идел в парке  вашей
коляски? Вас там очень недоставало, очень.
 - Какой же вы насмешник! - сказала миссис Бангэй.
 - Это я-то насмешник? Да я ни разу не пошутил за всю... О, кого я вижу?
Здорово, Пенденнис! Здорово, Уорингтон!..  Это  мои  старые  друзья,  миссис
Бангэй... Нет, скажите, вы-то как сюда копали?.. - И, щелкнув  лакированными
каблуками, он повернулся спиной к  миссис  Бангэй,  а  она,  обнаружив,  что
молодые  гости  ее  мужа  по-приятельски  беседуют  с  сыном  лорда,   сразу
прониклась к ним уважением.
 - Как, они с ним знакомы? - шепотом спросила она мужа.
 - А что я тебе  говорил?  Младший-то  родня,  почитай,  всей  знати,  -
отвечал тот, и оба с улыбками и  поклонами  устремились  навстречу  двум  не
менее важным птицам, чем сынок лорда, а  именно  самому  мистеру  Уэнхему  и
самому мистеру Уэгу, чьи имена прокричал снизу лакей.
 Мистер Уэнхем вошел с видом скромника и с той едва заметной улыбкой,  с
какой он обычно обращал взор на носки своих нарядных башмаков и  лишь  очень
редко на лицо собеседника. Зато белый жилет Уэга излучал свой блеск  на  все
вокруг, и большая красная его физиономия сияла в предвкушении веселых  шуток
и вкусного обеда. Он любил входить  в  гостиную  смеясь,  а  уходя,  бросать
прощальную шутку, как бомбу. Никакие личные невзгоды и  злоключения  (а  сей
юморист не был от них избавлен, так же как и  нешутящие  представители  рода
человеческого) не могли надолго подавить его веселость. В любом коре мысль о
хорошем обеде  придавала  ему  бодрости  и  любого  лорда  он  при  встрече
приветствовал каламбуром.
 Итак, Уэнхем подошел к миссис  Бангэй  с  притворно  скромной  улыбкой,
прошептал что-то,  глядя  на  нее  исподлобья,  и  показал  ей  носки  своих
башмаков. А Уэг заверил  ее,  что  она  выглядит  очаровательно,  и  тут  же
подобрался  к  молодому  лорду,  которого   он   назвал   Поп   и   которому
незамедлительно рассказал анекдот, приправленный,  да  выражению  французов,
крупной солью.  Пену  он  тоже  обрадовался  чрезвычайно,  пожал  ему  руку,
похлопал его по плечу - он весь был оживление и сердечность. Он стал во весь
голос вспоминать их последнюю встречу в Баймуте, спросил, что Пену  известно
об их общих друзьях в  Клеверинг-Парке,  и  не  собирается  ли  сэр  Фрэнсис
провести сезон в Лондоне, и побывал ли Пен с визигой  у  леди  Рокминстер  -
ведь она уже здесь, славная старуха эта леди Рокминстер! Все это  говорилось
не столько для Пена, сколько для остального общества, которое мистер Уэг был
не прочь осведомить о том, что он - частый гость и свой человек в загородных
поместьях знати.
 Уэнхем тоже поздоровался с Пеном, и все это миссис Бангэй  примечала  с
почтительной радостью, а позже высказала мужу  свои  соображения  касательно
того, какая важная персона мистер Пенденнис, и эти соображения, хоть  Пен  о
том и не подозревал, пошли ему очень на пользу.
