то с ней  сравниться?
И я ее люблю". Но он проглотил эти слова и только  пуще  прежнего  кричал  и
бесновался.
 Что же касается до мисс Фодерингэй, то ее образ действий уже был описан
нами выше. Она проделала все в точности так же. Несколько  раз  обвела  залу
признательным взглядом вся трепеща, едва устояла на ногах на своем  любимом
люке стиснув в руках цветы (Фокер запустил в нее огромнейший букет, и  даже
Сморк дрожащей рукой бросил розу и покраснел до корней волос, когда она,  не
долетев до сцены, упала в партер), стиснув цветы, прижала их к  вздымающейся
груди и т. д. и т. д. Словом, отсылаем читателя к странице... А на  груди  у
нее поблескивал медальон, который бедный  Пен  купил  у  мистера  Натана  на
Главной улице, заплатив за него свой последний шиллинг и  еще  фунт,  взятый
взаймы у Сморка.
 Потом сыграли "Черноглазую Сьюзен", и прелестная эта пьеса очаровала  и
растрогала наших мягкосердечных  знакомых,  а  Сьюзен  в  красном  платье  и
чепчике с розовыми лентами была столь же пленительна, как и  Офелия.  Бингли
блеснул в роли Уильяма. Голл (Адмирал) похож  был  на  деревянную  фигуру  с
форштевня семидесятичетырехпушечного корабля Гарбетс -  капитан  Болдуэдер,
злодей,  задумавший  похитить  черноглазую   Сьюзен,   размахивал   огромной
треуголкой, приговаривая: "А все-таки я ее погублю", -  словом,  все  актеры
провели свои роли с присущим им талантом и когда упал занавес, наши  друзья
искренне пожалели, что эта милая и трогательная пьеса уже окончена.
 Если бы Пен возвращался домой в карете наедине с матерью, он бы  в  тот
же вечер рассказал ей все но он сидел в лунном свете на козлах, с сигарой в
зубах, а рядом с ним озябший Сморк накручивал на шею толстый шарф. Когда они
отъехали мили на две  от  города,  старых  клеверингских  лошадок  обогнала,
блеснув фонарями, коляска мистера Фокера,  и  мистер  Спэйвин  приветствовал
экипаж миссис Пенденнис, протрубив на рожке смелую вариацию на мотив "Правь,
Британия".

 Два дня спустя после вышеописанных развлечений настоятель чаттерисокого
собора пригласил к себе на  обед  несколько  избранных  друзей  из  местного
духовенства. Можно предположить, что они пили  превосходный  портвейн  и  за
десертом ругали епископа, - однако сейчас нас интересует другое.  Одним  из
гостей настоятеля был наш старый знакомый, пастор Портмен из  Клеверинга,  и
он, будучи галантным мужчиной и заметив  со  своего  места  за  столом,  что
супруга настоятеля гуляет по саду  под  розовым  зонтиком,  в  сопровождении
своих шаловливых деток, - вышел из столовой через стеклянную дверь,  ведущую
прямо в сад, предоставив своим собратьям издеваться над  епископом  без  его
участия. Он предложил супруге настоятеля опереться на его руку, и они  стали
вместе бродить по старинным бархатным  газонам  (эти  газоны  испокон  веков
косили и  укатывали  для  сменявших  друг  друга  настоятелей),  спокойно  и
непринужденно, изредка перекидываясь словами, как  подобает  людям  пожилого
возраста и уравновешенного нрава после сытного обеда, тихим, золотым  летним
вечером, когда солнце только что опустилось за массивные башни  собора  и  в
небе с каждой минутой все ярче разгорается серп луны.
 А в дальний конец настоятелева сада смотрел, как уже  упоминалось,  дом
миссис Крид, и в этот вечер окно на втором этаже  стояло  настежь,  чтобы  в
комнату вливался мягкий летний воздух. В  комнате  этой  находились  молодая
девица двадцати шести лет, отлично  все  видящая  своими  широко  раскрытыми
глазами, и несчастный восемнадцатилетний юноша, ослепленный любовью, в  коих
читатель, уже наблюдавший их на этом самом месте, без труда  узнает  мастера
Артура Пенденниса и мисс Костиган.
 Бедный- мальчик наконец решился он весь дрожал от страстного волнения,
сердце его бешено колотилось, непрошеные слезы струились из  глаз,  а  голос
замирал и срывался, но он произнес-таки слова, которые не в силах был дольше
удерживать, и бросил к ногам зрелой красавицы  все  сокровища  своей  любви,
восхищения и юношеского жара. Он ли первый так поступил? Неужели  ни  до  ни
после него никому не доводилось поставить на карту все свое  состояние,  как
дикарь отдает белолицым свои земли и имущество в обмен  на  глоток  огненной
воды или на пару стеклянных кукольных глаз?
