же  ужине  первым  предложил
Артуру что-нибудь спеть который ввел его  в  клуб  Бармакидов,  куда  имели
доступ лишь немногие счастливцы (во времена Пена членами его состояли  шесть
лордов, восемь своекоштных студентов и двенадцать  избранных  стипендиатов),
вскоре обнаружил, что юный первокурсник намного обскакал его в  оксбриджском
высшем свете и будучи юношей великодушным, не знающим что такое зависть, он
только радовался успехам своего подопечного и восхищался им  не  менее,  чем
остальные. Теперь уже он сам ходил по пятам за Пеном, повторял его  остроты,
выучивал его песни, чтобы спеть на других вечеринках, попроще, и не  уставал
выслушивать их из уст одаренного автора - ибо изрядную часть  того  времени,
что мистер Пен мог бы употребить с большей пользой,  занимаясь  науками,  он
посвящал сочинению веселых баллад, которые, по университетскому обычаю,  сам
же исполнял на дружеских сходках.
 Артур много бы выиграл, если  бы  Гарри  Фокер  пробыл  в  университете
подольше, потому что  он  при  всей  своей  резвости  знал  счет  деньгам  и
частенько умерял расточительные  порывы  Пена  но  университетская  карьера
Фокера закончилась довольно скоро после приезда Пена в колледж. Участившиеся
размолвки с властями заставили мистера Фокера покинуть  Оксбридж  до  срока.
Несмотря на запрет начальства, он  упорно  ездил  на  скачки  в  близлежащий
Хангерфорд. Невозможно было убедить его посещать церковь с  тем  усердием  и
благочестием, каких Aima mater требует от своих детей. Езда  цугом,  которую
ректоры и преподаватели считают дьявольским измышлением,  была  главной  его
утехой, и правил он так  бесшабашно  и  так  часто  вываливал  седоков,  что
поездки с ним Пен называл "Развлечениями в Пэрли". Наконец, пригласив к себе
однажды на обед друзей из Лондона,  мистер  Фокер  не  успокоился,  пока  не
покрасил киноварью дверь  мистера  Бака,  за  каковой  шалостью  его  настиг
проктор и хотя прославленный боксер, негр Черный  Ремень,  бывший  в  числе
именитых гостей мистера Фокера (он  держал  ведерко  с  краскою,  пока  юный
художник орудовал кистью), и сбил с ног двух  помощников  проктора,  проявив
похвальную доблесть, эти его подвиги пошли Фокеру скорее  во  вред,  чем  на
пользу: проктор хорошо его знал, и, пойманный с кистью в руке,  он  был  без
промедления судим и исключен из университета.
 Мистер Бак написал леди Агнес прочувствованное письмо: он  заверил  ее,
что в колледже мальчик пользовался всеобщей любовью что он никому не  делал
зла что сам он был бы рад простить ему эту безобидную детскую шалость,  но,
к несчастью, дело получило огласку, так что оставить его  без  внимания  нет
возможности, и он от души желает  юноше  всяческого  благополучия  в  жизни.
Пожелания эти безусловно были искренни  -  ведь  Фокер,  как  мы  знаем,  по
материнской линии  происходил  из  знатной  фамилии,  а  по  отцовской  имел
унаследовать не одну тысячу фунтов годового дохода.
 - Пустяки, - сказал Фокер, обсуждая это событие  с  Пеном.  -  Немножко
раньше, немножко позже - не все ли равно? На экзаменах я бы опять  срезался,
уж я знаю, не могу я  ввинтить  себе  в  голову  эту  латынь  а  значит,  в
следующем семестре мамаша опять бы раскудахталась. Старик будет плеваться  и
фыркать, как дельфин, уж я знаю, ну, да ничего, подождем, пока отдышится.  А
я скорее всего поеду за  границу,  путешествия  тоже  развивают  ум.  Да-да,
"парле-ву" - это очень важно. Италия, и все такое. Поеду  в  Париж,  научусь
танцевать, - вот и закончу свое образование. Да, о себе я не тревожусь, Пен.
Пока люди пьют пиво, я не пропаду, а вот насчет тебя я неспокоен.  Очень  уж
ты спешишь, как бы не сорвался. Речь не о той пол сотне, что ты мне должен -
хоть отдашь, хоть нет - я не заплачу, а вообще о твоем образе жизни.  Говорю
тебе - ты себя угробишь. Живешь  так,  точно  дома  у  тебя  чулок,  набитый
деньгами. Ты не давать обеды должен, а сам  обедать  в  гостях.  Тебе  везде
будут рады. И не влезать в долги за лошадей, а ездить на чужих.  В  пари  ты
смыслишь не больше, чем я в алгебре. Только покажи свои деньги - тебя  мигом
общиплют. И все-то тебе нужно, черт возьми! На прошлой неделе у Трампингтона
сражался в экарте, я сам видел, а у Рингвуда сел после ужина играть в кости.
