ма,
поступавшие с почты  (ведь  читальня  помещалась  в  библиотеке  Бейкера  на
Лондонской улице, бывшей Свиной), и прочитывала все объявления в газетах.
 Можно себе представить, какой переполох вызвала в этом  милом  обществе
весть о любовных похождениях мистера Пена. Весть эта перелетала  из  дома  в
дом, составляя главный предмет разговоров за столом  у  приверженцев  старой
церкви, новой церкви и никакой церкви  ее  обсуждали  сестры  Финьюкейн  со
своими учительницами, а весьма вероятно, и девицы в своих дортуарах старшие
ученики Уопшота толковали ее по-своему и с любопытством поглядывали на  Пена
в церкви или тыкали на него пальцем на улицах Чаттериса. Они  его  и  раньше
терпеть не могли и прозвали "лорд Пенденнис" за то, что он, в отличие от них
самих, не носил плисовых штанов, ездил верхом и строил из себя денди.
 Если уж говорить начистоту, то главной  виновницей  сплетен  была  сама
миссис Портмен. Всякой новостью, какую доводилось услышать этой  легковерной
женщине, она делилась с соседями а когда тайна Пена стала ей известна после
скандальчика в Чаттерисе, бедный пастор уже  знал,  что  на  следующее  утро
тайна эта станет достоянием всего прихода. Так  и  случилось:  не  прошло  и
суток, как в читальной комнате, у модистки, в обувной  лавке  и  в  гостином
ряду на рыночной площади, у миссис Симкоу, в конторе фабрики, да и на  самой
фабрике - повсюду только об этом и говорили, и безрассудное поведение Артура
Пенденниса было у всех на устах.
 Пастор Портмен много чего наслушался в  тот  день,  встречая  на  улице
знакомых. Бедный священник знал, что молву пустила его драгоценная Бетси,  и
в душе горько на нее сетовал. А впрочем - это было неминуемо, не сегодня так
завтра, и пусть уж лучше знают все,  как  было  на  самом  деле.  Нет  нужды
распространяться о том, чего, по  мнению  клеверингцев,  заслуживала  миссис
Пенденнис, так избаловавшая сына, и этот не по летам прыткий  повеса  Артур,
посмевший  сделать  предложение   актерке.   Если   можно   обвинить   наших
соотечественников в чванстве, а у нас его, право же, хоть  отбавляй,  то  не
найдется никого чванливее захудалых старых  провинциальных  дворянок.  "Боже
милостивый! - трезвонила молва. - Вот  она,  материнская  слепота!  Потакать
своевольному, дерзкому мальчишке, который корчит  из  себя  лорда  на  своей
чистокровной лошади. Наше общество ему,  видите  ли,  не  подходит,  так  он
вздумал жениться на какой-то мерзкой размалеванной актрисе  из  балагана,  а
скорее всего  -  и  сам  мечтал  с  нею  лицедействовать.  Будь  жив  мистер
Пенденнис, царствие ему небесное,  нипочем  бы  он  не  допустил  до  такого
позора".
 Да, по всей вероятности, не допустил бы, и мы бы сейчас не были  заняты
жизнеописанием Пена. А он и вправду задирал нос перед  жителями  Клеверинга.
По природе откровенный и гордый, он не выносил их кудахтанья, мелких сплетен
и мелочных обид и не скрывал своего к ним пренебрежения. Из всего городка он
признавал только пастора Портмена  и  его  помощника:  даже  миссис  Портмен
недолюбливала и его и его мать, которая  держалась  в  стороне  от  местного
общества, платившего ей за это насмешливым презрением. Гордячка, тянется  за
лучшими семействами графства! Да кто она такая? Форсу много, а мяса покупает
втрое меньше, чем миссис Баркер, жена фабриканта.
 И прочее тому подобное: предоставляем читателю дорисовать  эту  картину
сообразно своему вкусу и воспоминаниям о деревенских сплетнях. Мы же  хотели
только показать, каким образом у хорошей женщины, занятой  лишь  исполнением
своего долга перед ближними и перед  своими  детьми,  и  у  славного  юноши,
честного, горячего, доброжелательного,  нашлись  враги  и  завистники  среди
людей, менее их достойных и не видевших от них ничего дурного. Клеверингские
шавки громко тявкали вокруг Фэрокса и с упоением рвали Пена в клочки.
 Пастор Портмен и Сморк остерегались сообщать вдове о потоках злословия,
изливавшихся на бедного Пена, - его осведомителем был Гландерс, тоже  добрый
знакомый семьи.  Нетрудно  вообразить  возмущение  Пена,  которому  вдобавок
некого было призвать к ответу. На воротах  Фэрокса  какие-то  шутники  стали
писать мелом: "Браво, Фодерингэй!" - и прочие намеки на события в Чаттерисе.
