д ним из-за дивана.
 - Милая моя матушка, - сказал он, - вы, верно, и дом бы сожгли, кабы  я
вас о том попросил!
 Очень возможно, что мистер Пен был прав, и  неразумная  эта  женщина  в
самом деле исполнила бы любую его прихоть.
 Наряду  с  произведениями  английской  "изящной  словесности",  которые
поглощал сей прилежный  студент,  он  привез  и  немало  образчиков  изящной
литературы наших соседей - французов. Заглянув в эти книги,  Элен  прочла  в
них такое, что только глаза раскрыла от изумления  однако  Пен  растолковал
ей, что книги эти писал не он, а  чтобы  не  забыть  французский  язык,  ему
просто необходимо знакомиться с новейшими писателями  и  читать  знаменитого
Поль де Кока для него столь же непременная обязанность, как  изучать  Свифта
или Мольера. И миссис Пенденнис, недоуменно  вздохнув,  смирилась.  Но  мисс
Лоре было  запрещено  и  близко  подходить  к  этим  книгам  -  об  этом  ее
предупредили  и  растревоженная  Элен,  и  строгий  моралист  мистер   Артур
Пенденнис: хотя сам он и вынужден был  изучать  все  виды  литературы,  дабы
образовать  свой  ум  и  совершенствовать  слог,  однако  он  никак  не  мог
рекомендовать такое чтение юной  девице,  предназначенной  для  совсем  иных
занятий.
 За летние каникулы мистер Пен прикончил  остатки  кларета,  запасенного
его отцом, - того самого, о котором сын как-то сказал, что, выпей  его  хоть
целую  бочку,  голова  не  заболит  и  выписал  новую  партию   от   "своих
виноторговцев" Бинни и Латама, Марк-лейн, Лондон:  этих  поставщиков  указал
ему пастор Портмен, когда советовал захватить  с  собой  в  колледж  немного
портвейна и хереса. "Вам придется  время  от  времени  угощать  вином  ваших
товарищей, - сказал тогда заботливый пастор. - В мое время это было принято.
Так мой вам совет - пользуйтесь услугами  какой-нибудь  солидной  лондонской
фирмы, это лучше, чем иметь дело с оксбриджскими торговцами - у тех и  вино,
сколько мне  помнится,  отвратительное  и  цены  непомерные".  Следуя  этому
совету, послушный юноша и сделался постоянным покупателем Бинни и Латама.
 И вот теперь, заказывая пополнение для погребов  Фэрокса,  он  намекнул
своим поставщикам, что заодно с новым счетом они могут прислать ему и другой
- за поставки в Оксбридж. Бедную Элен сумма этих счетов привела в  ужас.  Но
Пен посмеялся над ее старомодными понятиями, сказал,  что  все  теперь  пьют
кларет и шампанское, и вдова в конце концов заплатила, смутно сознавая,  что
ее хозяйственные расходы значительно возросли и что  едва  ли  ее  скромного
дохода хватит на их  покрытие.  Но  ведь  расходы  эти  не  постоянные.  Пен
всего-то проводит дома по нескольку недель на каникулах. А без  него  они  с
Лорой могут и поэкономничать. Пока он здесь, так не хочется ему в чем-нибудь
отказывать!
 Надобно сказать, что Артур все это время получал  щедрое  содержание  -
намного  щедрее,  чем  сыновья  гораздо   более   богатых   родителей.   Еще
давным-давно бережливый и любящий Джон  Пендевнис,  всегда  лелеявший  мечту
дать сыну университетское образование, которого  сам  он  не  получил  из-за
безрассудства своего отца, начал откладывать  деньги  на  счет,  который  он
назвал Фонд образования Артура. Как обнаружили душеприказчики, в его  книгах
из года в год значились записи -  в  Ф.  О.  А.  после  его  кончины  и  до
поступления Пена в колледж вдова еще не раз пополняла этот фонд, так что  ко
времени его отъезда в Оксбридж  сумма  накопилась  немалая.  Пусть  получает
порядочное содержание, решил майор  Пенденнис  пусть  вступит  в  свет  как
джентльмен и  сразу  займет  свое  место  среди  людей  знатных  и  богатых
удержаться ил этом месте - это уж его дело. Урезывать юношу во всем,  давать
ему меньше, чем имеют его товарищи, - куда как неполитично. Придет время,  и
Артуру нужно  будет  самому  пробивать  себе  дорогу.  А  пока  поможем  ему
приобрести  нужных  друзей  и  джентльменские  привычки,  вооружим  его  для
предстоящей борьбы. Вероятно, майор высказывал  эти  либеральные  взгляды  и
потому, что они были вполне справедливы, и потому, что деньги, о которых шла
речь, были не его, а чужие.