Они тебя обчистят, дорогой мой, даже если они играют честно, - а оно, может,
так и есть, а может, и нет - имей в виду, я ничего не утверждаю. Но сам я  с
ними играть не стану. Тебе с ними не сладить *кишка  тонка:  все  равно  что
маленький Черный Ремень против Тома Спринга. Черныш  хороший  боксер,  но  у
него росту не хватит дотянуться до Тома.  Говорю  тебе,  выбирай  противника
себе по весу. Знаешь что, пообещай мне, что не будешь держать пари и бросишь
карты и кости, тогда можешь не отдавать те пятьдесят монет.
 Но Пен рассмеялся и сказал, что хотя  сейчас  ему  было  бы  не  совсем
удобно отдать те пятьдесят  монет,  однако  ни  от  каких  своих  долгов  он
отказываться не намерен на том они расстались, и Фокер увез с  собой  самые
мрачные предчувствия касательно своего друга, который, по его мнению, быстро
катился к гибели.
 -  Почему  другим  можно,  а  мне  нельзя?  -  фатовски  произнес  Пен,
позванивая золотыми в жилетном кармане. - А экарте вполне  безопасная  игра,
если играть умеючи. Я после ужина  у  Ринтвуда  разбогател  на  четырнадцать
соверенов - и, ей-же-ей, они мне очень пригодятся.
 И когда  бедный  Фокер  отбыл  восвояси  -  без  барабанного  боя,  без
торжественных проводов, - Пен отправился проверить, как идут приготовления к
обеду, которым он в тот вечер собирался угостить кое-кого из  друзей.  Повар
колледжа, очень уважавший мистера  Пенденниса,  в  таких  случаях  не  жалел
трудов, чтобы угодить своему любимцу.

 ^TГлава XIX^U
 Карьера лота

 На втором году пребывания  Пена  в  колледже  его  навестил  там  майор
Пенденнис, которому и были представлены некоторые из друзей Артура: мягкий и
учтивый лорд Плинлммон, открытый и смелый  Вольнус  Хартиерс,  остроумный  и
лукавый Харленд бесстрашный Рингвуд, прозванный Рупертом  за  монархические
взгляды и отважные неудачи Бродбент, по кличке Бродбент Бэрбонс, которую он
заслужил своими республиканскими суждениями (он был  из  семьи  бристольских
диссентеров и в диспутах -  необыкновенно  громогласен  и  красноречив)  и,
наконец, - Блаундел-Блаундея: всех их мистер Пен пригласил к себе на обед  в
честь своего дядюшки.
 - Пен, мой мальчик, - сказал майор  на  следующее  утро,  -  твой  обед
прошел a merveille {Как нельзя лучше (франц.).}. В роли хозяина ты очень мил
- жаркое резал превосходно... в хороших домах это теперь обычно делается  на
отдельном столике,  но  все  равно  это  важно  и  впоследствии  может  тебе
пригодиться... лорд Плинлиммон очень приятный молодой человек, как две капли
воды - его покойная матушка (я знавал ее, когда она  еще  была  леди  Аквила
Браунбилл) лорд Вольнус со временем избавится от своего  республиканства...
юному патрицию оно очень к лицу, однако для зрелого человека  нашего  звания
совершенно  недопустимо...  мистер  Бродбент  хорошо  говорит  и,   кажется,
порядочно начитан твой друг  Фокер  мил,  как  всегда  а  вот  новый  твой
знакомый мистер Блаундел - совсем неподходящая для тебя компания.
 - Вот так-так! - расхохотался Пен. -  Блаундел-Блаундел?  Да  он,  сэр,
самый известный  человек  во  всем  университете.  Он  раньше  служил  в  **
драгунском полку. Мы его в первую же неделю  избрали  в  клуб  Бармакидов...
нарочно для этого устроили собрание.." он старинного  рода  -  Блаунделы  из
Саффолка, потомки Ричардова Блонделя, в гербе арфа  и  девиз  "О  Mog  Roy"
{"Мой король" (старофранц.).}.
