винулись на него как черная  туча,  и  перед
дверью его, к ужасу и конфузу преподавателей,  собирались  толпы,  способные
устрашить и более отважное сердце. С одними он  спорил,  другим  грубил  (по
совету мистера Блаундела, который был великий мастер в этом искусстве,  хотя
ни в каком ином не отличился), третьих умасливал. А  еще  рассказывают,  что
когда к нему явилась  маленькая  Мэри  Фродшем,  дочь  скромного  рамочника,
который, по заказу Пена, изготовил множество отличных рам для его прекрасных
гравюр, и, всхлипывая, рассказала, что отец ее  лежит  в  горячке  и  у  них
описали имущество, - Пен в порыве раскаяния выбежал из дому, снес  в  заклад
свои великолепные часы и все остальные драгоценности, кроме  старых  золотых
запонок, принадлежавших еще его отцу, и помчался с  вырученными  деньгами  в
лавку Фродшема, где смиренно,  со  слезами  на  глазах,  просил  прощения  у
бедного торговца.
 Имейте в виду, молодые люди, мы привели это как пример не  благородства
Пена, но скорее его слабости. Куда благороднее было бы  вообще  не  покупать
гравюр. И ведь он не сам выкупил те безделушки, под  которые  получил  денег
для уплаты Фродшему: его  матери  пришлось  жестоко  себя  урезывать,  чтобы
рассчитаться с ювелиром, так что в конечном  итоге  не  кто  иной,  как  она
страдала от взбалмошных выходок сына. Мы показываем вам Пена не как героя  и
образец для подражания, а всего лишь как  человека,  который  при  множестве
слабостей и недостатков еще способен на благие порывы и не совсем бесчестен.
 Как уже было сказано,  наставник  Пена  пришел  в  ужас,  узнав  о  его
безрассудствах:  рекомендации  пастора  Портмена  и  майора,  обстоятельства
водворения Пена в колледже, кружок, к которому он примкнул, - все это прочно
убедило мистера Бака в том, что его ученик - человек  весьма  состоятельный,
так что он даже удивлялся, почему  тот  не  заведет  себе  мантии  побогаче.
Однажды, попав в  Лондон  на  королевский  прием,  дабы  передать  адрес  от
верноподданного его величества Оксбриджского университета, мистер Бак увидел
в Сент-Джеймском дворце майора Пенденниса, беседовавшего с двумя  кавалерами
ордена Подвязки, один из которых, на  глазах  пораженного  Бака,  даже  увез
затем  майора  в   своей   карете.   Воротившись   в   Оксбридж,   наставник
незамедлительно позвал к себе Пена на стакан вина и с этих пор, окончательно
убедившись  в  его  знатности  и  богатстве,  уже  вовсе  не  принуждал  его
появляться в церкви и на занятиях.
 Он был как громом поражен, когда  узнал  правду  и  выслушал  печальную
исповедь  Пена.  В  университете  долги  его  составляли   изрядную   сумму,
лондонские же свои долги, к которым наставник не имел отношения, Пен от него
утаил. Да и кто на расспросы друзей перечислит  все  свои  обязательства  до
единого? Преподаватель узнал вполне достаточно: он понял, что Пен беден, что
он растратил щедрое, можно  даже  сказать,  царское  содержание  и  взрастил
вокруг себя такой богатый  урожай  долгов,  что  сжать  его  будет  нелегкой
работой,  ибо  нет  другого  растения,  которое,   однажды   пустив   корни,
разрасталось бы столь быстро.
 Может быть, потому, что мать его была так добра и  снисходительна,  Пен
смертельно боялся, чтобы она не узнала о его прегрешениях.
 - Я не могу ей рассказать! - в отчаянии твердил он мистеру Баку. -  Ах,
сэр, я поступил с ней как негодяй... - И он терзался раскаянием, и  сетовал,
что нельзя все начать сызнова, и вздыхал, зачем, зачем дядюшка  внушил  ему,
что надобно водиться со знатными людьми, и какая ему теперь  польза  от  его
именитых приятелей?
 Они не сторонились его, но ему это чудилось, и в последний  семестр  он
сам от них отдалился. На вечеринках он теперь бывал  мрачен,  как  могильный
склеп,  и  вскоре  его  перестали  приглашать.  Все  знали,  что   Пенденнис
"запутался". Студенты  поговаривали,  что  виновник  его  несчастья  -  этот
Блаундел, который никому не платил  и  вынужден  был  после  трех  семестров
покинуть  университет.  Один,  в  помятой  шапке  и   рваной   мантии,   Пен
меланхолически бродил по пустынным дворам  колледжей.  Он,  всего  год  тому
назад бывший гордостью университета, он, которому  завидовали  все  новички,
был теперь предметом разговоров на ужинах первокурсников, поминавших его имя
с удивлением и ужасом.