 - А ваша матушка  знает  об  этом,  Артур?  -  медленно  спросила  мисс
Фодерингэй. Он как безумный схватил ее  руку  и  осыпал  поцелуями.  Она  не
отнимала руки. "А правда, знает об этом старая леди? - думала мисс Костиган.
- Возможно, что и знает". Потом она вспомнила, какой  красивый  брильянтовый
крестик был на миссис Пенденнис, когда та сидела в ложе, и подумала еще: "Не
иначе как это останется в семье".
 - Успокойтесь, милый Артур, - сказала она своим звучным, низким голосом
и улыбнулась ему ласково и задушевно. Потом свободной рукой слегка  откинула
его волосы с пылающего лба. Он онемел от счастья. Наконец он пролепетал:
 - Моя матушка видела вас и  безмерно  вами  восхищена.  Она  скоро  вас
полюбит: вас нельзя не полюбить. Она полюбит вас, потому что я вас люблю.
 - Кажется, это правда, - сказала мисс Костиган, может быть, испытывая к
Пену что-то вроде жалости.
 Кажется! В ответ на это мистер Пен, конечно, разразился новой  тирадой,
которую,  однако,  мы,  отлично  владеющие  нашими  чувствами,   не   вправе
подслушивать. Пусть бедный мальчик бросает свое неискушенное сердце к  ногам
этой женщины не будем к нему суровы. Да, разумно  любить  предпочтительнее
но лучше любить без ума, нежели быть вообще неспособным к любви. Есть  среди
нас и такие, и они еще ставят это себе в заслугу.
 В заключение своей речи Пен опять принялся горячо целовать  царственную
руку,  и  тут-то  маленький  Ридли  Росет,  сынок  настоятеля,  потянул   за
широчайшую юбку свою мамашу, занятую беседой с пастором Портменом, и, указав
наверх невинной своей головкой, сказал:
 - Ma, поглядите!
 И правда, из сада настоятеля открывалась картина, какую настоятелям  не
часто приходится наблюдать. Бедный Пен прижимал  к  губам  розовые  пальчики
своей  очаровательницы,  а  та  принимала  эти  знаки  внимания   с   полным
спокойствием  и  благосклонностью.  Маленький  Ридли  смотрел   в   окно   и
расплывался в улыбке маленькая Роза смотрела на брата и все шире раскрывала
рот. Лицо супруги настоятеля не описать никакими словами, а пастор  Портмен,
увидев эту картину и узнав некогда любимого своего  ученика,  остолбенел  от
изумления и ярости.
 В ту же  минуту  и  госпожа  Халлер  заметила  гуляющих,  вздрогнула  и
рассмеялась.
 - А в настоятелевом саду кто-то есть! - воскликнула она  и  преспокойно
отошла в глубь комнаты. Пен же отпрянул от окна, красный как рак.  Когда  он
опять решился выглянуть в сад, там уже никого не было. А расстался он с мисс
Костиган лишь тогда, когда в небе уже ярко  горел  лунный  серп  и  сверкали
звезды,  соборный  колокол  отзванивал  девять  часов,  а  гости  настоятеля
(исключая одного, который уже давно велел оседлать его Пончика  и  уехал  на
нем домой) пили в гостиной чай и угощались печеньями с маслом.
 Воротившись в Фэрокс, Пен незаметно проскользнул в свою спальню  и  уже
хотел лечь в постель - бедняга совсем обессилел от  волнения,  и  нервы  его
были натянуты до крайности, но тут  лакей  Джон  пришел  доложить,  что  его
желает видеть миссис Пенденнис.
 Лицо старого слуги не предвещало ничего  хорошего.  Пен  снова  повязал
шейный платок и спустился в гостиную. Его матушка сидела там не одна: с  нею
был ее добрый друг, его преподобие пастор Портмен. Лицо Элен казалось  очень
бледным  при  свете  лампы  лицо  священника,  напротив,  было   красно   и
подрагивало от гневного волнения.
 Пен сразу понял, что все известно и настала решительная минута. "Ну что
ж, - подумал он, - тем лучше!"
 - Где ты был, Артур? - спросила Элен дрожащим голосом.
 - И не стыдно вам, сэр, смотреть в глаза этой... этой святой женщине  и
служителю христианской церкви! - выпалил пастор, словно не замечая умоляющих
взглядов Элен. - Где он был? Там, куда сын его матери должен бы  постыдиться
заглядывать. Ведь ваша матушка - ангел, сэр,  сущий  ангел.  Как  вы  смеете
осквернять ее дом, терзать ее сердце своим преступлением?
