прикасаться  к  джентльмену,  -  произнес  он  и  добавил
ругательство, которое нет нужды повторять.
 - Проходите, - сказал полицейский. -  Нечего  загораживать  тротуар  да
глазеть, как обедают джентльмены.
 - Не глазеть?.. Хо-хо... не глазеть, вот  это  здорово!  -  с  издевкой
передразнил его субъект. - А кто мне помешает глазеть...  смотреть  на  моих
друзей? Уж не вы ли?
 - Нашел себе друзей! Проходите, - сказал полицейский.
 - Только тронь меня - в порошок сотру! - взревел субъект. - Сказано,  -
я их всех знаю. Вон сэр Фрэнсис Клеверинг, баронет, член парламента... Я его
знаю, и он меня знает... а это Стронг, а это - тот молокосос, что  шумел  на
бале. Эй, Стронг, Стронг!
 - Алтамонт? А, чтоб ему!.. - воскликнул сэр Фрэнсис и вскочил, виновато
озираясь и Стронг, нахмурившись, тоже встал с места и выбежал на улицу.
 Джентльмен в белом жилете,  выбегающий  без  шляпы  прямо  из  столовой
богатого дома полицейский и прилично одетый господин, готовые сцепиться  на
панели, - такого вполне достаточно, чтобы собрать толпу даже  в  этой  тихой
части города, в половине  девятого  вечера,  и  перед  домом  сэра  Фрэнсиса
Клеверинга быстро росла кучка зевак.
 - Входите, да побыстрее, - сказал Стронг, хватая  своего  знакомца  под
руку. - Будьте добры, Джеймс, пошлите за кебом, - добавил  он  вполголоса  и
ввел разбушевавшегося джентльмена в дом.
 Дверь за ними затворилась, и зеваки постепенно разошлись.
 Мистер Стропг хотел провести незваного  гостя  в  малую  гостиную  сэра
Фрэнсиса  (куда  унесли  шляпы  гостей,  чтобы  они  там  дожидались   своих
владельцев), успокоить его и отвлечь разговором, а как только подъедет кеб -
увезти по тот все еще кипел от злости после нанесенного ему оскорбления  и,
заметив, что Стронг тянет его ко второй двери, стал как вкопанный  и  заявил
пьяным голосом:
 - Э, нет, это не та дверь... столовая вон там... там, где пьют. Я  тоже
хочу выпить, черт побери. Пойдем туда.
 При этих дерзких словах дворецкий в ужасе  застыл  на  месте,  а  потом
загородил собой дверь в столовую но она  отворилась  у  него  за  спиной  и
появился хозяин дома, бледный от волнения.
 - Пойдем туда! Я тоже хочу  выпить,  черт  подери!  -  орал  непрошеный
гость. - А-а, Клеверинг, я им говорю, что хочу с вами выпить. Ну что,  взял,
старый штопор? Поставь-ка нам бутылочку с желтой печатью, старый  разбойник,
- из тех, что по сту рупий за дюжину, да чтобы без обмана.
 Хозяин быстро перебрал в уме своих гостей. Уэлбор, Пенденнис,  эти  два
мальчика - больше никого. И он сказал с деланным смехом и жалкой гримасой:
 - Ну, Алтамонт, милости прошу. Очень рад вас видеть.
 Полковник Алтамонт - проницательный  читатель,  несомненно,  уже  давно
узнал  в  странном  незнакомце  его  превосходительство  посланника   набоба
Лакхнаусского - ввалился в столовую,  бросив  Джимсу  торжествующий  взгляд,
словно говоря: "Ну что, взял? Джентльмен я или нет?" - и плюхнулся в  первое
попавшееся кресло. Сэр  Фрэнсис,  запинаясь,  представил  его  своему  гостю
мистеру Уэлбору, и посланник принялся пить вино и оглядывать присутствующих,
то корча самые мрачные рожи, а  то  расплываясь  в  улыбке,  громко  икая  и
похваливая содержимое своего бокала.
