ой  и  какой
ни на есть лоск приобрел только в школе и в колледже.
 Мистер Уэг еще от самых ворот Фэрокса начал все  подмечать  и  делиться
наблюдениями со своим спутником.
 - Садовник, - сказал он,  увидев  старого  Джона,  -  жилет  от  старой
красной ливреи... на кустах  крыжовника  сушится  платье...  синие  фартуки,
белые панталоны... не иначе как молодого Пенденниса - кому  бы  еще  в  этой
семье носить белые панталоны. Не  очень-то  роскошное  жилище  для  будущего
члена парламента - а, Пинсент?
 -  Очень  уютное  местечко,   -   сказал   мистер   Пинсент.И   лужайка
премиленькая.
 - Мистер Пенденнис дома, старичок? - осведомился мистер Уэг.
 Старый Джон отвечал, что молодой хозяин ушедши.
 - А дамы? - спросил второй джентльмен.
 Джон отвечал,  что  хозяйки  дома,  и  пока  он  вел  гостей  по  чисто
подметенной дороге, вдоль аккуратно подстриженных кустов, вверх по ступеням,
и отворял парадную дверь, мистер Уэг продолжал  внимательно  все  примечать:
барометр я мешок для почты, зонты и деревянные галошки,  шляпы  Пена  и  его
клетчатый плащ-крылатку и то, что старый Джон сам распахнул дверь  гостиной,
чтобы доложить о  прибывших.  Такие  мелочи  всегда  интересовали  Уэга  он
невольно их схватывал и запоминал.
 - Старикан тут один на все руки, -  шепнул  он  Пинсенту.  -  Настоящий
Калеб Болдерстоун. Не удивлюсь, если он и за горничную работает.
 Через минуту они уже предстали  перед  хозяйками,  которым  мистер  Уэг
отвесил по изысканно-учтивому поклону, не преминув хитро  подмигнуть  своему
спутнику. Мистер Пинсент сделал вид, что не заметил этих  знаков,  и  только
надменно отвернулся от мистера Уэга и удвоил свое  почтительное  внимание  к
дамам. В глазах мистера Уэга не было на свете  ничего  смешнее  бедности.  У
него была душа лакея, которого вызвали из буфетной в  гостиную  и  позволили
там повеселиться. Шутки его были обильны и  беззлобны,  но  он,  видимо,  не
понимал, что джентльмен остается джентльменом даже в поношенном сюртуке  или
что леди не становится менее уважаемой оттого,  что  не  имеет  собственного
выезда и не одевается у французской портнихи.
 - Я в восторге от здешних мест, сударыня,  -  сказал  он,  склоняясь  в
поклоне перед вдовой. - Какие виды -  просто  наслаждение  для  нас,  бедных
лондонцев ведь нам и поглядеть не на что, кроме как на Пэл-Мэл.
 Вдова отвечала, что в Лондоне была только раз в жизни, еще до  рождения
сына.
 - А Лондон - неплохая деревушка, сударыня, - сказал  мистер  Уэг,  -  и
растет день ото дня. Скоро станет порядочным городом. И жизнь  там  недурна,
если уж нельзя жить на лоне природы, и побывать там стоит.
 - Мой деверь, майор Пенденнис, часто поминал ваше имя, сэр,  -  сказала
вдова. - И мы... с удовольствием читали ваши забавные книжки. (На самом деле
Элен терпеть не могла книги мистера Уэга за их легкомысленный тон.)
 - Он мой добрый друг, - подхватил мистер Уэг,один из известнейших людей
в городе, и, поверьте мне, сударыня, все, кто его знает, высоко  его  ценят.
Сейчас он в Аахене, с нашим другом Стайном. У  Стайна  разыгралась  подагра,
да, между нами говоря, и у вашего деверя тоже. Я в  ближайшее  время  еду  в
Стилбрук стрелять фазанов, а потом в Бэйракрс, где мы, вероятно,  встретимся
с Пенденнисом... - И  он  продолжал  болтать  без  умолку,  поминая  десятки
титулованных особ, а вдова слушала и дивилась. Что за человек!  Неужели  все
светские люди в Лондоне такие? Пен  -  тот,  разумеется,  никогда  таким  не
станет.