Однажды ночью к этим же воротам прилепили театральную афишу. В  другой  раз,
когда Пен верхом проезжал через нижним город, ему послышалось, что  над  ним
глумятся  фабричные  и  в  довершение  всего,  когда  он  вышел  как-то  из
пасторского сада на кладбище, где бездельничала кучка  Уопшотовых  питомцев,
самый старший из них, верзила лет двадцати, сын мелкопоместного  дворянчика,
проживавший на дому у мистера  Уопшота,  стал  в  живописную  позу  на  краю
свежевырытой могилы  и,  скверно  ухмыльнувшись  Пену,  начал  декламировать
строки Гамлета над трупом Офелии.
 С громким и, кажется, богохульным воплем Пен  в  бешенстве  ринулся  на
Хобнелла, полоснул его по лицу хлыстом, оказавшимся у него в руке, отшвырнул
хлыст, предложил подлецу защищаться и через минуту уже столкнул  обалдевшего
озорника в могилу,  ожидавшую  совсем  другого  постояльца.  Потом,  стиснув
кулаки, весь дрожа от страстного волнения, он стал вызывать  на  бой  других
негодяев, приятелей мистера Хобнелла, застывших на месте с  разинутым  ртом.
Однако те попятились, глухо ворча, и предпочли удалиться, ибо в  эту  минуту
мистер Хобнелл вылез из могилы с окровавленным носом и губой,  а  у  калитки
появился пастор Портмен.
 Пен бросил испепеляющий взгляд вслед мальчишкам,  отступавшим  на  свою
сторону кладбища, и воротился в сад пастора Портмена, где и  был  подвергнут
допросу. От волнения он едва мог говорить. Голос  его  сорвался  на  словах:
"Этот чертов подлец оскорбил меня, сэр", - и пастор  пропустил  ругательство
мимо ушей из уважения к чувствам исстрадавшегося юного сердца.

 Старший Пенденнис, человек подлинно светский, как  огня  боялся  мнения
ближних, и нелепая игрушечная буря, разыгравшаяся в Клеверинге  и  грозившая
захлестнуть репутацию его племянника, была ему неприятна до  чрезвычайности.
Доктору Портмену и капитану Гландерсу не под силу  было  одним  опровергнуть
наветы всего  местного  общества,  клеймившего  юного  Пена  как  последнего
распутника и злодея.  О  стычке  на  кладбище  Пен  никому  аз  домашних  не
рассказал он поехал в Бэймут и посоветовался со своим другом Гарри Фокером,
а тот в скором времени прибыл в "Герб Клеверингов", откуда и послал Дурачину
с письмом к Томасу Хобнеллу, эсквайру, проживающему  у  его  преподобия  Дж.
Уопшота, в каковом письме вежливо осведомлялся, когда сей  джентльмен  может
его принять.
 По возвращении Дурачина доложил, что письмо мистер Хобнелл распечатал и
прочитал нескольким товарищам, на которых оно как  будто  произвело  сильное
впечатление что они посовещались  и  посмеялись,  а  потом  мистер  Хобнелл
сказал, что ответ пришлет после уроков, и тут  зазвонил  звонок  в  класс  и
вышел  сам  мистер  Уопшот  в  учительской  мантии.  Дурачина  разбирался  в
предметах академического гардероба - он ведь сопровождал  мистера  Фокера  в
колледж св. Бонифация.
 Мистер  Фокер  решил  пока   ознакомиться   с   достопримечательностями
Клеверинга но поскольку архитектурой он не  увлекался,  прекрасная  церковь
пастора Портмена не привлекла его внимания, он только заметил мимоходом, что
колокольня вся подгнила, как стилтонский сыр. Он побрел по улице, заглядывая
в немногочисленные лавки увидел в окне читальной комнаты капитана Гландерса
и, разглядев  его  внимательно,  покивал  ему  в  знак  одобрения  с  видом
глубочайшего  интереса  справился  у  мясника,  почем  нынче  мясо  и  когда
ожидаются свежие туши  прижался  носом-пуговкой  к  окну  мадам  Фрибсби  -
поглядеть, не работает ли там какая-нибудь смазливенькая модисточка,  однако
увидел в витрине лишь манекен  в  парижской  шляпке  да  смутно,  в  глубине
комнаты,  самое  мадам  Фрибсби,  склоненную  над  романом.  К   длительному
созерцанию все это не располагало, и мистер Фокер, исчерпав городок, а также
конюшню при гостинице, где стояла только пара тех  старых  одров,  что  едва
зарабатывали себе на пропитание, развозя окрестных господ  друг  к  другу  в
гости, уже совсем было заскучал, но тут к нему явился наконец  посланный  от
мистера Хобнелла.