 - Милый мой, даже самый прекрасный герб не может помешать человеку быть
мошенником, - сказал майор, надкалывая яйцо. - Поверь мне, твой  Блаундел  -
мошенник и мерзавец. Быоеь об заклад, что он не по своей воле  покинул  полк
(отличный, кстати сказать, полк более почтенного  человека,  чем  мой  друг
лорд Мартингал, который им командовал, просто не сыскать). Мистер Блаундел -
насквозь фальшивая личность,  он  ведет  двойную  жизнь.  Он  подвизается  в
третьеразрядных бильярдных,  в  игорных  притонах  -  у  него  это  на  лице
написано. Уж я-то людей  знаю.  Ты  заметил,  сколько  он  носит  булавок  и
перстней? Да что там, одно слово - проходимец.  Послушай  моего  совета,  не
знайся с ним. А теперь поговорим о другом. Обед твой был чуточку изысканнее,
чем нужно, но я не против того, чтобы ты, когда принимаешь друзей,  позволял
себе кое-какие экстренные frai {Расходы (франц.).}. Разумеется, это  бывает
не часто и только ради таких людей, чья  дружба  может  тебе  быть  полезна.
Котлеты были превосходные, суфле - необычайно легкое и вкусное. Без  третьей
бутылки шампанского можно было обойтись, но доход у тебя неплохой,  и,  пока
твои траты не превышают его, я не хочу с тобой ссориться.
 Бедный Пен! Дядюшка его и  не  подозревал,  как  часто  происходят  эти
обеды. Наш юный  Амфитрион  ничего  так  не  любил,  как  угощать  гостей  и
выказывать себя тонким гастрономом. В этом искусстве юноше  особенно  лестно
прослыть знатоком. Ему кажется, что умение выбрать вина  и  яства  -  первый
признак законченного roue {Распутника (франц.).} и  подлинного  джентльмена.
Пен, в качестве нового Чудо-Крайтона, считал, что ему просто необходимо всех
удивлять своими обедами мы недавно упоминали о том, как  его  уважал  повар
колледжа, а вскоре будем иметь случай пожалеть о слепой  доверчивости  этого
достойного человека. На третий год пребывания Пена  в  Оксбридже  лестничную
площадку перед его квартирой уже не загромождали крышки от  блюд  и  вазы  с
фруктами,  лакеи  не  вносили  дымящиеся  блюда,   слуги   не   откупоривали
замороженное  шампанское  совсем  иные  люди  с  хмурым  или  жалким  видом
толпились у его дверей и накидывались на несчастного,  стоило  ему  высунуть
нос из своего убежища.
 Следует добавить, что Пен пренебрег советом своего опекуна и  продолжал
водить дружбу с подозрительным мистером Блаунделом.
 Юные вельможи из соседнего колледжа св. Георгия, в  чьем  обществе  Пен
проводил все свободное время, сразу раскусили  Блаундела,  несмотря  на  его
модный вид и  светские  замашки.  Бродбент  наградил  его  кличкой  "Капитан
Макхит" и уверял, что по нем  плачет  веревка.  Фокер,  лишь  очень  недолго
пробывший в Оксбридже вместе с ним,  по  свойственной  ему  осторожности  не
говорил о Капитане Макхите ничего дурного, однако намекнул Пену, что в  вист
лучше играть с ним заодно, а не против него, а когда  он  играет  в  экарте,
лучше ставить на него, а не на его противника.
 - Понимаешь, Пен, - объяснил сей сметливый юноша,  -  он  играет  лучше
тебя, он просто на редкость хорошо играет, этот Капитан. И  я  бы  на  твоем
месте не очень ему верил. Сдается мне, что у него  с  деньгами  туговато.  -
Однако  пойти  дальше  этих  туманных  намеков  осторожный   Фокер   наотрез
отказался.
 Впрочем, и его совет оказал бы на Пена не большее действие, чем  обычно
оказывают советы на упрямца, твердо решившего во всем поступать по-своему. В
погоне  за  удовольствиями  Пен  был  ненасытен  и  набрасывался  на  них  с
жадностью, свидетельствующей о пылком нраве и железном здоровье. Развлечения
он называл "знакомством с  жизнью"  и  в  подтверждение  того,  что  мужчине
следует все испытать, цитировал Теренция, Горация и Шекспира.  Продолжай  он
вести такой образ жизни, он бы через несколько лет совсем истаскался.