 А мистер Пинсент тем временем занимал разговорами мисс Лору. Он  назвал
несколько домов в округе, которые намеревался посетить,  и  выразил  надежду
встретить там мисс Белл. Он также выразил надежду, что тетушка  привезет  ее
на сезон в Лондон. Сообщил, что перед следующими выборами  будет,  вероятно,
собирать голоса  в  этом  графстве  и  рассчитывает  на  помощь  Пенденниса.
Рассказал,  каким  блестящим  оратором  Пен  показал  себя  в  Оксбридже,  и
осведомился, думает ли  он  тоже  проходить  в  парламент.  И  под  приятные
разговоры время прошло незаметно до возвращения самого Пена.
 Теперь, когда эти двое уже пробрались к нему в дом, Пен  повел  себя  с
ними очень учтиво и хотя сердце у него екнуло  при  воспоминании  об  одном
вечере в Оксбридже, -  когда  после  жаркого  диспута  в  клубе  и  ужина  с
шампанским он в присутствии  Пинсента  объявил  среди  всеобщего  шума,  что
намерен представлять в парламенте свое  родное  графство,  и  даже  произнес
благодарственную речь перед  будущими  избирателями,  -  однако,  видя,  как
просто и сердечно держится мистер Пинсент, Пен надеялся,  что  тот  забыл  и
тогдашнее  его  фанфаронство,  и  другие   случаи   безоглядной   похвальбы.
Подлаживаясь к тону своих гостей, он стал вспоминать Плинлиммона и  Вольнуса
Хартиерса и всю их  университетскую  компанию,  и  говорил  так  небрежно  и
развязно, будто каждый день общался с маркизами и герцог значил для него  не
более, чем сельский священник.
 Но беседа их была внезапно  прервана:  ровно  в  шесть  часов  служанка
Бетси, не знавшая, что в доме гости, распахнула дверь  и  внесла  в  комнату
поднос, на котором стояли три чашки, чайник и тарелка  нарезанного  хлеба  с
маслом. С Пена мигом слетело все его великолепие - он запнулся на  полуслове
и смущенно умолк. "Что они о нас подумают?" - ужаснулся он. И в самом  деле,
Уэг счел такое чаепитие в высшей степени жалким и, насмешливо ухмыльнувшись,
стал подмигивать Пинсенту.
 Мистер Пинсент, однако, не усмотрел здесь  ничего  предосудительного  -
непонятно, почему людям не пить чай в шесть часов, если им так  нравится  и
выйдя из дому, он резко спросил у мистера Уэга, какого черта он строил  рожи
и подмигивал и что это его так развеселило.
 - Да вы разве не заметили, как этот щенок застеснялся  своего  хлеба  с
маслом? - отвечал мистер Уэг, давясь от  смеха.  -  Когда  они  хорошо  себя
ведут, им, наверно, дают еще патоки. Непременно расскажу старику Пенденнису.
 - Ничего не вижу смешного, - сказал мистер Пинсент.
 - Где уж вам, - проворчал мистер Уэг, и до самого дома они дулись  друг
на друга и молчали.
 За обедом Уэг очень живо рассказал  о  том,  что  произошло,  обнаружив
незаурядную наблюдательность. Он описал старого Джона,  платье,  развешанное
на кустах, сени и деревянные галошки, мебель и картины в гостиной.
 Горбоносый старичок с лысиной - не иначе как feu  {Покойный  (франц.).}
Пенденнис  юноша  в  студенческой  шапке  и  мантии  -   разумеется,   ныне
здравствующий маркиз Фэрокский вдова в молодости - миниатюра миссис Ми она
в том же платье, в каком была сегодня... Ну, допускаю, что сегодняшнее сшито
годом позже... а кончики пальцев у перчаток  отрезаны,  чтобы  удобнее  было
штопать сыну рубашки. А потом прелестная субретка подала чай, и мы  ушли,  а
граф и графиня остались вкушать хлеб с маслом.