 - Сэр! - сказал Пен.
 - Не отпирайтесь, сэр! - взревел пастор. - Не усугубляйте ложью  прочие
ваши низости. Я сам вас видел, сэр. Из сада настоятеля.  Я  видел,  как  вы,
черт возьми, целовали руку этой размалеванной...
 - Довольно! - сказал Пен и так стукнул  кулаком  по  столу,  что  лампа
качнулась и замигала. - Я очень молод, но  прошу  вас  не  забывать,  что  я
джентльмен... я не потерплю, чтобы оскорбляли эту леди.
 - Леди, сэр? -  вскричал  пастор.  -  Это  она-то  леди?  Вы  смеете  в
присутствии своей матушки называть эту... эту женщину леди?
 - В чьем угодно присутствии,  -  заорал  Пен.  -  Она  достойна  самого
высокого положения. Она чиста и невинна. Она так  же  добродетельна,  как  и
прекрасна. Будь на вашем месте другой, я бы с жим иначе поговорил. Но  вы  -
мой самый старый друг, и, как видно, это дает вам право сомневаться  в  моей
порядочности.
 - Нет, нет, Пен, дорогой мои! - воскликнула Элей вне себя от радости. -
Я же вам говорила, доктор, он не... он не то, что  вы  думали.  -  И  нежная
мать, сделав шаг вперед, припала к плечу Пена.
 Пен почувствовал себя мужчиной. Теперь ему не страшны никакие  пасторы.
Он рад, что дело дошло до объяснения.
 - Вы  видели,  как  она  хороша,  -  обратился  он  к  матери  нежно  и
покровительственно, как Гамлет к Гертруде. - Поверьте мне, и  сердце  у  нее
золотое. Вы сами в этом убедитесь, когда  узнаете  ее.  Из  всех  женщин  на
свете, кроме вас, она самая прямодушная, самая добрая, самая ласковая. А что
она актриса, так разве это дурно? Своим трудом она кормит отца.
 - Старого пьяницу и негодяя, - проворчал пастор, но  Пен  словно  и  не
слышал.
 - Когда бы вы знали, как знаю я, сколь скромен ее  образ  жизни,  сколь
чисто и благочестиво ее поведение, вы бы... как  я...  да,  как  я  (бешеный
взгляд в сторону пастора), презрели клеветника, осмелившегося ее  оскорбить.
Ее отец был офицером, отличился в Испании. Он был  другом  его  королевского
высочества герцога Кентского, его знает герцог Веллингтон и многие  генералы
пашей армии. Ему помнится, что он встречался с дядей Артуром у лорда  Хилла.
А род его - один из самых древних и почитаемых в Ирландии, не менее знатный,
нежели наш. Костиганы были в Ирландии к-королями.
 - Боже милостивый! - взвизгнул пастор, сам не зная, душит ли его ярость
или смех. - Уж не хотите ли вы сказать, что решили на ней _жениться_?
 Пен гордо выпрямился.
 - А что же вы думали, доктор Портмен? - спросил он. - Какие еще у  меня
могли быть намерения?
 Пастор, совершенно  сбитый  с  толку  этим  неожиданным  выпадом  Пена,
невольно отступил и мог только выдохнуть:
 - Миссис Пенденнис, умоляю вас, вызовите майора.
 - Вызвать майора?  Одобряю,  -  сказал  Артур,  принц  Пенденнисский  и
великий герцог Фэрокский. сопроводив свои  слова  величественным  мановением
руки.  И  беседа  закончилась  написанием  тех  двух  писем,  которые  майор
Пенденнис, явившись завтракать в клуб, нашел на своем  столе  в  начале  сей
правдивой повести о принце Артуре.