 Пен, который довольно высоко ценил стихи мисс Баньен и  представлял  ее
себе примерно такой, какой она  сама  себя  описала  в  "Страстоцвете",  где
говорилось, что юность ее была, как

 Фиалка, что прячется ранней весной
 От вихрей холодных и злых,
 Как робкая лань на поляне лесной
 Под сенью дубов вековых, -

 и что зрелая ее красота если и отличается от безыскусственной  прелести
ее семнадцати лет, то все же очень пленительна и самобытна, испытал  веселое
удивление,  когда  в  комнату  тяжелой  походкой  гренадера  вошла,   скрипя
корсетом, рослая, костлявая женщина. Уэг сразу заметил, что к ее смятой юбке
пристала солома, и хотел было деликатно ее  снять,  но  мисс  Баньен  выбила
оружие из рук шутника: она сама увидела это украшение и,  наступив  на  него
своей большой ногой, отделила солому от платья, нагнулась  и  подняла  ее  с
полу, сказав при этом миссис Бангэй, что просит простить ее за опоздание,  -
очень уж медленно тащился омнибус, но зато как приятно - от самого Бромптона
проехаться всего за шесть пенсов. Все это было сказано так просто, что никто
не засмеялся. А самой поэтессе и в голову не пришло  стыдиться  поступка,  к
которому ее вынудила бедность.
 - Это и есть "Страстоцвет"? - спросил Пен у Уэнхема, оказавшегося с ним
рядом. - А ведь на портрете, который помещен в книге, она  молодая  и  очень
миловидная.
 - Страстоцвет, как и всякий иной цветок, со временем увядает, -  сказал
Уэнхем. - Вероятно, портрет писан не вчера.
 - Ну что же, уважаю ее за то, что она не стыдится своей бедности.
 - О, разумеется, - сказал Уэнхем (сам он умер бы с голоду, а не  поехал
на званый обед в омнибусе), - но афишировать эту солому я  не  стал  бы,  а,
мистер Пенденнис?.. Мисс Баньен, дорогая,  как  вы  себя  чувствуете?  Нынче
утром я был на приеме у одной высокопоставленной леди, и все там с восторгом
отзывались о вашей новой  книге.  Строчки  о  крещении  леди  Фанни  Фэнтейл
растрогали герцогиню до слез. Я сказал, что,  кажется,  буду  сегодня  иметь
удовольствие с вами увидеться, и она просила благодарить вас и передать, что
вы доставили ей огромное наслаждение.
 Перед этой герцогиней, которую Уэнхем навестил  не  далее  как  сегодня
утром, померкли  Уэговы  баронет  и  вдовствующая  графиня,  и  сам  Уэнхем,
рассказавший эту басню со своей вкрадчивой улыбкой, сразу  обскакал  Уэга  в
глазах собравшихся. Это бесценное преимущество он не  преминул  удержать  и,
завладев разговором, стал сыпать забавными историями  про  аристократов.  Он
пытался втянуть в разговор и мистера Попджоя,  обращаясь  к  нему  с  такими
фразами, как: "Я нынче утром говорил вашему батюшке..." или: "Вы  ведь  были
на том вечере у Д., когда герцог сказал..." - но мистер Попджой не пошел ему
навстречу, а предпочел удалиться с миссис Бангэй к окну и наблюдать экипажи,
подъезжавшие к дому напротив. Хозяйка дома решила,  что,  раз  он  не  хочет
разговаривать, пусть хотя бы эти несносные Бэконы видят, что она залучила  к
себе на обед высокородного Пэрси Попджоя.
 Колокол на соборе св. Павла отзвонил время - на полчаса позже  того,  к
которому мистер Бангэй звал гостей, а двух приглашенных еще не  хватало  но
вот наконец появились и они, и Пен с радостью убедился, что это - капитан  и
миссис Шендон.
 После того как они поздоровались с хозяевами и обменялись поклонами или
кивками с большинством из гостей, Пен и Уорингтон подошли к миссис Шендон  и
горячо пожали ей руку,  а  она,  верно,  взволновалась,  вспомнив,  где  они
виделись всего за несколько дней до того. Шендон был принаряжен  и  выглядел
очень прилично в красном бархатном жилете и плоеном шейном  платке,  который
его жена заколола своей лучшей брошью. Несмотря на любезность миссис Бангэй,
а может быть, именно из-за  этой  любезности  миссис  Шендон  робела  ее  и
побаивалась и в самом деле, сейчас, в своих  красных  шелках  и  с  райской
птицей на тюрбане она выглядела особенно устрашающе, и лишь когда она  своим
глубоким басом справилась  о  здоровье  прелестной  малютки,  жена  капитана
собралась с духом и осмелилась заговорить.