 - Большой оригинал. Долго прожил в Индии, при туземном дворе, - пояснил
без тени улыбки шевалье Стронг, не терявшийся ни в каких обстоятельствах.  -
При этих индийских дворах люди приобретают очень оригинальные привычки.
 - Очень, - сухо подтвердил майор Пенденнис,  недоумевая,  в  какую  он,
черт возьми, попал компанию. Мистеру Фокеру новый гость понравился.
 - Я его видел в Черной Кухне, - шепнул он Пену.  -  Он  еще  непременно
хотел спеть малайскую песню. Попробуйте этого ананаса, сэр, - обратился он к
полковнику Алтамонту. - Замечательно сочный.
 - Ананасы! Я видел, как ананасами кормят свиней, - сказал полковник.
 - У набоба Лакхнаусского всех свиней откармливают ананасами, -  шепотом
сообщил Стронг майору Пенденнису.
 - Как же, как же, - отозвался майор.
 Тем  временем  сэр  Фрэнсис  Клеверинг  тщился  оправдать  перед  своим
собратом поведение странного гостя и бормотал что-то касательно Алтамонта  -
он-де большой чудак, у него неуравновешенный нрав... даже очень... индийские
обычаи... не понимает, как принято себя держать в английском обществе...  на
что сэр Уэлбор, человек отнюдь  не  глупый,  отвечал,  степенно  прихлебывая
вино, что "оно и видно".
 Полковник же, словно вдруг заметив открытое лицо Пена,  вперил  в  него
долгий, пристальный пьяный взгляд и произнес:
 - А вас я тоже знаю, молодой человек. Я вас помню. На бале  в  Бэймуте.
Хотели подраться с французом. Я-то вас помню! - И он, смеясь, сделал  выпад,
сжал  кулаки  и,  кажется,  от  души  наслаждался,  пока  эти   воспоминания
проносились или, вернее, брели, пошатываясь, в его затуманенном вином мозгу.
 - Вы ведь встречались  с  полковником  Алтамоном  в  Бэймуте,  помните,
мистер Пенденнис? - спросил Стронг, и Пен с деревянным поклоном  подтвердил,
что имеет удовольствие отлично помнить эту встречу.
 - Как его зовут? - вскричал полковник. Стронг повторил:
 - Мистер Пенденнис.
 - Пенденнис? К  черту  Пенденниса!  -  заорал  ко  всеобщему  удивлению
Алтамонт и трахнул кулаком по столу.
 -  Меня  тоже  зовут  Пенденнис,  сэр,  -  произнес   майор,   донельзя
раздосадованный происшествиями этого вечера: чтобы его,  майора  Пенденниса,
пригласили на такой обед, да еще впустили в дом какого-то пьяного! - Мое имя
Пенденнис, и я просил бы вас не поносить его вслух.
 Полковник Алтамонт оглянулся на него,  и  хмель  словно  разом  с  него
слетел. Он провел рукою по лбу, немного сдвинув этим движением  свой  черный
парик, и глаза его впились в майора, а тот, со своей стороны, глядел на него
очень пристально и прямо, как и  подобает  старому  солдату.  Взаимный  этот
осмотр закончился тем, что Алтамонт  стал  застегивать  медные  пуговицы  на
своем сюртуке, а потом, к великому изумлению собравшихся, внезапно поднялся,
качнулся в сторону двери и исчез, причем  Стронг,  который  тут  же  за  ним
последовал, успел услышать, как он бормочет: "Капитан Клюв! Ей-богу, капитан
Клюв!"
 От его неожиданного  появления  до  столь  же  внезапного  исчезновения
прошло не более четверти часа. Оба  молодые  человека  и  мистер  Уэлбор  не
знали, что и думать. Клеверинг, бледный как полотно, обратил тревожный, даже
испуганный взгляд на майора Пенденниса, который и сам уже  смотрел  на  него
пристально и задумчиво.