 Наконец  подошли  выпускные  экзамены.   Многие   из   молодых   людей,
поступивших в одном году с Пеном, которых он высмеивал за грубые сапоги, чьи
лица или платье изображал на своих карикатурах, - многие из тех, которых  он
презрительно обрывал на занятиях или подавлял своим красноречием в клубе,  -
многие из ближайших его приятелей, вдвое его глупее, но проявившие в  учении
немножко методичности и упорства, закончили курс с высокими отличиями,  либо
просто сдали экзамены вполне порядочно. А где  же  оказался  в  списках  Пен
великолепный, Пен - остряк и денди, Пен - поэт и оратор? Где  сказался  Пен,
баловень и единственная гордость бедной вдовы? Скроем лицо свое и перевернем
страницу! Списки вывесили, и  по  университету  разнеслась  страшная  весть:
Пенденнис от Бонифация провалился.

 ^TГлава XX^U
 Поражение и бегство

 За то время, что Пен провел  к  Оксбриджском  университете,  он  сильно
вырос в глазах своего дядюшки. Майор стал гордиться Артуром, - ведь у  юноши
были непринужденные манеры, приятная наружность  и  джентльменская  повадка.
Старому лондонскому холостяку  нравилось  видеть  Пена  в  обществе  молодых
университетских патрициев, и он, никогда не принимавший у себя (скупость его
была притчей во языцех среди  клубных  зубоскалов,  которые  завидовали  его
связям, а бедность его не принимали в расчет), устраивал на  своей  квартире
уютные обеды для племянника и юных лордов и угощал  их  хорошим  кларетом  и
лучшими своими словечками  и  анекдотами,  из  коих  иные  пострадали  бы  в
пересказе (поскольку майор излагал их весьма изящно и  пристойно),  пересказ
же других никому не пошел бы  на  пользу.  В  лице  этих  молодых  людей  он
воздавал почести их семействам и даже  в  некотором  роде  самому  себе.  Он
несколько раз  побывал  в  Оксбридже,  где  товарищи  Пена  с  удовольствием
устраивали торжественный обед или завтрак - отчасти, чтобы  позабавиться  на
его счет, отчасти, чтобы его  почествовать.  Он  пичкал  их  анекдотами.  Он
молодел и расцветал в обществе юных лордов. Он  пошел  на  диспут  в  клубе,
чтобы послушать Пена, и, пораженный мылким красноречием  племянника,  вместе
со студентами кричал, смеялся и стучал тростью об пол.
 Он уже видел в нем нового Питта. Он проникся к  Пену  почти  отеческими
чувствами.  Он  писал  ему  письма,  полные  шутливых  советов  и  столичных
новостей. Он хвалился Артуром в своих  клубах  и  норовил  помянуть  его,  в
беседе, говоря, что куда,  мол,  старикам  до  нынешней  молодежи,  что  вот
посмотрите - молодой лорд Плинлиммон, друг моего  племянника,  молодой  лорд
Вольнус Хартиерс, товарищ моего повесы и проч. еще  заткнут  за  пояс  своих
отцов. Он просил разрешения привезти Артура на парадный прием  в  Гонт-Хаус
ликовал в душе, глядя, как Пен танцует  с  сестрами  вышеупомянутых  молодых
вельмож  и   в   дальнейшем   так   старался   раздобыть   для   племянника
пригласительные билеты в  лучшие  дома  Лондона,  словно  был  не  отставной
военный в парике, а маменька с дочерью на  выданье.  И  повсюду  он  хвастал
талантами племянника, его поразительным ораторским  искусством  и  тем,  как
блистательно  он  окончит  курс.  Он  писал  невестке,  что  лорд   Раннимид
непременно зачислит Пена в свое посольство  либо  что  герцог  выставит  его
кандидатуру в парламент от  одного  из  своих  избирательных  округов  она,
разумеется, готова была верить всякому, кто хорошо отзывался о ее сыне.