 То был не кто иной, как сам мистер Уопшот.  Всем  своим  видом  выражая
крайнее возмущение и держа в руке письмо Пена, он  спросил  мистера  Фокера,
как тот посмел доставить ученику его школы столь богопротивное послание, как
вызов на дуэль.
 А Пен и правда написал своему вчерашнему врагу,  что  ежели  он,  после
вполне  заслуженного  наказания  за  свою   наглость,   желает   потребовать
сатисфакции,  как  принято  между  джентльменами,  то  друг  мистера  Артура
Пенденниса мистер Генри Фокер уполномочен обо всем  договориться  к  полному
его, мистера Хобнелла, удовлетворению.
 - Так это он вас послал с  ответом,  сэр?  -  промолвил  мистер  Фокер,
разглядывая черное платье сего духовного лица и наставника юности.
 - Если бы он принял этот греховный вызов, я подверг  бы  его  наказанию
розгами, - ответил мистер Уопшот и так взглянул на  мистера  Фокера,  словно
хотел сказать: "Будь моя воля, я бы и вас с удовольствием выпорол".
 - Это чрезвычайно любезно с вашей  стороны,  сэр,  -  сказал  секундант
Пена. - Я уже говорил моему другу, что этот человек едва ли захочет драться,
- продолжал он с  большим  достоинством.  -  Полагаю,  что  розги  для  него
предпочтительнее дуэли. Разрешите предложить вам закусить, мистер... не имею
чести знать ваше имя.
 - Мое имя Уопшот, сэр, я директор здешней  школы,  сэр,  -  взбеленился
учитель. - Закусить я не желаю, сэр, премного благодарен,  и  знакомиться  с
вами, сэр, тоже не имею желания.
 - Я-то не искал с вами знакомства, - отпарировал мистер Фокер. - На мой
взгляд, духовенство не следовало бы вмешивать в такие  дела,  но  у  каждого
свой вкус, сэр.
 - А на мой взгляд, сэр, мальчикам не  следовало  бы  так  легкомысленно
болтать о человекоубийстве, -  заорал  учитель.  -  Будь  вы  в  числе  моих
учеников...
 - Вы, конечно, научили бы меня уму-разуму, сэр, - с поклоном  подхватил
мистер Фокер. - Благодарю вас, сэр, я уже окончил курс своего воспитания и в
школу больше не собираюсь. Если  соберусь,  то  не  премину  воспользоваться
вашим  любезным  приглашением,  сэр...  Джон,  проводите  этого  джентльмена
вниз... а раз мистер  Хобнелл  так  любит  порку,  мы  будем  счастливы  ему
услужить, сэр, в любое время.
 И мистер Фокер, вежливо проводив гостя до дверей,  уселся  писать  Пену
письмо, в котором сообщил, что стреляться мистер Хобнелл не склонен и  готов
довольствоватсся полученной от Пена взбучкой.

 ^TГлава XVI,^U
 которой завершается первая часть этой повести

 Как и следовало ожидать, воинственная выходка  Пена  скоро  стала  всем
известна и не на шутку рассердила его  друга  доктора  Портмена,  майора  же
Пенденниса только позабавила. А что до миссис Пенденнис, то она  места  себе
не находила, узнав о столь нехристианском  поступке  сына.  К  каким  только
неприятностям,  неудобствам,  огорчениям  и  преступлениям  не  привела  эта
злосчастная любовь! И матери все сильнее хотелось, чтобы Пен уехал на  время
из родных мест, - куда угодно, лишь бы подальше от женщины, которая навлекла
на него столько бед.
 Когда мать стала нежно корить, а пастор -  сердито  распекать  Пена  за
необузданный  нрав  и  кровожадные  намерения,  он  отвечал  им  с  завидным
самомнением  и  серьезностью  молодости:  заявил,  что  никому  не  дозволит
безнаказанно оскорблять его на этот счет, и спросил, мог  ли  он,  дворянин,
поступить иначе, как наказать обидчика, а затем предложить ему сатисфакцию?
 - Vou allez tro vite {Умерьте свою прыть (франц.).},  сэр,  -  сказал
майор,  несколько  озадаченный,  ибо  он  сам  внушал   племяннику   понятия
касательно чести дворянина, - стародавние понятия, более отдающие биваком  и
пистолетами, чем трезвые суждения наших дней. -  Между  светскими  людьми  -
изволь но между двумя школьниками - это нелепо, мой милый, просто нелепо.