 ^TГлава VII,^U
 в которой майор выходит на сцену

 Наш знакомец  майор  Артур  Пенденнис  своевременно  прибыл  в  Фэрокс,
проведя безрадостную  ночь  в  дилижансе,  где  толстый  сосед,  к  тому  же
облаченный в несколько шинелей, затиснул его в угол и  не  давал  ему  спать
своим неприличным храпом где некая вдовушка,  сидевшая  напротив  него,  не
только закрыла доступ свежему воздуху, подняв все оконца кареты,  но  еще  и
наполнила ее парами ямайского рома с водой, который она сосала  из  бутылки,
то  и  дело  извлекаемой  из  ридикюля  где  всякий  раз,  как  несчастному
джентльмену удавалось задремать, гнусавый звук рожка у  заставы,  или  возня
грузного соседа, все теснее прижимавшего его к стенке, или башмаки вдовушки,
больно давившие на чувствительные пальцы его ног, тотчас  возвращали  его  к
ужасам действительной жизни - той жизни, что ушла в прошедшее, и уже кажется
нам немыслимой, и живет теперь только в сладких воспоминаниях. Восемь миль в
час в продолжение двадцати, а то  и  двадцати  пяти  часов,  тесная  карета,
жесткое сиденье, склонность к подагре, частая смена кучеров,  ворчащих,  что
пассажиры мало дают на чай, спутники, пристрастные к  спиртным  напиткам,  -
кто  в  доброе  старее  время  не  терпел  этих  зол?  И  как   люди   могли
путешествовать, невзирая на такие трудности? А ведь путешествовали!  Ночь  и
утро  миновали,  и  майор,  желтый  с  лица,  с  щетиной  на  подбородке,  в
развившемся парике и ощущая то тут, то там в своем усталом теле  болезненное
покалывание, спустился на землю у ворот Фэрокса, где жена садовника (она  же
привратница) почтительно приветствовала  его,  а  еще  более  почтительно  -
мистера Моргана, его лакея.
 Элен, поджидавшая гостя, увидела его из окна. Однако она  не  поспешила
ему навстречу. Она знала, что майор не любит, когда его застают врасплох,  и
перед тем как показаться на люди, ему требуется  некоторая  подготовка.  Пен
однажды, еще  в  детстве,  навлек  на  себя  позорную  кару,  утащив  с  его
туалетного  стола  сафьяновую  коробочку,  в  которой  майор,  нужно  в  том
сознаться, хранил свои коренные зубы, предпочитая, естественно, вынимать  их
изо рта в тряской карете, но неизменно водворяя  на  место  перед  тем,  как
выйти из спальни. Его парики Морган держал в строжайшем секрете: завивал  их
в потаенных местах и украдкой проносил в комнату к своему барину  без  этой
шевелюры майор не согласился бы показаться никому из родичей  или  знакомых.
Итак, он проследовал в отведенную  ему  комнату  и  восполнил  эти  пробелы
совершая свой туалет, он стонал, и кряхтел,  и  охал,  и  ругательски  ругал
Моргана, как и подобает старому щеголю, когда ему всю ночь  не  давал  покоя
ревматизм и предстоит исполнить  тягостную  обязанность.  Наконец,  завитой,
затянутый, распрямленный, он сошел в гостиную, напустив на себя величествен-
ный вид человека, одновременно делового и светского.
 Пена, однако, в гостиной не было там сидела только Элен, да  маленькая
Лора прилежно шила, примостившись на  скамеечке  у  ее  ног,  и  майор,  как
всегда, протянул ей один палец, после  того  как  поцеловался  с  невесткой.
Лора, дрожа, взяла  и  отпустила  протянутый  палец,  а  потом  выбежала  из
комнаты. У майора Пенденниса не было желания ни  удерживать  ее,  ни  вообще
видеть в этом доме у него имелись свои причины не одобрять  ее,  о  которых
мы, возможно, упомянем ниже. А Лора побежала искать Пена и вскоре нашла  его
в фруктовом саду: он  шагал  взад-вперед  по  дорожке,  беседуя  с  мистером
Сморком. Поглощенный разговором, он  не  услышал  звонкого  голоска  Лоры  и
увидел ее лишь после того, как Сморк потянул его за рукав и указал на нее.
 Лора подбежала к Пену и взяла его за руку. - Иди, Пен, - сказала она, -
к нам знаешь кто приехал? Дядя Артур.
 - Ах, вот как? - сказал Пен и стиснул ее ручку. Он оглянулся на  Смррка
с необычайно свирепым видом, будто говоря: "Не боюсь я ни  дяди  Артура,  ни
самого Сатаны". Мистер Сморк по привычке возвел  глаза  к  небу  и  испустил
легкий вздох.
 - Пойдем, Лора, - сказал Пен полусвирепо, полушутливо. - Вперед!  Скажи
- пред дядей я предстану.
 Но за шуткой  он  пытался  скрыть  сильную  тревогу  и,  чувствуя,  что
разговор предстоит нелегкий, втайне призывал на помощь все свое мужество.