 - Вы его знаете? - спросил сэр Клеверинг.
 - Я, несомненно, где-то видел его, - отвечал майор, и на лице его  тоже
изобразилось  недоумение.  -  А-а,  вспомнил.  Он  дезертировал  из   конной
артиллерии и  поступил  на  службу  к  набобу.  Да,  теперь  я  окончательно
припомнил его лицо.
 - О! - вздохнул Клеверинг, точно у него камень с  души  свалился,  и  в
устремленных на него старых, зорких глазах майора мелькнула лукавая искра.
 Кеб, вызванный по просьбе Стронга,  увез  его  и  Алтамонта  остальным
джентльменам подали кофе, а затем они поднялись в гостиную, к  дамам,  и  по
дороге Фокер доверительно сообщил Пену, что "такой катавасии он от  роду  не
видал", а Пен со смехом ответил, что его слова свидетельствуют о  недюжинном
умении разбираться в событиях.
 В гостиной мисс Амори, как  и  было  обещано,  угостила  молодых  людей
пением. Фокер  пришел  в  восторг  и  подпевал  ей  всякий  раз,  как  песня
оказывалась ему знакома. Пен сделал было  вид,  что  занят  разговорами,  но
Бланш живо вернула его к роялю, запев романс  на  его  слова,  -  те  самые,
которые мы приводили в одном из предыдущих выпусков и которые Сильфида, если
верить ей, сама положила  на  музыку.  Не  знаю,  вправду  ли  мелодия  была
сочинена  ею  и  много  ли  ей  помогал  в  аранжировке  ее  учитель  синьор
Тренькидильо но мелодия эта, будь она хороша  или  дурна,  оригинальна  или
заимствована,  пленила  мистера  Пена:  он  остался  у  рояля   и   прилежно
переворачивал страницы.
 - Эх, если б я мог писать такие стихи, как  ты,  Пен!  -  двумя  часами
позже изливался ему Фокер.  -  Уж  я  бы  тогда  написал,  будь  покоен.  Но
понимаешь, на бумаге у  меня  ничего  не  получается.  Зря  я  в  школе  так
бездельничал!
 О забавной сцене, разыгравшейся внизу, при дамах не было  упомянуто  ни
словом. Правда,  когда  мисс  Амори  спросила,  где  капитан  Стронг,  -  он
понадобился ей для какого-то дуэта, - Пен чуть не проболтался, но,  взглянув
случайно на сэра Фрэнсиса, уловил на его обычно ничего  не  выражающем  лице
явную тревогу и вовремя придержал язык.
 Вечер  прошел  скучновато.  Уэлбор  заснул  -  он  всегда  засыпал  под
воздействием музыки и обеда.  И  майор  Пенденнис,  против  обыкновения,  не
занимал дам бесконечными анекдотами и светскими сплетнями,  но  сидел  почти
все время молча, слушая пение и поглядывая на юную певицу.
 Когда настало время прощаться, майор поднялся, выразил  сожаление,  что
столь прелестный вечер пролетел так быстро, и отпустил мисс Амори изысканный
комплимент по поводу ее редкостных музыкальных способностей.
 - Ваша дочь, леди Клеверинг, настоящий соловей, - сказал он на прощание
хозяйке дома. - Настоящий соловей, ей-богу! Я, кажется, в жизни подобного не
слышал. И произношение у нее на всех языках, да, да, на всех языках,  просто
безупречное. Молодая девица с таким талантом и... не гневайтесь на  старика,
мисс Амори... с такой наружностью - будет желанной гостьей  в  лучших  домах
Лондона.
 Самое Бланш эти комплименты  удивили  не  меньше,  чем  Пена,  которому
дядюшка совсем недавно отозвался о Сильфиде весьма  нелестно.  Мистер  Фокер
усадил свою родительницу в коляску и закурил огромную сигару, после чего оба
молодых человека вместе с майором пошли домой пешком.