 Бланш,  сидевшая  с  ним  рядом  и  обожавшая   le   homme   d'erit
{Острословов (франц.).}, весело рассмеялась и заявила, что  он  уморительный
человек. Но Пинсент, которому мистер Уэг стал просто противен, не выдержал и
громко проговорил:
 - Не знаю, мистер Уэг, каких женщин вы привыкли видеть  в  своем  доме,
но, ей-же-ей, сколько можно судить по  первому  знакомству,  я  в  жизни  не
встречал  таких  прекрасно  воспитанных  леди.  Надеюсь,  сударыня,  вы   их
навестите, - добавил он, обращаясь к леди  Рокмиистер,  сидевшей  по  правую
руку от сэра Фрэнсиса Клеверинга.
 Сэр Фрэнсис наклонился к своей соседке слева и шепнул: "Ага,  досталось
Уэгу на  орехи!"  А  леди  Клеверинг,  очень  довольная,  хлопнула  молодого
человека веером по руке, улыбнулась ему своими черными  глазами  и  сказала:
"Молодец, мистер Пинсент!"
 После размолвки с Бланш в отношении Лоры к  ее  родственнику  появилось
что-то  новое,  какая-то  едва  заметная  грусть,  не  без  примеси  горечи.
Казалось, она и его проверяет на вес и на подлинность вдова порой замечала,
как ясные глаза девушки следят за Пеном  и  лицо  ее  выражает  чуть  ли  не
презрение, когда он сидит, развалясь в  гостиной,  или  с  сигарой  в  зубах
лениво мерит шагами лужайку, или, растянувшись под деревом, смотрит в книгу,
которую ему лень читать.
 - Что между вами произошло? - спрашивала  прозорливая  Элен.  -  Что-то
случилось, я вижу. Может, всему виной эта проказница Бланш? Скажи мне, Лора.
 - Ничего не случилось.
 - Так почему же ты так смотришь на Пена?
 - Посмотрите и вы на него, маменька! Мы с вами  неподходящее  для  него
общество: ему с нами скучно для  такого  гения  мы  недостаточно  умны.  Мы
стесняем его свободу, и он попусту растрачивает свою  жизнь.  Ничто  его  не
занимает, он и из дому-то почти не выходит. Даже капитан Гландерс и  капитан
Стронг ему надоели. А ведь они мужчины, - добавила она с горьким смешком,  -
не то, что мы. Здесь он никогда не  будет  счастлив.  Почему  он  ничего  не
делает? Почему не старается чего-то добиться?
 - При большой экономии нам всего хватает, - сказала вдова, и  сердце  у
нее заколотилось. - Пен уже сколько месяцев ничего не тратит.  По-моему,  он
ведет себя примерно. По-моему, ему и с нами очень хорошо.
 - Не волнуйтесь так, маменька! Не нужно этого. И  не  грустите  оттого,
что Пену здесь скучно. Ведь он мужчина, а мужчина должен работать. Он должен
составить себе имя, найти себе место в жизни.  Вот  смотрите:  оба  капитана
воевали этот мистер Пинсент, что приходил  к  нам,  будет  очень  богат,  а
все-таки в государственной службе  он  очень  много  работает,  мечтает  об
имени, о доброй славе. Он говорит, что в Оксбридже Пен был одним  из  лучших
ораторов и  числился  среди  самых  способных  студентов.  Пен  смеется  над
известностью Уэга (он, и правда, очень противный), говорит, что он тупица  и
такие книги мог бы писать кто угодно.
 - Отвратительные книги, - вставила вдова.