 -  Это  очень  грешно,  и  недостойно  моего  сына,  -  сказала  миссис
Пенденнис, чуть не плача, сбитая с толку упорством юноши.
 Пен поцеловал ее и произнес напыщенно:
 - Женщинам, милая матушка, таких вещей не понять, Я поручил  свое  дело
Фокеру - иного мне не оставалось.
 Майор Пенденнис усмехнулся и пожал плечами,  подумав:  "Далеко  шагнула
молодежь!" Миссис Пенденнис заявила, что Фокер -  препротивный,  испорченный
мальчишка, и если Пен окажется в одном с ним колледже,  это  не  доведет  до
добра.
 - Лучше мне, пожалуй, и вовсе не пускать его туда, -  добавила  она  и
если бы не воспоминание о муже, мечтавшем увидеть Пена в том же колледже,  в
котором ему самому так недолго довелось поучиться, она, вполне  возможно,  и
вправду запретила бы ему ехать в университет.
 А об отъезде его, приуроченном к началу октябрьского семестра, уже было
договорено между всеми, от кого  зависело  его  благополучие.  Фокер  обещал
познакомить его, и кем следует, и майор Пенденнис придавал большое  значение
тому,  что  именно  этот  несравненный  молодой  джентльмен  введет  Пена  в
подходящий круг.
 - Мистер Фокер вращается в лучшем университетском обществе,  -  говорил
майор, - и Пен завяжет знакомства,  которые  чрезвычайно  пригодятся  ему  в
жизни. Там сейчас учится молодой  маркиз  Плинлиммон,  старший  сын  герцога
Сент-Дэвидс, и лорд Вольнус Хартиерс, сын  лорда  Раннимида  он  приходится
мистеру Фокеру двоюродным братом (вы, конечно, помните,  дорогая,  что  леди
Раннимид была  в  девицах  леди.  Агата  Мидтон)  леди  Агнес,  несомненно,
пригласит его к себе в Логвуд. Дружба Пена с ее сыном отнюдь нас  не  должна
тревожить, - он балагур и чудак, но очень осмотрителен и приятен, и  мы  все
перед ним в  долгу,  так  замечательно  он  помог  нам  разделаться  с  этой
Фодеринге" нет, Пену просто, повевло, что он подружился с этим  презабавным
юношей.
 Элен только вздыхала - майору виднее.  В  злосчастной  истории  с  мисс
Костиган мистер, Фокер и в, самом  деле  оказал  им  услугу,  она  была  ему
благодарна. И, однако, ее  томило  дурное  предчувствие  -  все  эти  ссоры,
буйство и суетность не предвещали добра ее сыну.
 Пастор Портмен полагал, что Пену просто  необходимо  ехать  в  колледж.
Мальчик там будет учиться, а также немного рассеется в хорошем обществе. Что
Пен отличится в науках - в этом он был уверен: Сморк очень лестно  отзывался
о его способностях, да пастор и сам  слышал,  как  Пен  разбирает  латинские
тексты, и остался весьма доволен. А что он будет далеко от Чаттериса  -  это
во всяком случае благо. И Пен, которого разгоревшиеся  вокруг  него  страсти
немного отвлекли от сердечных мук, угрюмо подчинился.
 В августе и сентябре в Чаттерисе состоялись выездная судебная сессия  и
скачки,  а  следовательно,  был  большой  наплыв  приезжих  и  много  всяких
развлечений и все это время мисс Фодерингэй продолжала прощаться с  местной
публикой. Ни присутствие ее, ни близкий отъезд особенно не волновали никого,
кроме уже названных нами лиц и лучшие семьи графства,  владевшие  домами  в
Лондоне и впоследствии, надо полагать, превозносившие  до  небес  эту  самую
Фодерингэй, дабы не  отстать  от  столичной  моды,  не  находили  в  актрисе
захолустного театра ничего примечательного. И до и после мисс Костиган такая
же судьба постигла многих гениев, как, впрочем, и многих шарлатанов.  А  тем
временем добрая эта девушка  сносила  пренебрежение  публики,  да  и  другие
превратности жизни, с обычным своим спокойствием - пила, ела, играла,  спала
изо дня в день одинаково безмятежно, как то свойственно людям ее склада.  От
скольких  горестей,  забот  и  прочих  вредных  треволнений  избавляет   нас
неунывающая тупость и  здоровая  бесчувственность!  Я  вовсе  не  хочу  этим
сказать, что добродетель перестает быть добродетелью от того, что  не  знает
соблазнов я только утверждаю, что тупость - великий  дар,  которого  мы  не
ценим по достоинству, и счастливы те, кого природа наделила им в достаточной
мере.