 Однажды, когда десятка два студентов, в том числе Пен и Макхит,  весело
поужинав и сыграв по маленькой в двадцать одно, уже  собрались  расходиться,
мистер Блаундел, улыбаясь, взял со стола бокал от пунша  и  положил  в  него
нечто, еще более вредное для здоровья, чем этот напиток,  а  именно  -  пару
игральных костей, извлеченных им из жилетного кармана. Грациозным жестом, по
которому сразу можно было сказать, что  дело  это  для  него  привычное,  он
помахал бокалом в воздухе и, крикнув: "Семь!"  -  легко  вытряхнул  костяные
кубики на стол, снова сгреб их со скатерти и повторил все это раза  два  или
три. Остальные студенты молча глядели на него, и среди них, разумеется, Пен,
который до сих пор держал в руках  кости  лишь  во  время  скучных  домашних
партий в триктрак.
 Мистер Блаундел, обладатель приятного голоса,  негромко  запел  мелодию
хора из "Роберта-дьявола", - опера эта пользовалась тогда большим успехом, -
студенты стали подпевать, и громче всех Пен, который выиграл в двадцать одно
малую толику шиллингов и полукрон, а потому был особенно в духе и вскоре, -
почти все, вместо того чтобы идти по домам, сидели вокруг стола и  играли  в
кости: зеленый бокал переходил из рук в руки до тех пор, пока  Пен,  выиграв
шесть раз подряд, не разбил его вдребезги.
 После этого вечера Пен предался азартной игре  с  той  же  страстью,  с
какой вкушал всякое новое удовольствие. В кости можно играть не только после
обеда или ужина, но и  по  утрам.  Блаундел  приходил  к  Пену  сразу  после
утреннего завтрака, и время под стук костей пролетало незаметно. Играли  они
тихо, при закрытых дверях, Блаундел даже изобрел ящичек,  оклеенный  изнутри
войлоком,  дабы  красноречивый   стук   не   привлек   внимания   бдительных
наставников. Один раз Блаундел, Рингвуд и Пен чуть не попались  с  поличным:
мистеру Баку, когда он проходил по двору, послышались из  открытого  окна  в
комнате Пена слова: "Два-один в пользу бросающего", - но,  когда  он  вошел,
перед каждым из юношей лежало по  Гомеру,  и  Пен,  объяснив,  что  помогает
товарищам подготовиться к  занятиям,  с  самой  серьезной  миной  спросил  у
мистера Бака, что сейчас представляет собой река Скамандр  и  судоходна  она
или нет.
 Игра с мистером Блаунделом не принесла  Артуру  Пенденнису  ни  крупных
выигрышей, ни вообще какой бы то ни было пользы, если не считать  того,  что
он разработал теорию шансов, которую, впрочем, мог бы почерпнуть и из книг.
 На пасхальных каникулах, когда Пен заранее предупредил мать и дядю, что
домой не поедет, а останется в Оксбридже и будет усиленно заниматься, он все
же  согласился  на  предложение  своего  друга  мистера  Блаундела  съездить
ненадолго в Лондон. Они остановились в гостинице  в  Ковент-Гардене,  где  у
Блаундела был кредит, и, как истые студенты, с головой окунулись в столичные
развлечения. Блаундел еще числился членом одного военного клуба он раза три
возил туда Пена обедать (они нанимали закрытый кеб, чтобы,  боже  упаси,  не
попасться на глаза майору Пенденнису во время его  непременной  прогулки  по
Пэл-Мэл), и там состоялось знакомство Пена с десятком  бравых  молодчиков  в
усах и шпорах, с которыми он по  утрам  распивал  светлый  эль,  а  вечерами
шатался по городу. Здесь он и вправду мог познакомиться с жизнью, и здесь, в
тех театрах и кабачках, что посещали эти веселые гуляки, встреча с  опекуном
ему как будто не грозила. Однако же был случай, когда  они  оказались  очень
близко друг к другу: лишь тонкая перегородка отделяла Пена, сидевшего в ложе
театра "Музеум", от майора, находившегося в ложе  лорда  Стайна  в  качестве
гостя этого вельможи.
 Мисс Фодерингэй еще купалась в лучах славы. Она добилась успеха:  почти
год делала полные сборы, с  блеском  совершила  турне  по  провинции,  снова
заблистала в Лондоне, но уже не столь ярко, и теперь, олицетворяя, по словам
афиш, "торжество доброй старой английской драмы", играла "с  непревзойденным
искусством" перед зрительной залой, в  которой  оставалось  много  свободных
мест для всякого, кто пожелал бы ее увидеть.