 То ли общество Фокера, то ли дым его сигары, видимо, раздражали майора.
Он несколько раз искоса оглядел его, явно давая понять, что не прочь был  бы
от него отделаться но Фокер словно прилип к дяде и  племяннику  и  дошел  с
ними до самого дома майора на Бэри-стрит,  где  тот  пожелал  молодым  людям
спокойной ночи.
 - Вот что еще, Пен, - сказал он шепотом, снова  подзывая  племянника  к
себе, - не забудь завтра зайти на Гровнер-Плейс с визитом. Они были  с  нами
крайне любезны необычайно любезны и добры.
 Пен, дивясь в душе, обещал, что не забудет. Морган затворил за  майором
дверь, Фокер взял друга под руку и  некоторое  время  шел  молча,  попыхивая
сигарой.  Наконец,  когда  они  уже  дошли  до  Чаринг-Кросс,  откуда  Артур
сворачивал к себе домой в Темпл, Гарри Фокера прорвало, и он разразился  тем
хвалебным словом поэзии и  сожалениями  о  впустую  растраченной  молодости,
которые мы привели выше. И всю дорогу по Стрэнду и дальше,  до  самой  двери
Пена в Лемб-Корте, он, не умолкая, говорил о пении и  о  несравненной  Бланш
Амори.


 ^TКомментарии^U

 История обыкновенного молодого человека

 Роман  "Пенденнис"  (The  Hitory  of  edei.  Hi   Fortue   ad
Mifortue,  hi  Fried  ad  hi  Greatet  Eemy)  печатался  месячными
выпусками с ноября 1848 по декабрь  1850  года  (с  трехмесячным  перерывом,
вызванным болезнью автора), а в 1850 году был выпущен в двух томах в том  же
издательстве Брэдбери и Эванс. В 1864 году  вышел  посмертно,  с  некоторыми
сокращениями,  сделанными  Теккереем  по  этому  тексту  печатались  и  все
последующие английские издания. Настоящий перевод  сделан  по  изданию  1864
года, выпущенному Оксфордским издательством (1908  г.)  под  редакцией  и  с
предисловиями Джорджа Сейнтсбери.
 На русском языке существуют три дореволюционных перевода  "Пенденниса":
1. "Пенденнис", перев. А.  Грек,  "Библиотека  для  чтения",  1851,  июнь  -
декабрь 1852, январь - июнь. 2. "История Пенденниса", переводчик не указан,
"Отечественные записки", 1851,  ээ  7-12  1852,  ээ  1-5  (Приложение).  3.
"История Пенденниса", часть I - перев. М. А. Э. и В. Л. Р. (М. Энгельгардт и
В. Ранцов?), часть II - перев. Ю. А. Говсеева. Собр. соч. Теккерея  в  12-ти
томах, изд. бр.  Пантелеевых.  СПб.,  1894-1895.  В  советское  время  роман
переведен впервые.

 "Пенденнис" - самый автобиографический из романов Теккерея. Школьные  и
университетские годы героя, его первые шаги  в  журналистике  и  литературе,
лондонская литературная богема 3040-х годов - все  это  воспоминания  самого
автора. За многими действующими лицами  (Элен  Пенденнис,  Лора,  Бланш,  не
говоря уже о таких эпизодических персонажах, как Шендон  или  Бангэй)  стоят
живые  прототипы.  Что  же  касается  реально  существовавших  современников
Теккерея,  упомянутых  в  романе,  -  художников,  актеров,  государственных
деятелей, - то почти со всеми ими он был лично  знаком:  либо  дружил,  либо
сотрудничал в журналах, либо встречался в обществе.
 Но "Пенденнис" - не книга мемуаров, а  роман.  И  персонажи  его  -  не
слепки с  живых  людей,  а  художественные  образы.  Как  персонажи,  так  и
общественные  явления,  изображенные  в  романе,  обобщены  и  типизированы.