 Таким образом Пен, единственный сын почтенного землевладельца,  молодой
человек с наружностью и манерами джентльмена,  получавший  из  дома  хорошее
содержание, казался персоной намного более значительной, нежели был на самом
деле и в Оксбридже все, от начальства до студентов и поставщиков, видели  в
нем светского денди и аристократа.  Держался  он  смело,  открыто,  пожалуй,
немного дерзко, как и подобает благородному юноше. На деньги не скупился  и,
видимо, не ощущал в них недостатка. Любил повеселиться и очень неплохо  пел.
Лодочные  гонки  в  то  время  еще  не  были  столь  важной  принадлежностью
университетской жизни, какой они, судя по рассказам, стали в наши дни более
фешенебельными тогда считались верховые лошади и коляска цугом.  Пен  хорошо
ездил верхом, на охоте красовался в алом камзоле и, хотя ни этой забавой, ни
иными  не  увлекался  без  меры,  все  же  сумел  изрядно  задолжать  Найлу,
содержателю  конюшен,  и  много  кому  еще.  Вкусы  его  были  до  крайности
разнообразны. Он обожал книги: пастор  Портмен  научил  его  ценить  редкие
издания, а любовь к красивым, - переплетам подсказал ему собственный вкус. И
надо поражаться, сколько золотых  обрезов,  мраморных  форзацев  и  тисненых
заглавий книгопродавцы и  переплетчики  нагромоздили  на  Пеновы  полки.  Он
неплохо разбирался в изящных искусствах и особенно любил хорошие  гравюры  -
не каких-нибудь  французских  танцовщиц  и  скаковых  лошадей,  составлявших
усладу  его   нетребовательного   предшественника   мистера   Спайсера,   но
Рембрандта, и Стрейнджа, и Уилки  раннего  периода  и  эти-то  произведения
вскоре появились на стенах его комнат, после чего  он  окончательно  прослыл
человеком необычайно тонкого вкуса. О его пристрастии к булавкам, перстням и
нарядам мы уже упоминали, и нужно  сознаться,  что  в  университетские  годы
мистер Пен отчаянно франтил и всячески украшал свою  особу.  Он  сам  и  его
изысканные друзья одевались не менее тщательно,  отправляясь  друг  к  другу
обедать,  чем  иной  мужчина,  вознамерившийся  покорить   женское   сердце.
Поговаривали, что Пен носил перстни поверх лайковых перчаток,  хотя  сам  он
это отрицает но на какие только безрассудства не способна молодежь в  своем
простодушном самодовольстве?  Что  он  купался  в  надушенной  ванне  -  это
доподлинно известно, причем сам он объяснял, что делал это после того,  как
общался в столовой с людьми низкого звания.
 Когда мисс Фодерингэй достигла вершины своей лондонской  славы  и  было
напечатано множество ее портретов, Пен, бывший в то время на  втором  курсе,
повесил один такой портрет у  себя  в  спальне  и  поведал  своим  ближайшим
друзьям, как сильно, как страстно, как безумно он некогда любил эту женщину.
Под большим секретом он показывал им стихи, которые посвящал ей, и когда  он
вспоминал эти роковые месяцы и описывал пережитые муки, чело  его  мрачнело,
глаза сверкали, а грудь вздымалась  от  волнения.  Стихи  переписывали,  они
ходили по рукам, вызывая и насмешки и восторги. Ничто так не возвышает  юнца
в глазах других юнцов, как ореол  романтической  страсти.  Возможно,  в  ней
всегда есть нечто возвышенное, а люди очень молодые почитают ее  геройством,
и Пен стал героем. Рассказывали, что он чуть не покончил  с  собой,  что  он
дрался на дуэли с каким-то баронетом. Новички  показывали  его  друг  другу.
Когда он в сопровождении  своей  свиты  часа  в  два  пополудни  выходил  из
колледжа прогуляться, на него  стоило  посмотреть.  Одетый  с  иголочки,  он
бросал  томные  взгляды  на  юных  леди,  которые,  знакомясь   с   местными
достопримечательностями, ходили по улицам под руку с гордыми  и  счастливыми
студентами, и высказывался касательно их наружности и туалетов самоуверенным
тоном многоопытного критика. Многие питомцы св.  Бонифация  вспоминали,  что
появляться на людях в обществе Пенденниса бывало для них так же лестно,  как
для некоторых из нас - пройтись по Пэл-Мэл в обществе герцога. Пен и проктор
раскланивались при встречах как два равных носителя власти, и  студенты  уже
теряли представление о том, который из них выше.