 За два дня, миновавших после бурной сцены, к которой  привело  открытие
доктора Портмена, Пен успел доверить свою тайну Сморку и с  утра  до  вечера
занимал его разговорами о мисс Фодерингэй - мисс Эмили Фодерингэй - Эмили  и
т. д., каковые речи Сморк выслушивал не без удовольствия,  ибо  он  сам  был
влюблен и готов во всем угождать Пену,  а  к  тому  же  и  его  не  оставили
равнодушным прелести богини, подобных которым он, не бывая в театре, ни разу
дотоле не  лицезрел.  Пылкое  красноречие  Пена,  его  обильные  метафоры  и
гиперболы, его мужественное сердце - доброе, горячее, полное надежды, упорно
не желающее видеть в любимой ни единого  изъяна,  а  в  их  положении  -  ни
единого препятствия, которого нельзя было бы преодолеть, - все это уже почти
убедило мистера Сморка в том, что план  мистера  Пена  вполне  осуществим  и
разумен и что все будет к лучшему, когда Эмили водворится в Фэроксе, капитан
Крстиган на остаток своих дней займет желтую комнату, а Пен  в  восемнадцать
лет станет женатым человеком.
 Мало того, за эти два дня Пен почти убедил и  свою  матушку:  он  отмел
одно за другим все ее возражения с той негодующей рассудительностью, которая
подчас граничит с недомыслием и, в сущности, успел внушить ей, что раз этот
брак сужден свыше, значит, так тому и быть, что если  девица  добродетельна,
то  иного  ей  и  не  требуется,  так  что  Элен  уже  побаивалась   приезда
дядюшки-опекуна, предвидя, что он  посмотрит  на  женитьбу  мистера  Пена  с
совсем  иной  точки  зрения,  нежели  уже  готова  была  на   нее   смотреть
простодушная, мечтательная, честная и недалекая вдова. Элен  Пенденнис  была
провинциалкой и толковала книгу жизни не так, как толкуют те же  страницы  в
больших городах. Ей доставляло радость (щемящую  радость,  какую  испытывают
некоторые женщины, думая о самопожертвовании) воображать тот день, когда она
отдаст Пену все, чем владеет, и он введет  в  дом  свою  жену,  и  она  сама
передаст ей ключи, и уступит лучшую спальню и место во главе стола, и  будет
радоваться на его счастье. Лишь бы ее мальчику было хорошо, ничего иного  ей
и не надобно. Ведь сделаться супругой мистера Пена  было  бы  честью  и  для
королевы, достойных его на свете все равно нет, а раз  он  предпочел  царице
Астинь смиренную Есфирь, значит, ей остается только одобрить его выбор.  Как
бы бедна и безвестна  ни  оказалась  та,  кого  он  удостоит  столь  великой
милости, миссис  Пенденнис  готова  была  покорно  склониться  перед  нею  и
отступить в тень. Но актриса... женщина не первой молодости,  уже  давно  не
краснеющая, кроме  как  от  румян,  под  жадными  взглядами  тысячи  глаз...
женщина, по  всей  вероятности,  необразованная  и  невоспитанная,  которая,
верно, водят дружбу с малопочтенными людьми и слушает  неподобающие  речи...
ах, как горько,  что  выбор  пал  на  нее  и  законная  правительница  будет
свергнута с престола ради такой султанши!
 За те два дня,  что  должны  были  истечь  до  приезда  дядюшки,  вдова
поведала все свои сомнения Пену однако он отвечал ей с беззаботной прямотой
и непринужденностью, свойственной молодым людям его возраста, и опроверг  ее
доводы  к  полному  своему  удовольствию.  Мисс  Костиган  -  чудо  такта  и
добродетели она скромна, как фиалка она чиста, как свежевыпавший  снег  у
ней изящнейшие манеры, ум и талант,  утонченность  ее  пленительна,  а  вкус
безупречен характер у ней чудесный, она преданно любит своего отца, старого
джентльмена знатного рода, но обедневшего, - а в  прошедшем  он  вращался  в
лучшем обществе Европы. Пен уверял, что  не  торопится,  -  он  может  ждать
сколько угодно, хоть до своего совершеннолетия. Но он твердо  знает  (и  тут
лицо его принимало  выражение  торжественное  и  жалостно-грозное),  что  им
владеет единственная страсть его жизни и  положить  ей  конец  может  только
СМЕРТЬ.
 Элен качала головой и с печальной улыбкой говорила ему,  что  от  таких
чувствований не умирают, а долгая помолвка между очень  молодым  мужчиной  и
немолодой женщиной не приводит к добру - ей известен  такой  пример  даже  в
своей семье: пример отца маленькой Лоры.
 Но Пен стоял на своем если желание  его  не  исполнится,  значит,  ему
суждено умереть, а чтобы спасти его от смерти - чтобы  не  огорчать  его,  -
добрая женщина готова была на любую жертву, на любые страдания, готова была,
упав на колени, целовать ноги д