 - Какая приятная женщина, - шепнул Попджой Уорингтону. - Будьте другом,
Уорингтон, познакомьте меня с капитаном Шендоном. Говорят, это  на  редкость
умная голова, а я обожаю умных людей, ей-богу!
 То была правда: собственного ума бог отпустил мистеру Попджою в  обрез,
но зато наделил его способностью великодушно восхищаться  чужим  умом,  даже
если он не мог его оценить.
 - И еще представьте меня мисс Баньен. Она, говорят, тоже очень умная. С
виду она чудновата, но это ничего. Я, черт возьми, считаю себя  литератором,
и я непременно должен быть знаком со всеми умными людьми.
 Так, к обоюдному удовольствию,  состоялось  знакомство  между  мистером
Попджоем и мистером Шендоном, и тут распахнулись  двери  столовой,  и  гости
потянулись туда и расселись вокруг стола.
 По одну руку от Пена оказалась мисс Баньен, по  другую  -  мистер  Уэг
вернее, Уэг не рискнул опуститься на свободный стул  рядом  с  поэтессой,  и
занять его пришлось Пену.
 За обедом одаренная натура почти не разговаривала, но Пен заметил,  что
ест она с отменным аппетитом и ни разу не отказалась от  вина,  когда  лакей
доливал бокалы. А мисс Баньен, присмотревшись к мистеру Пенденнису,  который
держался довольно-таки надменно, был одет по последней моде и  нацепил  свои
лучшие цепочки, запонки и манишки, не без основания  решила,  что  он  -  не
более как светская болонка и, чем обращать на него внимание, лучше  заняться
обедом. Много позже она с присущей ей прямотой сама ему об этом рассказала:
 - Я приняла вас  за  денди  и  фата.  Вид  у  вас  был  чинный,  как  у
гробовщика, а так как по другую руку от  меня  сидел  человек,  который  мне
глубоко противен, я и решила придержать язык и приналечь на обед.
 - И то и другое вы делали превосходно, дорогая мисс  Баньен,  -  сказал
Пен, смеясь.
 - Да, это я умею. Но в следующий раз я  намерена  как  следует  с  вами
поговорить: вы, оказывается, и не такой чинный, и  не  такой  глупый,  и  не
такой нахальный, как кажется с первого взгляда.
 - Ах, мисс Баньен, с каким нетерпением я буду ждать "следующего  раза"!
- отвечал Пен шутливо галантным тоном.
 Однако возвратимся к обеду на Патерностер-роу.
 Пиршество было устроено хоть куда. "В витиевато готическом стиле, так я
это называю", - громким шепотом  сообщил  шутник  Уэг  своему  соседу  Пену.
Мужчины в нитяных перчатках и в башмаках со  скрипом  были  многочисленны  и
невозмутимы, и только наспех перекидывались  словами  за  спиной  у  гостей,
обходя их с блюдами. Дулан крикнул  одному  из  них:  "Эй,  официант!"  -  и
покраснел как рак от своей оплошности. Мальчик,  состоявший  в  услужении  у
миссис Бангэй, совсем затерялся среди этих рослых, облаченных в черное слуг.
 - Видите вон  того,  пузатого,  -  продолжал  Уэг.  -  Он  держит  бюро
похоронных процессий  на  Амен-Корнер,  прислуживает  на  погребениях  и  на
обедах. Так сказать, и по части холодного и  по  части  горячего.  Здесь  он
изображает дворецкого, а я заметил, как вы сами  убедитесь,  дорогой  мистер
Пенденнис, что если на лондонском обеде дворецкий поддельный, значит, там  и
вино никудышнее: этот херес - первостепенная дрянь... Бангэй, мой друг,  где
вы достали этот восхитительный херес?
