триктрак, а не то слушал, как  мать
играет на фортепьяно простенькие пьесы, но он по-прежнему  был  беспокоен  и
удручен известно даже, что он порою вставал на  рассвете  и  отправлялся  в
Клеверинг-Парк, к темному пруду среди шепчущего камыша и  зеленой  ольхи,  в
котором при дедушке последнего баронета утопилась скотница,  -  ее  призрак,
как говорят, доныне посещает эти места. Пен,  однако,  не  утопился  в  этом
пруду, хотя мать, возможно, и подозревала его в таком намерении. Он удил там
рыбу и думал, думал, между тем как поплавок чуть  подрагивал  от  набегавшей
ряби. Удачная ловля не оставляла его равнодушным, и он, случалось,  приносил
домой  карпов,  линей  или  угря,  а  майор  собственноручно  жарил  их   на
французский манер.
 У этого пруда, под раскидистым  деревом,  Пен  сочинил  немало  стихов,
подходящих к  его  душевному  состоянию  (перечитывая  их  впоследствии,  он
краснел и недоумевал, как он мог выдумать такую чушь).  А  что  касается  до
дерева, то настал день, когда  в  то  самое  дупло,  где  хранилась  у  него
жестянка с червями и прочая рыболовная снасть, он... но  не  будем  забегать
вперед. Достаточно сказать, что он писал  стихи  и  находил  в  том  великое
облегчение.  Когда  муки  любви  достигают  этой  точки,  они   могут   быть
громогласны, но большой опасности уже не таят. Когда мужчина ломает  голову,
подыскивая к слову "слезы" иную рифму, чем  "розы"  или  "грезы",  он  и  не
воображает, как недолго ему осталось страдать. Так было и с Пеном.  Но  пока
его  по-прежнему  бросало  в  жар  и  в  холод,   и   долгие   дни   угрюмой
раздражительности, тупого уныния и покорности  судьбе  сменялись  приступами
неистовой ярости, когда он, оседлав Ребекку, носился по округе или мчался  в
Чаттерис, размахивая  руками,  как  помешанный,  и,  к  удивлению  встречных
возчиков и сторожей у заставы, выкрикивая имя коварной изменницы.
 В эту пору частым и желанным гостем в Фэроксе стал  мистер  Фокер,  чья
живость и чудачества всегда веселили майора и Пена, а вдову и маленькую Лору
повергали в изумление. Его  коляска  цугом  вызвала  переполох  на  рыночной
площади Клеверинга, где он опрокинул лоток с товаром, стегнул пуделя  миссис
Падбус по  выбритой  части  спины  и  выпил  в  "Гербе  Клеверингов"  стакан
клубничной настойки. Все видные обитатели городка узнали, кто  он  такой,  и
стали разыскивать его в "Книге пэров". Он был так молод,  а  справочники  их
так стары, что его там не оказалось, а матушка его,  женщина  уже  в  летах,
значилась среди потомства графа Рошервилля еще как леди Агнес Милтон. Но имя
его, и состояние,  и  родословная  все  же  очень  скоро  стали  известны  в
Клеверинге, где, можете в том не сомневаться, обсуждался на все лады и роман
бедного Пена с актрисой из Чаттериса.

 Старинный  городок  Клеверинг-сент-Мэри,  если  посмотреть  на  него  с
лондонской дороги в том месте,  где  она  проходит  мимо  ворот  Фэрокса,  и
окинуть взглядом быструю искристую Говорку, выбегающую из городка и вьющуюся
вдоль лесов Клеверинг-Парка, и древнюю колокольню и острые крыши  домов  над
зеленью деревьев и старыми стенами, позади которых тонут в  солнечной  дымке
холмы, что тянутся от Клеверинга на запад, к морю, - городок  этот  выглядит
таким веселым, уютным, что, должно быть, не один путешественник  всей  душой
потянулся к нему с крыши  дилижанса  и  подумал,  что  вот  в  таком  тихом,
приветливом уголке ему хотелось бы на закате  дней  отдохнуть  от  жизненных
бурь. Том Смит, кучер дилижанса "Поспешающий", указывал, бывало,  кнутом  на
прибрежное дерево, от которого открывался особенно красивый вид на церковь и
город, и сообщал пассажиру, оказавшемуся рядом с ним на козлах, что "вон под
тем деревом всегда сидят художники, когда срисовывают церковь. В  прежние-то
дни, сэр, это был монастырь...". И в самом деле, вид настолько хорош, что  я
очень советую мистеру Стэнфилду  или  мистеру  Робертсу  наведаться  сюда  в
следующую свою поездку.