Недаром Честертон писал, что "Теккерей - романист  воспоминаний,  не  только
своих, но и наших... он - прошлое  каждого  из  нас,  молодость  каждого  из
нас...".
 "Пенденнис", вышедший в свет непосредственно после "Ярмарки тщеславия",
встретил, в общем, единодушно-благосклонный прием,  хотя  отдельные  критики
упрекали автора за цинизм и  за  рыхлость  повествования.  Что  новый  роман
существенно отличается от предыдущего - это  было  замечено  и  современными
Теккерею читателями и критиками и до сих пор  продолжает  отмечаться  всеми,
кто о нем пишет, причем одни видели и  видят  в  этом  начало  спада  в  его
творчестве, другие же, наоборот, - творческий рост и зрелость.
 В чем же эта разница между  первым  и  вторым  романом?  Прежде  всего,
"Пенденнис"  -  роман  не  исторический,  каким,  хотя  бы  формально,  была
"Ярмарка", а повествующий о сегодняшнем дне, во многом просто  злободневный.
Но главное различие заключено в его духе и тоне. Изменилась позиция  автора,
изменился сам автор. Новый Теккерей  несравненно  более  терпим,  чем  автор
"Ярмарки". Не осталось сарказма, блестящих и злых выпадов против  "богатства
неправедного",  против  купцов,  лезущих  в  аристократы,  и   аристократов,
воплощающих в себе все мыслимые  пороки.  Теперь  Теккерей  находит  хорошие
черты и в старой леди Рокминстер, и в забулдыге Шендоне, и в  суетном  снобе
майоре Пенденнисе. В каждом человеке есть и хорошее и плохое, как бы говорит
автор. Нет среди людей ни ангелов ни дьяволов, просто люди до  бесконечности
разнообразны и все достойны внимания и сочувствия.
 Сарказма в "Пенденнисе" не найти, но юмор остался, и  осталась  ирония,
которая одна только и спасает некоторых  персонажей  от  того,  чтобы  стать
почти такими же скучными, как,  скажем,  героини  ранних  романов  Диккенса.
Здесь же даже мать героя, образ которой, несомненно, навеян  матерью  самого
автора, очень им  любимой,  не  убереглась  от  его  иронических  усмешек  и
рассуждений о том, как несправедлива, как слепа и, в конечном счете, жестока
может быть "хорошая женщина".
 "Ярмарке  тщеславия"  Теккерей  дал  подзаголовок  "Роман  без  героя".
"Пенденнис"  -  роман  с  центральной   фигурой   героя,   вокруг   которого
группируются все остальные действующие лица, чья жизнь  и  составляет  сюжет
книги, словом -  это  прекрасный  образец  "Истории  молодого  человека  XIX
столетия". Но как же негероичен герой  Теккерея!  И  его  антигероичность  -
опять-таки сознательная позиция автора,  не  устающего  повторять,  что  его
Пенденнис - самый  рядовой,  самый  обыкновенный  человек.  По  ходу  романа
Пенденнис проявляет себя и безвольным, и нечутким, и эгоистом, и  снобом,  а
позднее - огульно разочарованным в жизни и в людях.  На  обложив  одного  из
первых выпусков романа  Теккерей  поместил  иллюстрацию:  молодого  человека
разрывают на части начала доброе и злое - с одной стороны  некая  русалка  с
рыбьим хвостом и бесенята с игрушками в виде кукольной  кареты  и  ящичка  с
деньгами, с другой - жена и дети. Это  -  упрощенная  схема:  своим  романом
автор утверждает, что человеку грозит куда большая опасность, чем  увлечение
богатой и  легкомысленной  женщиной,  а  именно  -  разочарование  в  людях,
душевное очерствение и цинизм, и от этой-то страшной,  по  мнению  Теккерея,
участи он в конце концов спасает своего героя
 Да, в  новом  романе  перед  нами  более  терпимый,  менее  возмущенный