 - А между тем его все знают.  Вот,  пожалуйста,  в  "Хронике  графства"
пишут: "Прославленный мистер Уэг провел некоторое время в  Бэймуте  -  пусть
наши модники и причудники страшатся его язвительного пера". Если  Пен  умеет
писать лучше, чем мистер Уэг, и говорить лучше, чем мистер Пинсент,  за  чем
же дело стало? Право же, маменька, он не  может  произносить  речи  для  нас
двоих, здесь он  вообще  не  может  отличиться.  Ему  нужно  уехать,  просто
необходимо.
 - Лора, милая, - сказала Элен, беря ее за руку, -  хорошо  ли  с  твоей
стороны так его торопить? Я давно жду. Я уже сколько месяцев  коплю  деньги,
чтобы... чтобы отдать тебе долг...
 - Полноте, маменька! - перебила Лора и поспешно ее поцеловала. - Это не
мои деньги, а ваши. Никогда больше о них не поминайте. Сколько вы скопили?
 Элен сказала, что в банке уже более двухсот фунтов,  а  всю  сумму  она
сможет выплатить Лоре к концу будущего года.
 - Отдайте их ему. Пусть возьмет двести фунтов. Пусть едет  в  Лондон  и
станет юристом: станет человеком, будет достоин своей матери...  и  моей,  -
добавила девушка, на что нежная вдова с чувством заявила, что Лора -  милая,
добрая девочка, дар, ниспосланный ей небом и думаю,  что  по  этому  поводу
никто не стал бы с ней спорить.
 То был не последний их разговор об этом  предмете,  и  в  конце  концов
твердость и ясное суждение девушки одержали верх к  тому  же  вдова  всегда
была готова принести себя в жертву. Но она помнила о своей заветной цели  и,
когда пришло время сообщить Пену об этих  новых  планах,  не  преминула  ему
рассказать, кто первым до них додумался: это Лора настаивает на  том,  чтобы
он ехал в Лондон учиться это  Лора  слышать  не  хочет  о  возврате  денег,
которые у нее взяли, чтобы уплатить его... его долги  после  Оксбриджа  это
Лоре он должен быть благодарен, если и сам сочтет, что ему надобно уехать.
 Пен просиял, услышав эту новость, и с таким жаром обнял мать, что  она,
бедняжка, вероятно, даже огорчилась, однако первые же его слова  вернули  ей
бодрость.
 - Клянусь, она благородная девушка, храни  ее  бог!  Ах,  матушка!  Мне
здесь так тяжко, так хочется работать, а за что взяться - не знаю. Все думаю
и  думаю  о  своем:  позоре,  о  долгах,  о  проклятом  своем  мотовстве   и
безрассудстве. Я мучился неимоверно. Я совсем извелся... но не стоит об этом
говорить. Если мне представится возможность  искупить  прошедшее,  исполнить
свой долг перед самим собою и перед лучшей из матерей, - право же, право,  я
это сделаю. Я еще покажу себя достойным  вас.  Храни  вас  господь!  Спасибо
Лоре! Эх, жаль, что ее здесь нет, что я не могу ее поблагодарить!
 Пен  говорил  еще  долго  и  несвязно,  шагал  по  комнате,  пил  воду,
принимался прыгать вокруг матери и обнимать ее, то смеялся, то пел, -  таким
счастливым она не видела его с тех пор, как он был ребенком, с тех пор,  как
вкусил от страшного древа познания, которое с  начала  времен  искушает  род
человеческий.

 Лоры не было дома. Лора гостила у важной леди Рокминстер, дочери  лорда
Бэйракрса,  сестры  покойной  леди  Понтипул,  а  следовательно  -   дальней
родственницы Элен, о чем сама миледи, великий знаток  генеалогии,  милостиво
напомнила скромной провинциалке. Признание этого родства  очень  'порадовало
Пена зато он, вероятно, был не очень  доволен,  когда  леди  Рокминстер  на
несколько дней увезла мисс Белл к себе в Бэймут, а о том,  чтобы  пригласить
мистера Артура  Пенденниса,  даже  не  заикнулась.  В  беймутской  гостинице
готовился бал, - Лоре предстоял первый выезд в свет. Графиня заехала за  нею
в своей карете, и она укатила, увозя в картонке белое платье,  счастливая  и
румяная, как та рова, с которой сравнил ее Пен.