 Пен в эту осень то сидел дома, то пропадал в Чаттерисе. Мать совсем  за
него исстрадалась, она жаждала поговорить с сыном по душам, однако майор все
время сдерживал ее и в то  же  время  подбадривал  ибо  этот  искушенный  в
житейских делах человек уже приметил, что в болезни Пена  наступил  перелом.
Одним из благоприятных симптомов опекун и лейб-медик  принца  Артура  считал
острые приступы стихотворства. Пен декламировал стихи, шагая по  дорожкам  в
боскете бормотал стихи, сидя вечерами в гостиной. Однажды, бродя по дому  в
отсутствие Пена, майор нашел  у  него  в  комнате  толстую  тетрадь,  полную
стихов. Написаны они были частью по-английски, частью по-латыни:  цитаты  из
античных авторов старательно оговорены в подстрочных примечаниях. Не так  уж
он болен, подумал наш мудрец с Пэл-Мэл, и в тот  же  день  обратил  внимание
миссис Пенденнис на то обстоятельство (возможно, слегка огорчившее  ее,  ибо
она, как и многие мягкосердечные женщины,  любила  все  романтическое),  что
последние две недели Пен возвращался домой к обеду голодный как волк,  да  и
за утренним завтраком не жаловался на отсутствие аппетита.
 - Мне бы так! - с завистью добавил майор, вспомнив про свои пилюли. - И
сон у мальчика налаживается, уж поверьте мне, дорогая. - Это  было  жестоко,
но это было так.
 За неимением другой родной души Пен еще  теснее  сдружился  с  мистером
Сморком или, вернее, не уставал ему  изливаться.  Что  есть  влюбленный  без
наперсника? Сморк служил Пену, как вяз - Коридону: чтобы вырезывать  на  нем
имя возлюбленной. Он, как эхо,  возвращал  Пену  имя  прекрасной  Амариллис.
Доиграв мелодию, человек уже не заботится о дудке но Пену казалось, что  он
питает к Сморку великую дружбу - только потому, что  мог  твердить  ему  про
свою любовь и тоску а у Сморка были свои причины спешить к Пену по  первому
его зову.
 Бедный молодой священник не мог без  ужаса  думать  об  отъезде  своего
ученика: не будет Артура, и не будет у него больше ни любимого  занятия,  ни
радости в жизни. Как ему теперь изыскивать предлоги для ежедневных посещений
Фэрокса, где доброе слово или взгляд хозяйки дома  сделались  ему  столь  же
необходимы, как скудный обед, который подавала ему мадам Фрибсби! Без Артура
он может  наведываться  туда  лишь  изредка,  как  всякий  другой  знакомый:
маленькой Лоре вполне достаточно  учить  катехизис  раз  в  неделю...  а  он
обвился вокруг Фэрокса, как плющ, он просто не в  силах  был  отцепиться  от
этого дома. Что же, упасть перед вдовой на колени и во всем ей открыться? Он
искал в ее поведении хоть каких-нибудь поводов для надежды. Три недели назад
она похвалила его проповедь она очень  ласково  благодарила  его  за  дыню,
которую он преподнес ей, когда в числе нескольких  гостей  был  приглашен  к
обеду  она  говорила,  что  всегда  будет  ему   признательна   за   доброе
расположение к Артуру а когда он заявил, что  его  любовь  к  этому  милому
юноше беспредельна, разве не романтично она упомянула о своей  благодарности
и уважении ко всем друзьям ее сына? Что же,  объясниться?  Или  повременить?
Если он объяснится, а она откажет,  ворота  Фэрокса,  может  быть,  навсегда
перед ним захлопнутся, а за этими воротами был для мистера Сморка весь мир.
 Вот так мы и видим, друг-читатель, что у  каждого  человека  есть  свои
печали и невзгоды, которыми он удручен или  озабочен  более,  нежели  чужими
делами и горестями. Пока миссис Пенденнис терзается, что теряет  сына  и  ту
хотя бы и непрочную власть над ним, какую она имела, когда он еще  оставался
в  родном  гнезде,  из  которого  вот-вот  улетит  в  широкий  мир,  -  пока
возвышенная душа майора исходит досадой при мысли  о  лондонских  приемах  и
вечерах, где он мог бы согреваться в лучах благосклонных взоров  герцогов  и
герцогинь, если