 Пен в тот вечер видел ее  уже  не  впервые  после  памятной  разлуки  в
Чаттерисе. В предыдущем году, когда  о  ней  говорил  весь  город  и  газеты
превозносили ее до небес, Пен под каким-то предлогом отпросился в  Лондон  в
учебное время и полетел в театр посмотреть свою старую  любовь.  Но  вид  ее
пробудил в нем не столько чувства,  сколько  воспоминания.  Он  вспомнил,  с
каким трепетом ждал  когда-то  последней  реплики  актера  перед  появлением
Офелии или госпожи Халлер. Теперь при этих словах в нем  что-то  лишь  слабо
шевельнулось когда раздался гром рукоплесканий и  Офелия  ответила  на  них
своим прежним поклоном и реверансом, Пен чуть вздрогнул и  покраснел,  не  в
силах отделаться от ощущения, что все на него смотрят. Вначале он  почти  не
слышал ее слов и, думая об унижении, которому она его  подвергла,  испытывал
такую ярость, что даже вообразил, будто все еще ревнует и любит. Однако  эта
иллюзия длилась недолго.  Он  побежал  к  актерскому  подъезду,  надеясь  ее
встретить, но это ему не удалось. Она прошла в двух шагах от него, под  руку
с какой-то женщиной, но он не узнал ее - а она его не заметила. На следующий
вечер он пришел в театр поздно и преспокойно досмотрел и драму и водевиль, а
на третий, его последний вечер в Лондоне... в Опере  должна  была  танцевать
Тальони, и давали "Дон-Жуана", его любимую оперу.  И  мистер  Пен  предпочел
"Дон-Жуана" и Тальони.
 И вот теперь он смотрел на нее уже без всяких иллюзий. Она не то  чтобы
подурнела, но была уже не прежняя. Былое сверкание ее глаз померкло либо уже
не слепило Пена. Звучный голос был все тот же, но не  вызывал  в  его  груди
ответного трепета. Ему чудилось,  что  он  различает  ирландский  акцент,  а
интонации казались грубыми и фальшивыми. Ему уже противно было  слышать  все
те же ударения все на тех же словах, только чуть сильнее ему противно  было
думать, что когда-то он принимал эту яркую подделку за талант и таял от этих
механических рыданий и вздохов. Словно все это было в какой-то другой  жизни
и не он, а другой человек так безумно любил ее.  Ему  было  очень  стыдно  и
очень тоскливо. Да, бедный Пен! Порою обман  дороже  истины  и  сладкие  сны
приятнее, чем печальное пробуждение.
 После театра они ужинали, долго и шумно, а наутро мистер Пен  проснулся
с отчаянной головной болью, с которой  и  отбыл  в  Оксбридж,  так  как  все
деньги, бывшие при нем, он уже истратил.
 Поскольку вся эта повесть написана по признаниям самого Пена,  так  что
читатель может быть уверен в истинности каждого ее слова,  и  поскольку  сам
Пен никогда не мог точно объяснить, куда утекали его деньги и почему он  все
глубже залезал в долги, - мы, конечно, тоже не можем дать подробный отчет  о
причинах его денежных затруднений, помимо того общего  представления  о  его
образе жизни в Оксбридже, которое уже было дано на последних страницах.  Пен
особенно не жалуется на мошенничество торговцев - ни местных, ни лондонских,
которых он вначале тоже осчастливил своими заказами. Даже Финч, ростовщик, с
которым свел его Блаундел и к которому  он  неоднократно  обращался,  о  чем
свидетельствуют его подписи на гербовой бумаге, обходился с ним, по  его  же
словам, довольно  милостиво  и  ни  разу  не  высосал  из  него  больше  ста
процентов.
 Старый повар, горячий его почитатель, брал с него меньше, чем с других,
до самого конца снабжал его обедами и, верно, до гробовой доски не  стал  бы
торопить его с оплатой. Было в Артуре Пенденнисе что-то удивительно открытое
и милое, что располагало к нему почти всех, с кем он общался, и хотя  делало
его легкой добычей для мошенников, зато честных людей заставляло  относиться
к нему даже лучше, чем он того заслуживал. Нельзя было  устоять  против  его
добродушия или, когда он показывал себя с самой худшей стороны, не надеяться
на то, что не все для него потеряно.
 Даже в самую блестящую пору своей студенческой  жизни  он  мог  уйти  с
веселой вечеринки, чтобы посидеть у постели больного товарища. В  обхождении
со своими знакомыми он не делал разницы между великими  и  малыми,  хотя  по
великосветским своим вкусам и тяготел к хорошему  обществу  он  всегда  был
готов разделить последнюю гинею с неимущим другом, а оказавшись при деньгах,
тотчас начинал платить кому следовало и этой своей склонности не поборол  до
конца жизни.
 На третий год кредиторы над