Теккерей. И хотя он по-прежнему видит и показывает огромную власть и престиж
денег  в  современном  ему  обществе,  однако  теперь  его  больше  занимает
нравственная сущность человека, а свою задачу он видит в том, чтобы  в  меру
своих сил быть верным жизненной правде. Думается,  что  этим  стремлением  к
правдивому  изображению  действительности   объясняется   попытка   Теккерея
расширить социальные рамки романа. Может быть, он  действительно  собирался,
как с улыбкой сообщает о том в предисловии,  подробно  писать  о  преступном
мире, но вовремя отказался от этой мысли, обнаружив, что не знает предмета -
"в жизни своей не был близко знаком ни с одним  каторжником".  Всерьез  речь
может идти о двух других попытках: ввести в роман "девушку из народа" Фанни,
дочь  привратника  -  образ,  конечно,  романтизированный   и   не   слишком
достоверный - и изобразить, если  так  можно  выразиться,  деклассированного
интеллигента в лице музыканта мистера  Бауза,  обрисованного  с  несомненной
симпатией.  В  обрисовке  этого  характера  поражает  как   наблюдательность
Теккерея, так и тонкость психологического анализа. И это относится не только
к портрету Бауза. Как психолог, Теккерей в этом романе обогнал  свое  время:
мысли героев, их чувства и душевные движения подслушаны и переданы так,  как
это свойственно больше романистам-психологам XX века.
 Выше упоминалось, что роман во  многом  автобиографичен.  Но  не  менее
важно то, как автор вспоминает свою молодость. Здесь  все  смягчено,  многое
сглажено. Начать хотя бы с того, что директор школы  Серых  монахов  был  не
только смешон, как в главе второй романа, -  это  был  жестокий  деспот,  от
которого в детстве немало натерпелся сам  автор,  отданный  в  эту  школу  в
соответствии  с  семейной  традицией.  И  не  так  невинны  были  увеселения
кембриджских студентов, а  тем  более  оторванных  от  дома  молодых  людей,
изучавших в Лондоне право,  как  это  явствует  из  дальнейших  глав.  Здесь
необходимо вспомнить, какие строгие  ограничения  накладывала  на  писателей
середины XIX  века  викторианская  мораль.  Достаточно  глухо  сам  Теккерей
упоминает об этом в предисловии к роману: "... вы не  услышите  о  том,  что
происходит в действительной жизни, что творится в высшем обществе, в клубах,
колледжах, казармах, как живут и о чем говорят ваши сыновья..."  В  "Ярмарке
тщеславия", в "Неприкаянной главе" Теккерей виртуозно описал падение  Бекки,
а затем и ее отношения с Джозом Седли, когда ей вторично удалось поймать его
в сети. Он сумел выразить все, что хотел, не сказав  ничего,  что  могло  бы
оскорбить  викторианскую  общественную  цензуру.  То  же   относится   и   к
"Пенденнису". Конечно, в жизни все было иначе, чем изобразил автор, и  можно
не сомневаться, что уже в то время читатели его круга - мужчины отлично  это
понимали, а женщины догадывались.  Особенно  показателен  в  этом  отношении
эпизод с Фанни во второй части романа, - эпизод,  который  на  поверхностный
взгляд кажется бледным и неубедительным.
 Поскольку в "Пенденнисе" налицо единая сюжетная линия  -  жизнь  героя,
действие здесь развертывается проще, стройнее, чем в  "Ярмарке",  где  автор
фактически  ведет  параллельно   истории   двух   семейств,   лишь   местами
пересекающиеся. Это тоже способствует более спокойному тону Второго  романа.
Излагая   события   последовательно,   всего   с   двумя-тремя    временными
перестановками, автор как  бы  имеет  больше  времени,  чтобы  остановиться,