 Словом, на втором году Артур Пенденнис сделался в университете одной из
самых модных фигур. Любопытно, как легко молодежь  бывает  восхищена  и  как
бездумно предана.  Она  тянется  к  вожаку:  дивится  на  него,  любит  его,
подражает ему. Каждый, кто не лишен  сердца,  испытал,  вероятно,  в  юности
такое чувство преклонения перед сверстником. У Пена была  в  Оксбридже  своя
школа, своя кучка верных друзей и свои соперники. Когда стало известно,  что
Пенденнис от Бонифация заказал себе шейный платок из  пунцового  атласа,  на
Главной улице в ту же неделю  появилось  не  менее  двух  десятков  пунцовых
атласных платков а ювелир Саймон  продал  однажды  двадцать  четыре  дюжины
булавок такого же образца, какой выбрал в его магазине мистер Пенденнис.
 Если человек с арифметическим складом ума даст себе труд подсчитать, во
сколько обойдется молодому человеку  удовлетворение  всех  тех  склонностей,
которыми, как мы указали, обладал мистер  Пенденнис,  он  убедится,  что  за
два-три года молодой человек  с  такими  расточительными  вкусами  неизбежно
истратит  или  задолжает  очень  значительную  сумму  денег.  Пен,  как  уже
говорилось, не любил заниматься исчислениями. Ни одно из его пристрастий  не
разрасталось до  неприличных  крайностей:  нет  сомнения  в  том,  что  счет
Пэдингтона у портного или счет Гэтлбери - повару за обеды или  счет  Дилли
Таити у Финна, продавца гравюр, за оттиски с картин Лендсира и Моргенсовские
гравюры с картин Рафаэля или Уормолла у известного  книгопродавца  Парктона
за  альдины,  старопечатные  фолианты  и  богато   иллюминованные   требники
шестнадцатого столетия или Снэфла и Фокера у содержателя конюшен  Найла,  -
что каждый из них в отдельности  намного  превышал  ничтожные  счета,  какие
могли предъявить все эти поставщики мистеру Пену. Но Пенденнис от  Бонифация
выгодно  отличался  от  этих  юных  джентльменов   многосторонностью   своих
интересов: в то время, как молодой лорд Пэдингтон  плевать  хотел  на  любые
гравюры, а в золоченую раму заглядывал, только если  в  нее  вставлено  было
зеркало в то время как Гэтлбери совершенно не заботился о том, как он одет,
лошадей же не только не любил, но смертельно боялся в то время как Снэфл не
читал никаких печатных изданий, кроме "Календаря скачек" и "Белловой жизни",
а из рукописей интересовался только собственными каракулями в  книжечке  для
записи пари, - наш юный друг, обладая более разнообразными запросами, уделял
внимание всем отраслям знаний  и  развлечений  и  в  каждой  из  них  достиг
порядочных успехов.
 Итак, слава Пена гремела на весь университет, в нем уже  видели  нового
Крайтона. А что касается до конкурса на лучшее английское  стихотворение,  к
которому Пен, как мы видели, столь старательно готовился в Фэроксе, то  приз
в том году получил Джонс из колледжа Иисуса, но студенты считали, что  стихи
Пена несравненно лучше, и он за свой счет переплел их  в  сафьян  с  золотым
тиснением и подарил ближайшим друзьям. Один экземпляр попался мне недавно на
пыльной полке в книжном шкафу мистера Пена, и сейчас он  лежит  передо  мной
вместе с целой кучей старых оксбриджских брошюрок, университетских  уставов,
конкурсных стихов, удостоенных и не удостоенных приза, речей,  произнесенных
в студенческом клубе, и либо  надписанных  "Пенденнис  от  Бонифация",  либо
полученных Артуром от любящего  его  автора  -  Томсона  или  Джексона.  Как
забавно выглядят эти надписи, выведенные полудетским почерком, и как волнуют
эти бумаги, когда увидишь их спустя несколько  десятилетий!  Иных  капризная
судьба увела с тех пор  в  небытие,  других  разлучила,  со  всеми  обошлась
жестоко. Не одна рука, что писала эти сердечные слова и  доверчиво  пожимала
нашу в знак великодушной юношеской дружбы, теперь холодна. Каким пылким,  не
знающим сомнений чувством была для нас дружба в те  далекие  дни!  А  потом,
когда пришла пора вступить в жизнь, друг, с которым вы не  уставали  бродить
рука об руку под густыми деревьями или вдоль реки, что омывала сад  колледжа
св. Магдалины или луга близ  колледжа  Христовой  церкви,  а  не  то  текла,
извиваясь, мимо Королевского колледжа или Троицы, -  поневоле  отдалился  от
вас, и вы и он стали  порознь  пробиваться  сквозь  толпу,  запрудившую  ваш
жизненный путь.