 И всю эту любовь и гордость близких людей Пен  втоптал  в  грязь  своим
мотовством и бездельем! Не завидую я ему,  когда  представлю  себе,  что  он
переживал, думая о содеянном. Он проспал, и черепаха  пришла  первой.  Он  в
зародыше погубил свои блестящие возможности. Он бездумно черпал  из  кармана
великодушнейшей матери подло, злодейски расплескал ее маленький сосуд.  Да,
только подлая рука злодея могла поразить и ограбить это нежное  создание!  И
если Пен чувствовал, сколько зла он сделал другим,  можно  ли  предположить,
что молодой джентльмен, столь суетный и тщеславный, как Пен,  не  чувствовал
еще сильнее, какой позор он навлек на самого себя? Нет горше раскаяния,  нет
стонов более жалобных, чем стоны уязвленного себялюбия. Подобно приятелю Джо
Миллера, тому студенту, что милостиво кланялся публике из своей ложи, потому
что случайно появился в  театре  одновременно  с  королем,  бедный  Артур  -
правда, не столь  же  самодовольно  -  воображал,  что  вся  Англия  заметит
отсутствие его имени в списках окончивших университет и будет судачить о его
несчастье.  Оскорбленный  наставник,  все  кредиторы,  слуга  и  уборщица  в
колледже,  студенты  его  выпуска  и  моложе,   которых   он   дарил   своим
покровительством или презрением - как ему теперь смотреть  им  в  глаза?  Он
убежал к себе,  заперся  и  написал  наставнику  письмо,  полное  изъявлений
благодарности, уважения, раскаяния и отчаяния, прося вычеркнуть его  имя  из
списков колледжа и намекая о единственном своем желании и  надежде  -  чтобы
смерть  не  замедлила  положить   конец   страданиям   опозоренного   Артура
Пенденниса.
 Потом он украдкой выскользнул из дому, сам не зная куда и зачем, однако
же бессознательно  углубился  в  пустынные  уголки  на  задах  колледжей,  а
выбравшись из университетских владений, спустился к безлюдному берегу реки -
как шумно здесь бывало во время лодочных гонок, когда у пристани теснились и
кричали толпы студентов! - и шел все дальше и дальше,  пока  не  очутился  в
нескольких милях от Оксбриджа, где его и увидел старый  знакомый,  уезжавший
из этого города.
 Пен поднимался в гору, и мелкий январский дождик хлестал ему в лицо,  и
рваная мантия развевалась за ним по ветру - он так с утра и не переоделся, -
а по дороге в это время мчалась  карета  с  лакеем  на  козлах,  в  которой,
высунувшись из окошка, сидел молодой джентльмен с сигарой в зубах  и  громко
подгонял кучера. То был наш давнишний бэймутский знакомый мистер  Спэйвин  -
он окончил курс и с победой возвращался домой в своей желтой  карете.  Вдруг
он  завидел  какого-то  человека,  который  поднимался  в   гору,   неистово
жестикулируя,  и,  когда  карета  поравнялась  с  ним,  узнал   бледное,   с
провалившимися глазами лицо Пена.
 - Стой! - заорал мистер Спэйвин кучеру, и  лошади  круто  остановились,
обогнав Артура на сотню шагов.
 Тот услышал, что  его  окликают,  и  увидел  верхнюю  половину  мистера
Спэйвина, который, еще дальше высунувшись из окошка,  делал  ему  энергичные
знаки приблизиться.
 Пен остановился в нерешительности, но потом яростно  затряс  головой  и
указал вперед, как бы предлагая вознице не задерживаться. Он молчал, но лицо
его, надобно полагать, было страшно, потому что Спэйвин сначала уставился на
него в недоумении, а затем выскочил из кареты, с протянутой рукой подбежал к
нему и, схватив его за руку, сказал:
 - Эй, старина, что с тобой? Куда ты собрался?
 - Туда собрался, где мне место, - с проклятием отвечал Пен.
 - Так ты ошибся дорогой, - улыбнулся мистер Спэйвин.  -  Это  шоссе  на
Фенбери. Полно тебе, Пен, не расстраивайся.  Ну,  срезался,  так  что  ж  из
этого? Привыкнешь. Я вот три раза  срезался,  первый  раз  обидно,  а  потом
ничего. Сейчас я, правда, рад, что отделался. В следующий раз проскочишь.
 Пен смотрел на него - на  человека,  который  три  раза  срезался,  был
временно исключен, совсем недавно научился читать  и  писать  без  ошибок  и
который, несмотря на это, все же окончил куре. "Такой человек сдал  экзамен,
- думал он, - а я нет!" Это было невыносимо.
 - До свиданья Спэйвин, - сказал он.  -  Рад  за  тебя.  Не  буду  тебя
задерживать. Я спешу... мне надобно нынче попасть в Лондон.