 Подобно Константинополю, когда смотришь  на  него  с  Босфора  подобно
миссис Ружмон в театральной ложе,  когда  любуешься  ею  из  ложи  напротив
подобно многому, к чему мы стремимся и чем начинаем восхищаться  задолго  до
того, как достигнем цели, - Клеверинг издали лучше, нежели вблизи.  Городок,
на расстоянии полумили казавшийся таким веселым, уныл и скучен.  На  улицах,
кроме как в базарные дни, не  встретишь  ни  души.  Стук  деревянных  подошв
отдается на целый околоток, и в полной тишине можно услышать, как скрипит на
столбе ржавая вывеска перед "Гербом Клеверингов".  В  собрании  не  было  ни
одного бала  с  тех  пор,  как  клеверингские  волонтеры  чествовали  своего
полковника, старого сэра Фрэнсиса  Клеверинга  конюшни,  некогда  вмещавшие
большую часть лошадей этого блестящего, но канувшего в вечность полка, стоят
теперь  пустые  и  заброшенные:  лишь  по  четвергам  здесь  останавливаются
фермеры, и задранные кверху оглобли их телег и  двуколок  создают  видимость
оживления да мировые судьи собираются на свои заседания в бывшей  карточной
комнате полкового клуба.
 На южной стороне рыночной  площади  стоит  старая  церковь  с  высокими
седыми башнями, и солнце озаряет ее замысловатую каменную  резьбу,  зажигает
золотом окна и флюгера  и  резко  прочерчивает  тени  огромных  контрфорсов.
Изображение покровительницы монастыря было выломано из портала  много  веков
тому назад статуи  святых,  что  в  эту  пору  разрушений  во  славу  божию
оказались доступны камням и молотам, стоят обезглавленные, искалеченные  до
других добраться не удалось, но их имена и история известны  только  доктору
Портмену, ибо помощник его - плохой знаток старины, а мистер Симкоу  (супруг
достопочтенной миссис Симкоу), строитель и священник новой церкви  в  нижней
части города, не видит в них ничего, кроме мерзости запустения.
 Дом священника при старой церкви - крепкий, широкоплечий,  кирпичный  -
построен еще при Анне. Через одну калитку можно выйти прямо к церкви,  через
другую  -  на  рыночную  площадь,  у  начала  Тиссовой  улицы,  на   которой
расположены также классическая школа (директор  -  его  преподобие  Уопшот),
Тиссовый домик (мисс Флатер),  скотобойня,  старинный  сарай  или  пивоварня
времен  монастыря  и  пансион  для  молодых  девиц,   руководимый   сестрами
Финьюкейн. Обеим школам были отведены в церкви скамьи  на  хорах,  справа  и
слева от органа, но когда часть  прихожан  отхлынула  в  новую,  еретическую
церковь и в старой стало пустовато, пастор Портмен уговорил сестер Финьюкейн
рассаживать своих воспитанниц внизу, где их шляпки приятно  оживляли  темные
ряды скамей.  За  барьером,  отделяющим  места  семейства  Клеверингов,  нет
никого, только статуи почивших баронетов и их супруг: сэр Пойнте  Клеверинг,
рыцарь и баронет, в квадратной бороде, и жена  его  в  высочайшем  кружевном
воротнике стоят на коленях друг против друга очень толстая дама горельефом,
леди Ребекка Клеверинг,  возносится  на  небо  с  помощью  двух  ангелочков,
которым, как видно, приходится нелегко, - и так далее. Как  крепко,  на  всю
жизнь запомнились Пену эти скульптуры, как часто он разглядывал их в юности,
пока пастор Портмен бубнил с кафедры проповедь, а за налоем  склонялась  над
огромным молитвенником смиренная голова Сморка с кудрей на лбу!