 - Рад, что он вам  по  вкусу,  мистер  Уэг,  -  отозвался  издатель.  -
Разрешите с  вами  чокнуться.  А  вино  из  запасов  олдермена  Беннинга,  и
досталось мне недешево, могу вас уверить. Мистер Пенденнис, присоединяйтесь!
Ваше здоровье, джентльмены.
 - И не стыдно старику врать, вино-то из трактира, - сказал Уэг. - Такой
херес нужно пить вдвоем, для одного он слишком крепок. Эх, мне бы сюда винца
от старого Стайна: мы с вашим дядюшкой, Пенденнис, распили у  него  не  одну
бутылку. Он даже посылает свое вино в дома, куда  ездит  обедать.  Помню,  у
Родона Кроули, брата сэра Питера Кроули... он потом был губернатором острова
Ковентри... повар Стайна являлся туда с утра, а к обеду дворецкий  доставлял
из Гонт-Хауса шампанское, прямо в ведерках со льдом.
 - Как вкусно! - говорил между тем хозяйке добродушный  Шшдзной.  -  Вы,
верно,  держите  у  себя  в  кухне  cordo  leu?   {Первоклассного   повара
(буквально: cordo leu - синий шнурок - (франц.).}
 - О да, - отвечала миссис Бангэй, решив, что он имеет в виду цепочку от
вертела.
 - Я имею в виду французского повара, - пояснил вежливый гость.
 - О да, ваша милость, - снова отвечала дама.
 - Обед заказан у Григса, в переулке Святого Павла, - шепнул Уэг Пену. -
И обед Бэкона тоже. Бангэй посулил дать по полкроны  с  головы  дороже  -  и
Бэкон тоже. Они бы рады один другому отравить мороженое, если  бы  могли  до
него добраться а уж эти "готовые блюда" -  и  без  того  отрава...  Дорогая
миссис  Бангэй,  этот...  гм...  этот   бримборьон   а-ля   Севинье   просто
восхитителен, - сказал он громко, накладывая себе какого-то  блюда,  которое
поднес ему гробовщик.
 - Очень рада, что вам нравится, - отозвалась  миссис  Бангэй,  краснея:
она не знала, так ли называется блюдо, но смутно чувствовала,  что  над  ней
издеваются. И она ненавидела Уэга с чисто женским пылом и  уж  заставила  бы
мистера Бангэя отстранить его от руководства журналом, если  бы  только  имя
его не было так известно и не ценилось так высоко в издательском мире.
 Соседкой Уорингтона за столом была  миссис  Шендон:  в  простом  черном
платье с поблекшим кружевом она сидела между ним и здоровяком-издателем.  Ее
печальная улыбка тронула не  слишком-то  чувствительное  сердце  Уорингтона.
Никто ею не интересовался: она сидела и смотрела  на  мужа,  а  тот  и  сам,
казалось, робел кое-кого из гостей. И Уэгу и Уэнхему его обстоятельства были
известны. С первым из них он работал  и  неизмеримо  превосходил  его  умом,
талантом и знаниями но звезда Уэга ярко сияла в свете,  а  бедного  Шендона
никто не знал. Сейчас, когда грубый, удачливый Уэг шумел и  смеялся,  Шендон
молчал и только пил вино - столько, сколько давали.  Он  был  под  надзором:
Бангэй предупредил гробовщика, чтобы тот подливал капитану  понемногу  и  не
слишком часто. Печальная предосторожность, тем  печальнее  потому,  что  она
была необходима. И миссис Шендон с тревогой поглядывала на мужа через  стол,
опасаясь, как бы он не выпил лишнего.