 - Врешь, - сказал мистер Спэйвин. - Так в Лондон  не  попадешь.  Говорю
тебе, это шоссе на Фенбери.
 - Я как раз собирался поворотить обратно.
 - Дилижансы переполнены, ведь студенты разъезжаются. -  Пен  болезненно
поморщился. - За десять фунтов - и то места не получишь. Полезай ко  мне  я
тебя тадвезу до Мадфорда, а там у тебя есть шанс попасть в почтовую  карету.
Шляпу и пальто я тебе дам, у меня много. Ну, влезай же... Трогай!..
 Таким-то образом Пен очутился в карете мистера Спэйвина и доехал с  ним
до гостиницы "Баран" в Мадфорде, в пятнадцати милях от  Окебриджа  почтовая
карета из Фенбери меняла там лошадей, и Пен получил в ней месте до Лондона.
 На следующий день в колледже св.  Бонифация  царило  великое  смятение:
разнесся слух (повергнувший  в  ужас  Ненова  учителя  и  поставщиков),  что
Пенденнис, в отчаянии от своей неудачи, покончил с собой на третьей миле по
дороге на Фенбери, подле водяной мельницы, нашли помятую студенческую  шапку
с едва различимыми буквами его фамилии на подкладке, а также печатку  с  его
гербом - орел, глядящий на угасшее теперь солнце! и  целые  сутки,  пока  от
него не  пришли  письма  с  лондонским  штемпелем,  все  были  уверены,  что
несчастный Пен утопился.
 Карета прибыла в Лондон в пять часов утра, и по темным,  унылым  улицам
он поспешил в гостиницу в Ковент-Гардене, где обычно  останавливался  и  где
вечно бодрствующий коридорный отвел ему комнату. Пен  внимательно  посмотрел
на него, стараясь угадать, знает ли этот человек, что он провалился? Он лег,
но не мог уснуть. Он ворочался в постели, пока не забрезжил серый лондонский
день, тогда вскочил и пешком пошел к дядюшке на Бэри-стрит служанка, мывшая
крыльцо, подняла голову и подозрительно оглядела его - небритого, в несвежем
белье. Он решил, что она тоже знает о его несчастье.
 - Мистер Артур? О господи, сэр, что случилось? - вопросил лакей Морган,
который только что расположил у дверей майоровой спальни вычищенное платье и
сапоги и нес ему парик.
 - Мне нужно поговорить с дядюшкой, - произнес Артур замогильным голосом
и опустился на стул.
 Морган в изумлении и страхе попятился от бледного, видимо, готового  на
все молодого человека и скрылся за дверью спальни.
 Майор, надев парик, тотчас высунул голову из двери.
 - Ну что? Экзамены позади? Первый и по математике и по древним?  Сейчас
выйду. - И голова исчезла.
 - Они ничего не знают! - простонал Пен. - Что же теперь будет?
 Когда майор обратился к племяннику, тот стоял спиной к окну,  да  и  не
очень светло бывает на Бэри-стрит в туманное январское утро, так что  он  не
увидел на лице Пена выражения мрачного отчаяния, которое заметил даже мистер
Морган.
 Но  когда  он  вышел  из  своей  гардеробной,  наряженный  и   сияющий,
распространяя вокруг себя легкий аромат магазина Делкруа, где  покупал  духи
для своего парика и носовых платков, и протянул  было  Пену  руку,  готовясь
заговорить с ним своим бодрым, чуть скрипучим голосом, он наконец  разглядел
лицо племянника и, выпустив его руку, произнес:
 - Боже мой, что случилось?
 - За завтраком прочтете в газете, сэр, - сказал Пен.
 - Что прочту?
 - Моей фамилии там нет, сэр.
 - А зачем, черт возьми,  ей  там  быть?  -  спросил  майор,  ничего  не
понимая.
 - Я все потерял сэр, - простонал Пен. -  Честь  моя  погибла,  мне  нет
спасенья я не могу возвратиться в Оксбридж.
 - Что?! - взвизгнул майор. - Не сберег честь? Боже милостивый!  Ты  что
же, показал себя трусом?
 Пен горько рассмеялся.
 - Не в том дело, сэр. Пуля меня не страшит. Я был бы рад, кабы кто меня
застрелил. Я не окончил курса. Меня... меня провалили.
 Майор слышал это слово, но смысла его  не  знал  и  смутно  представлял
себе, что это - род телесного наказания для непокорных студентов.
 - Не  понимаю,  как  ты  можешь  смотреть  мне  в  глаза  после  такого
бесчестья, - сказал он. - Не понимаю, как ты, джентльмен, стерпел это.