 Фэрокс был верен  старой  церкви  слуги  Пенденнисов  имели  там  свою
скамью, так же как и прислуга пастора, Уопшота и пансиона сестер Финьюкейн -
три горничные и миловидный молодой человек в ливрее. Столь же преданным было
многочисленное семейство Уопшотов. Исправно посещали церковь  и  Гландерс  с
детьми, и один из аптекарей. Миссис Пайбус ходила по очереди то в монастырь,
то в нижний город в монастырь же, разумеется, водили детский приют. Питомцы
Уопшота весело шумели, шаркали ногами, входя в церковь и поднимаясь на хоры,
и громко сморкались во время богослужения.  Словом,  паства  собиралась,  по
нашим временам, вполне порядочная. В старой церкви была великолепная завеса,
множество гербов и надгробий. Пастор, горячо к ней  привязанный,  тратил  на
украшение  ее  изрядную  часть  своего  дохода  он  пожертвовал  ей  в  дар
чудеснейший витраж, купленный в Нидерландах,  и  орган,  по  размеру  своему
годный для собора.
 Однако, несмотря на орган и витраж, а очень возможно, что как раз из-за
этого витража, вывезенного из  католического  храма  и  сплошь  заполненного
изображениями  всяческого  идолопоклонства,  новая  церковь   в   Клеверинге
процветала  просто  до  неприличия,  и  многие  прихожане  доктора  Портмена
перекинулись к мистеру Симкоу и его достопочтенной  супруге.  Их  стараниями
зачахла и сектантская молельня,  в  которую  до  приезда  Симкоу  набивалось
столько народу,  что  спины  молящихся  выпирала  из  ее  стрельчатых  окон.
Брошюрки мистера Симкоу залетали в жилища всех бедняков доктора  Портмена  и
поглощались  с  не  меньшей  жадностью,  чем  суп  миссис  Портмен,  а  они,
неблагодарные, еще ворчали, что он невкусный. Среди мастеровых на  ленточной
фабрике, построенной на берегу Говорки (вокруг этой фабрики и  вырос  нижний
город), старая церковь и вовсе не пользовалась влиянием.  Тихая  мисс  Майра
была бессильна против напористой миссис Симкоу и ее  адъютанток.  Да,  тяжко
было бедной миссис Портмен все это терпеть: видеть,  как  постепенно  редеет
паства ее мужа чувствовать, что тебя оттеснила жена какого-то  евангелиста,
бывшая к тому же дочерью ирландского пэра знать, что  в  Клеверинге,  в  их
родном Клеверинге, на который  ее  супруг  тратит  много  больше  того,  что
получает за свои труды, есть люди, публично поносящие  его,  потому  что  он
любит поиграть в вист, и обзывающие его язычником, потому что  он  бывает  в
театре. Она слезно молила его отказаться от театра и от виста  -  тем  более
что и партию составить было нелегко, очень уж дурная  слава  утвердилась  за
этой игрой, - но пастор заявил, что будет поступать так, как сочтет нужным и
как поступал добрый король  Георг  III  (при  котором  он  когда-то  состоял
капелланом) а что до виста, так он  и  не  подумает  его  бросать  в  угоду
каким-то глупцам, и чем убояться их презренных гонений, лучше будет до конца
своих дней играть без четвертого партнера - с женой и дочерью.
 Из двух владельцев фабрики (из-за которой в Говорке перевелась форель и
в городе пошли все беды) старший компаньон мистер Ролт с семейством ходил  в
молельню, а младший, мистер Баркер, в новую церковь. Короче говоря,  в  этом
крошечном городке распрей было куда больше, чем между соседями на лондонской
улице и в библиотеке (как уже говорилось, она была  основана  благоразумным
миротворцем Пенденнисом и должна бы остаться нейтральной почвой) происходили
такие перепалки, что в читальную комнату редко кто  и  заглядывал,  если  не
считать Сморка, который, хотя и дружил понемножку с партией Симкоу,  все  же
сохранил вкус к журналам и легкой светской литературе да старика Гландерса,
которого белая голова и  седеющие  усы  часто  виднелись  в  окне  да  еще,
разумеется,  маленькой  миссис  Пайбус,  которая  обозревала   осе   пись