 Неужели мы - те самые люди, которые сочиняли эти  надписи,  читали  эти
стихи, произносили или слушали эти доклады и речи, столь  немудреные,  столь
высокопарные, столь уморительно торжественные  столь  явно  почерпнутые  из
книг, однако преподносимые  с  выражением  самодовольного  глубокомыслия  на
пухлых детских лицах. Вот передо  мной  эта  книга,  ей  всего  каких-нибудь
пятнадцать   лет.   Вот   стонет   Джек   от   отчаяния   и    байронической
разочарованности, а ведь его жизнь в университете не была омрачена ни единым
облачком. Вот смелая работа Тома в  защиту  самоубийства  и  республиканских
идей, написанная по поводу жирондистов и смерти мадам Ролан, - Тома, который
сейчас носит самые белоснежные галстуки во всей епархии и скорее  пойдет  на
казнь, нежели съест бифштекс в пятницу великим постом. А вот Боб, судья  ***
округа, наживший состояние в правлениях железнодорожных компаний, восклицает
вместе с Готфридом и Танкредом: "Вперед, на приступ, воины креста,  За  веру
кровь пусть будет пролита. Отважный лучник с меткою стрелой, Балисты,  копья
и секиры, в бой Рази, таран, и камни катапульт, Падет Иерусалим -  id  Deu
vult" {Это угодно богу (лат.).}. После чего следует  сладкозвучное  описание
садов Шарона и дев Салема, а также пророчество, что вся Сирия превратится  в
цветущий сад, и в самом скором времени наступит царство мира, -  и  все  это
пятистопным ямбом, и очень  забавно  рядится  в  одежды  смысла,  чувства  и
поэзии. А наряду с  этими  невольными  пародиями  есть  очерки  и  стихи,  и
ученические  сочинения  (одновременно  честные  и   фальшивые,   смешные   и
печальные), чьи авторы уже никогда не возьмут в руки перо. Вмешалась грозная
судьба - и молодые голоса умолкли, неугомонные  умы  перестали  работать.  У
этого был  талант  и  знатное  происхождение,  казалось  -  он  с  легкостью
достигнет  всех  почестей,  но  теперь  они  ему  не  нужны  у  того   были
добродетели, знания, талант - было все, за что дается любовь,  восхищение  и
земная слава, и что же? На далеком, безвестном кладбище осталась и могила, в
которой покоится немало честолюбивых надежд, и камень, на котором  начертано
прощание с ними. Прошлой осенью я видел, как  эту  могилу  освещает  солнце,
слышал, лак согласно поет над нею хор деревенских певчих. Не все  ли  равно,
высится ли над вашим прахом Вестминстерское аббатство или скромная  сельская
колокольня и забудет ли вас мир несколькими днями позже или раньше?
 Итак, среди этих друзей и еще множества других Пен  провел  более  двух
счастливых лет своей жизни. Он досыта вкусил удовольствий и успеха. Без него
не обходился ни один обед или ужин. И веселые шутки  Пена,  его  песни,  его
отчаянная  храбрость  и  открытое,  великодушное  обхождение  пленяли   всех
студентов. Хоть он и сделался любимцем и вожаком молодых людей, намного  его
знатнее и богаче, но не раболепствовал, не заискивал у них и не пренебрег бы
смиреннейшим из своих знакомых ради благосклонности первого  в  университете
богача и вельможи. В клубе его до сих пор вспоминают  как  одного  из  самых
блестящих ораторов. К слову сказать, приехав в Оксбридж заядлым  торием,  он
затем резко изменил свои взгляды и превратился в не менее пылкого  либерала.