 - А что я мог поделать, сэр? Работы по  древней  литературе  я  написал
неплохо, подвела чертова математика, я ее всегда запускал.
 - И это... это произошло публично?
 - Что?
 -  Ну...  вот,  когда  тебя  проваливали,  -  сказал  майор,   тревожно
заглядывая Пену в лицо.
 Пен понял, что его опекун - жертва смешного недоразумения, и, как он ни
был несчастен, слабая улыбка прошла по его лицу, и разговор продолжался  уже
не на столь трагической ноте. Пен объяснил дядюшке, что держал экзамены и не
выдержал. На это майор заметил, что хоть он и ожидал от племянника большего,
но это еще не бог знает какое горе, и бесчестья он в этом не усматривает,  а
нужно попробовать еще раз.
 "Чтобы я опять поехал  в  Оксбридж!  -  подумал  Пен.  -  После  такого
унижения!" Он чувствовал, что если когда еще и появится в  этом  городе,  то
лишь затем, чтобы сжечь его дотла.
 Однако когда он рассказал дядюшке о  своих  долгах,  тот  не  на  шутку
разгневался и наговорил Пену много горьких слов. Пен выслушал их стоически -
он твердо решил признаться во всем без утайки и уже составил  полный  список
своих обязательств как в университете, так и в Лондоне. Выглядел этот список
примерно так:

 Портному в Лондоне        Виноторговцу в Лондоне
 " в Оксбридже             " в Оксбридже
 За сорочки и перчатки     За гравюры
 Ювелиру                   Книгопродавцу
 Повару                    Переплетчику
 Крампу за десерты         Парикмахеру
 Сапожнику                 Гостиницы в Лондоне
 За лошадей                Разное

 Эти статьи читатель волен дополнить по  своему  усмотрению  -  подобные
списки изучались родителями многих и многих студентов. Как выяснилось, счета
мистера Пена составили в общей сложности около семисот фунтов, а кроме того,
было подсчитано, что с отъезда в Оксбридж он получил на руки  вдвое  больше.
Все эти деньги он растратил, а что толку?
 - Не бейте лежачего, сэр, - угрюмо сказал Пен.  -  Я  сам  знаю,  каким
показал себя бездельником и негодяем. Матушка не  захочет  моего  позора,  -
продолжал он дрогнувшим голосом, - я знаю, она оплатит эти счета. Но  больше
я у нее денег просить не буду.
 - Дело ваше, сэр, - сказал майор. - Вы совершеннолетний, я умываю руки.
Но жить  без  денег  нельзя,  а  вы,  сколько  я  понимаю,  зарабатывать  их
неспособны, зато тратить умеете как нельзя лучше так что  скорее  всего  вы
будете продолжать в том же духе и лет через пять  доведет  вашу  матушку  до
полного разорения. Прощайте. Мне пора идти завтракать. Я  очень  занят,  так
что едва ли смогу уделить вам много  времени,  пока  вы  будете  в  Лондоне.
Матушке своей вы, надо  полагать,  сообщите  новости,  которыми  только  что
порадовали меня.
 И майор Пенденнис, дрожащей рукой нахлобучив шляпу, вышел из  дому,  не
дожидаясь племянника, и, удрученный, направился в клуб, к своему всегдашнему
столику. В утренних газетах были напечатаны списки  окончивших  Оксбриджский
университет, он мрачно прочел их с начала до  конца,  мало  что  понимая.  В
течение дня, в разных клубах, он посоветовался кое с кем из старых знакомых:
с Уэнхемом, с одним духовным лицом, с несколькими чиновниками некоторым  он
показывал сумму долгов, которые наделал племянник, -  она  была  записана  у
него на визитной карточке, - и спрашивал, что же  теперь  делать?  Ведь  это
ужасно, это просто чудовищно! Что делать? Выходило, что делать нечего, нужно
платить. Правда, Уэнхем и кто-то еще  рассказали  майору  о  молодых  людях,
которые задолжали вдвое больше... в пять раз больше, чем Артур, а платить им
решительно нечем. Все эти собеседования, мнения и расчеты несколько  утешили
майора. В конце концов, платить-то предстояло не ему.
 Но горько было думать о том, сколько планов он строил  для  племянника,
мечтая сделать из него человека,  сколько  принес  жертв  и  какое  потерпел
разочарование. И он отписал о прискорбных событиях пастору  Портмену,  прося
его, в свою очередь, оповестить о них Элен.  Ибо  старый  рутинер,  во  всем
соблюдая устан