 Уэг, смущенный неудачей своих первых шуток, -  как  всякий  наглец,  он
легко  терял  почву  под  ногами,  -  до  конца  обеда  разговаривал   почти
исключительно с Пеном и, конечно, все больше язвил на счет присутствующих.
 - У Бангэя сегодня смотр всем частям, - говорил  он.  -  Мы  все  здесь
бангэйцы... Вы роман Попджоя читали?.. Ведь это была повесть для журнала, ее
написал бедняга Баззард, еще давно, потом  о  ней  забыли,  а  потом  мистер
Троттер (Троттер - это вон тот, в высоких воротничках)  извлек  ее  на  свет
божий и решил, что ее можно приспособить к недавнему светскому скандалу Боб
дописал несколько глав, а Попджой разрешил поставить свое имя,  может  быть,
даже сам  сочинил  десяток  страниц,  и  так  родился  роман  "С  горя,  или
Герцогиня-беглянка". Обожаю беседовать с Попджоем о его книге - потеха, да и
только, ведь он ее даже не читал... Эй, Попджой, до чего же хороша у вас  та
сцена в третьем томе, где  переодетый  кардинал,  когда  епископ  Лондонский
обратил его в протестантство, делает предложение дочери герцогини...
 - Очень рад, что вам нравится, - отвечал Попджой. - Я и сам  люблю  это
место.
 - А его во всей книге не найти, - шепнул Уэг Пену. - Я это  только  что
выдумал. А, ей-ей, недурной сюжет для романа о Высокой церкви...
 - Помню, однажды мы с беднягой Байроном, Хобхаусом и Трелони обедали  у
кардинала Меццокальдо в Риме, - начал капитан Самф, -  и  к  обеду  подавали
орвьетское вино, которое Байрон очень любил. И кардинал все жалел, что он не
женат. А через  два  дня  мы  приехали  в  Чивита-Веккия,  где  стояла  яхта
Байрона... а через три недели кардинал умер, честное слово, и  Байрон  очень
грустил, потому что кардинал ему нравился.
 - Удивительно интересная история, Самф, - сказал Уэг.
 - Вы  бы  опубликовали  свои  воспоминания,  капитан  Самф,  -  нарушил
молчание Шендон. - Для нашего друга Бангэя такая книга была бы просто клад.
 - А что бы вам, Шендон, попросить их у Самфа для вашей новой  газеты...
как бишь ее, - в восторге заорал Уэг.
 - А что бы вам попросить их для вашего старого журнала... как его  там?
- отпарировал Шендон.
 - Разве будет новая газета? - спросил Уэнхем, который отлично это знал,
но стыдился своей причастности к прессе.
 - Бангэй решил выпускать газету? - вскричал Попджой, который, напротив,
чрезвычайно гордился своими литературными  знакомствами.  -  Я  хочу  в  ней
сотрудничать. Миссис Бангэй, употребите ваше  влияние,  пусть  он  привлечет
меня.  Проза,  стихи  -  что  вам  требуется?  Романы,  поэмы,  путешествия,
передовые статьи - буду писать что угодно, ей-богу, лишь бы Бангэй платил, а
я готов хоть сейчас, дорогая миссис Бангэй, ей-богу.
 - Называться она будет "Крохоборная хроника",  -  проворчал  Уэг,  -  и
маленькому Попджою поручат отдел для грудных детей.
 - Называться она будет "Пэл-Мэл", сэр, - сказал Шендон, -  и  мы  будем
счастливы числить вас среди наших сотрудников.
 - "Пэл-Мэл"? Почему "Пэл-Мэл"? - спросил Уэг.
 - Потому что редактор родился в Дублине, а помощник редактора в  Корке,
потому что издатель  живет  на  Патерностер-роу,  а  редакция  находится  на
Кэтрин-стрит, возле Стрэнда. Этих  причин  вам  достаточно,  Уэг?  -  сказал
Шендон, начиная сердиться. - Все должно как-то называться. Мою собаку  зовут
Понто. Вас зовут Уэг. Чем вам не понравилось название пашей газеты?