 Разговор матери с сыном состоялся как раз в день бала.
 - Честного слово! - воскликнул Пен. - Поеду-ка и я  туда...  только  на
чем?..
 Мать очень обрадовалась такому его решению, и пока он  раздумывал,  как
ему добраться до Бэймута,  к  ним,  по  счастью,  заглянул  капитан  Стронг.
Оказалось, что он тоже едет в Бэймут, и он тут же предложил  запрячь  своего
Крепыша в двуколку и захватить Пена.
 Когда в Клеверинг-Парк съезжались гости, шевалье  Стронг  обычно  искал
отдыха и развлечений на стороне. "Я в свое время насмотрелся званых  обедов,
- объяснял он. - Помню и такие, когда на одном конце стола сидел  король,  а
на другом - герцог королевской крови, и у всех обедающих было  на  груди  по
шесть орденов но, черт побери, Гландерс, вся эта пышность не по мне,  а  уж
от  английских  дам  с  их  проклятой  чопорностью  и  от  помещиков  с   их
послеобеденными разговорами о политике меня, всегда клонит  в  сон,  честное
слово. Я люблю после обеда спокойно покурить, а когда хочется пить -  тянуть
пиво из оловянной кружки.
 Итак, в дни больших приемов в Клеверинг-Парке  шевалье  довольствовался
тем, что надзирал за приготовлениями к столу и школил мажордома  и  слуг  и
хотя он вместе с мосье Мироболаном проверял список блюд, но сам на обеде  не
присутствовал.
 - Пришлите мне в комнату бифштекс и бутылку кларета, - распоряжался сей
мудрец и из своего окна, выходившего на  террасу  и  подъездную  аллею,  он
наблюдал, как подкатывают к крыльцу коляски с гостями, а не  то  разглядывал
дам через круглое оконце, проделанное  из  его  прихожей  в  парадные  сени.
Убедившись в том, что гости уселись за стол, он  отправлялся  через  парк  в
городок: к капитану Гландерсу, либо навестить хозяйку  "Герба  Клеверингов",
либо повидать мадам Фрибсби за ее неизменной чашкой чая и романом.  Куда  бы
он ни пришел, ему везде были рады, и везде он  оставлял  после  себя  легкий
аромат грога.
 Крепыш - далеко не худшая лошадь в конюшне сэра Фрэнсиса - был отдан  в
полное распоряжение капитана Стронга, который  седлал  или  запрягал  его  в
любое время дня и ночи и разъезжал на нем по  всей  округе.  Шевалье  и  его
гнедой держали путь то в харчевню, где подавали доброе пиво, то к арендатору
- отцу хорошенькой дочки, играющей на фортепьяно, то в Чаттерис  -  в  театр
либо в казармы, - то в Бэймут, если там затевалось что-нибудь интересное, то
на сельские скачки и ярмарки и старый солдат, находясь,  можно  сказать,  в
дружественной стране, жил, не платя за постой.
 Крепыш быстро доставил Пена и шевалье  Стронга  в  Бэймут.  С  тамошней
гостиницей и ее хозяином этот последний был знаком так же хорошо, как  и  со
всеми другими окрестными гостиницами, и  обоим  джентльменам  тотчас  отвели
комнату, где переодеться, после чего  они  спустились  в  залу  для  танцев.
Шевалье был великолепен. В синем  сюртуке,  с  тремя  золотыми  крестами  на
широкой груди, он выглядел точно иноземный фельдмаршал.
 Как на всяком публичном бале, публика собралась очень  пестрая,  и  это
даже поощрялось,  поскольку  молодой  Пинсент  рассчитывал  на  поддержку  в
графстве, а почетной устроительницей бала была леди Рокминстер.