Он объявил себя сторонником Дантона и уверял, что Людовик XVI заслужил  свою
участь. Что же касается до  Карла  I,  то  он  клялся,  что  собственноручно
отрубил бы голову этому монарху, окажись тот в помещении студенческого клуба
и не случись у Кромвеля другого палача.  Пен  и  уже  упомянутый  выше  лорд
Вольнус Хартиерс,  сын  маркиза  Раннимида,  были  в  те  дни  самыми  ярыми
республиканцами во всем университете.
 Такие  репутации  создаются  в   студенческой   республике   совершенно
независимо от академических успехов. Иной студент числится в первом десятке,
а товарищи даже не замечают его они сами выбирают себе королей и вожаков  и
платят им дань восхищения и покорности: так артели негров  тайно  повинуются
чернокожим властителям из своей же среды, хотя по видимости покорны хозяевам
и надсмотрщикам. Слава Пена держалась не столько его  достижениями,  сколько
прочно сложившимся мнением, что при желании он мог бы достичь очень многого.
"Вот если б Пенденнис от Бонифация захотел, - говорили  студенты,  -  он  бы
чего угодно добился". Перед  конкурсом  на  лучшую  греческую  оду  на  него
держали пари, но  победителем  вышел  Смит  из  колледжа  Троицы  все  были
уверены, что  Пенденнис  получит  приз  за  латинские  гекзаметры,  но  приз
достался Брауну от св. Иоанна так университетские отличия  одно  за  другим
ускользали  от  мистера  Пена,  и  после  нескольких  неудач   он   перестал
участвовать в  конкурсах.  Зато  у  себя  в  колледже  он  получил  приз  за
декламацию и привез домой, матери и Лоре, свою награду: пачку книг с золотым
гербом колледжа на переплете и таких толстых и  великолепных,  что  обе  они
вообразили, будто никто никогда не получал  такого  приза  и  это  -  высшая
почесть, какой только можно быть удостоенным в Оксбридже.
 По мере того как проходил семестр за семестром и вакации за  вакациями,
а Пен, вопреки ожиданиям, не получал ни наград, ни отличий,  пастор  Портмен
все более мрачнел и в  обхождении  с  Артуром  стал  обнаруживать  величавую
холодность, на которую тот отвечал такой же надменностью. В  один  из  своих
приездов Пен вовсе не навестил почтенного доктора, чем  очень  огорчил  свою
матушку, которая полагала, что бывать  в  пасторском  доме  в  Клеверинге  -
большая честь, и с неизменным уважением выслушивала древние шутки и  истории
доктора Портмена, сколько бы раз он их ни повторял.
 - Не терплю его покровительственного тона, - заявил  Пен.  -  Очень  уж
по-отечески он со мной держится. Я встречал людей и поважней, но не  намерен
умирать от скуки, слушая его допотопные истории.
 Скрытая вражда между Пеном и пастором так тревожила вдову,  что,  когда
сын бывал дома, она и сама уже боялась наведываться к Портменам.
 На последних летних каникулах этот несчастный дошел в своем  бунтарстве
до того, что однажды в воскресенье не явился в церковь, и молящиеся,  выходя
после  службы  на  улицу,  видели  его  курящим  сигару  в  воротах   "Герба
Клеверингов". В местном обществе это произвело страшный переполох а Портмен
предсказал Пену близкую гибель  и  уже  скорбел  в  душе  о  грешном  юноше,
обуянном бесовской гордыней.
 Трепетала душа ж у Элен, и у маленькой Лори - она к  тому  времени  уже
была прелестным подростком, миловидная, грациозная и страстно привязанная  к
Элен. Обе женщины чувствовали, что их мальчик  изменился.  Это  был  уже  не
прежний Пен - такой простой та  ласковый,  порывистый  и  смелый.  Лицо  его
постарело, глаза ввалились, голое звучал глуше и насмешливее. Казалось,  ему
не дают покоя какие-то заботы, но на тревожные расспросы  матери  он  только
смеялся и невесело  отшучивался.  И  на  каникулах  он  все  меньше  времени
проводил дома - гостил то у одного, то у другого из своих знатных приятелей,
а возвращаясь, пугал тихих обитательниц  Фэрокса  хвастливыми  рассказами  о
роскошных поместьях, куда он зван,  и  поминал  лордов  по  именам,  опуская
титулы.
 Гарри Фокер, который  первым  познакомил  Артура  с  лучшими  людьми  в
университете,  от  общения  с  коими  майор  Пенденнис  ожидал  для   своего
племянника так много пользы который на первом