 - Как ни назови, благоухала бы так же, - сказал Уэг.
 - И прошу вас запомнить, мистер Уэг, что называется она  не  "Как  бишь
ее". Впрочем, название ее вам отлично известно, и мое имя тоже.
 - И адрес ваш мне тоже известен, - не удержался  Уэг,  однако  произнес
эти слова вполголоса, а незлобивый ирландец быстро  успокоился  после  своей
вспышки и дружелюбно предложил Уэгу чокнуться.
 Когда дамы удалились, разговор за столом пошел  еще  громче  и  вскоре
Уэнхем в изысканных выражениях провозгласил тост  за  новую  газету,  воздав
щедрую хвалу остроумию, таланту и учености ее редактора,  капитана  Шендона.
Он никогда не упускал случая заручиться поддержкой прессы  и  в  этот  вечер
обошел, всех присутствующих литераторов и каждому сделал комплимент:  одному
рассказал,   какое   впечатление   произвела   его   последняя   статья   на
Даунинг-стрит, другому сообщил, что его  добрый  друг  герцог  такой-то  был
просто поражен тем, как умело подобран материал в номерах за истекший месяц.
 Вечер закончился, и бедный Шендон, несмотря  на  все  предосторожности,
еле стоял на ногах когда же верная жена усадила его в кеб, чтобы  везти  на
новую квартиру, возница отпустил с козел нелестное замечание.  Уэнхема  ждал
собственный экипаж, которым он предложил воспользоваться мистеру Попджою  а
робкая мисс Баньен, заметив, что мистер  Уэг  собрался  уезжать,  решительно
потребовала места  в  его  коляске,  чем  же  доставила  нашему  шутнику  ни
малейшего удовольствия.
 Пен и Уорингтон шли домой пешком по освещенным луною улицам.
 - Ну вот, - сказал Уорянгтон, - теперь ты повидал пишущую  братию,  так
скажи мне, не прав ли я был, когда утверждал, что в этом городе есть  тысячи
людей, которые не пишут книг, но куда умнее и интереснее тех, что пишут?
 Пен вынужден был признать, что литераторы, с которыми он  познакомился,
не произнесли за весь вечер ничего  такого,  что  стоило  бы  запомнить  или
повторять. И правда, о литературе за все время не было сказано ни  слова  и
тем непосвященным, что жаждут прикоснуться к литературному миру и узнать его
обычаи, мы можем сообщить по секрету, что никто не говорит так мало  книгах
и, может быть, не читает так мало книг, как писатели.

 ^TГлава XXXV^U
 Газета "Пал-Мил"

 Новая  газета  с  самого  начала  имела  успех.  Утверждали,   что   ее
поддерживает  влиятельная  политическая  партия,   называли   имена   широко
известных людей, поставляющих в нее материал. Были ли  основания  для  таких
слухов? На этот вопрос мы не вольны  ответить,  можем  только  сообщить  под
большим секретам, что статью о внешней  политике,  которую  все  приписывали
некоему лорду,  заведомо  связанному  с  министерством  иностранных  дел,  в
действительности настрочил капитан Шендон в трактире "Медведь и Посох"  близ
Уайтхоллской лестницы, где его выследил мальчишка-посыльный и  где  временно
проживал один его литературный союзник мистер Блодьер а  серия  очерков  по
финансовым вопросам, написанная, как предполагали,  крупным  государственным
деятелем и членом палаты общин, в действительности принадлежала перу мистера
Джорджа Уорингтона из Верхнего Темпла.
 Что между газетой "Пэл-Мэл" и упомянутой выше влиятельной партией  была
какая-то связь - это вполне возможно. Пэрси Попджой (сын  лорда  Фальконета,
члена  этой  партии)  нередко  поднимался  по  темной  лестнице  в  квартиру