 В одном конце  залы  поставили  карточный  стол  и  особые  скамьи  для
аристократии. Шевалье не стал  туда  пробираться  (он,  по  его  словам,  не
жаловал важных шишек) зато в другом конце комнаты он  знал  всех  и  пожимал
руки направо и налево - дочерям виноторговцев, кабатчиков, купцов, стряпчих,
фермеров из дворян, а также их отцам и братьям.
 - Кто это там, с трехконечной звездой на синей ленте?  -  спросил  Пен,
указывая на господина в черном, с кудрями и острой бородкой, который  стоял,
свирепо оглядываясь по сторонам, заложив одну руку за  пройму  жилета,  а  в
другой держа шапокляк.
 - Бог мой, да это Мироболан! -  воскликнул  Стронг  и  расхохотался.  -
ojour, chef! ojour, chevalier!
 - De la croix de Juillet, chevalier! {Здравствуйте, шеф!  Здравствуйте,
кавалер! - Кавалер Июльского креста! (франц.).} - отозвался тот, указывая на
свой орден.
 - Э, а вот и еще ордена! - улыбнулся Пен.
 Кивая  Стронгу,  как  доброму  знакомому,  к  ним  подходил  мужчина  с
иссиня-черными, явно крашеными волосами и бакенбардами, с хитрыми глазками и
белыми ресницами, с густой сетью  морщин  на  красном,  необычного  оттенка,
лице, с множеством алмазов и других драгоценных камней в жилете и  галстуке,
с огромными руками в перчатках, толстыми  ногами,  упрятанными  в  большущие
блестящие сапоги, и с полосатой ленточкой в петлице.
 Стронг пожал ему руку.
 - Мой друг мистер Пенденнис, - сказал он. - А это - полковник Алтамонт,
из личной охраны набоба Лакхнаусского.
 Полковник и Пен обменялись поклонами, и  последний  стал  жадно  искать
глазами ту, ради кого он сюда приехал.
 Ее еще не было. Но скоро оркестр заиграл "Вот идет герой с победой" и в
зале появились знатные  гости  -  вдовствующая  графиня  Рокминстер,  мистер
Пинсент и мисс Белл, сэр Фрэнсис Клеверинг, баронет из Клеверинг-Парка, леди
Клеверинг и мисс Амори, сэр Хорэс Фоги,  баронет,  леди  Фоги,  полковник  и
миссис Хигз, мистер  Уэг  (как  перечисляла  их  на  следующий  день  газета
графства).
 Пен, минуя Бланш, бросился к Лоре и схватил ее за руку.
 - Спасибо! - сказал он. - Мне нужно с  тобой  поговорить...  как  можно
скорее... Пойдем танцевать.
 - На три первых танца я  уже  приглашена,  милый,  -  отвечала  Лора  с
улыбкой и он отступил,  кусая  с  досады  ногти  и  забыв  поздороваться  с
мистером Пинсентом.
 Тем временем полковник  Алтамонт  внимательно  разглядывал  свиту  леди
Клеверинг, прикрывая лицо пахучим носовым платком, чтобы спрятать усмешку.
 - Кто эта девица в зеленом, а, капитан? - спросил он у Стронга.
 - Это мисс Амори, дочь леди Клеверинг, - отвечал тот. Полковник чуть не
задохнулся от смеха.

 ^TГлава XXVI^U
 Сценки на бале

 Стоя в тени оконной ниши за тонкими белыми занавесями  и  мрачно  хмуря
лоб, Артур Пенденнис смотрел, как мисс Белл танцует свою  первую  кадриль  с
мистером Пинсентом. Лицо мисс Лоры сияло от  радости.  Музыка,  свет,  толпа
возбуждали ее. В пышном белом платье, со  счастливой  улыбкой  на  открытом,
разрумянившемся лице и темными локонами, падающими на плечи, она старательно
проделывала фигуры танца, и не одни мужские глаза восхищенно следили за ней
а леди Фоги, которая имела дом  в  Лондоне  и  потому,  наезжая  в  деревню,